Чужая роза

– Отвечай, – отчеканил герцог, и я очнулась. – Назови свое имя.

– Алессия Пьезе.

– Что ты делаешь в Навере?

Я видела, как шевелятся губы, точнее, та их часть, что не была скрыта призрачной повязкой, и думала, как объяснить этому настырному ньору, кто я такая, и при этом не выдать своей тайны. Если герцог не добьется ответа, он ведь может и личного мага позвать… А что, если он сам маг? В Ветерии многие аристократы обладают силой.

Я коротко поклонилась и сказала:

– Я хочу здесь жить.

– Вот, значит, как, – в низком голосе прозвучали странные нотки. Словно бы герцог пытался что-то для себя решить. – И давно ты побираешься?

Я отрицательно качнула головой.

– Значит, недавно?

Ньор смотрел пристально, и под его взглядом я чувствовала себя неуютно. И почему-то особенно жалкими показались старая юбка, застиранная рубашка и стоптанные, сбитые о камни Анирских гор туфли. Я закусила изнутри щеку и выше вскинула голову. Мне нечего стыдиться. Да, сейчас я бедна, но это ничего не значит. Вещи вообще ничего не значат. Какая разница, что на тебе надето – дорогая бархатная верта или убогая рубаха? Главное то, что под ними. Сердце. Душа. Ум, в конце концов.

Я незаметно покосилась на Абьери. Кто бы мне сказал еще несколько лет назад, что однажды придется стоять перед каким-то стародавним герцогом и чувствовать себя так неловко из-за убогой одежды…

– Сколько тебе лет? – последовал очередной вопрос.

– Двадцать шесть.

В синих глазах промелькнуло недоумение:

– Уверена?

– Да, ньор герцог.

– Выглядишь моложе. Родители живы?

Я отрицательно качнула головой, постаравшись задушить шевельнувшуюся тоску.

– Муж? Семья? Нет?

Нет. Никого нет. Никого, кроме малышки Беттины.

Я снова отрицательно качнула головой, стараясь не показывать своих эмоций, и уставилась на висящий над столом портрет. На нем был изображен довольно красивый мужчина в черной бархатной верте. Рядом с картиной висели в ряд еще четыре, по две с каждой стороны. В спесивых гордых лицах угадывалось определенное фамильное сходство. Явно предки нынешнего герцога.

Пока я изучала семейство Абьери, ньор отвернулся и медленно подошел к окну. Высокий – гораздо выше обычных ветерийцев, широкоплечий, с узкими бедрами и длинными ногами, он выглядел настоящим красавцем. Вот только лицо… Почему он носит магическую маску?

В Навере и соседних областях чего только не болтали о внешности герцога Абьери. Некоторые говорили, что у ньора проказа, другие утверждали, что он потерял свою красоту из-за какого-то ритуала, а большинство было уверено, что герцог специально напускает побольше таинственности, чтобы запугать жителей Навере. Но зачем?

Впрочем, за год, проведенный в Ветерии, я успела понять, что тут не всегда можно найти ответы на простые, казалось бы, вопросы.

Я поправила волосы и посмотрела на дога. Тот ответил мне долгим пристальным взглядом, а потом бесшумно поднялся и подошел к хозяину. Черная шерсть пса тускло блестела, поджарое тело казалось сильным и натренированным, как у хорошо обученного убийцы, острые уши стояли торчком, выдавая настороженную недоверчивость.

Герцог опустил руку на холку дога и повернулся ко мне открытой половиной лица.

– Грамотой владеешь? Нет? – понял он мой отрицательный жест, и уголок его губ дернулся, словно этот ответ не удовлетворил герцога. – Почему ты приходишь к моему дому? Разве не знаешь, что попрошайкам здесь не место?

Знаю. Еще как знаю! Вот только поделать ничего не могу. Старуха Лючия сказала, что единственный путь домой лежит через особняк герцога Абьери, и я намерена была его найти, несмотря ни на что.

– Ну? – нетерпеливо переспросил мужчина.

Я потупилась, скрывая мысли от излишне проницательных синих глаз.

– Нравится бездельничать? – резко спросил ньор. Казалось, его что-то разозлило. – Работать никогда не пробовала?

