9
Варя
Ну и как это понимать? Она сбежала от этого парня и весь день маялась без дела на вокзале, сонная и измотанная. А он тут как тут: свеж и бодр. Прошло всего несколько часов после их «совместной ночи», а казалось, будто минуло несколько дней: так долго тянулся этот проклятый день.
Странное совпадение. Познакомились этой ночью, а теперь едут в одном автобусе на соседних креслах. Говорят, что случайности не случайны. Значит ли это, что самоубийца что-то затеял? Да ну, бред. И разговаривать с ним совсем не хотелось, и голова разрывалась от вопросов. Чертовы наушники. Приходится пробиваться сквозь «купол», ограждающий его от внешнего мира, чтобы сказать что-то или задать простой вопрос.
– Может, скажешь, что ты здесь делаешь? – Варя в который раз лишила парня одного наушника, когда автобус покинул пределы Энска.
– Еду – не видно?! – он впервые разозлился, отчего девушка немного опешила. Безобидный вопрос, что не так?
– Тебе не кажется странным, что нам по пути? Такой большой город, миллион разных направлений, а мы с тобой… тут… – осторожно произнесла Варя. Тим раздраженно вздохнул и повернулся к девушке. Его зеленые глаза сверкнули. Наверное, заходящее солнце отразилось в них на долю секунды через окно автобуса. Красные волосы пушились на макушке мягким облаком, ей вдруг захотелось потрогать их… взъерошить, а затем аккуратно уложить, пригладив пальцами.
– Нет, не кажется. Просто ты прицепилась ко мне как пиявка. Три часа тебя терпеть, тут и атеистом быть перестанешь, – произнес он, глядя прямо в глаза. Теперь от него не пахло алкоголем и сигаретами. Приятный запах геля для душа и чего-то мятного… но неприятные нервные нотки в голосе. Перегар был куда лучше.
– Ну, прости, что вытащила тебя с моста! В следующий раз даже не дернусь в твою сторону, – отрезала девушка, сжав кулаки до боли в костяшках.
– Следующий раз ты не увидишь, – сказал почти шепотом и снова заткнул ухо. Пальцы его правой руки начали перебирать невидимые струны, плавно скользя по джинсам на бедре, а взгляд уткнулся в спинку впередистоящего сиденья.
Наплевать. Пусть делает, что хочет. Прыгает, вешается, стреляется… да какое ей дело? Будто нет своих проблем. Но о своих думать совершенно не хотелось. Краем глаза Варя наблюдала за рукой Тима. Он перебирал пальцами, затем сжимал руку в кулак, разжимал, пощипывал ладонь левой руки, снова перебирал струны. Что у него в голове?
Пле-вать. Она отвернулась к окну, и в кармане джинсов завибрировал телефон. На этот раз звонила сестра Андрея Алена.
– Варь, привет, у тебя все в порядке? – взволнованно спросила девушка.
– Привет. Да, все хорошо.
– Андрюха не может до тебя дозвониться, злой, ты чего трубку не берешь?
Варя ответила не сразу.
– Ален, все сложно. Скажи ему, что я позвоню сама, ладно? Завтра.
– Да что случилось то? Вы поругались? Он мне ничего такого не говорил.
– Все нормально. Просто… просто скажи, что я в порядке. Что позвоню сама. Пожалуйста…
– Ну ладно. Только позвони обязательно. И мне тоже, я же волнуюсь!
Варя отключила звонок, и рука с телефоном обессиленно упала на сиденье. Удалось оттянуть неприятный разговор до завтра, и на том спасибо…
С соседнего кресла послышался сдавленный смешок, больше похожий на фырканье.
– Ты серьезно? – спросил Тим, ехидно прищурившись.
– Что?
– О да, это проклятое чувство вины, понимаю… – злорадно протянул Тим.
– Да о чем ты вообще? – Варя уже плохо соображала в принципе, а Тим только добавлял сумятицы.
– Чувствуешь себя виноватой из-за того, что спала с незнакомым парнем. Вроде бы и умолчать можно, никак же не узнает… но я же такая хорошая и честная, я же не хочу врать и предавать… как же я буду смотреть ему в глаза?.. – Тим состроил гримасу сожаления и, закончив свою речь, довольный откинулся на спинку.
