Глава 1. Невероятное спасение
Быстро темнело, по земле стелился рваными клочьями туман, погоня отстала, и в какой-то момент конница Митридата, преследуемая римлянами, рассыпалась по лесу. Царь остался без охраны, рядом только Гипсикратия, его жена.
– Мой царь, похоже мы заблудились, – забеспокоилась женщина.
– Ты луч света, разве я могу с тобой заблудиться… Хотя ты права. Мы в лесу, и совершенно непонятно, куда идти дальше. Вон большой камень, давай отдохнем и подождем остальных.
Привязали коней. Царь сел на камень, а его спутница, как страж, держа лук в руках, охраняла его.
– Куда же меня занесло? – Митридат VI Евпатор рассеянно оглядывался по сторонам.
– Нужно двигаться дальше, нас могут догнать, – волновалась женщина.
Осознавая безнадежность своего положения и потеряв волю к сопротивлению, понтийский царь чувствовал беспомощность и внутреннее опустошение. Он, прежде ухитрявшийся найти тысячу способов исправить любую ситуацию, теперь потерял вкус к жизни и просто сидел на камне.
– Ты знаешь, – рассуждал он, – меня, смертного, сравнивают с Гераклом. Как и его, почитают во всей Малой Азии, а мой лозунг «Освобождение греков!» в высшей степени востребован.
Гипсикратия слушала, ни на минуту не забывая о грозящей им опасности, а Митридат смотрел на жену и удивлялся: она совсем не чувствует усталости.
– Я бросил вызов Риму, чтобы заставить его считаться с греческой цивилизацией, – продолжал монарх. – Мы хотим жить, как нам нравится. Для решительной борьбы я мобилизовал все ресурсы и… проиграл. Мне бы готовиться к смерти, но даже сейчас думаю о последней схватке с римлянами.
Гипсикратия была шестой женой Митридата, женщина‑воительница из скифского племени – таких греки прозвали амазонками. Любила она своего владыку беззаветно, а он называл ее неукротимой. Однажды увидев, поразился уверенности и спокойствию воительницы. Дочь вождя, благоухая свежестью, вошла в его спальню и безграничная любовь красивой женщины потрясла великого понтийца. С тех пор они не расставались.
– Холодно, разожги костер, – сказал он.
– Великий царь, нас обнаружат, нельзя зажигать огонь.
– Ну что ты, здесь в лесу, и при таком тумане мы в безопасности.
Развели костер.
– Великий царь, все образуется, – ободрила мужа Гипсикратия.
Митридат грустно посмотрел на нее:
– Нет, я не великий. Единственный, кого сейчас можно назвать великим, – это царь Армении Тигран II.
Тиграна он считал себе ровней. Армянский монарх мудр, рассудителен, честолюбив. Царство Армения огромно, от моря и до моря. Захоти Тигран, так покорил бы Рим и стал владыкой мира, но не хочет. Религия не позволяет. Все выбирают себе удобных богов, а этот верит в одного. У него на уме не борьба, не владычество, а процветание Армении. Повелитель Понта уже давно породнился с ним, выдав за Тиграна дочь.
Митридат продолжал размышлять о превратностях судьбы, как внезапно раздался топот копыт. Стрела, ударившись о камень, отлетела в сторону. Гипсикратия приготовилась к бою. С копьем наперевес прямо на них несся римский всадник, а навстречу ему летела меткая стрела. Всадник свалился с коня как мешок. Слева выскочил другой наездник, закрытый щитом. Амазонка, оттолкнувшись от камня, на лету зацепила щит топором: короткий рывок, быстрый удар тычком в голову – и воин повержен. Из леса выбежали два пехотинца. Молниеносная атака женщины и здесь принесла результат: первый солдат с топором в голове упал на землю, второй успел лишь занести меч – Гипсикратия сноровисто проткнула его защиту кинжалом. Воин рухнул.
Митридат, как завороженный, все время боя стоял с обнаженным мечом и с нескрываемым восхищением наблюдал за кровопролитной схваткой.