Внутри вскипела злость. Еще как пробовала! Все два года своей новой жизни я только и делала, что работала не покладая рук! И в траттории – разносчицей, и в домах небогатых горожан убирала, и даже на виноградники в сезон урожая нанималась. Да только вырученных денег едва хватало на съем жилья и еду.

Впрочем, побираться я не поэтому стала. Лючия велела держаться поближе к дому Абьери, а как это сделать, если герцогу ни прислуга, ни поденщицы не нужны? Я поначалу пыталась устроиться, но меня никто и слушать не стал, даже на порог не пустили. Вот и пришлось околачиваться рядом с особняком и выжидать, пытаясь отыскать хоть какую-то возможность проникнуть внутрь.

– Отвечай, – резко приказал герцог, и я на ломаном ветерийском попробовала объяснить, что и рада бы работать, да никто не берет.

– Так уж и никто?

Темный сапфир в туманной прорези сверкнул холодным блеском. Дог едва заметно шевельнул ушами.

– Откуда ты? – последовал очередной вопрос.

– Из Саритии.

В комнате стало тихо. Герцог молчал, я тоже молчала. С каждой минутой это молчание казалось все более тягостным, и я постаралась не думать о стоящем напротив мужчине, а переключилась на слова Лючии. «Львы Абьери – начало пути, золотые ворота – его первая лида. Камень перемен должна ты найти, с ним перейдешь через кольца Арида…» Жаль, что старуха толком ничего не объяснила. «Когда увидишь камень, сама поймешь, что это он», – только и сказала она в ответ на мои настойчивые расспросы. Лючия изрекала свои пророчества только в стихотворной форме. Нет рифмы – нет ответа, говорила старая ведьма. «Небо само решает, кому и что поведать», – пожимала костлявыми плечами Лючия и куталась в старую шаль.

– Что ж, я могу дать тебе работу, – нарушил тишину кабинета герцог. – Проверим, действительно ли ты в ней нуждаешься или просто морочишь мне голову.

Я недоверчиво посмотрела на ньора. Он собирается дать мне работу? Святая Лючия! Странное милосердие. Интересно, можно ли считать это подсказкой судьбы? Зачем герцогу помогать обычной нищенке?

Я пристально разглядывала не скрытые маской идеальные черты, пытаясь понять, в чем подвох, а герцог дернул шнур звонка, и вскоре в кабинете появился тот самый слуга, что привел меня в дом.

– Джунио, – посмотрел на него герцог. – Отведи эту девушку к Альде, пусть пристроит ее куда-нибудь. И переоденет, чтобы я этих лохмотьев больше не видел.

– Да, ньор герцог.

Парень зыркнул на меня, и в его глазах я прочитала все тот же проклятый мужской интерес.

– Иди, – Абьери снова отвернулся к окну, словно разом устав от моего общества, и сложил руки за спиной четким военным жестом, от которого в памяти мгновенно всплыли воспоминания прошлого. Я словно воочию увидела отца, парадный зеленый китель, строгое волевое лицо…

– Чего застыла? Идем, – шепотом поторопил меня Джунио, и я очнулась.

Действительно, надо уходить.

Тонкий ковер скрадывал шаги, дверь тихо открылась и так же бесшумно закрылась за моей спиной, и мы со слугой оказались в пустом, отдающем гулким эхом коридоре.

– Повезло тебе, – идя рядом со мной, разглагольствовал Джунио. – Видать, понравилась ты ньору герцогу, раз он тебя на работу взял. Хотя хозяин чужаков не любит, в доме только проверенные люди. А у тебя небось и рекомендаций из гильдии нет?

Парень прищурился, словно пытался прочитать ответ по моему лицу, и понимающе усмехнулся. Похоже, Джунио принадлежал к тем людям, которым не особо важны ответы собеседника. Такие, как он, готовы составить собственное мнение о чем и о ком угодно.

– Сразу видно, что нет, – кивнул он сам себе и добавил: – Ты, главное, с ньорой Альдой не спорь, она тут всем заправляет и хозяину обо всем докладывает, так что не вздумай ее обманывать, сразу выгонит, не посмотрит, что тебя сам ньор герцог взял.

