Чужая роза

– Садись, – последовал следующий приказ. Вот только прозвучал он на саритийском.

– Простите?

Я оторвала взгляд от Гумера и недоверчиво посмотрела на герцога.

– Сядь, – снова повторил тот, и мне пришлось сесть на указанный им стул. – Возьми скарпатоне.

Я взяла с овального блюда большой, похожий на манго фрукт. Пес поднял голову и уставился прямо мне в глаза. По спине пробежал холодок.

– Ешь, – последовал очередной приказ на саритийском.

Я вопросительно уставилась на герцога. Это что, какая-то проверка?

– Ну же, чего ты ждешь?

Чернота маски сгустилась, стала маслянистой, похожей на нефть. Ах да, как же я могла забыть? Ньор герцог привык, чтобы его приказы выполняли мгновенно.

Я выбрала нож для фруктов, несколькими движениями почистила скарпатоне, порезала его на дольки и отложила в сторону большую плоскую косточку.

Герцог наблюдал за мной с непонятным интересом.

– Ты уже пробовала его раньше? – Во взгляде Абьери мелькнула какая-то эмоция.

Разумеется, я пробовала манго, вот только говорить об этом не стоило. Откуда нищая чужестранка может знать, каковы на вкус фрукты, которые в Ветерии едят одни аристократы? Правильно. Ниоткуда. Значит, лучше об этом помалкивать.

Я отрицательно покачала головой. Абьери недоверчиво прищурился.

– Ешь, – снова велел он.

Я подцепила двузубой вилкой тонкий кусочек и отправила его в рот. Перед глазами вспышкой пронеслось видение: небольшая уютная кухня в старой пятиэтажке, крошечный стол, яркие желтые ломтики манго и ананаса, веером выложенные на тарелке, чашки с недопитым кофе, сигаретный дым, горячие губы Сергея… Воспоминание оказалось таким явственным, что я неловко сглотнула и закашлялась. Проклятье! Старуха Лючия предупреждала, что ее чар надолго не хватит, но я надеялась, что успею найти камень перемен до того, как личина забвения полностью растает.

«Твои воспоминания опасны, Алессия, – говорила ведьма. – Ты должна вести себя как обычная простолюдинка. А как этого добиться, если ты свободной родилась и кланяться не привыкла? Да любой сразу поймет, что с тобой что-то не так. И опять в тюрьму попадешь. Ты ведь не хочешь в тюрьму?»

В тюрьму я не хотела, потому и согласилась, чтобы Лючия наложила на мою память магическую заплатку и заменила настоящие воспоминания выдуманными. Вот только с тех пор, как я попала в Навере, прежняя жизнь стала прорываться яркими видениями все чаще и чаще. И это было опасно.

– Возьми, – мне в руку ткнулась льняная салфетка.

– Простите, – утерев губы, посмотрела на герцога. Тот буравил меня внимательным взглядом, и мне показалось, что в нем мелькает подозрение.

– В каком городе ты родилась? – все так же на саритийском спросил Абьери.

– Аргаба, – без запинки ответила я, радуясь тому, что Джованна много раз устраивала мне «тренировочные» допросы.

– Кем были твои родители?

– Отец держал лавку скобяных товаров, но она сгорела.

– Как он умер?

– Они с мамой погибли в море. Утонули.

– Сколько тебе было?

Вопросы следовали быстро, не давая мне времени подумать над ответами.

– Девятнадцать.

– Почему ты не осталась на родине?

– Голод.

Джованна рассказывала, что три года назад в Саритии была страшная засуха, вызвавшая неурожай и голод. Многие жители тогда подались в соседние страны, пытаясь выжить, так что моя версия казалась довольно правдоподобной.

Абьери задумался. Тьма на его лице сгустилась.

Я изо всех сил старалась не показывать своего волнения. Если герцог заподозрит, что я лгу, это будет конец.

– Ноэлья! – после долгой паузы позвал герцог, а у меня внутри все сжалось.

– Да, хозяин? – Старая ньора неслышно возникла рядом со столом.