Он вскричал:
– Ты не просто спасла мне жизнь, ты вернула меня к жизни! Я вдохновлен, осознал, что за каждым спуском следует подъем! – Увлажненными глазами царь очарованно смотрел на еще не отошедшую от перипетий схватки жену: – Извини, извини за костер, я был слишком беспечным, а беспечный и мертвый – одно и то же.
– Мой властелин, ты ни в чем не виноват, а твоя похвала излишня, я люблю тебя и буду любить вечно.
Час назад. Подавленный Митридат сидит на походном троне в шатре, а вокруг, в лагере понтийцев, царит хаос и повальное бегство. Казалось, все потеряно и смерть – лучший выход из положения. В 71 г. до н. э. Митридат VI Евпатор, правитель Понта, царства, лежащего на берегах Понтийского (Черного) моря, заклятый враг Римской республики (он тиранил Рим и его союзников тридцать лет), наконец проиграл войну. Проиграл, как ему казалось, безнадежно. Его предали. В битве при Кабире римляне разбили понтийскую армию и теперь готовились пленить самого царя. Ни талант полководца, ни дар предвидения на этот раз не помогли ему избежать окончательного поражения.
Поимкой Митридата лично занимался победитель сражения проконсул Римской республики Луций Лициний Лукулл. Напряженно вглядываясь вдаль сквозь сгущавшийся туман, он пытался определить возможные пути бегства царя. Из свиты сопровождавших его всадников к нему присоединился легат Мурена, боевой генерал из рода Лициниев Мурен. Его предок разводил мурен – рыб, очень ценившихся в Древнем Риме.
– Лициний, – напыщенно заявил он, – сражение выиграно, противник бежит, наши легионы преследуют воинов царя Митридата, осталось завершить окружение и захватить его лагерь.
Лукулл строго посмотрел на него:
– Луций, нельзя считать выполненным дело, если не можешь рассказать всем и каждому, что добился потрясающих успехов. Что докладывает разведка? Где царь?
– Лазутчики доносят: он еще в своем лагере.
– Пленить царя! Эта лиса так просто не сдастся и попытается вырваться из кольца окружения. Мурена, слушай приказ: отрезать все возможные пути прорыва! Тот, кто схватит царя, получит две тысячи денариев. Митридат мне нужен живым.
Лукулл, один из богатейших людей Римской республики, пятидесятилетний худощавый и высокопарный полководец, получивший почетный титул «император» (полководец‑победитель), подкупил генералов Митридата и добился того, чего не удалось его предшественнику, самому жестокому правителю Рима Сулле. Он, Лукулл, одолел великого царя Востока, главного врага республики, конечно же только благодаря своему полководческому таланту. Солдаты Митридата разбежались при первом боевом кличе римлян, и теперь его, Лициния Лукулла, ждет небывалый триумф в столице. Полководец и его войско торжественно вступят в Рим с богатой добычей – золото, статуи, вазы, рабы, гарем, – а во главе процессии в качестве главного трофея военной кампании сам понтийский царь.
Но где сейчас Митридат? Без этого восточного деспота триумф будет неполный. Жестокий монарх прячется, возможно, еще в своем лагере, но ему не уйти. Римские воины контролируют местность, скоро окружение будет полным.
– Усилить дозоры! – Лукулл раздавал распоряжения легатам. – Деспот должен быть схвачен, и только живым!
А сам подумал: «Царь хранит одну тайну, мысль о которой уже много лет не дает мне покоя. Я избран владеть великим знанием».
Со свистом, рассекая воздух, мимо его уха пролетела стрела, угодив в одного из военачальников свиты. Конь Лукулла взвился на дыбы, но всадник, крепко натянув узду, сдержал скакуна.
– Кто? – крикнул он.
– Убит префект Титус! – закричал Мурена.
– Даже раздавленная змея способна нанести ядовитый укус, – холодно проговорил Лукулл. – Уходим!
Тем временем Митридат по-прежнему оставался в своем шатре. Среди подчиненных царила атмосфера уныния и безысходности.
– Война проиграна, – отчаянно шептал до крайней степени изнеможенный монарх. – Судьба безжалостна…
В битве его войска дрогнули, он потерял пехоту и конницу, флот полностью уничтожен. А всё предатели, вступившие за спиной правителя в тайные переговоры с Лукуллом!
