000
ОтложитьЧитал
Вскоре на семейном совете решено было отдать её замуж за вдовца с тремя детьми, жившим в отдалённом горном селе. Ольга, понимая, что у неё появляется реальный шанс уехать от матери, согласилась немедленно, не раздумывая и даже не видя жениха. Мать тут же прошипела, что она ведёт себя, как продажная девка. А порядочная мусульманская женщина, никогда открыто не станет выражать своё согласие, тем более что его никто у неё и не спрашивает. Добропорядочная девушка, воспитанная в лучших традициях исламской культуры и глаз-то поднять на старших или на мужчину не посмеет. Особенно когда обсуждается вопрос её замужества.
– А эта, – шипела мать, – опозорившая весь их род, стоит и чуть ли не смеётся от радости…
– Ошибаешься, мама, – ни секунды не раздумывая, в тон ей ответила Ольга, – Засмеяться я смогу только, когда узнаю о твоей смерти.
С мужем разница в возрасте составляла семнадцать лет. Его старшая дочь была моложе Ольги всего на четыре года. Он держал большое хозяйство, к которому Оля тут же была приставлена. Две коровы, с десяток баранов, а также гуси, утки и куры, не поддающиеся никакому исчислению. Ольга приучилась ходить в галошах с шерстяными носками, в тёплом байковом халате, надетом поверх другой одежды и носить платки. Как она поначалу не сопротивлялась, довольно скоро поняла, что это действительно, самая удобная и подходящая одежда для тех условий, в которых она оказалась. Но не это было самое трудное. И не то, что приходилось вставать каждое утро в полпятого и доить коров, хотя это умение ей, городской девочке, далось весьма непросто. И совсем не его дети, которые оказались как раз самостоятельными, тихими и практически беспроблемными. И не свекровь, угрюмая и сварливая, обращающаяся к ней, исключительно на родном языке, которого Оля почти не знала. И не отсутствие элементарных удобств, что чуть позже не замедлило сказаться на её здоровье, и не наводящие ужас громадные крысы, обитающие в сарае и коровнике… Дело было даже не в её муже. Вернее, не совсем в нём.
А в том, что как выяснилось, Ольга совершенно не была готова к физической близости с мужчиной. Происходило ли это на почве недавних потрясений, после совершённого над ней насилия, физически ли они не подходили друг другу, или в самой Ольге был скрытый, до поры до времени не обнаруженный женский изъян, неизвестно. Сама разобраться в этом она не могла, а обратиться за помощью было не к кому. Да ей это даже и не приходило в голову. Днём всё было нормально, в той степени, в которой нормальным может считаться брак, заключённый не только не по любви, но даже не по собственному, а по чужому расчёту. То есть, с их стороны не то, что расчёта, а даже и участия-то почти не было. А зачем? Родственники с обеих сторон встретились, рассмотрели плюсы-минусы, договорились, хлопнули по рукам и сели за стол. Вам-де помощь, молодая сноха в дом, за вдовца-то с тремя детьми, да и живущего у чёрта на куличиках, тоже, поди, несильно разбегутся-то дочек своих отдавать, а тут и вам одолжение, девка ведь из себя справная, работящая, а у вашего-то дети без матери растут, нехорошо это, ну и нам, ясное дело, пристроить её хотелось бы в порядочную семью…
Сам по себе отвращения муж у Ольги не вызывал. Всё менялось, когда наступало время ложиться спать. Причём существующее положение вещей усложнялось ещё и тем, что Ольге не просто было мучительно его присутствие в кровати. Нет. Всё было гораздо хуже. Малейший намёк на интимность отторгался ею на физиологическом уровне. И по этой же причине становился невозможен. По меньшей мере, в ближайшие несколько часов, точно. Очень трудно, в самом деле, продолжать испытывать влечение к женщине, которую только что очередной раз вырвало, как только муж к ней прикоснулся. И что прикажете с ней делать, если после этого её лихорадит, то ли от ледяной воды, с помощью которой она приводила себя в порядок, (а другой в их доме просто не было), то ли от омерзения к собственному мужу? И она смотрит на него своими огромными, блестящими нездоровым блеском глазами, в которых кроме страха и отчаяния загнанного в угол раненого животного ничего больше нет… Впоследствии оказалось, что благодатное время, в котором бы реакция Ольги на эту ситуацию изменилась в лучшую сторону, для них с мужем так и не наступило.
