– Ты меня обманула, а я честный. Я звал тебя к себе, так вот визитка.
Дир Сергеевич не без труда извлек из нагрудного кармана пиджака свою карточку, повертел ею в воздухе, и поскольку ее не спешили принять, сунул ее в пустое ведро. Потом сказал:
– Все, я баиньки.
И куда-то пошел в поисках то ли ночлега, то ли каких-то новых впечатлений.
Господа москвичи потеряли своего шефа. Громко недоумевали, куда он мог пропасть тут между тремя хатами. Им было неизвестно, что сильным душевным порывом его вынесло с территории экзотического хутора в голую степь, где он петляет в сырой темноте, обуреваемый алкогольными образами.
Потерять еще и второго правительствующего брата, это было бы слишком для «Стройинжиниринга», поэтому господа ответственные работники нервно забегали, вытряхивая из голов горилочные пары. Оба шофера к ним подключились. Суетилась и обслуга.
– Свету, нет ли здесь какого-нибудь свету!! – пискляво требовал Бурда.
Четыре мощные фары ударили горизонтальными столбами в разные стороны заповедного места. Отворили все двери, кто-то выскочил с головней, добытой из печи, но обжегся и зашвырнул головню в темноту, матерясь.
Конечно, Дира Сергеевича скоро нашли. Он хоть и увлекся в сторону от хутора, но не так чтоб слишком далеко. Обнаружился на какой-то стерне, в гипнотическом состоянии, руки в карманах, голова на груди. Медленно качался и бормотал какое-то одно словосочетание. Когда прислушались, разобрали: «гетера Эсмеральда, гетера Эсмеральда».
Значительно больше, чем бессмысленная речь, поисковиков озадачил тот факт, что шеф был абсолютно мокр. Рыбак тут же отдал ему свой пиджак, против опасного ночного ветра. И Дира Сергеевича повлекли к машине.
– Заводи! – скомандовал Елагин Василию.
В тот самый момент, когда началась погрузка беглого тела, кто-то из работников хуторского ресторана врубил «иллюминацию», состоявшую из двух прожекторов, направленных вверх, прямо на трубу той хаты, где гулял «Стройинжиниринг». Мгновенно пришедший в себя шеф ткнул в ту сторону пальцем, где сходились два луча, и закричал:
– Черт! Глядите, черт! черт!
На трубе действительно сидел скрюченный чертяка, с рогами, мерзким хвостом, похабно оскаленной пастью.
– Украина не сука, Украина – черт!
Елагин вздохнул, силой пропихнул шефа внутрь салона, забрался сам и скомандовал:
– Трогай.
– Ты что, майор, не пугай, там что – ничего нет!? Это что белочка, раз чертей вижу?
– Нет, Дир Сергеевич, вы правы, черт там есть. Он там всегда сидит.
– Вот видишь!
– Из фанеры, на шесте. Он уже был, когда мы подъехали. В профиль его не видать. А теперь прожектора на него направили. Это они для колорита. Луна, горилка, черт…
Дир Сергеевич удовлетворенно откинулся на сиденье.
– Вот видишь, я прав, они сами знают, что они черт…
И сразу уснул.
Москва
1
– Только не сюда! – пробормотал, с трудом раскрыв створки опухших очей, дыша тяжелейшим перегаром Дир Сергеевич.
Елагин на секунду растерялся.
– Это ваш дом!
В течение второй половины минувшей ночи два джипа фирмы «Стройинжиниринг» подобно двум черным молниям пронзили пространство между Диканькой и Стромынкой, сбросив по ходу горсть зеленых листьев в лапу сонному таможеннику, и теперь стояли в рассветном московском тумане у подъезда элитного дома, где проживал с семейством Дир Сергеевич Мозгалев и откуда отправился три дня назад в неудачную киевскую экспедицию.
– Только не сюда, – просипел похмельный «наследник».
– А куда?! – с трудом сдерживаясь, спросил майор, он уже считал себя свободным от обязанностей начальника службы охраны и денщика при капризном алкаше. Мысль о продолжении банкета была ему невыносима.
– Тут рядом.
Оказалось, не врал. Василию пришлось всего несколько раз крутнуть баранкой, и джип остановился у неприметного старинного, полувросшего в землю домика с темными окнами и мрачной железной дверью без надписи.