– Какая проницательность. Только ты нихрена не знаешь, поэтому не лезь ко мне со своими тупыми догадками! – она шумно выдохнула и немного удивилась, что из ноздрей не пошел пар, потому что внутри закипело.
– Чего тогда такая нервная? Если я неправ, чего злиться? – спокойно ответил он с закрытыми глазами.
– Я не люблю, когда кто-то лезет в мою жизнь.
– Ох, простите-ка, пожалуйста! – Тим оживился и уставился на Варю в удивлении, – да как я, черт подери, посмел сунуть свой нос в ваши личные дела, в вашу личную, собственную ЖИЗНЬ…
– Ты был пьян и не отвечал за свои поступки, поэтому я не считаю, что виновата в том, что вмешалась, – перебила Варя, поняв, к чему ведет его сарказм. – Если действительно хочешь покончить с собой, то сделай это на трезвую голову. Почему-то мне кажется, что у тебя не выйдет. Это ведь было спонтанное решение, да? Ну, согласись, сейчас ты думаешь, каким был придурком вчера.
– Дай мне свой номер.
Он правда псих. Номер? Серьезно?
– Еще чего? Зачем он тебе понадобился? – парень, кажется, не соображал даже на трезвую голову.
– Я пришлю тебе селфи, когда в следующий раз решу выпилиться. И да, ради тебя, я буду трезвым.
– С чего ты взял, что мне есть до этого дело? На кой мне твое селфи? Делай с собой что хочешь, ненормальный…
Тим пожал плечами и снова погрузился в себя. Он хочет, чтобы его пожалели? Уговорили остаться на этом свете, ведь жизнь так прекрасна? Разве он не знает, что абсолютно всем плевать? Варя глянула на Тима и подумала, что вот сейчас он сидит здесь, рядом с ней, а завтра его может не стать. Ну и пусть, завтра она уже забудет о нем. Будто его и не было.
Мальвина: «Нужна твоя помощь».
Лис: «Да?»
Мальвина: «Встреть меня на вокзале через пол часа».
Тим не сказал ни слова, когда автобус прибыл на конечную. Просто взял с верхней полки свой рюкзак и вышел. Варя пропустила вперед себя нескольких пассажиров, покинула автобус спустя минуту и парня уже не увидела, зато нашла глазами друга, который не сразу узнал ее. Было уже темно, да и одета она была «не в своем стиле».
– Что это на тебе? – Лешка приобнял Варю за плечи и прижал к себе. – Че случилось?
– Идем домой, по пути расскажу, – девушка облегченно выдохнула, почувствовав рядом родного человека. Это был самый длинный день в ее жизни и, наконец, все закончилось. Ну, почти.
10
Варя
– Думаешь, Андрей мог мне изменить? – спросила Варя после того, как закончила рассказывать другу обо всем, что произошло, опустив тот момент, что она чуть не переспала с незнакомцем. Стыдно.
– Меня больше волнует, что ты черт знает с кем связалась. У тебя мозги есть вообще? – Лешка был не в восторге от рассказа и, похоже, от самой Вари, но сейчас она хотела услышать от него слова поддержки, а не упреки.
– Да знаю я, знаю… я идиотка. Я сейчас тоже не понимаю, что у меня было в голове. Но все ведь нормально, ничего не случилось.
– Почему ты меня с собой не взяла? Мы могли бы поехать вместе, переночевать в моей квартире, и ничего этого не было бы.
– Говорю же, я была не в себе. И не хотела тебя втягивать. Думала, сама разберусь.
– Разобралась?
Варя впервые видела друга таким отстраненным. Он словно разочаровался в ней, в их дружбе. Все становилось только хуже, и это угнетало.
– Я думала, ты меня поддержишь. Да, я зря поехала… зря бросилась помогать этому придурку… зря поперлась к нему, и вообще… зря тебе рассказала.
– Блин. Вареник, ну прости. Я дурак, – они шли молча несколько минут, затем друг продолжил: – Прости, но я думаю, что Андрей тебе изменил. Да, я не особо его знаю, но как еще можно объяснить явные звуки из вашей квартиры? Поговори с ним.
– Завтра. Я позвоню ему. Ты прав, да я и сама уже все поняла.
– Как говоришь зовут этого твоего самоубийцу? – Лешка нахмурился, вспоминая.
– Тим. Тимур вроде. А что?
– Ничего. Просто… точно Тимур?