– Скажи Винченцо, чтобы подготовил все для завтрашней охоты, – не отрывая от меня взгляда, сказал Абьери.

– Хорошо, ньор герцог. Изволите послать за соседями?

– Нет. Один пойду.

Герцог небрежно откинулся на спинку стула. Лицо его выглядело неподвижным. А вот Гумер, наоборот, как-то странно подобрался, и в его глазах ярко вспыхнули алые искры, как будто пес уже предвкушал азарт охоты и легкую поживу. На миг я ощутила себя той самой жертвой, которую загоняет опытный охотник, и поежилась. Неприятное ощущение. Вот только я не жертва. Абьери ничего не добьется, он не сможет меня «загнать».

– Да как же один, хозяин? Кабанов в дальнем лесу сколько, самый сезон, одному никак нельзя, – всполошилась старушка.

– Ноэлья, – взглядом остановил ее герцог, и ньора замолчала на полуслове.

– Хорошо, ньор герцог, я все передам, – вздохнув, ответила она, а потом поклонилась и вышла из столовой.

– Ты тоже можешь идти, Алессия, – равнодушно посмотрел на меня Абьери, и я поднялась из-за стола.

* * *

Утром следующего дня герцог уехал на охоту, а я, после того как убрала комнаты и вытащила на воздух перины для просушки, получила у Ноэльи разрешение пройтись по окрестностям и отправилась к реке. Виллу «Томалли» со всех сторон окружал лес, но совсем рядом с домом протекала тихая Арна – одна из нескольких водных артерий империи. «Очень удачное расположение, – делился со мной Винченцо. – Воды у нас всегда вдосталь, ньор герцог еще десять лет назад распорядился водопровод устроить, теперь и старые колодцы не нужны».

Тропинка бежала под уклон, на ветвях деревьев весело пели птицы, и я впервые за долгое время ощутила, как отступила сжимающая сердце тревога. Здесь, в тихом уголке Адуи, воздух обладал какой-то целительной силой. Вся тоска, все страхи и воспоминания ушли без следа, и я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Если бы еще Беттина была здесь, со мной… Моей девочке понравилось бы играть среди яркой травы, наблюдать за разноцветными бабочками, встречать рассвет у меня на руках.

Я так явственно представила эту картину, что на миг ощутила тяжесть маленького тела, крохотные ладошки, гладящие меня по щекам, тихое дыхание. Сердце сжалось. Поскорее бы все закончилось! Тогда мы с Беттиной снова сможем быть вместе, и я избавлюсь от постоянного страха за малышку. И мне больше не придется оставлять ее на чужих людей. Нет, ньора Арелли – хорошая женщина, честная, трудолюбивая, да и Беттина к ней привязалась, но все равно душа не на месте.

Впереди послышался легкий плеск, птицы застрекотали еще громче, тропинка сделала поворот и привела меня к реке. В этом месте Арна была не очень широкой. Берег полого спускался вниз, песок казался неправдоподобно ярким, как будто его шафраном присыпали. Растущие у самой кромки ивы тихо шептались друг с другом и задумчиво полоскали свои зеленые пальцы в тихой заводи.

Я сбежала на откос и огляделась. На противоположном берегу сплошной стеной стояли старые могучие дубы. Река блестела на солнце золотистыми бликами, весело журчала на перекатах и казалась мирной и спокойной. В воздухе отчетливо пахло влагой, слежавшейся листвой и чуть-чуть тиной. Совсем как в моих детских воспоминаниях о Щелковском парке. Мы с мамой любили гулять у пруда и кормить лебедей хлебными крошками, а папа, в те редкие минуты, когда был свободен и мог провести время с семьей, наблюдал за нами и едва заметно улыбался.

Стоило подойти к воде, как ветер подхватил юбку и потянул вперед, приглашая за собой. Что ж, я не стала отказываться: подоткнула подол и ступила на выложенное мелкими камнями дно. День выдался жарким, и контраст прохладной воды и припекающего солнца заставил поддаться возникшему искушению. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, одним движением скинула юбку и верхнюю рубашку, зашла поглубже и поплыла вперед, к небольшому островку, рассекающему реку на две части.