– Звони! – скомандовал из последних сил, как умирающий на руках товарищей комиссар, Дир Сергеевич.
Дальше все пошло очень легко и быстро. Два молчаливых санитара. Сонный, но корректный врач. Одноместная палата. Свежая деловитая медсестра. Капельница. Игла бестрепетно входящая в вену.
– До свиданья… шеф.
– Он уже спит, – мягко сказал врач.
2
Дир Сергеевич Мозгалев женился по результатам страстной любви, вспыхнувшей на сочинском пляже. Они отдыхали там вместе со старшим братом. Этот отдых был подарком Аскольда только что демобилизовавшемуся Диру. Подарком просто роскошным. Старший брат уже успел встать на прочные финансовые ноги, весьма успешно подвизался «на Северах» и мог позволить себе не только клетушку у моря, или номерок в несчастном профсоюзном пансионате, а целые апартаменты, трехкомнатную квартиру с кухаркой и прислугой. Тут бы и развернуться, и отыграться за два года вынужденного воздержания, но у Коли с Митей не получилось настоящего братского бардака в съемном дворце. В первый же день выйдя на пляж, Митя привязался взглядом к одной компании, в ней было пять человек. Три девушки, и два парня. Одна из девушек сразу и окончательно разместилась в воображении бывшего солдата. Все в ней было «то, что надо», и курчавая белокурость, и талия, и улыбка, и все время сдвигаемые на лоб очки. И походка, и та поза, которую она чаще всего принимала, опускаясь на покрывало, покрывавшее гальку. И голос. Первое, с чего опознается влюбленность, – с ненормально большого внимания и доверия к голосу объекта. В каждом его звуке, в каждом оттенке тембра начинаешь искать особый смысл и глубину. А поскольку никакого смысла, как обычно, в девичьем щебете не бывает, то вслушивающийся впадает в панику, и начинает тонуть в омуте, которого нет.
Попутно Мите приходилось каждый день решать невыносимую теорему: кто с кем? Девушек всего три, а парней целых два. Вероятность того, что его белянка приехала с кем-то из них, была очень велика. Мучительнее всего было то, что ничего нельзя было решить окончательно. Внутри этой веселой пятерки царила непринужденная неопределенность. Хитроумно замаскировавшись под равнодушно отдыхающего, Митя часами следил за развитием событий. Как они выбегают из моря, как касаются друг друга, передают полотенце, бутылку воды. Ходят за мороженым и сменить купальник. Парни, разумеется, должны были показаться Мите дебилами и уродами, но не показались. Парни были явно продвинутыми, и временами до слуха скрытного наблюдателя долетали довольно остроумные их фразы. Девушки хохотали до слез Мити. Скоро из обломков подслушанных разговоров он склеил амфору с реальным рисунком их взаимоотношений. Группа студентов истфака на отдыхе. Он сам только-только собирался поступать в МГУ, и невольно чувствовал себя салагой перед этой прекрасной пятеркой. Заложенный за два армейских года принцип субординации сказывался и на гражданском курортном песочке. Таким образом, Света (имя ее он узнал в самом начале), была одновременно и его любимой девушкой, и, говоря ротным языком, «дедушкой».
За все те восемь дней, что продолжалось это следствие, Митя умудрился остаться абсолютно не увиденным членами университетской компашки. Они знали о нем не больше, чем знают о своих телезрителях участники современной телепередачи «ДОМ-2».
Самое главное и самое обнадеживающее было в том, что в наблюдаемой телеге именно Света, судя по всему, была пятым колесом. Митя был почти на сто процентов в этом уверен. Хотя и ей иной раз доставались двусмысленные похлопывания от парней, и ее однажды натирали кремом против загара при расстегнутом верхе купальника, и неведомый влюбленный, внутренне ныл, видя как крепкие, уверенные пальцы одного из ребят касаются мельком бледно-нежных персей. И невозможно было поверить, что только с целью распространения туда кремового слоя.