Царедворец Каллистрат, стратег и советник, разделял уныние правителя:
– О великий царь, твои солдаты пали духом, их одолел страх. Начался бунт. Убиты многие полководцы и сановники…
Митридат VI Евпатор, тщеславный и гордый человек, гений власти и великий злодей, всегда отличался энергичностью и предприимчивостью. Соединяя в себе все пороки восточных деспотов – дикое суеверие, коварство, жестокость, необузданную похотливость, – он везде видел измену. Теперь же надломленный, в совершенном бессилии ожидал приближения смерти.
– Мы в окружении, и это чудо, что меня еще не схватили, – в глубокой апатии и тоске шептал царь.
Самонадеянный глупец! Римляне прижали, и вместо того, чтобы спасаться, он приказал атаковать пехоту противника кавалерией, не зная, что в тылу, за горой, затаилась римская конница. Решающая битва проиграна. Глупость одной минуты разрушает долгий труд мудрости. Поражение было предрешено, противник знал все его замыслы.
В шатер вбежал начальник царской охраны Диафант и, вызвав окончательное замешательство царедворцев, закричал:
– Римляне движутся к лагерю!
Каллистрат, больше беспокоясь о своей судьбе, предложил:
– Государь, ты можешь сдаться на милость победителя.
– Нет, лучше умереть, – проворчал Митридат.
В полной мере ощущая беспомощность, осознавая, что ему шестьдесят три, он стар, война проиграна, жить больше незачем, он ласково посмотрел на единственного здесь дорогого ему человека – жену Гипсикратию, страстно его любившую и неотлучно находившуюся рядом.
Взволнованная женщина призвала:
– Великий царь! Ты сумеешь собрать новое войско и поставить римлян на колени!
– Не в этот раз, – на глазах Митридата навернулись слезы.
Свою жизнь он посвятил борьбе с Римом. Война – его страсть. Много городов и царств были покорены Митридатом, взяты несметные богатства, самый большой гарем на Востоке был у него. Но зачем теперь все это? Он столько раз терпел поражение от Рима, что растратил душевные силы на бесконечное возрождение из пепла. Враг топчет понтийскую землю и грабит богатые города, не сдавшиеся крепости долго не устоят, смысл жизни, который он видел в борьбе и возвышении над человечеством, потерян.
В минуту упадка духа ему привиделись бывшие жены и близкие родственники. Что с ними сделают? Даже если толпа не растерзает их, они окажутся в Риме в качестве трофея, а потом всех продадут в рабство. Вспомнилась любимая Береника, принесшая безмерное счастье, а еще властная и ненасытная Монима, всячески изводившая царя… При мысли о женах, наложницах и сестрах на лице Митридата появилась слабая улыбка. Но вдруг его выражение лица стало жестким. Не допустить позора! Никогда драгоценные камни его диадемы не станут добычей римлян!
– Позовите Вакхида! – приказал он.
Гипсикратия, схватив царя за руку, опустилась на колени:
– Не все потеряно, бежим, я спасу тебя!
Он нежно смотрел на нее:
– Удача окончательно отвернулась от меня…
В шатер вошел евнух Вакхид:
– Повелитель, ты звал меня?
– О мой друг, Вакхид! Ты всегда был мне как брат. С тобой мы прошли половину мира. Ты же предан мне? – схватив евнуха за руку, царь смотрел ему в глаза, пытаясь разглядеть ответ.
Вакхид всякий раз в точности исполнял приказы царя. Теперь ему предстояло ехать в Пантикапей и Евпаторию и убить всех жен, наложниц и сестер правителя. Величайший позор, если они попадут в плен к римлянам. Нужно лишь предоставить им выбор, как умереть.
– Мне незачем жить, – негромко говорил монарх. – Яд не поможет. Вакхид, вот мой последний тебе приказ: пронзи меня мечом.
– Нет, мой повелитель, я не могу!
– Спасения нет. Делай, что сказал! – Митридат закрыл глаза.