Вода была теплой, она ластилась к телу, одаривая его невесомостью, тихо пела, жизнерадостно блестела золотыми бликами, затапливая душу тем самым покоем, которого мне так не хватало…

Я перевернулась на спину и долго лежала, глядя на проплывающие над головой облака и невольно вспоминая другое небо и другую реку. В тот день, три года назад, я впервые увидела Сергея. Он, как и я, приехал на несколько дней в подмосковный пансионат Поляны. Высокий, спортивный, с обаятельной улыбкой и крупными руками, Горчаков сразу привлек внимание отдыхающих дам, и они мгновенно «вышли на охоту». Смешки, заигрывания, намеки, глубокие декольте – в ход пошел весь арсенал женских штучек, но Сергей лишь вежливо улыбался, делая вид, что не замечает двусмысленного интереса отдыхающих дамочек, и не отрывался от телефона, отвечая на бесконечные звонки. А вечером, в столовой, сел за мой столик и попросил спасти его от навязчивого интереса местных охотниц. Помню, выглядел он таким искренним, что я не смогла отказать. Так мы и познакомились. И больше уже не расставались. Меня тогда как ураганом подхватило – страстные ночи, возвращение в Москву, встречи по выходным… «К тебе? Ко мне?» Все закружилось, и очнулась я только через несколько месяцев, когда ответила «да» на сделанное по всем правилам предложение. «Леська, я счастливчик! – надевая мне на палец кольцо, горячо шептал Сергей. – Если бы ты знала, как я благодарен судьбе за то, что она подарила мне самую лучшую девушку на свете». И я искренне ему верила…

Прохладный ветерок прошелся по лицу, заставив очнуться. Я огляделась по сторонам. Кругом тихо плескалась вода, волосы, высвободившись из стягивающего их узла, веером разошлись вокруг головы и казались диковинными рыжими змеями. Сквозь мокрую ткань рубашки просвечивали соски. Солнце припекало, оставляя на влажной коже жаркие поцелуи. Что ж, пора было возвращаться в реальность.

Я вздохнула и поплыла к берегу. А когда ступила на теплый песок, внутри шевельнулось странное чувство. Мне показалось, что за мной кто-то наблюдает.

Резко обернувшись, обвела взглядом противоположный берег, реку, островок. Нет. Никого. Просто померещилось.

Правда, желание остаться еще ненадолго бесследно пропало, и я, быстро одевшись, припустила к дому.

Глава 4

Алессандро Абьери

Комната медленно погружалась в темноту. Ждать дольше было нельзя.

Он решительно подошел к украшенной росписью стене, коснулся одного из нарисованных розовых бутонов и шагнул в раздвинувшееся пространство. В грудь ударил тяжелый спертый воздух. Алессандро невольно поморщился. Затхлая сырость тайника каждый раз выводила его из себя. Пыль… Пыль и запустение – две вещи, которых он не выносил, но от которых никак не мог избавиться. Вернее, не мог до последнего времени. Сейчас, когда в его комнатах убиралась Алессия, пыли стало гораздо меньше. Наверное, именно поэтому он не удержался от прихоти взять служанку с собой в Адую.

Алессандро усмехнулся. Разумеется, это был всего лишь предлог. На самом деле он никак не мог утолить возникший интерес, и чем чаще видел чужестранку, тем больше вопросов теснилось в голове. И новая привычка сложилась – начинать день с загадочного янтарного взгляда.

В воздухе заискрило, и он отвлекся от размышлений. Висков коснулся холод невидимого барьера. Магическая проверка. Ледяная волна прошлась по телу, удостоверилась в том, что вошедший имеет право находиться в святилище, и растворилась, подпустив его к закопченному, выщербленному от времени жертвеннику.