Я молча шла вперед, стараясь запомнить расположение комнат. Так, на всякий случай. Как и большинство ветерийских особняков, дворец Абьери был построен по образцу старинных авед, в которых парадная часть дома отделялась от жилых помещений и хозяйственных построек внутренним двором с непременными фонтанами и садом. Мы миновали несколько залов, прошли через атриум и свернули направо, к ассольдо, в котором обычно располагались подсобные помещения и кухня.

– Ну вот и пришли, – жизнерадостно сообщил Джунио, толкая широкие двери, за которыми оказался длинный шумный зал. Гул голосов, аромат жарящегося мяса, стук ножей, звуки льющейся воды – жизнь кухни кипела громко, как вода в плохо закрытом чайнике.

– Мария, ньору Альду не видела? – спросил Джунио пробегающую мимо девчушку с большой медной кастрюлей в руках.

– Она во дворе, – ответила служанка и помчалась дальше, а я смотрела, как мелькает ее длинная синяя юбка, попутно отмечая все, мимо чего она пролетала. Огромный деревянный стол в центре длинного зала, большая печь с исходящими паром сковородами и чанами, плетеные корзины с овощами, связки лука, жестяные плошки с зеленью.

– Мария, долго тебя ждать? – раздался сердитый оклик.

Пышная темноволосая ньора шмякнула на стол связку битых птиц и повернулась к летящей навстречу девчушке.

– Вот, ньора Сильвия.

Мария протянула пустую кастрюлю и улыбнулась, отчего на румяных щеках заиграли ямочки.

– Идем, чего застыла? – дернул меня за руку Джунио. – Надо найти ньору Альду.

Он потянул меня за собой, и мы быстро пересекли кухню, а потом прошли под сводами низкой двери и шагнули на плиты небольшого заднего двора. Здесь, так же как и в хозяйском внутреннем дворике, росли деревья и говорливо журчал фонтанчик, а вдоль стен шла крытая галерея, ведущая к подсобным постройкам. Невысокие колонны выстроились длинным рядом, полукруглые арки опирались каменными ладонями о деревянные перила решетчатого ограждения, прохладный мрамор гулко отсчитывал наши шаги. Мы с Джунио успели дойти до распахнутой настежь двери, за которой виднелись огромные бочки и пузатые кувшины, когда я заметила застывшую перед статуей святой Лючии высокую худощавую ньору, с ног до головы одетую в черное. Глаза ее были прикрыты, руки – сложены перед грудью в молитвенном жесте, а на строгом бледном лице сверкали слезы. Она истово молилась местной покровительнице женщин и детей.

– Ньора майресса! – окликнул ньору Джунио, и мне стало неловко.

Ясно же, что мы пришли не вовремя. Вряд ли домоправительнице понравится, что кто-то увидел ее в таком состоянии. Но Джунио, похоже, не обладал особой тонкостью души.

– Ньора Альда, я вам новую работницу привел, – жизнерадостно доложил он повернувшейся к нам женщине. – Ньор герцог велел найти для нее какое-нибудь дело и выдать нормальную одежду.

– Дело? – переспросила майресса, рассматривая меня прозрачными, удивительно светлыми для ветерийки глазами.

Я буквально кожей ощущала ее холодный взгляд, в котором еще видны были следы недавних слез, и понимала, что ньора пытается решить, с какой стати герцог озаботился моим трудоустройством.

– Как зовут? – спросила наконец она.

– Алессия Пьезе.

– Что ты умеешь?

– Все, что скажете.

От волнения мой акцент усилился, и Альда это заметила.

– Так ты еще и чужеземка?

Темные брови приподнялись в брезгливом недоумении. Ох уж эта ветерийская уверенность в том, что веты – высшая раса, тогда как все остальные – просто пыль под ногами.

– Да, ньора.

– Что ж, возможно, это и к лучшему. Кто много болтает, тот мало работает, – на тонких губах майрессы появилась холодная усмешка. – Джунио, возвращайся к хозяину, а ты иди за мной, – велела ньора. – Покажу, где будешь жить, и выдам одежду. Ну что еще? – нахмурилась она, когда я попыталась объяснить, что не одна. – Ребенок?