С целью компенсации этой своей женской несостоятельности, Ольга трудилась по хозяйству, как ломовая лошадь. В буквальном смысле от зари до зари. Пока не слегла. Тоже в самом, что ни на есть, прямом смысле. Упала и не смогла встать. В больнице выяснилось, что у неё целый букет заболеваний, некоторые к тому же успели перейти в хроническую форму. Хуже всего было то, что у неё обнаружили начальную стадию туберкулёза. Узнав о состоянии своего здоровья, Оля не то, что не расстроилась, а, похоже, даже обрадовалась. Она рассказывала нам со Светкой, что первая возникшая мысль была, – Ну вот и хорошо! И пусть! Она жила тогда по принципу, чем хуже, тем лучше. Пока она лежала в больнице, муж тихонько собрал её вещи, отвёз их к Олиной матери и подал на развод.
Семейные советы у них больше не собирались. По крайней мере, по поводу Ольги. Видимо, в ней окончательно разочаровались. Представители рода не видели больше, как она может быть ему полезна, и махнули рукой. Так себе, ни то, ни сё, пустоцвет, плевел. Но неожиданно, именно такое к ней отношение, стало для Ольги своеобразным спасением. Её, наконец-то, оставили в покое. Перестали ждать, требовать и даже надеяться. В том числе и мать. Особенно после того, как ворвавшись к ней в комнату с очередным разносом, едва успела уклониться от летящего стакана, запущенногов неё нетрезвой дочерью… На следующий день, Ольга позвала соседа и вставила в свою дверь замок. И почувствовала непривычное, но такое долгожданное облегчение, что даже не сразу поняла, с чем это нынешнее благословенное состояние связано. Нет, она всё так же отчаянно презирала себя и ненавидела мать, но при этом, по крайней мере, престала ежедневно мечтать о своей или материной смерти. И было уже не так больно дышать, не так страшно выходить на улицу, и не так мучительно смотреть в глаза людям. Эти простые, часто не замечаемые другими людьми, но такие прекрасные вещи давались Ольге не сразу, и с большим трудом, но всё же кое-что уже начало получаться. Ольга не только восстановилась в университете, но и закончила его. Начиная с третьего курса, работала лаборантом на биокомбинате вплоть до самого его расформирования ввиду экономической нецелесообразности, когда, уж не знаю каким ветром, её занесло в нашу образовательную сторону. Причем на ту же должность, но с совершенно иной спецификой. Мы со Светкой не раз эксплуатировали эту тему, так как она нам казалась весьма забавной.
– Ты, видимо, лаборант по самому факту своего рождения, – как-то очередной раз начала Светка, – То есть, наверное, мать твоя посмотрела на тебя, когда ты родилась, всплеснула руками и сказала: «Батюшки! Да это ж лаборантка!»