– Не знаю, Леш, чего прицепился с этим Тимуром?
Друг замолчал, что-то обдумывая, затем спросил:
– Слышала же, маленькую девочку вчера нашли мертвой?
– Слышала. Ужас, бабушке плохо стало от этих новостей.
– Это сестра Тимохи.
– Какого Тимохи?
– В нашей школе учился, в старших классах. Да ты должна его помнить, я с ним в детстве, вроде как, дружил немного. Он еще Альберта отмудохал, помнишь?
Варя прокрутила в голове тот день, когда они с Лешкой стали дружить, но «Тимоху» помнила расплывчато, потому что в школе не обращала на него внимания, а после того инцидента с Альбертом и не видела никогда больше.
– Припоминаю смутно. Получается, это была его сестренка?
– Да. Я его уже сто лет не видел. Он, говорят, еще в детстве из дома сбежал. Я просто подумал… Тим… вдруг это он?
– Может быть… получается… и с моста он хотел… того… охренеть! – выдохнула Варя.
– Ну, логично же. Завтра похороны, вот он и приехал.
Варе стало нехорошо. Свои проблемы показались такими незначительными, что она почувствовала себя дурой.
– Получается, я не зря не дала ему прыгнуть? У него же тут мама, да? Представь, как сейчас ей. Если бы еще и сын, боже…
– Значит, ты не так уж и глупо поступила вчера. Я не уверен, что это он, но даже если и нет. Какая разница. Все равно ты, оказывается, баба с яйцами, – Лешка улыбнулся и приобнял девушку, давая понять, что не осуждает больше. Этого она и ждала с самого начала.
– Он сказал, что все равно сделает это… убьет себя.
– Побудет с матерью и передумает. Не захочет оставлять ее одну. Ну, я надеюсь.
Варя тоже надеялась. Но слишком уж решительно был настроен Тим.
– Может, поговоришь с ним? Вы ведь дружили…
– И что я ему скажу? «Чувак, ты меня, наверное, уже и не помнишь, но ты это… не самоубивайся больше, ага? Давай, удачи,» – так что ли?
Действительно, тупо. Девушка подумала о Тиме. Он груб, резок и сам себе на уме. Никого слушать не будет.
– Нужен план, – твердо сказала Варя.
– Так. Нам не по десять лет, только не начинай, – Лешка остановился и укоризненно уставился на Варю.
– Сказал Лис, который позавчера наказал всю крапиву нашего района палкой, – Варя подняла одну бровь, стоя напротив друга. Давай же, хитрый ты Лис, я знаю, что ты хочешь вступить в игру…
– Во-первых, то, что твой Тим – это Тимоха – всего лишь предположение. Вполне возможно, что он вообще рандомный парень из Энска. Мы ведь даже не знаем, в какую сторону он двинулся с вокзала. Во-вторых, это тебе не игрушки – это, блин, мертвая девочка и реальный самоубийца. Игрушечные рации и скрепки вместо «жучков» не прокатят. И вообще, дался тебе этот пацан? Мать Тереза что ли?
– Во-первых, он не мой Тим. Узнать, Тимоха это или нет – легко. Мы просто придем завтра на похороны. Вместо игрушечных раций у нас теперь настоящие телефоны – это куда удобнее. Вот бы нам их раньше… везет современным детям… В общем, ты как хочешь, а я не дам этому парню сдохнуть. Хоть он меня и бесит.
– Я понял. Ты не хочешь думать о своих проблемах, а уж тем более решать их, поэтому надумала переключиться на чужие. Окей. Так и быть, я в деле. Только сначала ты позвонишь Андрею и спросишь напрямую: «Кто громко трахается в нашей квартире, пока я в отъезде?»
– Ладно-ладно. Позвоню.
– Похороны в девять. Встречаемся за сиренью в восемь тридцать, и ты звонишь при мне. Затем действуем.
– Обожаю тебя, ты знаешь? – Варя взяла друга за руку и потерлась щекой о его плечо. В детстве она никогда не мечтала о брате, потому что вот он, роднее просто не бывает.