В светлых глазах мелькнула какая-то эмоция, разобрать которую я не смогла. Ньора бросила взгляд на статую святой Лючии, да так и застыла, словно забыв и про меня, и про свой вопрос. Ветер донес из-за каменной стены женские голоса и раскатистый мужской смех, следом долетел звон церковного колокола, но потом все стихло, и только стрекот цикад разбавлял сонную тишину галереи.

– Значит, у тебя есть ребенок, – снова повторила майресса. Ее худые, с выступающими венами руки как-то странно дернулись. – Джунио, я сказала, что ты можешь идти, – резко бросила она застывшему в тени колонны слуге.

– Меня здесь уже нет, – жизнерадостно улыбнулся парень и вразвалочку двинулся к двери кухни.

Мы с ньорой Альдой остались вдвоем. День выдался жарким, но под каменными сводами стояла приятная прохлада. Цикады стрекотали все громче. Я с волнением ждала решения майрессы. Только бы она разрешила Беттине жить вместе со мной! Только бы все получилось.

– Ребенок в городе?

Я кивнула, а ньора посмотрела на меня более пристально, словно пыталась заглянуть в самую душу и прочитать все мои тайны. Напрасный труд. Нечего было читать, да и незачем.

– Сколько ему?

– Год. Это девочка.

Я невольно улыбнулась, представив свою кроху, а по бледному лицу майрессы скользнула тень.

– Что ж, – придя к какому-то решению, сказала ньора Альда. – Придется тебе ее оставить. У нас тут не приют.

– Ньора, пожалуйста!

Я с мольбой протянула руки, невольно копируя недавний жест самой майрессы, и настойчиво повторила:

– Беттина очень мала. Она не выживет без меня!

Я вглядывалась в бескровное лицо, надеясь достучаться до сердца ньоры, но светлые глаза смотрели холодно, а губы были сжаты так плотно, что напоминали тонкую нить.

– Отдай ее в какую-нибудь семью. Герцог щедро платит своим слугам, – ответила ньора. – Если будешь хорошо трудиться, тебе хватит денег на содержание дочери. И довольно об этом. Идем.

Ньора Альда резко повернулась, и ее черные юбки взметнулись, открывая худые ноги в плотных чулках.

– Не отставай, – на ходу обронила она и пошла к двери кухни.

Мне не оставалось ничего другого, как поспешить следом.

Глава 2

Комнатушка, которую мне выделили, была маленькой и темной, но выбирать не приходилось. Альда не обманула. Она дала мне несколько динаров в счет будущего жалованья, и я договорилась с ньорой Арелли, что та присмотрит за моей девочкой. Кто бы знал, как тяжело мне было оставлять Беттину! Я целовала ее круглые щечки, не отрываясь, смотрела в темные, похожие на крупные вишни глаза, а она, словно все понимая, плакала и цеплялась за мое новое платье своими ручками, да так, что у меня сердце останавливалось от боли. Не помню, как сумела отдать девочку ньоре Арелли, как вышла из низкого домика, как добрела до герцогского дворца. На душе было так тяжко, что хотелось громко кричать от несправедливости этого проклятого мира, в который занесла меня злая судьба, но я только сильнее стискивала зубы и упрямо переставляла ноги. Ничего. Я справлюсь. Я найду выход, и мы с Беттиной вернемся домой. Надо только внимательно наблюдать за происходящим во дворце и постараться понять, где искать камень перемен.

Тот первый день, когда я переступила порог дома Абьери, остался в моей памяти размытым серым пятном, из которого выступали лишь отдельные разрозненные фрагменты. Низкое полукруглое окно, узкая кровать, сундук у стены, длинный полутемный коридор, гулкий каменный пол, скрип двери. Громкий храп за стеной.

