000
ОтложитьЧитал
III.
Всѣ чувства представились ему темнѣе, но мятежнѣе и ближе; они показались ему родомъ инстинкта, какимъ кажется инстинктъ животныхъ….
Изъ Ж. П. Рихтера.
Случалось ли вамъ встретить въ обществѣ человѣка, котораго лицо какъ будто знакомо вамъ; лицо, которое, можетъ быть, вы гдѣ-нибудь и когда-нибудь видѣли, но гдѣ и когда. вы никакъ не можете припомнить; лицо, которое, кажется, очень недурно, но производитъ на васъ невольно какое-то непріятное впечатлѣніе? Это случилось съ княжной Ольгой на музыкальномъ вечерѣ у С**.
Послѣ какой-то пьесы, пропѣтой дѣвицей Г*, въ ту минуту, когда въ гостиной слышался обычный шопотъ мнимаго восторга и среди этого шопота вырывались порой нелѣпыя фразы, безсмысленныя восклицанія, въ ту минуту Ольга обернулась немного вбокъ – и, по какому-то странному чувству, вздрогнула. У косяка двери, которая вела на балконъ, стоялъ молодой человѣкъ, котораго она никогда прежде не видѣла въ гостиныхъ. Этотъ молодой человѣкъ все время не спускалъ съ нея глазъ, и когда она обернулась и нечаянно взглянула на него, онъ весь перемѣнился въ лицѣ и, какъ мальчикъ, котораго поймали въ какомъ-нибудь поступкѣ, тотчасъ потупилъ глаза и сталъ неловко обдергиваться. Княжна полуулыбнулась, еще разъ пристальнѣй взглянула на него, и въ этотъ разъ она подмѣтила что-то странное въ глазахъ молодого человѣка, устремленныхъ на нее, прикованныхъ къ ней. Ей стало непріятно, ей не понравился этоть взглядъ – и она отвернулась, чтобы не видать его.
Потомъ немного задумалась, потомъ вдругъ, вѣроятно изъ любопытства (это было очень естественно), указавъ глазами на молодого человѣка, она спросила у стоявшаго возлѣ ся стула камеръ-юнкера ***: – кто это такой?
Камеръ-юнкеръ оглядѣлъ молодого человѣка въ лорнетъ съ ногъ до головы, однако безъ малѣйшаго любопытства, очень равнодушно, очень свысока.
– Я вижу этого человѣка первый разъ въ жизни, – сказалъ онъ, еще разъ съ такою же важностью посмотрѣвъ на него… – Я не знаю, что это такое.
Во взорѣ камеръ-юнкера было ужасно какъ много недоступности. Казалось, онъ считалъ себя лицомъ чрезвычайно замѣчательнымъ, и глазъ наблюдательный могъ бы замѣтить, какъ изрѣдка, правда, украдкою, этотъ камеръ-юнкеръ поглядывалъ съ самодовольствіемъ на пуговицы своего вицъ-мундира. Видно было, что онъ только дней за десять передъ этимъ былъ пожалованъ въ камеръ-юнкеры.
Молодой человѣкъ, привлекшій на себя вниманіе княжны и десятидневнаго камеръ-юнкера, былъ тотъ самый, который съ такимъ безумнымъ, юношескимъ восторгомъ созерцалъ княжну на Елагиномъ и котораго потомъ судьба нечаянно завлекла къ подъѣзду дома князя В* на Англійской набережной.
Этотъ молодой человѣкъ впервые попалъ въ гостиную высшаго круга, о которой онъ только мечталъ до сихъ поръ. И какъ далека была его мечта отъ существенности! Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ минуты, когда его представятъ въ домъ С*! И вотъ эта минута настала, имя его произнесено – и его встрѣтило безпривѣтливое, едва замѣтное наклоненіе головы. Онъ съ застѣнчивостью отошелъ въ сторону и задумался: «что же? можетъ быть всѣхъ такъ принимаютъ въ этомъ кругу!» Онъ робко вошелъ въ гостиную; сердце его билось; онъ осмотрѣлся кругомъ: ни одного знакомаго лица. Ему что-то было неловко, онъ чувствовалъ самъ себя страннымъ – и отъ этого сдѣлался еще робче. Гостиная была полна блистательными дамами и роскошными цвѣтами, огромными зеркалами и бронзою, и эти дамы, и эти цвѣты, и эта бронза такъ плѣнительно отражались въ зеркалахъ! Около дамъ красиво блистали эполеты, красиво мелькали бѣлые султаны съ длинными, опущенными къ паркету перьями. О, ужъ мнѣ эти бѣлые султаны!..