Положение Мити усугублялось еще и тем, что ему приходилось таиться и от собственного брата. Казалось бы, зачем? Колян был опасен тем, что слишком уж хотел угодить брату, и тем самым покрасоваться в щедрой роли. Если бы Митя только заикнулся, да что там, если бы он только дал брату заметить, каким женским объектом он интересуется на этом пляже, тот провел бы мгновенную и наверняка успешную операцию по обратанию ее. Именно этого гарантированного блестящего успеха Митя и боялся больше всего. Своим особенным чутьем младшего мужчины в роду, он знал, что в процессе добывания для него Светланы, Колян эту Светлану и отобьет. Ничуть, конечно, этого не желая. Будет потом отпихиваться от нее, но ведь ничего уже не исправишь.
Если тебе что-то на самом деле нужно, сам за ним сходи.
Вот Митя и извивался хитроумным змеем на узкой полоске между зоной обитания превосходной пятерки и боковым зрением Аскольда, орлиный взор которого держал под прицелом всю округу и мог среагировать на неосторожное поползновение младшего брата.
В снятых Коляном апартаментах регулярно творились шумные шалости, несмотря на трудные времена полусухого закона, разнообразное спиртное лилось как из-под крана, девушки плясали голыми на лоджии или глупо хохотали в лодках. Другие, не университетские девушки. Митя твердо стоял на страже своего тайного храма, и, даже попадая ненанароком в чьи-то беспечные объятия, чувствовал себя охранником заповедника чистоты, вступившего в сексуальный поединок с беспардонной браконьершей. Совсем уж уклониться от родственного разврата было никак нельзя. Во-первых, Колян мог обидеться, а во-вторых, проникнуться подозрением. Так что Мите, чтобы не изменять Светлане, приходилось изменять время от времени себе.
Но вот из очередного подслушанного разговора он узнал, что московская пятерка собирается уезжать. Митя сначала запаниковал, но почти сразу понял, что делать. Это было свойство его характера – когда его загоняли в угол, он выдумывал какой-нибудь хитроумнейший способ спасения. Никому другому такой способ прийти бы в голову не мог. Митя отметил за собой эту особенность и тайно ею гордился, правда, и в безвыходные ситуации специально попадать не жаждал, хотя для него это был самый прямой способ побыть самим собой.
Он заметил, что Светлана среди тех книжек, что почитывала на пляже, нежнее всего относится к одной, самой маленькой и невзрачной на вид. Как-то проскользнув по горячему песку на максимально возможное расстояние, он понял, что это стихи. Господи, что может быть банальнее, чем эта триада: девушка, пляж, стихи. Но в сердце бывшего солдата, делящего свои вечера между дорогим портвейном и дешевыми шлюхами, это вызвало прямо-таки солнечный удар. Он застыл как варран, с закрытыми, но все равно все видящими глазами. Он выжидал час, пока не предоставилась возможность, – парни пошли за пивом, а девушки плескаться – и стащил с покрывала одним движением мгновенных пальцев неприметный сборничек. С одного взгляда запомнил название и фамилию автора. Сразу же после этого он покинул пляж и отправился на квартиру, что сняла для себя группка студентов – он давно уже выследил, где находится это лакомое логово. Десять рублей хозяйке, и она дала взглянуть на паспорт кудрявой. Фамилия, прописка… В Москву Митя ехал, изнывая от многочисленных, непрерывно составлявшихся голове, перебивавших друг друга планов овладения Светланой Винокуровой с Кутузовского проспекта.
3
Происходит незаметная для спящего Дира Сергеевича смена капельниц. Релаксация и очищение крови. Еще полтора часа освежающего сна, контрастный душ и можно будет явиться под ясные очи супружницы. Брак «наследника» был довольно прочен, была только одна тайна и одна слабость, которыми он не решался испытывать его прочность. Про слабость все ясно, а тайна была такая.
По возвращении в Москву Митя взял в библиотеке и подробно изучил сборник стихотворений неизвестного поэта. Стихи были замечательные, хотя бы тем, что нравились Светлане.
Мы с тобою, но одиноки,
мы лежим и не видим дна,
обволакивает наши ноги
подползающая волна.
Время больше уже не кара,
не сжимает своих клешней,
в тонкой раковине загара,
твое тело еще нежней!
Светой книжечка была оставлена открытой именно на этом тексте. Митя счел это символичным. Берег моря, волна, загар, так неожиданно и непросто названный, три этих строфы показалась местом тайного воссоединения их со Светланой пока разрозненных историй. Даже мороз прошел по «раковине» его обгорелой кожи.
Митя решил действовать. Начал с двух вещей: нашел дом, где проживала Светлана Винокурова, и выяснил, что она там не проживает, только прописана, а ночует у бабушки на другом конце города. Это его устраивало, это запутывало оставляемый его поисками след. И второе: начал мыться ежедневно с мылом и мочалкой и по несколько раз, чтобы как можно скорее избавиться от загара. Даже если Света мельком обратила внимание на него там, на сочинском песке, и он остался на дне ее взгляда, теперь она не узнает в белокожем горожанине пляжного индейца. Когда пресловутая раковина сползла с него, можно было начинать действовать. Но тут произошла заминка. Митя был уверен, что стоит ему спросить у Светы, а какое ваше любимое стихотворение у поэта, написавшего про «раковину», как она тут же вычислит в нем вора. Да и не ясно было, как выйти на ту позицию в отношениях, с которой задаются такие вопросы. Познакомиться просто так, «девушка, а мы не виделись где-нибудь прежде?», он не считал возможным. Слишком пошло. Ему нужно было делать это с позиции силы, с позиции тайны, которая дает силу. Необходимо было сразу и наверняка пронзить девичье воображение.
День за днем он филером бродил за Светланой, мучительно поджидая ситуацию, которая позволила бы ему развязать поэтический язык. Выяснилось, что реальность не желает ему подыгрывать. И этот чертов поэт тоже. Например, если Света останавливалась у овощного киоска, то Митя в ярости роясь в куче вызубренных стихотворений понимал, что у поэта нет ни единой строчки ни о баклажанах, ни о картошке, ни о луке, ни даже о яблоках. Не упоминались у него и главные транспортные средства, как то: автобус, троллейбус, метро. И в ситуации шопинга он был бесполезен. Ведь известно – главные потребители стихов – женщины. Ну, написал бы что-нибудь о платьях, шарфиках, зонтах… Из погодных явлений, только дожди, снегопады, суховеи. Внутренний мир этого гада был промозгл, слякотен, неуютен. А на улице, естественно, стояла великолепная августовская тишь.
Понимая, что загнал себя в какую-то ненормальную, безвыходную ситуацию, Митя решил рубить этот гордиев узел. Назначил день, когда встретит Свету у подъезда и скажет: можно с вами познакомиться?! И все. Он уже вычислил, когда она примерно выходит из дому, и уже целеустремленно пересекал Измайловский парк по направлению к ее дому, когда боковым зрением увидел Светлану одну, стоящую под пихтой с поднятой рукой. И тут же вспомнил… Он подошел осторожно сбоку, встал, не глядя на нее, рядом, поднял руку и, выждав, необходимую паузу забормотал:
Запрокинуты ждущие лица
всех двоих неподвижных гостей.
Видно как напряженье струится
из приподнятых кверху горстей.
Наконец, суетливо и мелко,
что-то в кроне шуршит, а потом
на коре появляется белка,
с недоверчиво-пышным хвостом.
И она, сволочь хвостатая, таки появляется!!!
Размышляя над каждым движеньем,
совершая то шаг, то прыжок,
опускается за подношеньем
небольшой, но реальный божок.
И когда из ребячьей ладошки,
что воздета под кроной густой,
белка ловко царапает крошки,
мальчик светится как святой.
Главное было удержаться, не посмотреть в сторону Светы торжествующим, самодовольным взглядом. Митя сконцентрировался на белке. Она приближалась, приближалась, дергая черной кнопкой носа. Сократив расстояние до полуметра, вытянувшись вниз, вдруг капризно развернулась и унеслась наверх.
– Все правильно, – вздохнул притворно Митя, – этот мальчик далеко не святой.
– Одна неточность, – сказала Света (высшее достижение – она сама со мной заговорила!), – в оригинале не «двоих», а «троих». Мать, отец и глазастый мальчиш.
Митю зверски подмывало брякнуть, что третий может появиться очень скоро, если на то будет воля «двоих». Мол, выходите за меня, мадмуазель! Удержался и пошел более длинным путем.
– Вам что, нравятся стихи Н.? – Ну и так далее.
Позднее, когда брак разродился замечательным мальчишкой, названным предельно неоригинально – Коля, Светлана, призналась мужу, что у него не было никаких шансов добиться ее – худой, как манекен, сумасшедший взгляд, гнусавый голосок – когда бы не стихи про «Кормление белок». Митя тогда порадовался, что так и не открыл жене своей криминальной тайны, хотя несколько раз, в минуты особой душевной близости, порывался. Очень подмывало иной раз. Казалось, что в момент, скажем, особых эротических радостей его из благодарности простят. И тогда столь драгоценный для него союз избавится от досадного оттенка условности. Нет, приходилось и дальше жить с этой моральной занозой. Не то чтобы она досаждала постоянно, нет, ему удавалось на годы о ней забывать, но все же не полностью и не навсегда.
4
Когда Дир Сергеевич позвонил в дверь своей квартиры, она отворилась сразу. Обычно Светлана Владимировна почему-то никогда не была готова к встрече мужа. То она в ванной, то в домашнем солярии, то ей надо было закончить мысль, и она не могла мгновенно оторваться от компьютера. А тут, смотри-ка. И сразу вопрос:
– Ну что? Почему ты выключил телефон? Я тут чего только не передумала!
Сказать ей правду, что почти все время был беспробудно пьян и бегал за хохляцкими официантками со сменными именами, не поверит. Слишком свежо и начищенно он выглядел. Ему не только промыли кровь, но и погладили брюки. Брякнул что-то услышанное краем уха из Елагинских переговоров с подчиненными.
– Вражеская территория. Прослушка. Шпионские страсти.
Чем баснословнее ложь, тем лучше.
– Ладно, ладно, что там все-таки?
– Дай войти.
Сел на кухне за огромный круглый стол, под низко нависшим широченным соломенным абажуром. Длинно вздохнул.
– Завари, Света, кофейку.
Не было никакой возможности отказаться от выполнения этого вида супружеских обязанностей, хотя супруге было явно не до чашек и конфорок. Кофемолка выла с приливами и перерывами, так неустойчива была ладонь Светланы, давившая на крышку. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что этот неровный вой повторяет душевное состояние женщины. Это немного озадачило Дира Сергеевича. То, что она волнуется за родственника, было естественно, но что она ТАК волнуется! В связи с этим он и рассматривал ее как бы заново. За годы совместной жизни со Светой, конечно, происходили неизбежные изменения. Когда-то это была очаровательная, белокурая, синеглазая отличница, справная, толковая, ясная, с как будто бы накрахмаленной душой. И теперь многое из прежнего кукольного облика в ней сохранялось: белокурость, чистоплотность, только синева глаз поблекла, и фигура сильно расплылась, в общем, если определить кратко – слегка обабившаяся Мальвина.
– Вот тебе кофе, говори. – Она подала чашку так, словно это была плата за информацию.
– Елагин считает, что это новый такой вид то ли рейдерства, то ли рэкета.
– Не понятно.
– Да я и сам не вполне… Короче, там, в Киеве формируется бригада из нескольких генералов, МВД, ФСБ, прокуратуры, может быть, какие-то депутаты задействованы, люди из окружения премьера, они сканируют наши финансовые потоки, направленные на Украину, ищут самый незащищенный, без соответствующего политического сопровождения, и, как это называется на их языке, «откусывают голову».
– Колину?
– В данном случае, да. – Дир Сергеевич отхлебнул на редкость невкусного кофе, и даже не стал скрывать своего отношения к нему. Светлане, похоже, было наплевать на это.
– Он что, убит, мертв?
– Елагин считает, что не мертв, и не убит. Канул. Пропал в подвалах самостийной хохляцкой власти. Круговой сговор всех ведомств. Никто даже взяток не берет. Кроме того, там… да ладно, это…
Светлана села напротив, закусив верхнюю губу. Когда-то это движение сводило Митю с ума.
– И что теперь будет?
– Как говорит Елагин, будет перетягивание каната. Они будут прессовать Аскольда, чтобы он отписал какой-нибудь подставной ихней фирме контрольный пакет, мы будем бегать в Думу и в Совет Федерации, таскать чемоданы с зелеными пачками, вымаливая себе государственную поддержку. Чтобы организовать один, даже не самый солидный звонок отсюда, нужны такие вливания… Власть столоначальников. И что характерно, какому-нибудь нашему надворному советнику куда ближе интересы киевского бюрократического атамана, чем своего русского честного миллионщика. Такой межгосударственный чиновничий симбиоз. Сидят волчары по обе стороны границы, а дойное стадо мечется туда-сюда. Волки-то сыты, а коровам не на кого даже пожаловаться. Елагин говорит: не исключено, что те деньги, что мы заплатим здесь, частью прямо пойдут в Киев.
– И Колю отпустят?
– Да. И еще сделают благородный вид, будто бы они во всем разобрались, и законность торжествует. А наши здешние надуют щеки, вот какие мы политические богатыри. Как мы вас открышевали в международном масштабе, а! Всегда носите денежки нам.
– Ну, так несите, чего ждать!
Дир Сергеевич еще раз отхлебнул из чашки и с решительным видом отодвинул ее.
– Сначала надо выяснить, в какие руки имеет смысл давать. Потому что берут все, а помочь могут очень немногие. Елагин говорит, что это нынешняя мода: берут все и охотно, но тут же даже забывают, что взяли. Дача взятки сама по себе ничего не гарантирует.
– Елагин, Елагин, а ты-то что думаешь?
– А мое положение пока что расплывчатое, из оставленных Колькой документов не ясен мой статус. Нужен совет директоров, то се. А у меня ни опыта, ни авторитета.
– То есть ты просто остаешься у себя в журнале и все?
Дир Сергеевич задумчиво выпятил нижнюю губу.
– Кто знает. У Елагина есть подозрение, что в нашей системе есть «крот». Это…
– Да, знаю я, смотрела сериалы.
– Поэтому мое значение как фигуры заведомо находящейся вне подозрений, близкий родственник, все-таки, и не с кухни этого бизнеса, то есть без должностных амбиций, мое значение повышается. Елагин думает, что директора захотят сделать из меня зицпредседателя, а сами начнут прятать свои хвосты, закапывать свои мелкие грешки или искать запасные аэродромчики.
– А не проще им это делать, встав во главе фирмы?
– Нет, Света. Надо тогда, чтобы все встали во главе, семибоярщина, а это невозможно, так составлены документы. Никто из них не захочет дать подняться кому-нибудь другому.
Светлана Владимиовна встала, налила кофе и себе, но не взяла с собой к столу.
– Значит, ты, Митя?
– Ты спрашиваешь, как будто угрожаешь?
– Ты мне скажи, ты будешь вызволять Аскольда?
Дир Сергеевич хлопнуло себя ладонями по худым коленям.
– Да что с тобой, Света? Ты могла себе представить, что я воспользуюсь ситуацией, тем, что Коляна замуровали в Киеве, и все заграбастать себе? Обобрать брата? Уж поверь мне, если у меня и есть какие-то мысли, то совсем-совсем уж другого рода. Я, может быть, и воспользуюсь ситуацией, но в другом смысле. Аскольдика нашего я им не прощу, уж ты мне поверь, мать моего ребенка. Кстати, Мишка не звонил?
Светлана Владимировна вздохнула и кивнула.
– У него все в порядке. Кембридж это не Киев.
Дир Сергеевич вздохнул и стал массировать длинными бледными пальцами левой руки глазные яблоки, разгоняя остаточное облачко похмельной тучи.
– Хоть тут, хоть с сыном у меня все в порядке.
Он не видел в этот момент лица своей жены, оно не было похоже на личико Мальвины, пусть и постаревшей.
– А скажи мне, Митя, а что этот Елагин, что за человек, что ему надо?
– Почему ты спрашиваешь?
– Слишком большое место он занимает в этой истории.
Дир Сергеевич убрал пальцы от глаз и откинулся на спинку кресла.
– А черт его знает. Аскольд ему, кажется, доверял. Из ФСОшников, ушел якобы по идейным соображениям или по моральным, Колян что-то рассказывал. Была жена-американка, уехала недавно, надо понимать в Америку. У него тоже сын и тоже на Западе. Если бы я размышлял о предателе, о нем последнем подумал бы.
– То-то и оно.