Соседние комнаты занимали две сестры – Маддалена и Лаура, уроженки Арны, одной из северных областей Ветерии. Молодые, смешливые девушки работали на кухне и приходили поздно, почти за полночь, а вставали рано, чуть свет, когда небо в узком окошке едва заметно серело на востоке. Правда, я поднималась еще раньше. Одевалась при свете магической лампы, натягивала темное платье и фартук, заправляла волосы под белую косынку и спешила выскользнуть из комнаты, чтобы успеть до начала работы пройтись по двору и понаблюдать за окнами верхних этажей. Все, что было внизу, я успела рассмотреть в те короткие мгновения, в которые бывала свободна, но в герцогские покои мне пока ходу не было. Правда, я изо всех сил старалась придумать, как туда попасть. Доступ в комнаты Абьери имели только несколько человек – горничная, личный слуга и майресса. А меня ньора Альда определила в судомойки. Должность эта была нелегкой, учитывая количество живущих в доме работников и слуг, но платили хорошо, да и кормили щедро. Я даже смогла вспомнить, каково это – есть досыта. «Слишком уж ты худосочная, – глядя на меня, неодобрительно ворчала кухарка. – И ешь мало, как благородная. Давай добавки положу, чего зря ложкой по пустой тарелке елозишь?» И никакие мои возражения не действовали. Добрая женщина была уверена, что если как следует меня откормить, то я стану настоящей красавицей. «На личико-то ты просто загляденье, а если в грудях и бедрах раздашься, так и вовсе цены тебе не будет». После этих слов кухонные работницы одобрительно кивали и принимались громко выражать согласие, с интересом наблюдая за тем, как я подношу ко рту очередную ложку. Правда, рано или поздно перерыв заканчивался и мы снова торопились вернуться к работе. Кто вставал к плите, кто – к огромному разделочному столу, а я с пятью другими служанками возвращалась в судомойню – узкую комнату, примыкающую к кухне. Вдоль одной из ее стен шел длинный ряд каменных раковин, в которых никогда не переводились горы грязной посуды, кастрюль и сковород. В воздухе стояла влажность и отвратительно пахло черным мылом, но работающие со мной женщины давно не обращали внимания ни на неудобства, ни на тяжелый, выматывающий труд, ни на скудное освещение.

Я наблюдала, как они смеются и перекидываются шуточками, видела потные лица, распаренные руки, ловко оттирающие жир с посуды и копоть с огромных кастрюль, ловила любопытные взгляды и слушала откровенные истории чужих любовных утех, но сама не торопилась делиться с «товарками» историей своей жизни, отговариваясь незнанием языка.

Нет, за последний год я научилась отлично понимать чужую речь, вот только говорила неважно. Никак не могла избавиться от чудовищного акцента.

– Куда ты мылом елозишь, бедовая? – посмотрела на меня Козима – крупная жилистая ньора с приметливыми черными глазами. – Разве не знаешь, что медь нужно содой с лимонным соком оттирать? Вот, смотри.

Она выхватила у меня из рук большой ковш, зачерпнула из плошки нужную смесь и несколькими быстрыми движениями отчистила закопченное дно.

– Видишь?

– Да.

– Держи. Всему тебя учить надо, чарита, – переделав на простонародный манер слово чужестранка, усмехнулась Козима.

Я только улыбнулась в ответ и взялась за очередную кастрюлю, алеющую потеками томатного соуса.

– Дочка-то твоя поправилась? – спросила Бьянка, тихая пожилая женщина с худощавым телом ребенка и лицом Мадонны.

– Да. Она лучше.

Моя девочка была еще слаба, но я больше не боялась, что болезнь вернется. Доктор сказал, что те, кто победил лихорадку, никогда не болеют ею вновь.

– Мой Джунито в детстве часто болел, – поделилась Бьянка. – А теперь вон какой красавец вырос.

– Ну да, красавец, ни одной девки в округе не пропустит, – хмыкнула Козима. – И как его ньор герцог терпит?

– Ньор герцог ценит Джунито, – вспыхнула Бьянка, а до меня дошло, что слуга герцога Джунио – ее сын. – Мой мальчик никакой работы не боится.

На милом лице проступила упрямая решимость защитить своего ребенка от злых языков.

– Да ладно тебе, чего ты разошлась? Ну, чисто тигрица! Тихая-тихая, а за своего тигренка убить готова, – усмехнулась Козима и повернулась ко мне. – Значит, прошла лихоманка? Это хорошо, не каждому удается выжить. Кормить твою девочку нужно получше, чтобы сил набралась.