Вакхид, помедлив, обнажил короткий меч, отвел руку назад и, сделав выпад ногой, направил меч для удара в грудь царя. Неожиданно по клинку Вакхида ударил кинжал Гипсикратии, не дав нанести смертельный укол. Взбешенный Вакхид, отступив, метнулся в атаку на женщину. Она закрылась кинжалом. Клинок воина заскользил по ее клинку. Амазонка, стремительно развернувшись, приставила лезвие кинжала к горлу Вакхида. Тот от неожиданности замер.
– Пока я жива, – сердито выпалила женщина, – никому не позволю причинить тебе вред, великий царь.
Митридат открыл глаза:
– Ну ладно, опустите оружие.
Гипсикратия убрала кинжал в ножны, отошла. Уязвленный Вакхид продолжал смотреть перед собой ничего не видящим взглядом.
– Вакхид, убери меч! – царь повысил голос. – И слушай меня: возьми десять всадников и направляйся в Пантикапей. Выполняй приказ!
Вакхид ушел и вскоре с отрядом всадников поскакал выполнять безрассудный приказ. Митридат, всегда подверженный резким перепадам настроения, медленно вышел из оцепенения, перевел взгляд на Гипсикратию и устало произнес:
– Ты моя Ариадна. Подобно ей, пожалуй, выведешь меня из лабиринта смерти… – Бесстрастным тоном он добавил: – Жизнь и смерть – это безумный танец преодоления человеческой природы, но в этом танце я испытываю наслаждение.
Его настроение улучшилось, появилось желание сделать что‑то значимое. Царь обратился к начальнику охраны:
– Осел готов?
– Да, владыка.
– Отступаем в Коману.
С отрядом всадников из личной охраны численностью до восьмисот человек Митридат и Гипсикратия поскакали из военного лагеря понтийцев на восток, надеясь на удачу, туман и приближающуюся ночь.
Римляне взяли лагерь Митридата без боя. Большой отряд римской конницы пустился вдогонку за царем. В тумане преследователи разделились, и одна из групп практически настигла беглецов, но солдаты наткнулись на осла, навьюченного мешками с золотом. Увидев высыпающиеся из дырявых мешков монеты, римские солдаты бросились делить золото, дав царю время уйти.
Но уйти недалеко. Лукулл предвидел, что Митридат попытается прорваться из окружения. На основных путях отступления уже были устроены засады.
В шатре понтийского царя хозяйничали римляне.
– Император, мы захватили казну и гарем Митридата с десятью наложницами, – докладывал обстановку легат Мурена, когда главнокомандующий уселся на походный трон монарха. – Царя нигде нет, отряд Сорнатия преследует его.
Грозно посмотрев на военачальника, Лукулл отрезал:
– Поймать царя! Доставить его ко мне живым!
Бросив взгляд на убранство роскошного шатра, повертев в руках золотую статуэтку грифона, терзающего волчицу, он подозвал к себе военного летописца:
– Пиши: «Преследование продолжалось долго и затянулось на всю ночь, пока римляне не устали не только рубить, но даже брать пленных и собирать добычу».
Лукулл, человек высокообразованный, надменный и упрямый, снова взглянул на статуэтку грифона – мифического существа с головой, когтями и крыльями орла, а телом льва. Подозвав к себе Мурену, своего старого соратника, дальновидного и храброго генерала, он сказал:
– Посмотри на статуэтку. Это – послание. Митридат намекает, что подобно мифическому крылатому существу, соединяющему ум и силу, он имеет власть над небом и землей, не так ли?
– Да, Лициний, – отвечал Мурена. – Похоже, Митридату хочется верить, что он вращает колесо судьбы.
– А знаешь, я припоминаю: в греческих книгах грифона зовут стражем сокровищ и тайного знания, – Лукулл произнес это с загадочным выражением лица.
«Так-так, – думал он, – хвастаешь тайным знанием, ну посмотрим, чья возьмет!»
В шатер входили военные с очередными донесениями, новостей о царе не было, как вдруг появился легат Секстилий:
– Пойман раб, личный парикмахер царя! При нем царская диадема. Он утверждает, что Митридат убит.
– Привести!