– Эсценто, – прозвучавшее заклинание заставило вспыхнуть стоящие на алтаре свечи. Их пламя отразилось в зеркальных осколках боковых ниш и впиталось в стекло, обнажая ожившую тьму Нижнего мира. Гумер, неотступной тенью сопровождающий каждый его шаг, мгновенно оказался рядом. Сейчас, без непосвященных «зрителей», псу не было нужды скрывать свой истинный облик, и крупное тело явственно овевал губительный черный туман. Години как-то предположил, что этот туман может быть опасен для тех, кто постоянно находится рядом с его носителем, но Алессандро не хотел в это верить. Доказательств маг так и не нашел. А смерть Марио… Нет, в ней не было ничего сверхъестественного, Марко проверил. Друг не стал бы его обманывать.

Абьери положил на подставку книгу заклинаний и обвел взглядом небольшую комнату. Темные стены, простая деревянная скамья, узкое, выходящее во внутренний двор потайное окно, тяжелая кованая дверь.

Когда-то на месте дома стояло капище Вала – древнего бога тьмы, которому поклонялись первые ветерийцы. Абьери только поэтому и купил эту виллу. Удачно все сложилось, если в его случае вообще можно говорить об удаче. И остатки древнего жертвенника удалось отыскать тоже по счастливой случайности. Один из жителей соседней деревни вспомнил, что в старом амбаре лежит «черный камень», оставшийся от служителей бога тьмы. «Страшная глыба, ньор герцог, – шепелявил старик, глядя на него подслеповатыми глазами. – Злом от нее за пьеду несет».

Абьери криво усмехнулся, глядя на неровную черную поверхность жертвенника. Тому, кто носит тьму в себе, глупо бояться какого-то камня, будь тот хоть чистым воплощением зла.

Он вскинул голову и шагнул вперед. К алтарю.

Оставались последние приготовления.

Алессандро достал из-за пазухи склянку с кровью, вылил в углубление в камне и провел над ним раскрытой ладонью. Перед глазами мелькнули картины недавней охоты: тихий предрассветный лес, шорох листвы под ногами, азарт погони, предсмертный визг дикого вепря, Гумер, замерший над безжизненной тушей. И тут же на смену пришла совсем другая картинка: блестящая солнечными бликами Арна и девушка в короткой, ничего не скрывающей рубашке, выходящая из воды. Это видение снова заставило его затаить дыхание, как и тогда, когда он выбрался к реке и увидел на противоположном берегу Алессию. Медные волосы, обычно убранные под косынку, разметались по плечам свободной тяжелой волной, мокрая ткань облепила совершенное тело, подчеркнув высокую грудь и мягкую линию бедер, длинные стройные ноги ничуть не уступали ногам древней богини любви Алсеи. А лицо… Лицо девушки казалось таким умиротворенным и открытым, что он только сейчас понял, насколько она собрана и насторожена в обычное время. Легкая улыбка, сияющие счастьем глаза, нежный румянец – ему не нужен был прежний дар, чтобы понять, что она чувствует. Алессия была свободна. И эта свобода делала ее собой, снимая те путы, что накладывало подчиненное положение.

Треск свечи заставил его отвлечься, и он качнул головой. Ночь Синего Сартона вытаскивает из души все тайные и явные желания, заставляет вспоминать то, что забыто, и мечтать о невозможном, убивает благоразумие и обманывает призрачными надеждами. Главное – устоять. Не поддаться соблазнам, не утонуть в желаемых иллюзиях и видениях прошлого.

– Аэро фаресто эби, – шептали губы, повторяя заклинание призыва. – Ватери або.

Пальцы привычно выплетали дублирующую вязь заклинания, повинуясь которому воздух вокруг задрожал, заискрился синими молниями, затрещал грозовыми сполохами. Старинный резной алтарь подернулся клубящимся туманом, а когда тот схлынул, в расколотых зеркальных вставках появилось отражение черного пламени. Оно гудело, рвалось в комнату, пыталось проникнуть в Верхний мир, просочиться и снести все вокруг своей злобой и мощью.

Абьери поднял руки выше и громко произнес:

– Асто. Аэри. Эби.

За окном послышался громовой раскат, небо вспороли ослепительные молнии, а потом все резко стихло, и на Адую опустилась непроницаемая темнота, как бывало всегда, когда в права вступала Ночь Синего Сартона. Единственная ночь в году, в которую грань, разделяющая Верхний и Нижний миры, истончалась настолько, что можно было увидеть первозданную тьму. Не всем, разумеется. Только тем, кто обладал магией темных.

