000
ОтложитьЧитал
Брянск-Смоленск
Скрежет металла… Приглушённый удар… Несколько плавных шагов… Скрип дерева…
Михаил, держа в левой руке стакан крепкого чёрного чая, закреплённый в подстаканнике, в несколько движений избавился от серой, не пропускающей свет шторки, отодвинув её к краю окна. Впрочем, сильно уровень освещения от этого действия не улучшился. Циклично звучали колёса несущегося в даль поезда… Сделав глоток чая, Михаил поставил стакан на небольшой выступ, чем-то напоминающий стол, после чего уставился на бесконечные снежные пейзажи российской глубинки, с невероятной скоростью пролетающие в окне.
Слегка сгорбившись, Михаил правой кистью водил по левому рукаву своего вязаного тёмно-зелёного свитера, вслушиваясь в происходящее в коридоре. Там женщина и мужчина, по догадкам Михаила – жена и муж, о чём-то рьяно спорили, срываясь на крики, но быстро уходя от них, памятуя про остальных пассажиров и бесноватую проводницу, рыскающую по коридорам поезда в поисках тамбурных курильщиков. Типичные семейные разборки: жена отчитывала мужа из-за того, что тот вновь напился в самые дрова. Именно такой вывод сделал Михаил, с минуту внимая их прениям. Михаил не злился, но почему-то эти люди вызывали у него сильное раздражение. Не то что бы своими криками… Вовсе нет. Скорее…
Сняв с верхней полки свою сумку, Михаил изъял из неё потёртую газетку, вместе с которой из сумки выпал крохотный бумажный прямоугольник. Михаил быстро поднял его, будто испугавшись, но его взгляд, защищаемый толстыми очками, вновь померк, когда в своих руках Михаил узрел лишь желтоватую бумажку с большими буквами «Брянск-Смоленск». Скомкав билет, Михаил без толики сомнения бросил его в выдвижную урну. Затем, в очередной раз вкусив горького чая, убедившись, что коридорный конфликт переместился в купе, Михаил раскрыл ранее купленную на вокзале газету.
В газете не было ничего необычного, совершенно банальный набор новостей: восстановление экономики после дефолта, арест крупного чиновника Брянска, рыночные карманники, убийства в Брянске, исчезновения, новые кредитные программы… Рутинное чтение Михаила прервал резкий звук открывшейся двери. Вздрогнув, мужчина поднял глаза: пред ним стояла полноватая женщина лет 50, одетая в дешёвую, но со вкусом подобранную одежду. Волосы её были уложены, окрашены в карий цвет. Было видно, что делала она причёску на скорую руку, не в силах позволить себе нечто большее, но и не разрешая себе обойтись вовсе без неё. В руках женщины была пара крупных сумок, а за спиной виднелся маленький рюкзак. По-видимому – школьный.
– Добрый день, – Михаил, немного погодя, кивнул.
Он и сам не был уверен во времени суток: всё небо было затянуто серой массой то ли туч, то ли облаков. Однако в небесных красках всё ещё преобладали светлые оттенки.
– Здравствуйте! – искренне, но не без видимой усталости, улыбнулась женщина.
Покрутив головой, она перешагнула порог купе и расслабила кисти рук, бросая сумки на пол, параллельно закрывая дверь ногой. Михаил, помедлив, опомнился, смотря на сумки женщины:
– Давайте я, может, помогу?
– Да нет, спасибо, я сама, – тихо лепетала женщина, старательно водружая сумки в багажное отделение.
Михаил, игнорируя слова своей попутчицы, подошёл к ней и одним движением переместил вещи в специальный отсек.
– Спасибо Вам большое, – выдохнула женщина, садясь на противоположное Михаилу место.
Отряхнув руки, Михаил вернулся на своё место, вновь открывая газету.
– А куда Вы едете? – не успев перевести дух, спросила женщина.
– Смоленск, – сухо бросил Михаил, не желая вступать в диалог.
– Я в Великие Луки еду. У меня там тётка, ей уже 75 лет, но женщина такая боевая, что «ух»! – заливалась смехом попутчица. – А как Вас зовут-то?
– Михаил, – всё также стараясь не обращать внимания на попутчицу, вчитывался в газету мужчина.
– У меня сын Ваш тёзка получается! – с потрясающей наивностью воскликнула женщина. – А меня Людмила зовут, можно просто Люда.
Михаил, на секунду подняв глаза, увидел протянутую ему женскую руку. Пожав на удивление очень крепкую кисть Людмилы, мужчина поправил очки и перелистнул очередную страницу.