Ввели связанного раба лет тридцати с короткими волосами, в понтийской черной куртке с широким красным поясом, шароварах и высоких сапогах. Лукуллу подали диадему Митридата. Главнокомандующий держал в руках символ царского достоинства и не мог поверить, что случилось невозможное: чудовище повергнуто! Головное украшение царя в форме золотого обруча с белыми лентами, свободные концы которых свисали до плеч, имело династическую эмблему понтийских Митридатидов – шестилучевую звезду над полумесяцем. Несомненно, это – диадема Митридата. Греческие источники писали о ней. Слово диадема по‑гречески означает проведение народов, а тот, кто обладал этим предметом, являлся предводителем нации.
Полководец в упор глянул на пленника:
– Ты знаешь, кто я?
– Да, император.
Лукулл удовлетворенно окинул взглядом подчиненных: даже варвары знают, что он император.
– Откуда же ты меня знаешь?
– Царь часто о тебе говорил.
– И что же он говорил?
– Называл тебя великим полководцем, достойным ему противником.
– Неужели? Твой царь большого о себе мнения. – Сделав паузу, Лукулл смягчил тон: – Как тебя зовут? Ты ведь не понтийский грек?
– Да, император, я Децебал, фракиец. Парикмахер.
– Говоришь на латинском?
– Да, и еще на многих языках.
– Ты сказал, что царь убит. Почему я должен тебе верить?
– Я сам видел, как стрела настигла его и он упал с коня.
– Откуда у тебя царская диадема?
– Генерал Диафант дал ее мне и приказал доставить в Пантикапей сыну царя Фарнаку. Теперь он царь Понта.
– Какая коллизия! Всем известно, что Митридат неуязвим, а ты утверждаешь, что он убит. Так где же правда?
– Я говорю правду, император!
– Не верю! Очередная уловка царя. Послушай, Децебал, скажи, где Митридат, и помоги его поймать, и получишь свободу, сможешь вернуться на родину.
– Я всего лишь раб, верно служивший господину. Своей родиной давно считаю Понтийское царство, принял новую веру.
– Фракиец, принявший чужую веру?! Он предан царю до мозга костей, правды от него не добиться… Увести!
Когда раба увели, Лукулл распорядился:
– Оставить в живых, этот раб хорошо образован: можно выгодно продать.
Деревья в ночном лесу, где прятались Митридат и Гипсикратия, отбрасывали длинные таинственные тени, лунный свет с трудом проникал сквозь сплошную путаницу ветвей, а влажный белый туман лениво клубился по земле, скрывая взволнованных беглецов. Гипсикратия, ожидая новых атак, встревоженно спросила:
– Куда же мы пойдем?
– Осталось одно – искать защиту в Армении у Тиграна, – ответил Митридат. – Он мой родственник, и не откажет мне. – В глазах царя засверкал озорной огонек: – Знаешь, Гипсикратия, теперь мы выберемся. У меня есть магнит.
Затушив костер, они сели на коней и продолжили путь. Ловушек Лукулла больше не было, а проводником им служил небольшой сосуд с водой: в нем плавала пробка с маленьким магнитом. Воины Митридата и его охрана спасались, кто как мог, – разбившись на мелкие отряды, они искали себе убежище в недоступных горных районах.
Глава 2. Нашествие змей
В это время правитель Великой Армении Тигран II, еще не зная о крупном поражении понтийского войска, находился в столице своего царства городе Тигранакерте в великолепном дворце, построенном недавно по его повелению. В пурпурном одеянии, обложившись шелковыми подушками, он возлежал на диване, покрытым ковром с изображением дракона, и, вкушая яства, разложенные на приставном столике, лицезрел совершенство красоты – виртуозные движения танцовщиц, исполняющих перед владыкой танец «Дароне».
Вокруг на диванах и пуфах из тканей со сказочными узорами, сплетенных армянскими мастерицами из золотых, серебряных и пурпурных нитей, сидели придворные, главным образом губернаторы областей, военачальники, дипломаты, иностранные гости и члены царской семьи. Женщины‑аристократки составляли общество своим мужьям. В зале витали ароматы жасмина и благородного вина.