Перед глазами вереницей прошли суровые лица. Отец, дед, прадед, прапрадед. Все мужчины его рода владели ибери – древней магией тьмы, и у каждого она сочеталась с личным даром, усиливая его в разы. Тяжелое наследство. Не любили в Ветерии представителей семьи Абьери, боялись. В свое время король Велиас Красивый даже издал указ, запрещающий роду Абьери использовать темную магию, и прадед вынужден был поклясться, что никто из его потомков не будет применять темную силу. Вот только выполнить эту клятву не удалось…

Память в который раз вернула его на двадцать лет назад, в день, когда в переполненном народом соборе Святого Климента состоялась коронация Филиппа Смелого. Совсем недавно закончилась Столетняя война, отгремели последние сражения, и семь независимых королевств объединились в одну империю под рукой победителя – правнука святого короля Велиаса Красивого. На торжества съехались аристократы со всей Ветерии, и столица утонула в многодневных празднествах и приемах, предшествующих коронации. Две недели пировали победители, и вот наконец наступил долгожданный день. Алессандро стоял рядом с отцом в первых рядах придворных, почти у самого алтаря. Он видел, как Филипп занял свое место, как архиепископ Стронцо передал императору корону и тот поднял ее, собираясь водрузить на голову. Но когда венец опустился на чело правителя, тишину собора нарушил хриплый каркающий голос. Он донесся откуда-то сверху, распространился под сводами гулким эхом, ударил по стоящим внизу людям. Алессандро до сих пор не мог понять, кем был тот неизвестный и как он проник в охраняемый собор, да и остальные маги потом так и не узнали эту тайну, но злое колдовство сделало свое дело. «Варса асор!» – раздалось заклинание стазиса. «Сартани абасс!» – прозвучало следом древнее заклятие уничтожения. И в тот же миг Филипп пошатнулся и упал на ступени солеи, корона со звоном покатилась по мрамору пола, а все присутствующие застыли, не в силах сдвинуться с места. И только Алессандро с отцом смогли преодолеть заклятие неизвестного мага – небольшая часть тьмы, на которой был завязан родовой дар Абьери, спасла их от общей участи. Увы. Ничего хорошего из этого не вышло. Злоумышленник, бросив напоследок еще одно темное заклинание, исчез, придворные погрузились в оцепенение, из которого им удалось выйти только спустя долгое время, а отец, преодолев действие заклинания, кинулся к Филиппу. И это было ошибкой. Любовь старшего Абьери к другу детства и соратнику по оружию сыграла с ним злую шутку. Велиас Красивый, прадед Филиппа, не зря слыл самым сильным магом Ветерии. И клятва, которую он взял с рода Абьери, не предполагала исключений. Даже если тьму пытались применить во благо, клятва все равно не теряла своей силы. Отец тогда не задумывался об этом, пытаясь удержать исчезающую нить жизни монарха, но стоило старшему Абьери произнести слова темного заклинания, как он покачнулся и упал рядом с бездыханным императором. И даже в этот миг все мысли герцога были не о сыне, а об умирающем друге. «Спаси его, – слетел с немеющих уст предсмертный хрип. – Он должен жить!»

Вот только Алессандро мало заботили судьбы империи, и, вместо того чтобы помочь умирающему Филиппу, он бросился к отцу. Бледное лицо, синеющие губы, ускользающая нить жизни – эта страшная картина не раз возвращалась к нему во сне. И он снова ощущал себя молодым неопытным юношей, отчаянно пытающимся спасти единственного близкого человека от смерти.