Вдругъ возлѣ молодого человѣка очутилось знакомое ему лицо. Онъ такъ обрадовался. Это былъ юноша лѣтъ 23, ни пропускавшій ни одного вечера, ни одного бала, ни одного спектакля, «цвѣтущій юноша», который проводилъ половину дня въ каретѣ, половнну въ гостиныхъ, который слылъ за большого умника, говорилъ о чемъ вамъ угодно, и всегда съ тономъ увѣренности: о Моцартѣ и Донъ-Карлосѣ, о ІІІатобріанѣ и Карлѣ X, о Пушкинѣ и Махмудѣ,– который не шутя причислялъ себя къ Карлистамъ, несмтря на то, что былъ безъ всякой примѣси русскій, – который рѣшалъ политическія дѣла Европы съ такою легкостью и дальновидностью, что самъ Меттернихъ позавидовалъ бы ему, – который… и проч. и проч., дѣло не въ томъ: и сказалъ, что молодой человѣкъ очень обрадовался, увидѣвъ его, и думалъинайти въ немъ для себя точку опоры; а ему, бѣдному, нужна была опора, ему, одинокому, робкому, смиренно прислонившемуся къ шелковымъ обоямъ…
И онъ съ простодушною улыбкою, съ радостью, которую не умѣлъ скрытъ, схватилъ руку этого юноши, сжатую желтой лайковой перчаткой… Тотъ немного поворотилъ голову и очень серьезно, очень холодно прошепталъ: «А, это вы, мсьё Кремнинъ!» и очень осторожно высвободилъ свою руку, сжатую слишкомъ неаристократически; потомъ мелькнулъ, исчезъ, снова появился въ кругу дамъ, граціозно раскланялся, небрежно заговорилъ съ ними и въ это время невнимательно окидывалъ взоромъ гостиную.
Молодой человѣкъ опять остался одинъ. Онъ почувствовалъ тягость на сердцѣ…
Но вотъ въ дверяхъ гостиной показался пожилой человѣкъ съ важнымъ видомъ и со звѣздой на черномъ фракѣ; за нимъ дѣвушка вся въ бѣломъ – и возлѣ нея кавалергардъ.
– Какъ хороша княжна В*! -сказалъ кто-то у самаго уха Креницина.
У него замеръ духъ… Передъ нимъ мелькнула княжна. Да, она; Боже мой! въ самомъ дѣлѣ какъ хороша!
Онъ первый разъ увидѣлъ ея станъ, ея очаровательную походку, величавость, окружавшую ее. Онъ внезапно почувствовалъ, какую преграду поставило общество между имъ и ею – и ему стало горько, горько… Она такъ недоступна, и ему, съ его боязливостью, съ его несвѣтскостью, ему, который впервые попалъ въ такую блестящую гостиную, стать рядомъ, осмѣлиться заговорить съ княжной? И о чемъ ему заговорить съ ней? Вѣдь между ними нѣтъ ничего общаго: онъ не знаетъ стихій этого круга, онъ случайно занесенъ въ этотъ кругъ… Онъ думалъ, думалъ – и все смотрѣлъ на княжну. Въ эту-то минуту княжна, нечаянно обернувшись, взглянула на него.
И онъ видѣлъ, какъ она спросила что-то у стоявшаго возлѣ нея камеръ-юнкера, видѣлъ, съ какимъ пренебреженіемъ этотъ господинъ измѣрялъ его… Онъ все видѣлъ…
Тяжело было на серддѣ молодого человѣка, когда онъ возвратился домой съ этого музыкальнаго вечера. Ему мерещился то гордый, презрительный взоръ, брошенный на него десятидневнымъ камеръ-юнкеромъ, то равнодушный, невнимательный пріемъ хозяйки дома… Передъ нимъ безпрестанно являлась она. О, для чего поѣхалъ онъ на этотъ музыкальный вечеръ! Какъ мучительно страдало его самолюбіе, какъ ныло его сердце! И глаза молодого человѣка помутились слезою. Мучительная, жестокая боль выжала эту слезу, и слеза медленно скатилась по его щекѣ. Горячая слеза: это была слеза мужчины! И, право, одна эта слеза стоила моря дѣтскихъ и женскихъ слезъ.
«Но къ чему поведетъ эта любовь, любовь безъ взаимности, безъ участія? не смѣшна ли такая любовь? И дойдетъ ли до нея когда-нибудь страдальческій голосъ этой любви? И если дойдетъ, кто знаетъ: можетъ быть она, блистательная княжна, сдѣлаетъ гордую гримаску, разсмѣется на эту жалкую любовь, можетъ быть она будетъ разсказывать объ ней жениху своему – и тотъ встрѣтитъ меня или злой насмѣшкой, или равнодушнымъ презрѣніемъ?»