– А-а… Брянский вестник, – завороженно протянула Люда. – Читала этот выпуск, читала… Вы видели статьи про серийного убийцу?
Михаил понял, что избежать разговора у него не выйдет и посмотрел на соседку, глаза которой пылали каким-то нездоровым азартом. Так смотрит, пожалуй, лев, наблюдающий за ничего не подозревающей жертвой, пасущейся у водопоя.
– Тот, что по России гастролирует? – усмехнулся Михаил.
– О, да! – закивала Людмила. – Вот, позавчера его след заметили в Брянске, – женщина указала пальцем на заголовок статьи из газеты Михаила.
– Я, честно сказать, – отодвигая газету подальше от женщины, говорил Михаил, – не верю в это. Я считаю, что это лишь ход журналистов, которые из ряда примитивных убийств в разных уголках страны, пусть и схожих, создали для читателей один таинственный образ «серийного убийцы». В нашем мире, а тем более в России, любят такие сюжеты… Из фильмов, что ли? – подбирал правильное сравнение мужчина, протирая стёклышки в своих очках.
– Зря Вы так, – сменив улыбку на губах и огонь в глазах чем-то, что невозможно описать, выдохнула Людмила.
– В самом деле, я удивлён, что они не придумали ему какой-нибудь отличительной черты: шляпа, оружие, улика… Помнится, в 94 году так уже делали. И что? Обычные сказки для читателей, не более, – удовлетворённо откинулся назад Михаил, делая глоток уже совсем крепкого и холодного напитка, некогда именуемого чаем. – Превращают новости в басни… Вздор…
Михаил, после продолжительного молчания, посмотрел в окно: белые пейзажи лесов были залиты тьмой – наступил вечер, поздний вечер. Крупные хлопья снега с неумолимой быстротой проносились в окне, гонимые холодным февральским ветром. Как не хотелось идти туда, к нему, но поезд всё ближе и ближе подбирался к Смоленску…
– Знаете, Михаил… А ведь у этого убийцы действительно есть своя особенность, которую Вы не нашли в газетных статьях…
С не малой долей скепсиса, но и не без такой же доли интереса Михаил подался вперёд, желая узнать, что же такого в череде этих убийств обнаружила его попутчица.
– Евгений Хорков, Марат Лерия, Дмитрий Кринский, Андрей Александрович… Все они… Все жертвы – прожигатели своих жизней, – переведя томный и пустой взгляд с окна на соседа, говорила Людмила. – Никто из них не ценил жизнь. Они плевали на людей, стоящих ниже их на ступенях жизни. «Если у тебя больше денег или славы – твоя жизнь дороже других» – вот девиз жизни этих людей!
Михаил, не скрывая удивления, смотрел, как глаза женщины вновь заливаются пламенем.
– И пускай прозвучит цинично… Пускай… Но я считаю, что смерть этих людей не сделала мир хуже. Нет. Их убийца лишь оказал миру услугу… Да, своеобразную, но… Услугу…
– Прожигатели жизни? – задумчиво повторил Михаил.
– Так! – воскликнула Людмила.
– А Олег Сауз? – Михаил взял в руки газету и нашёл фотографию убитого в Брянске мужчины.
– Английский богатей-писатель, интеллигент… Они даже хуже. За чей счёт они живут? А ведь живут такие, как он, хорошо, да не скрывают этого! Живут, плюя на всех и вся!
– А они? – палец Михаила перешёл на фото двух молодых парней, расположенных всё в той же статье.
– Бизнесмены! Да Господи, Михаил, Вы же знаете, как в нашей стране делают бизнесы!
– А она? – указав на фотографию девушки в этой же статье, вопросил Михаил.
– Дочь министра! Вы уж меня простите, но…
Михаил уже даже не слушал то, что говорила Людмила, он всматривался в её глаза. В какой-то момент ему удалось понять, что огонь в них – не пламя радости или восторга. Это пламя боли, которое разгорается за счёт самого себя. Михаил и подумать не мог о такой закономерности, которую преподнесла ему Людмила. Более того – он и сейчас был уверен, что слова этой женщины – лишь плод её воображения. Осознавая это, ему невольно хотелось смеяться… Смеяться и плакать: народ, доведённый до отчаяния, ненавидит и желает худшей доли любому, кто живёт лучше его самого. А видя банальные преступления, он рисует себе мистические сюжеты и закономерности, мня себе какую-то справедливую кару в обычной людской жестокости и их деяниях. И народ нашёл своё отражение в ней – в Людмиле, в простой русской женщине, едущей из Брянска в Великие Луки, везя с собой тонну бесполезных вещей, не имея ничего кроме бесконечных родственников, дешёвых вещей и, возможно, провинциальной квартирки где-то на отшибе их общей родины. Она не желает кому-то смерти и если её одёрнуть на улице с вопросом «Нужно ли убить человека в дорогом костюме и с пачкой денег в кармане» – она скажет, что ни в коем случае этого делать нельзя. Но в кулуарах жизни, на самой обочине России, запершись со своими близкими в полуразрушенной кухоньке, она скажет, что смерть этих людей – дело верное, что гибель этих людей – дело оправданное, что убийство этих людей – дело справедливое…
Поезд, поскрипывая колёсами, приближался к Смоленску… Лес уже переходил в разрушенные и покинутые деревни, где из жильцов остались лишь единичные старики, доживающие тут свою мало кому интересную жизнь.
– Мне пора, – встав, произнёс Михаил.
– Ещё рано, – растерялась Людмила.
– Я подожду в тамбуре, – парировал Михаил, перекинув сумку через плечо и смотря на часы: 23:42. Дело близилось к ночи.
– Прощайте, Михаил, – будто разочаровавшись в чём-то, проронила женщина, недолго бывшая попутчицей мужчины в вязаном свитере.
– Прощайте… Людмила, – Михаил покинул купе.
Громоздкие хлопья снега кружили в воздухе, опадая на растягивающиеся в противоположные стороны рельсы. Людмила сидела у окна, опираясь на стену головой, и, сама того не замечая, провалилась в сон.
Разбудили женщину лишь ранним утром крики в коридоре. Множество голосов сливались в один гомон, в котором было нереально что-то разобрать. Нехотя поднявшись, Людмила побрела к выходу из купе и выглянула в коридор: в метрах пяти от неё, у входа в другое купе, столпились люди. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то говорил по телефону.
Подойдя, Людмила узрела страшную картину: в купе, залитом кровью, лежало два трупа – мужчины и женщины. На полу валялся выпавший из подстаканника стеклянный сосуд, из которого вылилась липкая жидкость, напоминавшая какой-то алкоголь.
Людмила подняла взгляд и только смогла, что упасть на пол, увидев на окне кровавую отрывистую запись «А они?».
Художник
Жутко звучал осенний ветер в грязных от дождей стропилах, и на лбу у художника застыло холодное выражение. Постоянно меняющийся пейзаж луга вынуждал его концентрировать внимание на небе, деревьях, кустах, пока ветер не прекратит гонять листья по земле.
Природа всегда влекла Альбрехта. Именно она помогала ему создавать столь необычные полотна, как «Ночная дорога» и «Луна и дьявол». Но внезапный звук, долетевший до его слуха, заставил его похолодеть. Кто-то окликнул его, повернувшись, парень заметил тень, бегущую по открытому пространству луга. Он наблюдал за ней с таким вниманием, что не сразу понял, откуда исходит звук. Но через секунду до него дошло, что это шумит под ногами трава. Так неестественно, что этот звук никак не мог оказаться работой ветра. Что бы это могло быть? Альбрехт прокручивал в голове всевозможные варианты, он вертелся на месте, стараясь понять, что есть источник этой тени. Однако все было бесполезно. И тут до него дошло. Это был он сам. Его очертания, его движения, его… Альбрехт похолодел. Ему вспомнилась картинка с изображением черной рыбы, которую он нарисовал накануне. Почему? Он сам не мог понять. По лугу бродила тень его самого. Она будто отделилась от своего хозяина и самовольно забегала по земле, появляясь то тут, то там.
Альбрехта мучила обида. Обида из-за того, что даже сама тень ушла от него. Тень – то, что есть неотделимое целое от человека, покинула Альбрехта. Вдруг она застыла на месте и будто повернулась в его сторону. Альбрехт испуганно уставился на нее и застыл. Он знал, что это такое. Это было его сновидение, только в несколько искаженном виде. Будто наркотический трип, которого не было.
Альбрехт завопил на свою собственную тень во все мочи, но та лишь стояла в отдалении, не желая повиноваться своему законному владельцу. Вдруг она исчезла. Альбрехт кинулся за ней, но вокруг была только трава. Вокруг была только трава. Трава…
Альбрехту было так больно, как никогда. Он ощущал себя пустым. Вернувшись к холсту, он ахнул – на его холсте не было ничего, кроме размазанной крови. Его веки стали опускаться, кровь продолжала покрывать холст, на котором позади этой алой краски виднелась… Тень. Всё новыми и новыми слоями ложилась кровь на полотно, а силы покидали Альбрехта. Он ощущал боль во всём своём теле, но не мог от неё избавиться. Пав на колени, он только и мог смотреть, как его рисунок покрывается пятнами крови, как из него постепенно пропадает его собственная кровь… Затем полотно стало пульсировать. Оно пульсировало очень медленно, но со временем этот ритм становился всё быстрее и быстрее. А сам Альбрехт ощутил колкую боль в груди: словно его проткнули раскалённой спицей, и от этого пронзительного, невыносимого страдания он едва не потерял сознание… Его сердце сокращалось всё медленнее и медленнее, и в какой-то момент он понял, что стоит на коленях, а сердце прекращает биться. В это же время темп пульсация на холсте ускорился, а из некогда белого листа вылезла рука и затрясла окровавленной кистью. Альбрехт попытался закрыть лицо, но не смог – в глазах вдруг потемнело, и он упал. Лёжа на спине, он смотрел, как из холста, покрываясь кровью, поднимается его тень. Она, покидая двумерное пространство теней, обрастает мышцами, заливая их кровью, в то время как сам Альбрехт становится их автором, уходящим в них навсегда… Наконец, когда сущность покинула холст окончательно, оставались лишь считанные секунды до того, как тень обратится в истинный образ человека, Альбрехт стал лишь скорчившимся телом, лежащим на спине. Его мышцы настолько исхудали, что их было сложно назвать мышцами, а сердце почти перестало биться, ведь крови в его организме осталось совсем мало… Но Альбрехт был счастлив. Это – его жизнь, и теперь она будет длиться вечно. Альбрехт попробовал сделать лёгкий вдох, но не смог. Его жизнь в его работах. И его работы теперь живы. То, что сошло с холста и есть сам Альбрехт. Перерождённый, мёртвый, живой…
Фея
Однажды маленькая девочка по имени Настя гуляла по лесу. Изредка она вспоминала, что люди зовут эту лесную поляну Жёлтым Холмом и что на поляне близ реки, среди цветов, живёт фея. Об этой фее взрослые говорили редко, а дети, напротив, говорили очень много. Правда, каждый – своё. Такое изобилие детских фантазий проистекало из молчания взрослых. Основная часть девочек считала, что эта фея живёт в каком-то замке, расположенном высоко в горах, которых в здешних окрестностях нет и вовсе. Иногда она снится кому-то из ребят, и он поёт ей песни. Если фее понравится песня ребёнка, то она сделает его богатым и знаменитым. Если не понравится, она просто исчезнет. Более взрослые девочки дополняли историю тем, что исчезнет она вместе с ребёнком, забрав в свой замок. Мальчишки считали, что эта фея живёт где-то далеко в городе. А сюда она прилетает просто отдохнуть на какой-нибудь дачке. И если тот, к кому фея придёт, устроит ей радушный приём, то он сделается в будущем ещё богаче. А вот если человек не оценит доброго отношения феи к себе, а прогневает её чем-нибудь, то фея так напугает его, что он и вовсе пропадёт без вести. Ребята, что постарше – лет 16, говорили, что это вовсе не фея, а вообще кто-то вроде ведьмы. При этом они делали такие выражения лиц, что смотреть на них было страшно. И эта ведьма – само зло. Она слепая, но у неё очень хороший слух. Она бродит по лесам в поисках людей. И если увидишь её – ни в коем случае не вздумай убегать. Ведьма может тебя схватить и сожрать. Нужно встать и не двигаться. Тогда, возможно, она не услышит тебя и пройдёт мимо. И даже тогда ещё лучше постоять на месте несколько минут, чтобы она точно ушла подальше. Ведь её слух настолько хорош, что она способна услышать человека за километр.
С этими мыслями Настя наворачивала круги близ их дачи. Ей это порядком наскучило, и девочка решила проверить старую историю о том, что фею можно позвать к себе. Для этого нужно прийти на поляну возле реки и нарисовать пальцем крест на земле. Это и будет сигналом. Затем нужно её позвать и пообещать показать нечто необыкновенное. Затем перед тобой возникнет свечение и из креста вылетит фея. Тогда нужно показать фее что-то такое, что ты умеешь лучше всего. И если фею это впечатлит – она выполнит любое твоё желание, а если нет – исчезнет, и больше никогда не придёт по твоему зову.
Настя шла к поляне, повторяя про себя стих, который они учили вместе с мамой. Она боялась, что забудет или перепутает слова, и фея обидится на неё. Этого ей хотелось меньше всего. Но вот на горизонте уже показалась поляна. Настя, выйдя на неё, осмотрелась: позади – лес, где вдали виднеются крыши дачных домиков, с левой стороны луг, отделяемый от поляны рекой, а справа – поле, позади которого высился сосновый бор. Шумела вода, пели птички, стрекотали кузнечики… Воодушевившись удачно прочитанным в уме стихом, девочка наклонилась, начертила на земле крестик и, набрав в грудь воздуха, проговорила: "Фея! Фе-е-ея! Приди, я хочу показать тебе что-то! Фе-е-ея!". Уже задыхаясь, Настя продолжала звать духа.
Осматриваясь по сторонам, Настя с досадой и надеждой ожидала фонтана света, из которого выйдет прелестная фея. Она выслушает её стих и подарит ту куклу из магазина, которую родители отказались покупать. Но… увы. Ни фонтана света, ни феи, ни куклы…
Огорчившись в том, что фея не пришла, Настя решила вернуться к даче, посмотреть, быть может кто-то из её друзей уже приехал. Её привлёк звук, возникший где-то в поле, что находилось справа. Где-то там, вдалеке, девочка увидела что-то, чего раньше не было. Силуэт чего-то большого и несоответствующего общему контрасту. Он становился всё больше и больше, медленно приближаясь к девочке. Что-то ещё смущало девчушку, но что – она понять не могла.
Старательно щурясь, девочка пыталась понять, что именно двигается с той стороны поля, но это удавалось с трудом. Всё, что удавалось понять – размеры и контуры. Это было нечто напоминающее человека, но в тоже время им не являющееся. Оно перемещалось на двух ногах, но было покрыто чем-то вроде шерсти, или… Чего-то схожего с ней.
Наконец Настя поняла, что её смутило – звуки. Все звуки – шум реки, пение птиц, бормотание кузнечиков просто исчезли. Растворились, будто по щелчку пальцев. Тем временем существо уже подошло достаточно близко к Насте, чтобы его можно было разглядеть: мощное, почти трёхметровое тело сущности покрывали какие-то коряги и мхи, а из-за спины торчали древесные корни. Лицо было скрыто завесой тины, а ноги были созданы из плюща, обвивавшего крупные камни. Руки, или нечто похожее на руки, были очень громоздкие и состояли из древесных отростков, которые были больше похожи на плоть, покрывшуюся корой. Сквозь завесу тины на лице девочке удавалось разглядеть один желтоватый огонёк, похожий на глаз.
Наконец сущность приблизилась к девочке и склонилась над ней, сохраняя дистанцию в полутора метра. Слегка наклонив то, что больше всего походило на голову, которую от тела не отделяло ничего похожего на шею, будто ожидало чего-то. И Настя ощущала, будто бы она знает, чего ждёт эта махина.
– Топотала, топотала –
Топотиночки стоптала…
Нервничая, Настя закашлялась, но тут же спохватилась, удерживая кашель, заметив, как вздрогнуло существо.
– А ещё потопочу –
Топотапочки стопчу!
Вновь немного помедлила девочка, но продолжила:
– Не пойду я на попятки,
Ведь остались топопятки!
И пойду, пойду опять,
Я на пятках топотать!
Уставив руки в боки, Настя, кажется, вовсе забыла, что перед ней не мама или воспитательница, а огромной неведомое существо, выжидающе смотрящее и ждущее чего-то. Но осознание этого быстро вернулось и руки девочки плавно опустились к земле. Сущность смотрела на девочку своим жёлтым огоньком, напоминающим глаз, и ничего не делало. Лишь смотрело, изредка шевеля головой.
– Скажите, пожалуйста… Я могу вернуться домой? – с опаской прошептала девочка.
Существо поднялось во весь рост, а затем, ещё какое-то время посмотрев на девочку, сделало жест схожий с кивком, затем развернулось и пошло обратно в поле, откуда оно и пришло. Опомнившись, Настя вскочила на ноги и побежала стремглав к даче, боясь даже обернуться. Миновав весьма большую дистанцию за полминуты, девочка вбежала в дом и впилась в объятия ничего не понимающей мамы. Девочка рассказала про случившееся, но, как и следовало ожидать, родители лишь сделали серьёзные лица, а за спиной девочки посмеялись над воображением ребёнка.
Днём Настя, наконец, встретила друзей, пополнив копилку историй о фее ещё одной версией, у которой сразу появилась часть сторонников и даже свидетелей. Вечером, когда все уже разошлись, девочка вернулась домой и поднялась на второй этаж в свою комнату. Там, на кресле, она обнаружила большую куклу, которую выпрашивала у мамы в торговом центре несколько дней назад. Счастью Насти не было предела. Обняв новую игрушку, девочка посмотрела в окно, выходящее на тот самый сосновый бор, в котором виднелся маленький жёлтый огонёчек. Он недолго горел в лесной чаще, а затем исчез в гуще залитых мраком деревьев…