Абьери провел рукой по лбу, стирая горькое видение. Он не знал, почему остался в живых. Он ведь тоже использовал тьму, до последнего удерживая угасающий огонек жизни, но герцог все равно умер, а он утерял родовой дар, получив вместо него первозданную тьму, заполнившую сердце и душу. Клятва, данная его предками старому королю, оказалась слишком сильной. И он, последний герцог Абьери, до сих пор несет на себе бремя этой нарушенной клятвы. Тьма, которая раньше была лишь малой частью дара, лишила его прежних способностей, захватила целиком, и не только живет внутри, но и просачивается наружу, оседает на лице черными хлопьями, вспарывает кожу, напоминая выбивающееся из разломов адское пламя. Хорошо хоть, окружающие не способны видеть его подлинный облик. Даже маги. Все они уверены в том, что герцог носит обычную черную маску – то ли из прихоти, то ли из-за увечья. «Уверяю вас, контесса, Алессандро погряз в мистификациях, – вспомнился ему визгливый голос герцогини Альди. – Эта его любовь к таинственной уединенности и черным мессам… Попомните мое слово, однажды он заиграется, и дьявол лично придет за его душой».

Что ж, старая жаба была недалека от истины. Его душа давно уже отдана тьме в уплату старых семейных долгов.

Еще и Гумер… Вечный страж и ненавистный соглядатай. Окружающие видят в нем обычного дога, и только он, Алессандро, вынужден лицезреть истинный облик адского призрачного пса – скелет, облаченный в устрашающую темноту вечной ночи.

Гумер, словно подслушав его мысли, выступил из тени, посмотрел злыми глазами, в которых горело алое пламя, и тихо рыкнул.

– Скройся, – отмахнулся от него Абьери.

Гумер недовольно оскалился, но ослушаться не посмел и отступил к стене, сливаясь с ее чернотой.

– Аста. Мариде. Аэсто годри.

Слова застывали в воздухе прозрачными каплями. Тьма внутри заволновалась. В воздухе запахло гарью и серой. Отражение Нижнего мира подернулось дымкой, беснующийся огонь попытался пробиться сквозь тонкую зеркальную преграду, соединиться с той тьмой, что кипела внутри, но Абьери не прекращал выплетать невидимые узоры, запечатывающие силу тьмы, и пламя постепенно стихло. А вскоре от него остались лишь подернутые пеплом угли, которые едва заметно мерцали в стеклянных осколках.

Алессандро прошептал последние слова заклинания, опустил руки и прислушался к себе. Тьма затаилась. Он больше не ощущал ее так явно, как в последние дни. И маска на лице истончилась, перестала врезаться в кожу.

Он провел пальцами по щеке. Шрамы, появившиеся в последний месяц, когда тьма неистовствовала в своем желании вырваться, зарубцевались и почти исчезли. И сила ощущалась в кончиках пальцев всего лишь легким покалыванием вместо прежнего болезненного.

Абьери бросил взгляд на свое отражение. Сейчас, без привычной маски, лицо казалось незнакомым. И каким-то беззащитным. Все-таки за столько лет он привык прятать свои мысли и чувства за черной непроницаемой завесой, и лишь в единственную ночь в году она исчезала, являя его подлинный облик.

«Первый красавец империи, самый сильный маг Ветерии, достойный наследник могущественного дома Абьери», – вспомнились ему подобострастные голоса придворных льстецов.

Что ж, все это осталось в прошлом. И лесть, и императорский двор, и поездки в столицу. Но он ни о чем не жалел. Жить прошлым – удел слабых. А он, Алессандро Стефано Абьери, слабаком никогда не был.

Алессия Пьезе

Ночь опустилась на Адую резко, без предупреждения. Небо из светлого стало черным, деревья застыли за окном молчаливыми стражами, дом настороженно затих, словно затаился, наблюдая за людьми своими старыми подслеповатыми глазами.

Я отошла от окна, заплела волосы в свободную косу и легла в холодную, пахнущую лавандой постель. На душе было неспокойно. Ровно два года назад, в такую же безлунную ночь, я оказалась в Саритии. Измученная, израненная, в нелепом черном балахоне, похожем на саван, не знающая языка и не понимающая, что происходит. Кругом творилось что-то невообразимое: рядом с разломом горы, из которого я с таким трудом выбралась, бегали люди с факелами, кто-то кричал, раздавался пронзительный женский визг, мужчины в странной одежде делали непонятные пассы руками, и те, кто оказывались рядом, тут же падали без движения. Я и сама вскоре упала на землю, толком не соображая, что происходит и почему я не могу пошевелиться. Это уже потом, когда оказалась в сыром подземелье саритийской тюрьмы и познакомилась с Джованной, поняла, что нахожусь в параллельном мире, и узнала, что мне не повезло выйти к людям в ночь Великого восстания. Сариты, обезумевшие от голода, высоких налогов и бесконечных грабежей, пошли на столицу, и именно у подножия горы Харда состоялся их бой с защищающими подступы к городу магами. Разумеется, маги легко справились с плохо вооруженной толпой и задержали всех, кто выжил после их ударов. В числе «счастливчиков» оказалась и я.