Въ эту минуту онъ не хотѣлъ болѣе возвращаться въ общество, которое только наканунѣ увидѣлъ впервые. Не быть въ этомъ обществѣ, бѣжать прочь отъ него? Да гдѣ же онъ увидитъ ее? Гдѣ будетъ любоваться ею? И онъ готовъ былъ снова хоть сейчасъ, съ сердцемъ, трепещущимъ отъ ожиданія, бѣжать въ аристократическую гостиную только для того, чтобы увидѣть ее!
Можетъ статься, порой ему приходило на мысль, что со временемъ онъ ознакомится, сдѣлается короткимъ въ этихъ гостиныхъ, что и онъ будетъ такъ же ловокъ и смѣлъ, какъ тысячи другихъ, что и его, какъ и тысячи другихъ, будутъ встрѣчать со внимательнымъ привѣтомъ. Очень можетъ статься, что иногда онъ воображалъ себя въ огромной княжеской залѣ не статистомъ, а человѣкомъ съ ролью, человѣкомъ съ рѣчами… Сегодня спектакль на Каменноостровскомъ театрѣ? Она вѣрно будетъ тамъ. Какъ не ѣхать!
9-й часъ. Въ 1-мъ ярусѣ отпирается ложа за ложей: онх вздрагиваетъ при каждомъ стукѣ отпираемой двери. Мало-по-малу ложи наполняются – и вотъ оцвѣтился весь ярусъ.
Съ робостью молодой человѣкъ оглядываетъ ложи въ лорнетъ.
Она! – и его лорнетъ остановился на ней… Она оборотила головку къ молодому графу.
«Есть же на свѣтѣ избранники, любимыя дѣти, баловни судьбы, передъ которыми вѣчно цвѣтетъ жизнь, вѣчно красуется, которые тонутъ въ удовольствіяхъ, которые задыхаются отъ полноты счастья!..» Такъ думалъ бѣдный молодой человѣкъ, смотря на жениха княжны.
Онъ думалъ, а между тѣмъ занавѣсъ опустился. Все зашумѣло вокругъ него. Эти беззаботные, легкіе и ловкіе свѣтскіе денди перелетали изъ ложи въ ложу, а онъ все смотрѣлъ на нее– и все думалъ о счастьи его…
При разъѣздѣ онъ остановился возлѣ нея. Она стояла завернувшись въ розовый салопъ; на головѣ ея былъ небрежно накинутъ бѣлый эшарпъ. Съ ней разговаривалъ какой-то толстый посланникъ со звѣздою. Молодой человѣкъ немного подвинулся впередъ: она увидала его, и, казалось, будто узнала.
«Карета князя В*!»
И она исчезла.
– Кто этотъ молодой человѣкъ, бѣлокурый, который стоялъ сейчасъ возлѣ меня? Я его видѣла на-дняхъ на вечерѣ у С*,– спросила она у графа, который сидѣлъ въ каретѣ противъ нея.
– Который это?
– Такой блѣдный, съ такими странными глазами.
– Для чего это тебѣ хочется знать? – спросилъ ее отецъ.
– Онъ всегда на меня производитъ какое-то странное, непріятное впечатлѣніе…
– Какой вздоръ, моя милая! quelle idée! – И князь улыбнулся.
Часто послѣ этого княжна встрѣчала молодого человѣка, производившаго на нее странное впечатлѣніе. Можетъ быть она поняла причину, почему она его такъ часто встрѣчаетъ, и почему взоръ его слѣдитъ ее повсюду, но все-таки онъ былъ для нея непонягнымъ лицомъ. Какимъ ничтожнымъ казался онъ въ этихъ гостиныхъ! Отчего, вѣчно прислонившись къ стѣнѣ, вѣчно одинокій, вѣчно задумчивый, вѣчно связанный въ движеньяхъ, какъ будто онъ былъ не въ своемъ платьѣ?.. Могла ли княжна понять причину этого, она, рожденная княжной, она, еще въ пеленкахъ видѣвшая и блескъ, и бархатъ, и золото? Могла ли она вообразить, что можно оробѣть, потеряться въ этихъ огромныхъ залахъ съ позолоченными карнизами, которыя освѣщены такъ ослѣпительно-ярко?
Между тѣмъ время брака княжны Ольги близилось. Ждали только пріѣзда княгини Л*, ея близкой родственницы, изъ чужихъ краевъ: она назначена была посаженой матерью Ольги.
Былъ ноябрь въ исходѣ.
На одномъ вечерѣ, въ промежуткѣ контръ-дансовъ, княжна спдѣла у окна возлѣ мраморной статуи, которая была сзади уставлена зеленью; возлѣ нея пріятельница ея фройлина Р*. Онѣ очень серьезно о чемъ-то разговаривали. Въ рукѣ Ольги былъ вѣеръ, и она, разговаривая, играла этпмъ вѣеромъ.