– Нет, нет, – подхватила я, включаясь в игру, – Всё гораздо проще… Для Ольги просто не имеет значения, в какой отрасли работать, био, там или психо, наплевать, главное, чтобы в трудовой книжке чётко значилось: «лаборант»! А какой именно, ей до лампочки…
– Отвяжитесь, стервы, – добродушно, но без улыбки отмахнуласьтогда Ольга, – Если хотите знать, это, действительно, не имеет для меня большого значения. Меня всё устраивает, по крайней мере, пока… Как только перестанет устраивать, я сразу уйду…– она подняла на нас свои печальные глаза, и я снова почти ужаснулась их размеру и глубине, – И ещё, – добавила она, разливая по стаканам остатки крепкого пива,– Мне нравится моя работа, потому что она освобождает голову и не давит на меня ненужной ответственностью, ясно? Можно подумать, что вы всегда просто мечтали попасть в это убогое заведение, в котором постепенно в порядке живой очереди, угасают за ненадобностью все ваши амбиции, намерения и профессионализм… Где вы незаметно, но последовательно снижаете планку своих требований и качество преподавания в целом… Увы, коллеги, но это факт…Ваше здоровье! – Ольга сделала длинный глоток, внимательно посмотрела на наши физиономии и, видимо, оставшись весьма довольной осмотром, кивнула сама себе и добавила:
– Отчасти из-за беспросветной тупости своих студентов, отчасти же из-за собственной, прогрессирующей личностной и профессиональной деформации, которая просто неизбежна в этой клоаке…– она будто специально сделала паузу, тщательно и неспешно прочищая горло, наконец, откашлявшись, добавила -…прошу прощения,…хамства, взяточничества и невежества… Ольга тяжело выдохнула и посмотрела в окно отсутствующим взглядом. Вид у неё был уставший, и не удивительно, так как трудно было вспомнить, когда она столько говорила.
– И при этом мы ещё и стервы, – протянула Светка… За что она так с нами, Алька?
– Да нет, всё правильно, – едва придя в себя от Ольгиного спича, выдохнула я, – Вот, чтобы этого с нами не произошло, нам и нужен клуб… Оль, помнишь, мы рассказывали? Я бы, например, могла вести психологические тренинги, индивидуальные консультации, а Светка…
– А Светка пусть моет стаканы после ваших тренингов, раз такая дура, и не сумела получить шесть дипломов и с десяток сертификатов, так что ли? – огрызнулась вдруг та.
– Свет, ты чего? – опешила я, – Я имела в виду, что каждый из нас может выбрать своё направление и развивать его… Ну не знаю, то, чем нравится заниматься, что хорошо получается, – я лихорадочно пыталась вспомнить, какие-нибудь её способности или интересы, но в голову ничего не приходило, – В конце концов, – схватилась я за то, о чём мы с ней говорили, когда сидели у дяди Коли, и идея эта ещё только начинала витать в воздухе,
– ты тоже изучала психологию, тебе нужно всего лишь немного попрактиковаться, слышишь? – Светка невозмутимо курила, глядя в сторону, и было не очень понятно, о чём она думает и слышит ли меня вообще.
– Посидишь на моих тренингах, разберешься, что к чему, будешь вести свои группы и…
– Да ладно, – всё ещё с раздражением снова оборвала меня Светка, – Просто вы бы себя со стороны послушали, это же ужас… Одна пророчит тут, понимаешь нам в самом ближайшем времени полнейшую деградацию и маразм, а то мы без тебя не догадывались, что по уши сидим в дерьме, то же мне ясновидящая, твою мать… – Светка перевела тяжёлый взгляд на меня, – Другая, сколько времени голову морочит клубом своим дурацким, и при этом, как бы само собой подразумевается, что основная, то есть главная роль будет принадлежать исключительно ей и это даже как бы ни обсуждается…
– Светка повертела в руках пустую бутылку и убрала её под стол, – Спасибо, конечно, дорогая моя подруга, но я ещё раз повторяю, я в обслуживающий персонал не пойду…
Только я собралась возмутиться по поводу незаслуженных, на мой взгляд, Светкиных выпадов, как послышался тихий и очень спокойный голос Ольги:
– Послушайте, я, кажется, знаю, кто за небольшое, но регулярное вознаграждение с удовольствием согласится мыть ваши стаканы или что вам там будет нужно. Ольга смотрела на нас в упор, не мигая:
– Я ведь правильно понимаю, все эти тренинги-шменинги будут платными? Мы со Светкой неуверенно переглянулись, а затем энергично закивали. Дело было в том, что финансовую сторону этого вопроса, мы до сих пор застенчиво опускали, по причине своей элементарной в этом безграмотности. К тому же мы были уверены, что главное начать, а остальное приложится. Ольга с сомнением посмотрела на нас по очереди, качая головой и рассуждая вслух:
– Отлично… А то я, честно говоря, уже думала, что вы планируете действовать, так сказать, в рамках благотворительного подхода. Снова возникла пауза, во время которой Ольга, кусая нижнюю губу, явно что-то прикидывала. Затем, она откинулась на спинку стула, хлопнула ладонью по столу и торжественно заявила:
– Что ж, думаю, что без администратора вам точно не обойтись, – она посмотрела на нас с видом человека, который предложил единственно верное решение в кризисной ситуации. Причём не просто предложил, но и самостоятельно воплотил его в жизнь. – И можете считать, что он у вас уже есть, – Оля скромно опустила взгляд, видимо, ожидая оваций. И они не заставили себя ждать. Это была действительно отличная идея. Олька, не в пример нам, была не только на порядок практичней, но и гораздо лучше разбиралась в правовых и финансовых вопросах. К тому же, вне всякого сомнения, нам бы очень пригодились навыки ведения документации. По крайней мере, в колледже она отлично с этим справлялась. Во время нашего общего довольно шумного восторга, я перехватила взгляд Светки и всем своим видом постаралась дать ей понять, насколько поведение Ольги отличается от её недавнего демарша. Смотри, как бы говорила я ей, и учись. Вот, что значит достойное поведение. Человек, мало того, что не тянет на себя одеяло, он никого, в отличие от тебя, например, не обвиняет…А ведь мы ещё, Светлана Викторовна, даже не начали работать в этом направлении! Брала бы пример с Ольги, которая, наоборот, ищет и, что немаловажно, находит решения, помогающие, а не препятствующие, обрати, Света особое внимание, нашему общему делу!
Мой внутренний монолог и яростный зрительный посыл оборвала всё та же Ольга, видимо находящаяся в тот день действительно на особом подъёме.
– Ну что ж, раз возражений нет, мы прямо сейчас идём к Наташке! – скомандовала Ольга. И невозмутимо-снисходительно встретила две пары уставившихся на неё в недоумении глаз.
– Так, – протянула она, – я не поняла, вам нужен будет технический персонал или нет! – Оля тяжело вздохнула, глядя на нас, как на безнадёжно остановившихся в своём развитии особей женского пола, – Девочки, вы что? Ау! Ну, только ведь говорили… Я вас и собираюсь познакомить с этим самым персоналом.
– Ты уверена? – спросила я, с сомнением глядя на часы.
– Уверена, время детское, да и Наташка в соседнем доме живёт… Давайте быстрее, – она достала из-под стола две пустые полторашки, – Надо успеть ещё в магазин до закрытия, – понимающе добавила Светка, убирая в навесной шкафчик уже чистые стаканы, – И не забыть вынести компромат, – последнюю фразу Ольга крикнула уже из коридора, на ходу засовывая бутылки в пакет.
Наталья
Она была неинтересная. Эта приятельница Ольги, по совместительству её соседка и основная претендентка на воображаемую, не слишком престижную должность в несуществующем клубе. Что уж тут говорить. Хотя говорить так, наверное, всё-таки не следовало бы, особенно тем, кто мнит себя психологом, врачевателем, с позволения сказать, человеческих душ. Как бы там ни было, факт остаётся фактом, Наташка была неприметная, маловыразительная и очень заурядная. Весьма ёмко и категорично высказалась Светка, когда я спросила, как ей Наталья. – Никак, – последовал молниеносный ответ моей не слишком чувствительной подруги. И было вполне очевидно, что мнения наши совпадали. Очень скоро выяснилось, что и Ольга в этом вопросе вполне с нами солидарна.