Варя не могла уснуть. Весь остаток ночи она ворочалась и думала о завтрашнем дне. Казалось, все, что случилось вчера в Энске – всего лишь сон. Тело охватывал легкий мандраж при мысли о том, что завтра она, возможно, снова увидит Тима. Вспомнила его руки на своем животе… такие чужие, обжигающие разрядами тока поцелуи на шее… и глубоко вдохнула от волнения. Запретные мысли, но они лишь в ее голове – никто не узнает…
11
Тим
Легкий ночной ветерок навевал знакомые воспоминания и запахи. Хотелось заткнуть нос. Закрыть глаза и уши. Чтобы не возвращаться в прошлое. Тим шел по знакомым улицам так медленно, как только мог. Родной район приближался против его воли. Казалось, даже если он остановится и не сделает больше ни шагу, то все равно окажется в своем дворе, квартире, в своей маленькой обшарпанной комнате. В ее… теперь это ее комната… вернее, уже ничья.
Дверь подъезда противно скрипнула, нога ступила на первую ступеньку тускло освещенной лестницы. В нос ударил запах кошачьей мочи, сырости и табачного дыма. Квартира была на первом этаже, именно оттуда просачивались эти неприятные ароматы. Тим повернул ручку двери и надавил, но та не поддалась. Раньше мама часто забывала запереть дверь. Он тихо постучал, но за дверью не было ни звука. Он постучал громче – ничего. Парень развернулся и тяжело вдохнул, навалился на дверь спиной, закрыв глаза. Из соседской квартиры напротив послышался шорох, затем тихо щелкнул замок. Баба Надя выглянула через приоткрытую дверь и внимательно посмотрела на Тима.
– Тимоша, ты? Ох. Чего это у тебя на голове? – бабушка была в ночной рубашке, бледная, в глазах страх и любопытство.
– Где мать? – хрипло выдавил он, едва приоткрыв глаза. Сил шевелиться почти не было, даже дышать заставлял себя с трудом.
– Дык, дома, где ж еще? Спит уже, наверное.
– Запасной ключ еще у вас?
– Д-да, а как же? Сейчас, погоди, милый… – бабушка вернулась в квартиру и стала рыться в шкафу, звякнули ключи. Она протянула их парню, сверля его ошалевшим взглядом. Тим долго пытался попасть в замочную скважину дрожащей от нервов рукой.
– Ты не бойся, входи, его дома нету… забрали… – на последнем слове ее старческий голос сорвался. Тим ничего не ответил, повернул ключ и вошел в темный коридор, закрыв за собой дверь.
В голове зашумело, он нащупал выключатель, и тусклая голая лампочка слабо осветила маленькую прихожую. Вокруг валялись пакеты с мусором, бутылки, в углу стояла старая перекошенная детская коляска. Парень сморщился, сглотнул ком и прошел в комнату. Под кедами хрустел песок. Он включил свет в гостиной и осмотрелся. Мрак, разруха и вонь. Мать лежала на расправленном диване вниз животом, тонкая рука повисла, касаясь грязного пола, темные крашенные волосы, похожие на паклю, с отросшими седыми корнями, закрывали ее лицо.
Тим прошел на кухню, включил свет, и толпа тараканов с топотом бросилась врассыпную. Он достал с сушилки замызганную кастрюлю и набрал холодной воды. Пьяную мать не разбудил бы работающий двигатель боинга – пришлось окатить ее, чтобы хоть как-то привести в чувство. Получив свою порцию освежающего душа, женщина глухо замычала и с трудом подняла руку, чтобы убрать с лица мокрые волосы. Пока она кряхтела, пытаясь совладать с непослушным телом, Тим подтащил к ее лежбищу тяжелый табурет советских времен и сел, глядя на немощную женщину. А ведь ей всего сорок пять.
– Т-тима? Тима… ты… чего тут… ты… как? З-зачем тут? – промямлила она, кое-как усевшись и разлепив глаза.
– И я рад встрече, мать.
Она вымученно выдохнула, и на ее глаза накатились пьяные слезы, женщина захлюпала носом, утирая трясущейся рукой лицо. Один глаз был подбит, губы потрескались.
– Где Соня? – выдавил парень, и его голос дрогнул, глаза тут же наполнились слезами, которые он с ненавистью смахнул рукавом.
Мать горько усмехнулась.
– Соня? С каких пор тебе стала интересна собственная сестра? Ты ее сколько раз видел, вообще? Два? Три?
– Ты сама ее сколько раз видела? Два? Три?! – зарычал парень и швырнул в мать полотенце, валявшееся на полу. – Ты, сука, хоть раз показалась ей на глаза трезвой?! За что? Она же мелкая совсем… была.
Тим подскочил с табурета, тот грохнулся на бок и, получив пинка, отлетел к дивану. Женщина вздрогнула и завыла как собака. Из-за хлипкой двери послышался старческий взволнованный голос:
– Тима! Тима! А ну перестань, я полицию вызову!
– Леня где? – не обратив внимания на крики соседки, Тим снова обратился к матери, но уже спокойнее.
– Где и всегда. В интернате он, – сквозь рыдания проговорила мать.
– В интернате, – злобно усмехнулся Тим, – Ты когда его в последний раз видела, а? – он выдохнул, пытаясь успокоиться. – Когда?
– На Новый Год приезжала – подарки ему возила, – прошипела она, сощурив глаза: утрись, мол, выкуси.
– Мать Года, блять, – выплюнул он ей в лицо и снова пнул табурет, отчего содрогнулся подпертый им старый диван. Мать снова подпрыгнула, всхлипнув.
– Вот такие мне дети достались! Вот так мне повезло! Один самостоятельный до чертей, взрослый. Видите ли, ушел он! Еще молоко на губах не обсохло, а он пошел! Выставил меня идиоткой перед соседями! Второй такой же, никакого покоя от него, никак спокойно на уроках не мог себя вести, натравил инспекцию, выблядок! – осмелела вдруг женщина. От крика на ее лбу вздулась вена, глаза метали искры.
– Давай, давай… ну, а третья? Третья, что? – процедил Тим, сжав руки в кулаки. – Дай угадаю: пить начала? По мужикам шлялась? В СВОИ ТРИ ГОДА?! Сссука… – он сжал челюсти с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть, и зубы скрошатся в мелкие осколки.
– Вот Сонечка хорошая девочка была. Хорошая она, только вот рядом старшего брата не оказалось. Глядишь, хорошо бы все было… – ее голос задрожал, слезы покатились по впалым щекам.
Тим сжал пальцами глаза, шумно вдохнув, затем резко отдернул руку и, слегка наклонившись в сторону матери, произнес:
– Твое место там, где сейчас твой жирный ублюдок. Ты виновата ничуть не меньше. Даже больше, потому что позволила, – его голос сорвался на шепот, слезы все же вырвались наружу. Впервые за много лет.
Тим брезгливо осмотрелся. А чем ЭТО отличается от того, как он сам живет сейчас? Те же бутылки и грязь. Те же пьянки и непонятные компании. Он ничем не лучше своей матери. Абсолютно такой же, только пока никому ничем не обязан и ни за кого не несет ответственности. Парень развернулся и направился в сторону спальни, которая когда-то была его личной комнатой. Потом Лени. Потом Соньки.
Все выглядело как раньше. Казалось, даже самые мелкие вещи остались лежать так, как он их когда-то оставил. Добавилась лишь видавшая лучшую жизнь детская кроватка и пара сломанных игрушек. Все Ленькины вещи переехали с ним в детский дом, когда мать лишили родительских прав незадолго до рождения Соньки. Почему они позволили второму ребенку остаться в этой семье? Почему не забрали вслед за братом? Только слепой бы не заметил, что мать лишь строила из себя «все осознавшую, любящую и заботливую». Ненадолго ее хватило. Но хватило для того, чтобы инспекция отстала.
Тим облокотился на хлипкие бортики детской кроватки и опустил голову. Слезы капали на замызганное детское одеяльце. Слезы обиды и вины. Он должен был предотвратить это. Должен был сделать хоть что-то. Мог приезжать чаще или вообще остаться, чтобы присматривать за сестрой. Но обида на мать не позволила ему вмешаться.
Надо было грохнуть тогда в детстве этого ублюдка. Идиот.
12
Варя
Варя шла с Тимом по мосту, держась за руки. Девушка чувствовала, что он то и дело уходит чуть в сторону, пытаясь приблизиться к краю, но она одергивала его, притягивая к себе. Парень послушно возвращался, но затем его будто невидимая сила снова тащила в сторону. В этот раз не было ограждения: мост просто обрывался. Стоит только сделать шаг, и пути назад не будет.
– Отпусти меня, – сказал Тим. Варя еще крепче вцепилась в его руку, и ей захотелось плакать. Казалось, если она хоть на секунду расслабит пальцы, то потеряет его. И вообще все на свете. Сойдет с ума.
Внизу шумел настоящий шторм. Словно это и не река вовсе, а целый океан: черный… кипящий… мертвый. Он рычал, ядовито шипел, предвкушал грядущую добычу, спешащую в его мокрые ледяные щупальца.
– Отпусти, – Тим смеялся, будто не знал, какой ужас ждет его там, внизу. Варя еще не видела его таким счастливым. Казалось, она знает его всю жизнь. Девушка вгляделась в его лицо и не смогла понять, кто это: Тим… или Лешка? Никак не получалось разглядеть. Ему было весело, а девушке становилось жутко. С неба начал лить дождь, его рука намокла и стала скользкой, удержать было все сложнее.
– Ты утащишь меня за собой! – беспомощно закричала она и схватилась за парня обеими руками, но его ладонь выскользнула. Варя попыталась уцепиться за кожаную куртку, но та вдруг исчезла, и девушка ухватила лишь воздух. Тим, или это был все же Лешка, шел прямо к краю, она бежала за ним, но не могла догнать, не получалось ускориться. Океан оглушал своими воплями. Он ликовал, шлепал мерзкими черными щупальцами по волнам.
– Варя? – она обернулась, и все разом стихло. Андрей смотрел на нее родными глазами, он был совершенно сухой, хотя ливень все еще беззвучно обрушивался на землю и все вокруг ледяными струями. – Идем домой, – мягко сказал он и указал на свой автомобиль с открытой дверью. И действительно, чего она тут мокнет?
Что-то не так. Она должна была что-то сделать… совсем забыла… Что же она хотела?!
– Тим! – вдруг, опомнившись, вскрикнула она и повернулась к краю моста. Но там уже никого не было. Вода в реке стихла, дождь прекратился, и выглянуло яркое солнце – ослепило. Вдалеке показался огромный пароход, загудел, и Варя открыла глаза.
Будильник.
Лицо было мокрым от слез, ладони горели: проткнула их ногтями. Девушка не могла пошевелиться. Будильник разрывал голову, но руки не хотели двигаться. Солнце светило в глаза сквозь прозрачную тюль.
В дверь комнаты тихо постучали, послышался мягкий голос бабушки:
– Варюша, просыпайся. Варюш, – не дождавшись ответа, она вошла в комнату и выключила будильник. – Ох, господи, Варька, чего это с тобой?
Она села на край кровати и испуганно посмотрела на внучку, которая отрывисто дышала, широко открыв глаза. Теплыми сухими ладонями бабушка вытерла лицо девушки.
– Сон приснился? Ну все, все, – успокаивала она, гладя внучку по спине. – Помню, ты, когда совсем малюткой была, тоже так просыпалась… даже по ночам.
Бабушка резко замолчала и погладила ее по голове.
– Я не помню, – выдавила Варя, сглотнув слезы и наконец придя в себя. Она села рядом с бабулей и протерла глаза. – А что мне тогда снилось?
– Откуда ж мне знать, говорю же, малюткой ты совсем была. Только хныкала и за ночнушку мою хваталась, когда я прибегала к тебе среди ночи. Забирала тебя к себе спать, помнишь?
– Неа. А почему ты раньше не рассказывала?
– Так, к слову как-то не приходилось. Да я и сама уже позабыла, вот сейчас тебя увидела, и как будто снова у меня маленькая дочка-внучка в кроватке хнычет.
Бабушка улыбнулась своей самой доброй улыбкой, ее глаза блеснули. Варя обняла ее и уткнулась носом в плечо, вдохнув знакомый запах, такой особенный, родной.
– А ты чего будильник в такую рань завела? – опомнилась бабуля, когда внучка наконец отстранилась и чмокнула ее в морщинистую щеку.
– Мы с Лешкой на похороны идем.
Бабушка вмиг погрустнела, утренний румянец на щеках растворился.
– Вот и правильно, сходите. А я не пойду. Меня вон старухи звали, а чего мне там делать? Я и не знала их семью толком. Да и сердце, боюсь, не выдержит. Ох…
– Конечно, нечего тебе там делать. Мы сами сходим, потом расскажем тебе, как прошло.
– Хорошо-хорошо, Варюш. Вы с Лешенькой забегайте… после всего… Давай, умывайся и иди на кухню: я оладушки постряпала.
Пока одевалась, Варя попыталась вспомнить детство, совсем раннее, когда только переехала к бабушке. Ей было чуть больше двух лет, и она слабо помнила себя в том возрасте. Только единственный день ей запомнился более или менее отчетливо.
…Она сидит на полу посреди спальни и плачет, потому что не может забраться на высокую кровать. Зовет маму, но вместо нее в комнате только бабушка, которая тянет к ней руки, чтобы помочь, а Варя отталкивает ее и говорит, что она ей не нужна, что она хочет только маму…
Сердце сжималось от этих воспоминаний, больше всего ей было жалко бабушку, потерявшую единственную дочь, оставшуюся в одиночестве с маленькой внучкой, которая кричала, что она ей не нужна. Даже представить себя на ее месте сложно. Бабушка говорила, что мама умерла от болезни. Рак. Варя почти не помнила ее, только размытые отрывки, никак не связанные между собой. И по фотографиям, которых было немного. Отец и вовсе ушел, когда мама только забеременела. Бабушка говорила, что у него давно новая семья, то ли в Москве, то ли еще где-то. Далеко.
Всю квартиру заливал яркий утренний свет. Ветерок, еще свежий, приносил с улицы через открытые окна бодрящие ароматы свежей травы и солнца. Не хотелось верить, что этот день пройдет в трауре. А еще в делах. У них с Лешкой задание. Они должны были придумать, как заставить этого чокнутого Тима не наделать дел. Почему-то Варя даже не допускала мысли, что они ошиблись, и Тим не тот, за кого они его приняли. Все складывалось так логично. Если же они неправы, то черт знает, где искать самоубийцу. Да и стоит ли.
А еще звонок Андрею. Это казалось мучительнее всего. Варю потряхивало от предстоящего дня. Она через силу затолкнула в себя полторы оладушки, чтобы не обидеть бабушку, и торопливо вышла, сказав, что опаздывает. На самом деле, было только начало девятого. Но есть не хотелось, и волнение уже не получалось скрывать.
Варя решила сразу пойти в сирень, где они договорились встретиться с Лешкой. Это небольшие заросли в дальнем конце двора, где можно скрыться от лишних глаз. Там стояла старая заброшенная скамейка, на которой ночами любила кутить молодежь, а днем прятались подростки, чтобы покурить втихаря. «В такое время, там должно быть пусто…» – подумала Варя и ахнула, увидев на пресловутой лавочке спящего Тима.
Она не успела сдержать слишком громкий удивленный вдох. Спохватилась, когда парень уже открыл глаза. Он лежал на спине, под головой рюкзак, руки сложены на груди. Жуткая поза. Тим потянулся, как ни в чем не бывало, и сел, потер глаза.
– Опять ты, – хрипло сказал он, глянув на девушку одним сонным глазом: второй, видимо, открываться пока не хотел. Варя вспомнила, как этот парень явился к ним на выручку именно из этих кустов много лет назад. Теперь не было сомнений, что это тот самый «Тимоха». За одну секунду в голове девушки прокрутилась вся история этого парня, и ей стало жалко его до слез. Но она сдержалась. Глубоко вдохнула и села рядом.
Вчера ночью, когда Варя вернулась домой, бабушка ждала ее, не спала. Встретив внучку, она успокоилась, улеглась в кровать и попросила ее присесть рядом. Бабушка рассказала Варе про семью Тима. Все, что слышала от соседей или знала сама.
Отец умер, когда мальчику было восемь лет: погиб, попав в аварию на машине. Мать не выдержала одиночества и вечного безденежья и принялась искать себе нового мужчину. Выбирала, по видимости, не особенно тщательно, потому что в их доме стали появляться разные сомнительные личности. Последний остался надолго. Тим сбежал из дома в четырнадцать лет. Предполагали, что отчим его бил и не давал спокойной жизни, да и мать потихоньку спивалась. Парень много лет не появлялся в городе. Его заметили, когда второму ребенку его матери, Леониду, исполнилось три или четыре года. Тогда Тимофея стали видеть относительно часто. Говорили, что к брату приезжал. Потом мать лишили родительских прав на пару с отчимом, и ребенок отправился в приют. Тим снова надолго пропал. Мать родила третьего ребенка – Соню, ныне покойную, и старший брат снова объявился в городе.