Тяжело мне тогда пришлось. Растерянная, испуганная, не понимающая половины слов из быстрой речи тех, кто тащил меня на невидимом аркане, я все пыталась выяснить, что происходит и куда меня ведут. Разумеется, отвечать никто не торопился. И только спустя несколько часов, когда очнулась в тюремном подземелье и познакомилась с Джованной, та смогла кое-как объяснить, где я и почему тут оказалась. Ох, как же трудно мне было поверить… Я снова и снова переспрашивала, пытаясь понять, что это за страна такая – Сарития и где она находится. Даже карту на пыльном полу начертила, но Джованна тут же перечеркнула ее ногой, стерев мои жалкие каракули. «Никому не говори, что выбралась из разлома, – украдкой оглядевшись по сторонам, медленно сказала она. – Другой мир – это плохо, понимаешь?»

И тревога, прозвучавшая в ее голосе, заставила меня кивнуть. Уже потом я узнала, что пришельцев из нашего мира в Саритии убивают, считая посланниками дьявола, и что сам разлом огражден магической сигналкой, которая срабатывает при появлении «адских посланников». Почему сирена не среагировала на меня? Похоже, во время боя магов и повстанцев настройки сбились и никто не заметил моего появления.

«Я видела другую женщину, – уже под утро рассказала мне Джованна. – Полтора года назад. Она выбралась из разлома, и у нее была странная одежда. Мужская. И короткие волосы. Совсем. И глаза странные. Она так смотрела вокруг, когда появились храмовники, как будто ничего не понимала. И улыбалась. Улыбалась и протягивала руки, и все говорила что-то, говорила. На неизвестном языке. Не так, как ты».

Конечно, не так. Для меня саритийский звучал как разновидность английского, я понимала общий смысл сказанного и пыталась говорить, пусть и с ошибками. А та несчастная, скорее всего, даже не сообразила, за что ее задержали. «Наш дом стоит совсем рядом с горой Харда, – продолжила Джованна. – Бабушка за свою жизнь семерых пришельцев повидала. А я только одну. Ну и тебя». А на мой вопрос, почему она не сказала обо мне стражам, Джованна вспыхнула и заявила, что ненавидит доносчиков. При этом ее большие черные глаза яростно сверкнули, а на бледных щеках заалел румянец. «Я тебя не выдам», – твердо заявила она и сдержала свое слово. Не выдала.

При мысли о подруге сердце привычно сжалось. Мне ее не хватало. Очень. Джованна была единственной, кто попытался мне помочь, и единственной, кому я смогла довериться. Не знаю, как я тогда не сошла с ума. Оказаться в другом мире… Если бы не реальность происходящего вокруг, я бы решила, что это какой-то розыгрыш, но нет. Все было ужасающе настоящим – и боль в израненном теле, и стоны заполняющих подземелье людей, и бесконечные допросы, на которых меня вынуждали признать свою вину. Вот только я не собиралась этого делать. Не хватало еще признаваться в том, чего не совершала! Дознаватели сменялись один за другим, вопросы на языке, так напоминающем английский, мучили своим однообразием, но я держалась. «Ничего не знаю», – твердила на любой из них и упорно стояла на своем: «Не была, не привлекалась, не участвовала». Вспомнилось лицо последнего дознавателя – невысокого, худого, похожего на инквизитора из старых фильмов. Он никогда не повышал голоса, говорил тихо и медленно, но обладал страшным даром невидимых пыток. После «общения» с ним я еще долго не могла выдавить ни звука, потому что горло болело так, будто меня раскаленным оловом пытали. И где-то после пятой встречи с этим садистом я поняла, что если не сумею выкрутиться, то так и умру в переполненной отчаянием тюрьме.