Хотя отдельные детали, составляющие Наташкин образ, если присмотреться внимательнее, были довольно недурны. И даже симпатичны. Например, она была неплохо сложена. За тот добрый десяток лет, что я её знала, она, не прикладывая ровным счётом никаких усилий, не поправилась ни на один килограмм. А ещё у неё была отличная кожа: гладкая, золотистая, абсолютно лишённая растительности на руках и ногах. И это тоже было дано ей самым естественным образом, и ни в малейшей степени не являлось результатом её кропотливой заботы о себе. Наташка этому вообще не придавала никакого значения. За весь период нашего знакомства, она ни разу не изменила, ни причёску, ни стиль одежды. Тёмные волосы (цвет волос, разумеется, натуральный), вечная стрижка «каре», бесформенные кофты с «зелёного» рынка, возле которого они с Ольгой жили, приглушённых цветов, всегда мятые юбки ниже колен, очки и полное отсутствие косметики. Вот и вся, пожалуй, Наташа. Она была постоянна и неизменна, как родина-мать.
Черты лица тоже, в общем-то, совершенно нормальные, ни в коем случае не отталкивающие, но и не запоминающиеся. Долгое время после нашего знакомства, я всерьёз опасалась, что если встречусь с ней где-нибудь помимо её квартиры, то просто не узнаю. Создавалось такое впечатление, что её созданием занимались какие-то халтурщики. И поскольку они были не очень-то заинтересованы в хорошем результате, то, разумеется, не слишком и старались.
К тому же она была какая-то вялая и равнодушная что ли. Если мы приходили – хорошо, если же нас долго нет – тоже ничего страшного. Услышав про клуб и свои предполагаемые обязанности – улыбнулась и пожала плечами, дескать, поживём-увидим. В наших обсуждениях, а иногда и весьма напряжённых дискуссиях участия почти не принимала, оживлялась только, когда речь заходила о ценах, особенно на недвижимость, окладах в той или иной отрасли и любой дополнительной возможности заработка.
Ей было 34 года. Она осталась вдвоём с пятнадцатилетней дочерью, после того, как её муж окончательно переехал к другой женщине, от которой у него было, к тому времени, уже двое заметно подросших детей. До этого муж уже несколько раз уходил, но, мучимый бесами угрызения совести, малодушия, сомнения и, бог его знает, чего ещё, всё-таки возвращался. Окончательно уйти он как-то не решался. Этим, кстати, с Наташкой они были очень похожи. Возможно, именно это качество, в своё время, сыграло, так сказать, не последнюю роль в их сближении. И оно же мешало поставить окончательную, жирную точку, когда по факту, отношения уже закончились. И неизвестно, сколько бы это всё тянулось, если бы вторая жена их общего мужа решительно и ультимативно не подтолкнула его эту самую точку, наконец, поставить. И, на мой взгляд, правильно сделала. Как-никак двое детей. И потом, сколько можно болтаться, как известная субстанция в той самой злополучной проруби. И скакать блохой с одной семьи в другую. Тем более, сколько ни старайся, а невозможно сидеть одной задницей на двух базарах сразу. Так что, будь добр, определись уже. Примерно так и сказала ему эта женщина.
Причём первых два или три раза, когда муж уходил ещё неокончательно, Наташка, святая простота, даже не поняла, что он репетировал совместную жизнь с чужой бабой. Наталья была уверена, что он в командировке. Ну, потому что муж так ей говорил. Уезжаю, мол, в командировку. А если б он не ставил её в известность, она бы и не знала. Наташка вообще была не любопытна. Это уж точно… Вот в чём её никак нельзя было упрекнуть. Но муж всегда сообщал, куда направляется, вот она и не волновалась. Хотя представить, что она вдруг за что-то переживает, и сильно беспокоится, тоже весьма не просто, уверяю вас. Это, как говорится, не тот случай.
