Омон Ра

Никто из мэтров отечественной литературы не вызывает жалость так, как это умеет делать Пелевин. Хочется бережно собрать его книжечки в стопку, подровнять, обнять обеими руками и сочувствовать им. Они переполнены болью. Боль эта в абсолютно обыденных вещах, потому и цепляет. Хорошо узнаваемые элементы давят в самое уязвимое место, ковыряют назойливым пальчиком едва затянувшиеся раны. Все будет хорошо, мои дорогие. Многое у нас не по-людски, это правда, но…тише, тише, спокойнее. Жизнь наладится, станет лучше, вот увидите. Но книги не увидят.Наша реальность и смешна, и печальна. Мы из года в год чтим память героев, приучаем к этому своих потомков, но достаточно оглянуться вокруг, как волосы встают дыбом. Взять хотя бы меня. Живу на улице, названной в честь героя войны, рядом есть небольшой и уютный скверик с мемориалом, который всегда на виду, пройди несколько кварталов – и ты у вечного огня. А переходы в метро до сих пор не могут оборудовать пандусом для инвалидных колясок. Или, того хуже, оборудую только вход, а о выходе не позаботятся. Только вдумайтесь, как это страшно. И ведь все равно как-то существуем в таких условиях, культ героев жив. Вечная память. В книге же все подобные детали утрированы до не могу. Пелевин проехался на ползунке абсурда до «максимума» и был таков. Потому очень важно уметь сохранять спокойствие и не поддаваться желанию отшвырнуть книгу в темный коридор, пока никто не видит. Важно дойти до самой последней строчки. «– Как разделить пук на пять частей? И когда мы говорили, что не знаем, отвечал сам себе: – Надо пукнуть в перчатку».Виктор Пелевин позабыл о нормах ГОСТа, когда добавлял долю правды в свой юмор. Многие шутки горчат и оставляют неприятное послевкусие. Как бы странно ни звучало после всего сказанного, но мне понравилось. Сложно объяснить, чем именно. Скорее всего, я сумел принять ее правильно. Она не оскорбила моих чувств, не показалась неуважительной к святому. Это всего лишь актуальная грусть, с которой все когда-то сталкивались. Наше культурное наследие действительно странное. Чтобы это понять, следует выбирать именно такую тактику. Автор утрировал, перегибал, но был совершенно прав.Я тут подумал в порядке бреда. Вот бы выпустить единый сборник «Дикая обыденность», включивший в себя «Омон Ра», «Когда меня отпустит» и «Апофенио». Слилось бы воедино прошлое, настоящее и будущее. Как вам такая идея? Это было бы сильно! Но не для особо ранимых и впечатлительных товарищей.

Отношу данное произведение Виктора Пелевина к разряду лучших. Еще нужно поискать настолько скорбное, безнадежное, мрачное существование, о котором заходит речь. Здесь волен взвыть каждый, кому хоть на толику близка эта тема. Мне досадно, что сиё творение воспринимают как угодно, только не правильно. Читаю отзывы на разных сайтах и понимаю, насколько искаженно все видят остальные. Особенно странно, когда в этой книге находят непростительное и безбожное обесценивание великого подвига наших предков. Рычат, активно брызжут желчью. Причина: соврал Пелевин про бледное советское детство. Мол, ничегошеньки подобного! Оно было синим, красным, желтым и даже лазурным! Простите, лазурного цвета в СССР, помнится, не знали. А я скажу так: разным оно было, детство наше. И серым, и разноцветным, и радостным, и грустным. Все мы вылавливали макароны-звездочки из бабушкиного супа, запивали компотом из сухофруктов и мастерили бумажные ракеты. Краски отличались, а реальность текла общим потоком. В этом и суть. Счастье – это не теорема, его не нужно доказывать. Было – прекрасно! А у кого-то ранние годы были именно серыми, и это истина имеет право на существование. Разве серый – не полноправный цвет в палитре? Как получился бы без этого настолько классный саркастичный гротеск? Пелевин злой-презлой, да и пусть! Его фантазия пронырлива и опасна. Того и жди подножку в самый неожиданный момент. Причем подножка эта будет средней силы, чтоб не шибануться всем своим весом, а только лишь корчиться от неприятной боли, устояв на ногах. Кому-то покажется мазохизмом, но, сколько людей, столько и мнений.«В раннем детстве (как, быть может, и после смерти) человек идет сразу во все стороны, поэтому можно считать, что его еще нет; личность возникает позже, когда появляется привязанность к какому-то одному направлению».Лично я разглядел в этой книге совсем другое. Пару слов о сюжете: мальчик Омон мечтал попасть на Луну. Когда ему это удалось, он понял, что ничего особенного в его мечте не было. Все такое-растакое – лишь плод детского воображения, а реальность гораздо суровее. Мальчик потерял веру. Смысл долгожданного путешествия также иссяк. Мальчик потерял друзей. Это прискорбно. Но самое главное, что он обрел надежду и не опустил руки. Автор обнадеживает. Как будто в той самой бумажной ракете появилось сопло и дверца. Теперь это не просто аккуратно сложенный кусок тетрадного листка.

Сразу же зацепился глаз за неустанное и гаденькое желание Пелевина подшучивать над всем советским. Будем ёрничать на каждом шагу, друг мой. И в моем лице он получил в ответ ярого протестанта. Зачем так поступать? Совершенно не понимаю и не поддерживаю. Это наше прошлое, пусть и не идеальное. Со своими минусами, но родное до боли. Как говорил Верещагин, за державу обидно. Осадок не из приятных. То странное чувство, когда тебе стыдно за слова другого человека. А с другой стороны и заступаться поздно. И адвокатом я не нанимался. Мересьев, Матросов – где они? Нет их. После драки кулаками не машут. Осталось принять и свыкнуться. Только совесть немного покусывает. И ежу понятно, что это гротеск, только почему я возмущен? Эх, странные мы люди. Как-то не мое это, вот и вся причина. Не понял, хоть и не дурак (по крайней мере, надеюсь на это). И чтобы дальше не ощущать подобного, всего-навсего отодвигаю пелевинскую литературу подальше. С глаз долой! Глядишь, нервные клетки будут целее, скажут спасибо.

Пелевин есть Пелевин. особенно ранний)

Мне порвалось,такое чувство что автор писал с таким расчетом что читатель сам должен вникнуть в концовку,для тех кто не вник книга кажется бредятиной,но у меня с моими друзьями мнения разделились,каждый подразумевает свой смысл