Я устало вздохнула. Что ж меня все время на воспоминания тянет? Похоже, магия Лючии иссякла слишком быстро и заплатка окончательно растаяла. Или это новое место виновато? Еще и ночь такая страшная – темная, тревожная, на небе ни луны, ни звезд.

Взгляд прошелся по комнате. Тусклый отблеск свечи плясал на полу зыбкими голубоватыми змейками. Фаянсовый кувшин зловеще блестел своими белыми боками. Старый шкаф устрашающе поскрипывал деревянными филенками, и только позолоченный нимб распятия сиял успокаивающим мягким светом. Странно, что в «Томалли» так много церковной атрибутики. Во дворце Абьери я не видела ни одного креста, а здесь, на вилле, возникало ощущение, что я нахожусь в каком-то старинном католическом монастыре – картины с изображениями библейских сюжетов, запах ладана, развешанные в каждой комнате четки и кресты. Может, до Абьери этот дом принадлежал какому-то ордену?

Я потушила свечу и долго лежала в темноте, слушая шорох листвы за окном и вспоминая прошлое. А потом сама не заметила, как уснула. И снова погрузилась в тот день, который разделил мою жизнь на до и после.

* * *

– Прости, Леся. Ты не понимаешь, я должен это сделать.

Горячечный шепот Сергея бил в самое сердце. Связанные за спиной руки саднило от боли, веревка, впившаяся в грудь, не позволяла вздохнуть, внутри все горело от обиды и яростного желания вырваться из западни, а на глазах вскипали злые слезы. Как я не увидела, что Горчаков – ненормальный? Почему не заметила, когда он слетел с катушек? Конечно, мне было не до того! Работа в фотостудии, бесконечные заказы, ремонт в новой квартире, подготовка к свадьбе – я крутилась как белка в колесе, радуясь, торопясь успеть завершить все дела до начала августа, чтобы с чистой совестью отправиться в свадебное путешествие. Целых три недели в самом сердце Алтая! Мы с Сергеем планировали эту поездку почти несколько месяцев, мечтали вырваться из московской суеты и пожить на природе, в первозданной тишине и покое. И чтобы никого вокруг – только горы, лес и дом на берегу озера. Что ж, можно сказать, моя мечта сбылась. Вот он, горный край с его пещерами и тайнами, с пешеходными тропами и вкусной, пропахшей дымом костра едой. Да только, как оказалось, у Сергея тоже была мечта. И для ее осуществления ему нужна была самая малость – моя смерть.

– Отпусти меня! – голос сорвался на хрип. – Слышишь? Немедленно!

Я дернулась, связанные руки пронзила острая боль, а ноги запутались в длинном подоле темного балахона.

– Что за гадость ты на меня нацепил? Где моя одежда?

– Прости, – как сумасшедший шептал Сергей. Его красивое, до последней черточки знакомое лицо исказила гримаса, превратившая мужа в страшного незнакомца. – Прости, Лесь, – продолжал бормотать он, закладывая взрывчатку в разлом скалы. – Я не могу по-другому. Я все рассчитал, ты идеально подходишь…

Он не договорил. Кинул на меня горящий безумием взгляд и бросился по узкому коридору прочь, разматывая веревку. Я видела, как она змеилась по камням, и изо всех сил пыталась развязать туго стянутый узел. Кожа саднила, боль в запястьях становилась все сильнее, но мне было плевать. Главное, выбраться.

– Сергей, вернись! Выпусти меня!

Я снова рванула веревку.

Проклятый Горчаков! Крепко связал. Еще и к железному крюку в стене пещеры прицепил. Маньяк. Как я сразу не поняла, что он сумасшедший? Все эти разговоры о масонах, магии и прочей дребедени – отчего они не показались мне подозрительными? Почему я вообще не приняла всерьез его внезапное увлечение? Или оно не было внезапным?