Когда Наташка, наконец, узнала, что у мужа имеется уже несколько лет другая семья, а известно ей стало только потому, что муж сообщил ей об этом, что называется, прямо в лоб, она очень удивилась. Это и было самое сильное чувство, которое она испытала в связи с этим. Она совершенно искренне, даже спустя длительное время, не могла взять в толк, зачем ему было что-то менять. И чем лучше его новая (хотя, как выяснилось, не такая уж и новая) пассия, собственно, её, Натальи. Когда окончательно стало ясно, что бесконечные командировки мужа, инженера-проектировщика, проходили на соседней улице, и, что более того, муж намеревается переехать туда окончательно, Наталья даже пару раз подкарауливала их, с тем, чтобы попытаться понять, что могло сподвигнуть её мужа совершить такой кардинальный жизненный разворот. Она на такое не была способна точно. Поэтому люди, которые сознательно и добровольно шли на это вызывали у неё в лучшем случае недоумение. Наташа абсолютно не в состоянии была понять, что должно произойти, чтобы человек добровольно решился взять и сломать свою размеренную, годами устоявшуюся жизнь, не оставив на ней камня на камне, и не имея никакой гарантии, что его новая жизнь оправдает его ожидания, и обязательно будет лучше и качественнее предыдущей.
Как она и предполагала ничего, сколько-нибудь заслуживающего внимания, она в той женщине разглядеть не смогла, как не пыталась. И потому, в стремлении всё же докопаться до истины, задала этот вопрос непосредственно мужу, но тот пожал плечами:
– Она живая… Когда я рядом с Верой, я тоже чувствую, что живу, что есть что-то впереди… Я не знаю поймёшь ли ты, но здесь я должен, а там хочу…
Её муж был прав, она так и не поняла этого, ни тогда, ни много позже…
Наташка называла разлучницу не иначе, как «эта официантка», и при этом кривила губы в такой презрительной гримасе, будто сама занимала видную должность, по меньшей мере, в администрации какого-нибудь министерства, а не работала медсестрой в военкомате, год за годом заполняя бесконечные таблицы антропометрических данных призывников.
Всё то время, что я знала Наташу, она мечтала продать квартиру и уехать, как она выражалась, в настоящую Россию. Что именно подразумевалось под этим, догадаться было несложно. Имелось в виду, покинуть, наконец, национальную республику и переехать туда, где живут только представители славянской национальности. Признаться, я и сейчас сомневаюсь, что такое место вообще существует. Хотя надо сказать, что она в этом своём стремлении вовсе не была оригинальна. В то время почти все русские, которых я знала (в лучшем случае через одного), говорили о том, что отсюда нужно валить. Когда проходило время, и я встречала тех же людей, которые пять или десять лет назад активно готовились к переезду, можно сказать, практически сидели на чемоданах, я узнавала, что теперь для них главное, чтобы устроились дети. Неважно где, в России, Канаде, на юге Испании, -главное, чтобы не здесь. Я и сама охотно с этим соглашалась, но уехала только через тринадцать лет. Видимо, для того, чтобы произошло какое-то значимое событие, одного желания, а также многократных словесных высказываний о нём, бывает недостаточно. Необходимо что-то ещё. Помимо внутренней готовности, нужна ещё и совокупность внешних факторов, стимулирующих и запускающих процесс, благодаря которым намерение трансформируется в результат.