– Наша жизнь здесь, на Армянском нагорье, – загадочное переплетение фантастики и реальности, – сказал Тигран сидевшему на соседнем диване царю Атропатены Дарию Мидийскому. – Мы живем в привычном мире, но нам в нем не уютно. За однообразной очевидностью скрываются чудеса огромного масштаба, и это благо иметь хорошее воображение.
За спиной царя со строгими лицами стояли двое – министр Васак и начальник службы безопасности Меружан, в зале неусыпная стража зорко следила за присутствующими. Виночерпий Генуни, самый приближенный к царю чиновник (у него Тигран иногда спрашивал совета), неустанно подливал царям прекрасное армянское вино.
Хотя культура эллинов проникла на Восток, и многие мужчины, начиная с царя Тиграна, подражая заведенной еще Александром Македонским моде, тщательно брились, все же в одежде, убранстве и пище доминировал армянский стиль, правда не без влияния Персии.
– Дорогой Дарий, – говорил Тигран, – в наши дни весь мир говорит и думает по‑гречески, а театр, поэзия и философия эллинов захватили умы просвещенных людей.
– Несомненно, великий! У них есть пленяющие нас произведения, – поддержал Дарий.
Вечер. Огонь в бронзовых канделябрах высвечивал в большом полутемном зале умиротворенные лица царедворцев, актеров и музыкантов. На стенах в такт мерцания языков пламени трепетали высеченные в камне изображения львов и орлов – символов силы и власти, – и вместе с длинными тенями колонн они являли мир вечерних видений. Повсюду устланы великолепные египетские тапесы и армянские ковры, придавая интерьеру утонченную роскошь.
– Как ты находишь танец? – обратился Тигран к Дарию Мидийскому.
– О царь царей, танец девушек красивый и изящный.
Титул «царь царей» Тиграну уступил парфянский царь, что означало старшинство верховного азиатского правителя над другими царями. Когда‑то армянский правитель Арташес I, основатель династии Арташесидов, уже носил этот титул. Он попытался соединить под своей властью территории, где проживали армяне. Удалось многое, но не все: не получилось присоединить к Великой Армении Малую Армению, Цопк и Коммагену. Впрочем, царство Цопк, теперь называемое Софена, уже двадцать лет как захватил его внук Тигран II, поставивший перед собой беспрецедентную цель – создать небывалую державу в Азии и приобщить армянский народ к мировым ценностям.
– Как тебе моя новая столица? – поинтересовался Тигран.
– Тигранакерт – поистине чудесный город, его надо видеть самому, иначе трудно поверить, что такое возможно возвести. Твоя столица – символ величия твоих побед, – с поклоном отвечал Дарий Мидийский.
Тигран, владыка с поседевшими волосами, умным и выразительным лицом, пронзительным, завораживающим любого собеседника взглядом, удовлетворенно кивнул. Ему уже семьдесят, и новая столица вызывала у него законную гордость за проделанную работу.
Город Тигранакерт, находящийся в южной части Армянского нагорья, в широкой долине на берегу реки Нимфия, притока полноводного и быстрого Тигра, был неприступной крепостью. С севера его защищали крутые горы, с юга горные складки и холмы (проходы в них знали только армяне), с запада река, с востока глубокий ров с водой, вокруг города возведены высокие крепостные стены. Дворец армянского царя располагался на высоком плато, примыкавшем к крутым склонам гор, а ниже дворца лежал город ремесленников, земледельцев, торговцев и воинов.
Всякий, кто прибывал во дворец, поражался величию постройки. Великолепное здание, имеющее десятки залов и сотни помещений, утопало в зелени деревьев и экзотических цветов, свезенных со всей Малой Азии, региона, который греки также называли Анатолия, то есть Восток. Пруды, окружавшие дворец, создавали прохладу, в них плавали лебеди и утки, плескалась рыба. Вода из этих прудов не только охлаждала и увлажняла знойный воздух в саду, но и протекала в специальные шахты дворца, где испарялась, и охлажденные и насыщенные влагой потоки воздуха поступали во все помещения, неся в зной спасительную прохладу и создавая благоприятную атмосферу в монументальном здании.
В саду гуляли олени, по деревьям прыгали обезьяны. Все звери в жару получали охлажденные арбузы, были накормлены и ухожены, радуя глаз царя и приближенных. В приятной прохладе деревьев работали свободные граждане, вольноотпущенники и рабы.
– Я построил этот город, полагая, что о мощи царства судят по столице, – Тиграну нравилось говорить на эту тему. – Другая моя столица, славный город Арташат, основанный дедом Арташесом I, потерял главенствующее значение.
– Понимаю, о великий! – сказал Дарий Мидийский. – Ты хочешь поднять свой народ на новый уровень развития, из патриархальной старины до высот цивилизации. Я последую твоему примеру.
Тигран кивнул. Тигранакерт действительно являлся богатым и роскошным городом и, по мысли царя, должен стать центром армянской культуры и новой цивилизации. Дарий Мидийский, искренне восторгаясь столицей, обратился к Тиграну, называя его братом. Цари всех стран в те времена называли друг друга «брат».
– Брат, ты неслыханно расширил пределы своего царства. Твоя держава простирается от Каспийского моря до Западного моря…
Западным морем на Востоке называли Средиземное море, как это завели когда‑то ассирийцы.
Тигран гордо заявил:
– Через Тигранакерт проходят торговые пути из Индии и Китая. Я контролирую их. Арташат же теперь – на окраине моей державы.
Царь Атропатены лукаво сощурился:
– Алчный Рим с завистью наблюдает за усилением твоего могущества.
– У Рима завышенная самооценка, – холодно отозвался Тигран.
– Ты прав, – сказал Дарий, – но Риму не нужен сильный лидер во главе Великой Армении. Тебе будут противодействовать.
– Придется считаться со мной, – взгляд Тиграна стал тверже.
– Да, царь царей, ты сильный лидер, вокруг твоей фигуры объединились элиты почти всех государств Востока, быть рядом с тобой – великое счастье и наслаждение.
…Волшебный, неповторимый и таинственный танец, выразительные целомудренные движения, передающие ритуальный смысл образов, смена положений в медленном ритме, плавность и грациозность во всем. Созерцая отстраненные лица девушек, бесшумное скольжение их ног, царь погрузился в поток мыслей, и энергия, исходящая от танцовщиц, обволакивала его, пробуждая желание и наслаждение. Аккомпанемент зурны, каманги, дгола, кифары и иногда греческой флейты, гордая осанка красавиц, их мягкие движения, шелковые платья с золотым шитьем и сверкающие украшения завораживали взгляд, добавляя танцу элементы медитации.
– Царь Дарий, посмотри, какие страстные, утонченные, красноречивые движения!
Действительно, танцем можно выразить внутренний мир человека, особенно если греческая и восточная культуры в ритмичных движениях проникают друг в друга. Греки вообще считали, что танец из всех искусств наиболее влияет на душу.
– Государь, должен заметить, что персидское влияние на культуру наших стран также большое, – проронил Дарий Мидийский, отпив вина из кубка.
Дарий Мидийский покровительствовал в своем царстве Атропатена зороастризму, религии, пришедшей из Персии. Персы стали цивилизованным государством благодаря Киру Великому, завоевавшему Вавилон с его богатым наследием. Мировой центр культуры и искусства раньше был в Афинах, а теперь постепенно перемещается из медленно угасающей Греции (ее захватил Рим) в Великую Армению. Перемены проявились не только в культуре, но и в религии. Тиграна в его царстве воспринимали как бога. Он понимал: быть божеством для миллионов людей – значит влиять на обычаи и традиции народов, на их язык. Из многих племен с разноязычной речью Тигран лепил один народ с сочным и красивым языком, и, как видно, успех не заставил себя ждать: армянская знать подражала царю, а простой народ знати.
Тигран обратился к Дарию Мидийскому:
– Я рад, что ты мой верный союзник и с удовольствием отдаю тебе в жены свою дочь.
Тем временем танец девушек закончился. Появился распорядитель вечера:
– Великий царь, тебе свое искусство покажет чародей Иопад из Египта!
На середину зала вынесли богато украшенный цветным орнаментом и иероглифическим письмом сундук. Музыканты заиграли. Появился человек в длинной и широкой одежде, в полосатом платке немесе. Он двигался с благоговейной торжественностью, медленно и важно. Накрыв сундук синим покрывалом, чародей поднял руки и нараспев произнес заклинание. И, о чудо! Сундук медленно оторвался от пола, немного поднялся и завис в воздухе. Иопад стал вращать руками, и сундук завращался в одну сторону, в другую, а потом по велению артиста опустился на место. Царь и все придворные с неподдельным восторгом смотрели на невиданное диво. Искусные фокусники всегда завораживали публику.
Сдернув покрывало, чародей открыл сундук, продемонстрировав, что тот пуст. Подошла помощница, красивая девушка в золотистом плаще-нарамнике, с повязкой на голове и золотыми браслетами на руках. Придерживая крышку сундука, она дождалась, когда Иопад залезет внутрь. Крышка захлопнулась, девушка взошла на сундук, накрыв себя покрывалом. Мгновение, и покрывало откинуто: перед публикой вместо помощницы предстал переполняемый гордостью и счастьем Иопад. Он раскланивается, спрыгивает на пол, открывает сундук, а там красивая помощница, но уже в белом нарамнике. Метаморфоза! Чародей удивил повелителя необычным зрелищем.
Представление продолжалось. У артиста в руках четыре платка: синий, желтый, красный и зеленый. Сложив вместе, он скомкал их, и вдруг возник большой золотистый платок. Сделав пассы, он сдернул платок, представив публике шкатулку изящной работы. Иопад с поклоном стал приближаться к Тиграну. На его пути встал Меружан.
Чародей воскликнул:
– Да будет благословен царь Великой Армении, это подарок ему! – и передал шкатулку Меружану.
Тот рассмотрел шкатулку со всех сторон и попытался открыть. Тщетно.
– Меружан, принеси, я взгляну, – приказал Тигран.
Это была увесистая, необыкновенно красивая персидская шкатулка хатам – инкрустация по дереву. Восьмигранная, с узорами из эбенового дерева, слоновой кости и раковин устриц, с золотыми и серебряными вставками. На крышке изображена птица‑солнце с распростертыми крыльями. Над ее головой диск, в когтях символы возрождения. В диск и символы ювелир вмонтировал хорошо отшлифованные камни оранжево‑красного сердолика. Тиграну понравилось, что ему прочат не только возрождение, но и любовь, ведь сердолик, как известно, способствует возникновению любви. Тремя пальцами он одновременно нажал на все три камня, в шкатулке что‑то щелкнулось, крышка открылась.
Тигран похолодел. Из шкатулки высунулась светло‑желтая смертельно опасная, угрожающе шипящая египетская кобра. Холодные немигающие глаза змеи неотрывно следили за человеком, и, чтобы лучше учуять запах добычи, кобра высунула язык. Отвечающий за безопасность царя Меружан застыл в оцепенении. Царедворцами овладел страх. Змея приготовилась к броску. Не теряя самообладания, Тигран молниеносным движением схватил змею. Шкатулка с шумом упала на пол, по залу прокатился испуганный вскрик. Царь держал змею в вытянутой руке, неотрывно смотря ей в глаза, а затем бросил к ногам Меружана. Одним точным движением меча тот обезглавил гада, и еще двумя ударами прикончили окончательно.
Меружан с извиняющей улыбкой посмотрел на Тиграна, а монарх, изменившись в лице, показывал рукой в центр зала:
– Смотри!
Меружан обернулся. Из сундука поднимался человек во всем черном с мечом в одной руке и кинжалом в другой. Со злобным лицом, не оставляющим сомнений в намерениях, он пошел на царя. От неожиданности глаза Меружана широко раскрылись, но реакция была инстинктивной. Без промедления бросившись с обнаженным мечом наперерез наемнику, он вступил с ним в схватку. Меружан сделал выпад, собираясь вонзить меч в грудь наемника, но тот отбросил меч кинжалом, Меружан попытался нанести удар мечом по ногам убийцы, тот отступил. Смертельная схватка двух мастеров разгоралась.