После рассказа все встало на свои места. Уставшая бабушка уснула на полуслове, а Варя долго мучилась, прежде, чем увидела Тима во сне, прогуливающегося по мосту, и взяла его за руку, потому что просто хотела быть рядом.
– Ты чего здесь? – осторожно спросила она.
– Люблю, знаешь ли, на свежем воздухе поспать, – он зевнул. Такой спокойный, будто бы даже в хорошем настроении. Он вообще знает, что сегодня похороны его трехлетней сестренки? Может, ему намекнуть?
– Тим… – начала она, но он не ответил. Варя сидела рядом, почти вплотную. Она подняла на него глаза и поняла, что ей все показалось. Он был убит. Раздавлен, растоптан, уничтожен. Его лицо не выражало ничего. Пустота. И в этой пустоте она увидела его боль. Наверное, придумала себе сама, но почему-то была уверена, что нет. Что она действительно видит сейчас его чувства, словно они показались наружу – подойди и коснись. Варя прокашлялась, вернув себя в реальность.
– Тим… Мне жаль. Я… я хотела… – Тим резко поднялся, схватил рюкзак, накинул его на плечо и зашагал прочь. Варя побежала за ним. – Постой, пожалуйста!
Он резко обернулся, остановившись как вкопанный, отчего девушка чуть не влетела в него со всего размаху. Затормозила в последний момент, и ее окатило ледяным холодом зеленых глаз.
– Чего тебе, малая? Чего ты бегаешь за мной? – прошипел он, сощурившись. Бледный, почти серый, под глазами синяки, тени на впалых щеках.
– Прости… я не знала, что у тебя случилось. Если бы я знала… – глупо мямлила Варя, чувствуя себя полной дурой. Ну скажи же ты что-нибудь нормальное! Подбодри, ты же умеешь, ты умеешь быть хорошим другом!
– Что? Если бы ты знала, то что? – он сделал опасный шаг в ее сторону, неприлично сократив расстояние между ними.
Варя выдохнула, решив уже наконец заговорить нормально. Придумать человеческие слова, а не «бе» и «ме». Но Тим не дал ей ничего сказать, прервав.
– Сраные падальщики: ходите, вынюхиваете, где бы поживиться гнильцой. Не город, а помойка. В каждую дырку залезете, чтобы инфу выудить, посмаковать тухлятины. Где вы раньше были, когда у мелкой кости хрустели? А? Сидели по своим вонючим норам. А сейчас нахер идите. Все.
Он замолчал. Ждал реакции? Варя почувствовала легкий укол обиды, потому что не из любопытства к нему прицепилась. Она ведь правда хотела помочь.
– А где был ты? – тихо сказала и тут же прикусила язык, закрыв глаза. Самая тупая идиотка на всем свете. Хотелось провалиться. Ударь, пожалуйста, вмажь так, чтобы больше не возникло желания сказать подобное.
Тим молчал. Варя не открывала глаза. Ждала.
Что бы он сейчас ни сделал – она заслужила. Как бы ни поступил – он будет прав на все сто. Прошла, казалось, целая вечность, но ответа не было. Варя открыла глаза, мечтая проснуться. Чтобы это было не взаправду. Это не она сказала, она не такая!
Тим стоял, пристально глядя на нее. Варя не могла понять по его лицу, что сделала с ним своими словами. Ни злости, ни обиды, ничего. Тогда она снова решилась открыть рот.
– Я не это хотела сказать… – почти шепотом.
В горле пересохло, и она не смогла продолжить, позорно заткнувшись. Тим тихо заговорил.
– Отвали. От меня. Просто отвали. Не ходи за мной. Не нужна мне твоя жалость, ясно? Я не жертва, я не бедный родственник, не сопливая баба. Ты права. Я подельник. Меня нужно презирать, ненавидеть и бояться. Так что если ты собираешься сейчас пускать сопли и говорить, что тебе жаль, что это такое горе, что «ой-ей-ей» и подобная бабушачья шелуха, то лучше дергай отсюда. Я не плюшевый мишка, не надо на меня так смотреть, будто мне лапку оторвали. Мне оторвали голову, поняла? Лучше обходи меня стороной, малая… Бу! – он дернулся в ее сторону, чуть не коснувшись подбородком Вариного носа, она подскочила и зажмурилась. Тим ухмыльнулся, довольный своим представлением, и нечеловечески быстрым шагом ушел «в закат».