Так вот, Наталья, как и многие другие в среде моих знакомых, только говорила. В основном, что-то о средней полосе России. Более конкретного плана у неё не было. Но квартиру, тем не менее, она продавала. Но по всей вероятности, делала это, скорее, умозрительно. Как, впрочем, и всё остальное в своей жизни, чисто теоретически, то есть, на словах. Поэтому стоит ли удивляться, что за десять лет никаких конкретных действий в этом направлении с её стороны предпринято так и не было. Наташка всё время боялась, что её подставят, обведут вокруг пальца, отберут квартиру и, в конечном итоге, пустят по миру. Страх и недоверие ко всем сразу и каждому в отдельности были как раз теми чувствами, которыми она руководствовалась в жизни. Так что дальше пространных обсуждений дело не шло. Примерно тоже самое происходило и в отношении всего остального. Например, она всё время жаловалась на нехватку денег, но при этом не делала ровным счётом ничего, чтобы каким-то образом эту ситуацию изменить. И ей не нравилась её работа: скучная, вялая, однообразная, и ещё больше не нравилась копеечная зарплата, которую она на ней получала. Но при этом она даже не начинала искать что-то более подходящее. А советы вроде того, чтобы бросить к чёртовой матери всё и заняться чем-то другим, тем, что ей нравилось бы больше, приводили её не просто в замешательство, а я бы даже сказала, в состояние лёгкого ступора. Не говоря уже о том, что потребовалось бы порядочное время, чтобы разобраться с тем, что ей вообще нравится и чего она действительно хочет. И ещё неизвестно, чтобы из этого вышло и вышло ли вообще что-нибудь. Наталья, сколько я помню, постоянно искала какую-то подработку, но на моей памяти, так ни разу ничего и не нашла. Хотя, нет, кое-что, пожалуй, всё-таки было. Когда её дочь окончила школу и уехала тут же, как только получила аттестат, она стала сдавать её комнату девочкам-студенткам.
Вот такой была Наташа. Третий, почётный член, партнёр и возможный соучредитель, существующего пока только в воображении и, преимущественно, моём, женского клуба. Но какая бы она ни была, наша Наталья, слегка приземлённая, скучная и пресноватая, она была очень удобной. Во всех отношениях. Её можно было не замечать, посматривать свысока, иногда, по-дружески, дать несколько ценных советов, которыми мы сами вряд ли пользовались. А ещё можно было, позволять, так сказать, с барского плеча, собой любоваться, слегка завидовать, и стараться дотянуться, до недосягаемого, ну дураку ж понятно, результата. И это ещё, не считая главного: возможностью приходить в любое время в её дом, который стал считаться у нас, чуть ли не штаб-квартирой, устраивать на её кухне непредсказуемые по своей длительности и сценарию застолья и, выходя от неё, сытыми и нетрезвыми голосами обмениваться между собой ехидными замечаниями по поводу редкой необразованности, полного отсутствия вкуса и тотальной ограниченности серой мышки Наташки.
Часть 2.
Завершающая и печальная.
Или, как лопнул клуб, которого никогда не было
Вообще, мы как планировали?! Я, разумеется, имею в виду наш женский клуб. И говоря, мы, подразумеваю, в основном, себя. Но это не по причине моей крайней самонадеянности и высокомерия. Нет. Вернее, не только поэтому. Просто мои, если можно так выразиться, клубные партнёры были не настолько заинтересованы в успехе нашего предприятия, как я. Если бы мне, положим, однажды пришло в голову взять и сказать: «А пёс с ним с этим клубом, в самом деле, сколько можно с этой бредовой идеей валандаться», боюсь, что ни одна из них и не подумала бы меня переубеждать. А может даже до меня бы донёсся плохо сдерживаемый вздох облегчения. И чувствуя это, я предпочитала не заострять внимание своих подруг на некоторых довольно скользких моментах, по крайней мере, до практического внедрения в жизнь нашего проекта. Или до тех пор, пока я видела в этой затее какой-то, не всегда понятный и мне самой, смысл.