– Ты давай дочке козье молоко, смешанное с отваром каристянки, любая хворь отступит, – посоветовала Кончита. – Когда мой Джованни болотную сыпь подхватил, так я только этим его и выходила. Уж сколько динаров потратила, не счесть, каждый день святой Лючии молилась. Выздоровел мой мальчик – и месяца не прошло.

Она принялась в подробностях рассказывать о болезни сына, а я оттирала со дна большой сковороды пригоревший жир и наблюдала за женщинами. Крепкие, среднего роста, темноволосые и кареглазые, они были настоящими ветерийками. Просторные синие юбки не скрывали крутых бедер, серые полотняные блузки выставляли напоказ богатство груди, а черные косы прятались под белыми косынками, но только на время работы. В праздники и в выходные жительницы Навере делали затейливые прически, укладывая волосы вокруг головы высокой короной, и крепили на затылке кружевные покрывала, красиво оттеняющие смуглую оливковую кожу и яркие белки глаз. Помню, когда впервые попала в столицу герцогства, меня поразило, как достойно выглядят простолюдинки. Белоснежные рубахи, разноцветные шерстяные юбки с обязательным ярким фартуком, плотные корсажи, подчеркивающие фигуру, тонкие головные покрывала. Правда, потом я поняла, что это была праздничная одежда, а в будни женщины одевались гораздо скромнее, но все равно обязательно подчеркивали свои роскошные формы.

– Козима, а ты не слышала, ньор герцог в Адую поедет?

Вопрос Кончиты заставил меня отвлечься от размышлений и прислушаться.

– Витто говорил, ньор герцог в этом году отложил поездку. Якобы из-за непогоды, которую придворный маг предсказал.

– Да много они понимают, эти предсказатели, – презрительно хмыкнула Кончита, но ее голос утонул в грохоте упавшей на пол сковороды.

– О, Мадонна! – выкрикнула стоящая у соседней раковины Бьянка и отскочила в сторону. – Дрина, ты нас без ног оставить хочешь?

– Дьявольская сковорода, выскользнула из рук, словно живая! – проворчала Дрина и наклонилась, поднимая упавшую посуду.

Женщины загалдели, обсуждая неловкость подруги, а я отставила в сторону чистую кастрюлю и взялась за следующую. А потом еще за одну, и так до тех пор, пока в судомойне окончательно не стемнело.

* * *

Утро оказалось таким же сырым, как и минувшая ночь. На кухне было темно, работницы вяло переговаривались, перебирая привезенные крестьянами овощи, из приоткрытой двери тянуло холодом. Кухарка Сильвия с грохотом переставляла на плите огромные чаны с похлебкой и сковороды с париттой. На длинном столе громоздились стопки грязных плошек. Казалось бы, день едва начался, а уже столько грязной посуды. И откуда она берется?

Я прихватила одну из стопок, обогнула корзины с капустой и нырнула в судомойню.

– Ты гляди, какая Сильвия сегодня щедрая, – увидев меня, хохотнула Козима. – На посуду не скупится. С самого утра раздает.

– А она всегда щедрая, – усмехнулась Кончита, отряхнув руки от мыльной пены и утирая потный лоб. – Никогда работы для нас не жалеет.

– Это да, – кивнула Дрина, а Бьянка улыбнулась тихой скромной улыбкой и молча забрала у меня плошки.

– Сполна отсыпает, – громким басом подтвердила Фина, крепко сбитая ньора, похожая на тугой кочан капусты. Она громко откашлялась и с удвоенной силой принялась драить чугунную сковороду. Женщины дружно рассмеялись и стали наперебой сыпать шутками о «доброте» майрессы, а я покосилась на запотевшее окно и шагнула к своему месту, но не успела до него дойти, как услышала негромкий голос:

– Алессия, приведи себя в порядок и ступай наверх, ньор герцог хочет тебя видеть.

В судомойне, за минуту до этого наполненной разговорами, смехом и звяканьем тарелок, неожиданно стало тихо. Все работницы замерли, а я оглянулась и увидела застывшую у входа ньору Альду. Майресса походила на ворону – черную, недовольную и худую. И нос у нее был точь-в-точь как у птицы.

– Ты меня слышишь? – нахмурила ньора тонкие брови, отчего между ними образовалась некрасивая глубокая складка.

– Да, ньора Альда.

Я сняла длинный грубый фартук и пригладила выбившиеся из-под косынки волосы.

– Иди, – придирчиво оглядев меня, сказала майресса и добавила, посмотрев поочередно на каждую судомойку: – А вы чего бездельничаете? Возвращайтесь к работе. Чаны сами себя не отмоют.

Женщины тут же склонились над раковинами, а я поправила складки на юбке и пошла следом за майрессой.

– Герцог сердится? – тихо спросила ньору, когда мы миновали шумную кухню и оказались в коридоре.

– С чего ты взяла?

– Он хочет меня видеть.

– А для этого обязательно сердиться? – усмехнулась майресса, и на ее лице мелькнул отблеск обычных человеческих эмоций, но она тут же снова закрылась и сухо добавила: – Ньор герцог сам тебе все скажет.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, подошли к знакомому мне кабинету, майресса коротко постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь:

– Милорд, я привела судомойку.

– Хорошо, можешь идти.

Герцог стоял у окна и смотрел на улицу, совсем как в тот раз, когда я впервые его увидела. Похоже, ему нравился вид на площадь. Дог привычно держался рядом с хозяином. Стоило мне войти, как пес внимательно оглядел меня злыми глазами, и в них снова мелькнули алые сполохи.

– Алессия, да? – повернувшись ко мне, спросил Абьери.

– Да, ньор герцог.

– И как тебе живется в моем доме, Алессия? Уже освоилась?

– Да, ньор герцог.

– А ты неразговорчива.

Я промолчала. Взгляд Абьери застыл на моем лице. Герцог смотрел пристально, не мигая, и только тьма, закрывающая половину его лица, едва заметно волновалась.

По спине пробежала дрожь. Странное дело, рядом с Абьери я испытывала одновременно и страх, и какой-то неправильный интерес, заставляющий всматриваться в черную дымку маски, тонуть в ее зловещем тумане, тянуться ближе.

– Альда тебя хвалит, говорит, ты старательная, – негромко сказал герцог, и хрипотца в его голосе стала более явственной. Я ощущала ее почти физически – мягкие вибрации отзывались в теле давно забытой магией прикосновений и будили то, что я так старательно прятала подальше.

– Ньора Альда очень добра, – стараясь избавиться от ненужных ощущений, ответила я.

– Ее похвалу сложно заслужить, – задумчиво сказал герцог и надолго замолчал.

Я тоже молчала, разглядывая его высокую крепкую фигуру, идеально сшитую верту, золотую булавку, сверкающую в кружевах воротника, сапоги из мягкой кожи натра, крупные руки, больше похожие на руки воина, чем аристократа, и сияющие кольца. Но мой взгляд как магнитом притягивало разделенное надвое лицо. Я не могла заставить себя отвести взгляд и, не отрываясь, смотрела в непривычно яркие синие глаза. Герцог неподвижно застыл напротив и глядел тяжело, с непонятной настойчивостью. И в этом было что-то неправильное. Что-то, чего не должно было случиться, но все же случилось. И меня помимо воли затягивало в воронку чужой души все глубже и глубже. «Алессия, – словно издалека прозвучал чей-то голос. – Алессия…» Сердце билось тяжело, воздух стал раскаленным и заискрил, а я смотрела в яркую синь и почти не дышала. Магия, не иначе.

Не знаю, сколько мы так стояли, объединенные нитями взглядов, но в какой-то момент Абьери разорвал их, отвернулся и подошел к окну, уставившись на площадь Варезе. Трудно сказать, что он там видел, но спина его выглядела напряженной.

– Почему ты выбрала мой дом? – разрезал тишину комнаты неожиданный вопрос.

Я вздрогнула, очнувшись от непонятного наваждения:

– Простите, ньор герцог?

– Ты могла выбрать любую другую площадь города, но появилась именно здесь, у моего дворца. Что заставило тебя прийти?

Герцог так и не повернулся, продолжая наблюдать за жизнью Варезе, а я лихорадочно придумывала ответ. Как назло, в голове не было ни одной подходящей мысли. За минувшую неделю я уже успела успокоиться и перестала опасаться подобных вопросов. Видимо, зря.

– Молчишь? – хрипотца в низком голосе приобрела угрожающий оттенок.

Дог поднялся с места и настороженно замер.

– Я не знаю, ньор герцог. Я пока не изучила город. Тут много улиц и много людей.

– Значит, просто случайность, – тихо, почти про себя, сказал Абьери и уже громче добавил: – Вот только я не верю в случайности. У судьбы не бывает ненужных героев. Каждый играет свою роль, даже самая маленькая пешка.

Он повернулся и окинул меня внимательным взглядом, проходясь по ногам, бедрам, талии, груди и останавливаясь на лице. А я почувствовала, как тяжело стало дышать, и едва устояла, придавленная этим настойчивым сканирующим взглядом. И зачем так смотреть? Зачем пытаться проникнуть в душу?

– Что ж, хорошо, – непонятно чему усмехнулся Абьери и тут же посерьезнел. Тьма колыхнулась, полностью закрыв его лицо, а спустя секунду схлынула, оставшись небольшим сгустком на правой половине. – С сегодняшнего дня ты убираешь мои личные покои. Будешь стараться, прибавлю жалованье. Альда сказала, у тебя есть дочь?

Я молча качнула головой, раздумывая, с какой стати герцог проявляет ко мне такой интерес. Или он расспрашивает майрессу обо всех своих работниках и слугах? Что-то не верится. Может, он меня в чем-то подозревает?

– Что ж, иди. Альда расскажет, что нужно делать, – велел герцог, а я не могла сдвинуться с места, пригвожденная его взглядом и горящим в нем синим огнем. – Ну? Чего стоишь? Иди, – повторил Абьери и повелительно махнул рукой.

Я отмерла и направилась к двери, и только у самого выхода вспомнила, что нужно поклониться, и обернулась. Герцог по-прежнему стоял у окна и разглядывал площадь Варезе. Дог застыл рядом с хозяином, и над его головой мерцала темная дымка. Миг – и она исчезла, заставив усомниться в том, что я ее видела.

– Не задерживайся, – снова повторил герцог, но так и не обернулся.

– Хорошо, ньор, – сказала я обтянутой темным бархатом спине и тихо выскользнула из комнаты.

* * *

Так началась новая веха в моей жизни. Теперь каждое утро я спешила на второй этаж, чтобы тихо проскользнуть в спальню герцога, раздвинуть тяжелые шторы, дождаться, пока Абьери спустится в столовую, и убраться в его покоях. Работа оказалась неожиданно сложной и имела много подводных камней, точнее, бесчисленных запретов. «Нельзя без дела попадаться герцогу на глаза, – перечисляла ньора Альда, загибая сухие пальцы, – нельзя оставаться в кабинете одной без личного слуги ньора герцога, нельзя шуметь, нельзя показывать эмоции и слезы, нельзя самой заговаривать с хозяином и ни в коем случае нельзя трогать изумрудную шкатулку, стоящую в кабинете ньора». Не знаю, что такого особенного было в этой небольшой коробочке, но строгий запрет наводил на определенные мысли. Вдруг именно в ней хранится камень перемен? Всякий раз, проводя пушистой перьевой метелкой по гладкой зеленой поверхности, я пыталась понять, как ее открыть, но Джунио, стоящий у двери, зорко следил за каждым моим шагом, и мне оставалось делать вид, что меня не интересует ни шкатулка, ни ее содержимое, и ждать подходящего момента. Вот только он все никак не наступал.

– Слышишь, Алессия, а у тебя амири есть? – глядя, как я сметаю пыль с бронзовой люстры, спросил Джунио. Он поигрывал длинными кистями яркого пояса и сверкал белозубой улыбкой.

Амири в Ветерии называли «сердечного друга», или, попросту, любовника, и у большинства местных ньор его наличие не считалось чем-то зазорным. «Вот смотри, чарита, – объясняла мне Козима. – Муж – это для порядка, чтобы глава в доме был, чтобы имя женщине дал и детей ее под свое крыло взял. А амири – он для души, да и для тела, чего уж там, – с усмешкой добавляла она и многозначительно подмигивала. – Чтобы ночи сладкие были, чтоб суть женская в жаркой истоме пела и сердце от любви плавилось».