– Княжна! – послышался возлѣ нея дрожащій, несмѣлый голосъ…
И вѣеръ княжны остановился въ рукѣ.
Она взлянула. Передъ ней стоялъ молодой человѣкъ… Бѣдный! онъ весь измѣнился въ лицѣ; онъ лепеталъ что-то такое:
– Княжна… ангажировать… слѣдующій…
Она поняла, что онъ хочетъ ангажировать ее на слѣдующій контръ-дансъ. Онъ показался ей въ эту минуту достойнымъ участъя.
– Хорошо-съ, – отвѣчала она ему привѣтливо.
Онъ поклонился и отошелъ… Какъ онъ чувствовалъ себя неловкимъ, смѣшнымъ, рѣшившись на такой подвигъ – и самъ дивился своей смѣлости. Въ самомъ дѣлѣ онъ былъ немножко страненъ своой неразвязностью въ этой залѣ.
Когда онъ отошелъ, фрейлина быстро схватила Олъгу за руку, засмѣялась отъ души и проговорила протяжнымъ, насмѣшливымъ голосомъ:
– Какой плачевный этотъ молодой человѣкъ! Откуда онъ? Несчастный, кажется, онъ влюбленъ въ тебя, Ольга.
– Полно, полно, Нина; онъ можетъ замѣтить твой смѣхъ… Ради Бога, перестань.
Музыка загремѣла. Пары разставлялись по залѣ. Кремнинъ подошелъ къ княжнѣ съ потупленными глазами…
– Кто вашъ vis-à-vis? – спросила она его.
– Н**,– чуть слышно отвѣчалъ онъ и едва едва коснулся руки княжны.
Нѣсколько минутъ сбирался онъ съ духомъ, чтобы заговорить съ нею; но мысли не шли къ нему въ голову, слова не сходили съ устъ. Какъ и съ чего начать? О, какъ билось его сердце… Странный человѣкъ! какъ онъ хотѣлъ въ эту минуту быть далѣе отъ своей княжны, далѣе отъ этой залы… Дыханье его занималось, ему надобно было вздохнуть свободнѣе.
– Нравится ли вамъ, нравится ли… – наконецъ началъ онъ, – вамъ, княжна, музыка Вебера?.. – Какъ вы находите музыку Вебера?.. – Онъ заикаясь произнесъ это и закраснѣлся.
– Музыка Вебера? – Княжна украдкой взглянула на молодого человѣка. Княжна внутренно улыбалась, но она не позволила шалуньѣ-улыбкѣ вырваться наружу и оцвѣтить ея прелестныя уста, нѣтъ!
– Музыка Вебера! – И княжна, будто не замѣтя его замѣшательства, кстати на его вопросъ, изящнымъ, непринужденнымъ легкимъ языкомъ набросала ему нѣсколько своихъ замѣтокъ о музыкѣ.
Какъ онъ ловилъ ея каждое слово! Когда княжна смолкла, будто ожидая отъ него продолженія такъ отрывисто начатаго имъ разговора, онъ не умѣлъ воспользоватъся минутой, чтобы развернуть свой вопросъ и придать ему какой-нибудь смыслъ, какую-нибудь форму. Онъ молчалъ.
Потомъ, минуты черезъ двѣ, онъ также несвязно и также безцѣльно проговорилъ:
– Говорятъ, на французскомъ театрѣ будетъ на-дняхъ новая дебютантка.
– Да, говорятъ…
Въ эту минуту музыка смолкла. Онъ поклонился княжнѣ. Княжна немного наклонила впередъ свою головку на поклонъ его.
Онъ отошелъ въ сторону.
«Боже мой!» думалъ онъ: «для чего я ангажировалъ ее? Я не умѣю сказать ни одного слова. Она вѣрно сочла меня за дурака… О, это нестерпимо, это мучительно! Для чего я ангажировалъ ее?»
Молодой человѣкъ давно уже былъ у себя въ комнатѣ, давно лежалъ на своей поегели, а этотъ вопросъ не сходилъ съ языка его.
Тутъ ему пришелъ въ голову такой прекрасный, такой занимательный предметъ для разговора съ княжною, разговоръ, который обнаружилъ бы и его душу, и его умъ… Онъ разрывался… Какъ счастливы эти господа, сыздѣтства привыкшіе говорить съ княжнами! Кажется, шагъ былъ сдѣланъ: разъ вступивъ въ сіятельную гостиную, онъ могъ бы мало-по-малу привыкнуть къ ней… И вы думаете, что это такъ легко? О, вы бы спросили объ этомъ у бѣднаго молодого человѣка!