Предполагалось, что я смогу убедить директрису на одной из моих работ, в том, что создание такого клуба на базе их центра, это то, что им именно сейчас крайне необходимо. Сохранность имущества и порядок я, так сказать, гарантирую. Если это я хоть как-то себе представляла (у меня были довольно неплохие отношения с тамошней администрацией), то дальше было гораздо сложнее. Ну, допустим, свою роль я ещё более-менее представляла, а чем будет заниматься Светка, по-прежнему было не очень понятно. В первую очередь, ей самой. Да и вообще, я была в растерянности. С чего начинать? Где искать людей, чтобы комплектовать группы? Как это всё оформлять? И ещё тысяча вопросов. При этом нельзя сказать, что мы ничего не делали, нет, кое-какие попытки всё-таки просматривались. Например, у меня появились хорошие знакомства с людьми неординарными, деловыми и успешными, которых можно было приглашать для проведения хоть тренингов личностного роста, хоть семинаров по тайм-менеджменту. Кроме того, некоторое поверхностное зондирование показало, что с помещением вроде бы тоже никаких проблем не должно было возникнуть. Но все эти мероприятия носили какой-то хаотичный, недостаточный и разобщённый характер. Не было чёткого плана, слабо просматривалась цель, которую мы, якобы, хотим достичь, да и действовали мы всё время от случая к случаю. Но основная причина заключалась даже не в этом. И не в плохой организованности, и не в отсутствии опыта, а в том, что по большому счёту никто, включая и меня, не только не верил в успех нашего предприятия, но и не очень-то, собственно, к этому стремился. Боюсь, что, по большому счёту, вся эта тема с клубом, как уже упоминалось, изначально являлась фикцией и своеобразной ширмой, прикрывающей наши попойки. Тогда я себе в этом не отдавала отчёта и, во чтобы то ни стало пыталась сохранить лицо. И сохранять видимость бурной деятельности.
– Это всё потому, что мы не действуем сообща, – шумела я на очередном «заседании», – Мы не команда!
– Какая команда, – презрительно фыркала Светка, лениво передвигая зубочистку из одного уголка округлых полных губ в другой, – Куда тебя понесло-то снова, мать? Ты ж не брейн-ринг проводишь со старшеклассниками, верно?
В моём взгляде столько ядовитого негодования, что это становится слишком заметным. В нём моё неприятие себя самой и реальной ситуации, в нём моё бессилие и усталость, моя апатия и недовольство, моё ощущение остановки движения, топтания на месте и одновременно безысходности от впустую потраченного и ускользающего времени, в нём мой сдерживаемый гнев и затаённый, глубинный страх. Но ничего этого я не осознаю, я только смотрю, почти с отвращением, на её блестящие, полные губы, гоняющие зубочистку, и почти ненавижу её. Из опасения, что ещё немного и всё то, что копилось в течение длительного времени, вот-вот прорвётся наружу, я резко поворачиваюсь всем корпусом к Ольге:
– Ну что, узнала? – спрашиваю я, как можно спокойнее. Но та находится в экзистенциальном трансе, по случаю, досрочного окончания спиртного. Это всегда происходит слишком быстро и всегда неожиданно. Пора бы уже, кажется, привыкнуть. Но нет, привыкнуть к этому невозможно. Похоже, Ольга, как и я, видит в этом какой-то сакральный и злонамеренный жест вселенной, которому пока не знает, как противостоять. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, о чём думает сейчас Оля. А она в настоящий момент решает непростую ментальную задачу: что следует предпринять в сложившейся ситуации: разойдись спокойно по домам или пока идёт эта мутная околоклубная бодяга, сбегать ещё за одной. Колебания Ольги мне также хорошо понятны. Я и сама в такой ситуации бывала неоднократно. Можно даже сказать, каждый раз, когда решала, остановиться или идти за добавкой. Но стороннему здравомыслящему человеку, они, скорей всего, покажутся странными. Мягко говоря. И действительно, зачем каждый раз терзаться подобными вопросами, если исход практически всегда один и тот же? Но сторонних наблюдателей среди нас не было, все были активными, непосредственными участниками, а уж со здравомыслием и подавно были проблемы. Поэтому дилемма эта регулярно возникала. Она нам была необходима, как воздух. Так как создавала иллюзию, что мы вольны решать, и у нас есть выбор, несмотря на то, что его у нас, на тот момент, уже не было. Поэтому отвечает Ольга не сразу, а выдержав внушительную паузу, причём очень медленно и неохотно: