000
ОтложитьЧитал
Из-за поворота показалась лестница.
– Почему я – маг Воды? – сказала Сая, взбираясь вверх по крутым ступеням.
– А почему бы нет? – спросил Арамил уклончиво. – Ты не любишь воду?
– Как можно любить или не любить воду? Это же просто вода… Но я даже плавать не умею, – хмуро сказала девочка. – Только вы мне не ответили! Раны – это метки, а моя мама – из народа вандов, – Сайарадил остановилась на площадке между этажами. – Получается, ванд с метками – это маг Воды?
«Похожа на мать, но характером в папашу», – подумал Арамил и ответил:
– Получается, так.
– Но ведь магом Воды может быть кто угодно, а не только ванды! – воскликнула Сая.
– Сайарадил, – с улыбкой сказал Арамил, – у тебя будет возможность задать вопросы на занятиях!
Они продолжили путь.
– Вы будете моим учителем? – вновь начала допытываться девочка.
– У тебя будет много учителей, – ответил Арамил, – но если ты проявишь усердие и станешь адептом, то твоим обучением займется один из наставников… Возможно, это буду я.
– Вряд ли получится выучить то, что не хочешь, – с тоской сказала Сая.
– С геометрией у тебя выходило неплохо…
Сайарадил осеклась и метнула на наставника недовольный взгляд.
– Если я буду учиться усердно, вы не сможете больше читать мои мысли!
«Нет, она вовсе не робкая, – заключил про себя Арамил, – всего лишь сдержанная», а вслух произнес:
– С нетерпением жду твоих успехов!
В полной тишине они поднялись к переходной галерее.
– Человек из моих снов… Так он – один из жрецов? – подала голос Сая.
– Нет… Не совсем. Мы поговорим о нем позже. Сейчас тебе лучше привести себя в порядок, поесть и поспать, – уклончиво ответил наставник, кивком подзывая дежурившего у перехода послушника.
Широкая галерея вела в Храмовую башню, где в полумраке прохладных каменных сводов жили и учились те, кто отличался от людей за стенами. Наставник передал Саю послушнику, и та пошла вслед за его сутулой спиной, еле различимой в гнетущем полумраке. Послушник остановился около одной из комнат и толкнул скрипучую дверь. Выставив перед собой руки, Сайарадил на ощупь двинулась вперед; за спиной послышались шаркающие шаги – послушник ушел, унося факел. Девочка осталась в полном мраке.
Постепенно глаза привыкли, и оказалось, что темнота Храмовой башни вовсе не так черна, как думалось сначала. Сайарадил стояла посреди узкой комнаты; в дальнем углу слева располагалась низкая кровать, на которой стопкой было сложено какое-то серое полотно… Ее новая одежда. Грубая на ощупь, ткань приятно пахла мятой. На скамейке справа от двери обнаружился кувшин с водой, глубокая чашка и кусок травяного мыла. Недолго думая, Сая принялась промывать содранные руки. Раны заныли, но девочка, стиснув зубы, намыливала пушистую пену, смывала, намыливала еще раз, пока не перестала чувствовать мерзкий запах крови. Затем она стащила свое потрепанное белое платье и облачилась в серый балахон ученика Храмовой школы. В темноте звякнуло кольцо Валлардов на цепочке. Разрешать ли жрецы оставить его?.. Сая решительно спрятала реликвию за пазуху. Она остается наследницей Валлардов даже в этих стенах!
В дверь постучали. Сая выглянула наружу и разглядела в сумраке удаляющуюся фигуру. На полу стоял поднос с кувшинчиком молока и парой лепешек – сырных, поняла Сая по запаху. Забрав поднос, она залезла на кровать и принялась за еду. Молоко оказалось холодным и сладким, лепешки – теплыми и солеными. Сайарадил засунула в рот последний кусочек, когда поняла, что плачет. Уткнувшись лицом в колени, она прорыдала сквозь слезы:
– Мама, я так хочу к тебе, мамочка…
Глава 4
– Мама, мамочка!
В воздухе витал гнилостно-сладкий запах. Длинное помещение дровяного склада под низким потолком было заставлено двумя рядами наспех сколоченных коек. Возле каждой – лавка или табурет для тех, кто оставался здесь на ночь. Несколько недель назад склад был полон звуков: стоны, хриплое дыхание, бессвязное бормотание измученных жаром людей – сегодня же на голых койках не осталось даже скомканных одеял. За последние три дня переделанный под лазарет склад опустел. В дальнем от выхода углу лучина все еще разгоняла подступающую темноту – но надежда уже погасла и здесь. Чуда не произошло: этой ночью смерть опять победила, унося в царство мертвых молодую женщину, любимую жену и мать. Возле ее кровати замерли двое – муж и сын, оглушенные общим горем.
Наконец мальчишка не выдержал; ноги его подкосились, и он тяжело упал на колени, уткнувшись лицом в пропитанное уксусом одеяло.
– Мама! – стон потонул в сырой ткани.
Зараза появилась внезапно и спустя месяц охватила все северные провинции Эндросской республики. В отчетах, приходивших в Сенат, говорилось, что болезнь пришла из лесов к северу от реки Тиуры, по которой проходила граница земель Эндроса. Сенаторы не спешили ответить на призывы о помощи, посылая на север краткие отписки. Не отсутствие средств в городской казне, не даже страх перед болезнью – причиной был суеверный ужас, который нагоняли на жителей Эндроса северные леса.
Дикие земли.
Это название так прижилось, что его даже стали наносить на официальные карты. Там, к северу за руслом Тиуры, ни у сенаторов Эндроса, ни у чиновников Райгона, ни у кого другого в подлунном мире не было власти. Здесь правила иная сила, названия которой никто не хотел давать. Даже жрецы предпочитали молчать, всячески уходя от разговоров о Диких землях. Где же еще, как ни здесь, должна была появиться неведомая зараза? За считаные месяцы население северных провинций сократилось на четверть. Поселения по берегам Тиуры опустели. Большинство свято верил: проклятье пришло из чащи, потому что местные прогневали лесное божество. Другие – разумеется, шепотом! – винили Эндрос и его жрецов; впрочем, они виноватили столицу даже в засухе и ливнях. Третьи же уверяли, что причиной всему являются назары – народ из империи Райгон, расположенной в горах на востоке.
«Уже сколько лет прошло, а они все сыплются на наши головы! – стонали северяне. – С тех пор как убили Хайшэна, народу в империи жизни не стало! Новый властитель лютует, вырезает преданных старой династии людей, вот они и бегут… Можно подумать, в республике им удастся спрятаться! По роже-то сразу видно, что это назар, и если грамот дорожных нет, стражники их быстро сажают в темницу. А там только два пути: если кто-то важный – то на выдачу в Райгон, ну а шелупонь всякую – на каторгу… Кто поумнее, те прячутся в лесу».
Так и было. Пятнадцать лет назад в горной империи Райгон произошел переворот – один из военачальников сверг Хайшэна, последнего императора династии Назарда, и сам сел на трон. Началась затяжная гражданская война, которую сторонники старой династии проиграли. Настала пора лютых чисток, когда непокорных чиновников вырезали вместе с семьями. Все это разорило казну империи и обескровило императорский двор. Начались неурожаи из-за нехватки рабочей силы, голод, болезни… Назары целыми семьями пускались в бега из родных гор на равнины, в Эндросскую республику; самые отчаянные сбивались в шайки, устраивая набеги на маленькие деревушки по границе. Северяне, и без того не жаловавшие соседей-назаров, после вовсе набегов возненавидели их, обвиняя во всех своих бедах, включая проклятую заразу. Даже когда целители из Эндроса выступили с заявлением, что виной всему крысы, мнение народа не поменялось. Как бы там ни было, по городам стали рассыпать крысиную отраву, на изготовлении которой маги наверняка озолотились. Городским властям было велено сжигать трупы дохлых крыс и умерших людей, а народу – мыться чаще, для чего раздавалось бесплатное мыло. Почему-то первое указание выполнялось с большим рвением, чем последнее. Северные города и поселения заволокло домом; к несчастью, от тесного контакта с трупами и отсутствия гигиены заболевших стало еще больше. Мор шествовал по северным землям, не щадя ни местных, ни беглых назаров.
Зараза не миновала и неприметного поселения, спрятанного на лесной окраине у самой границы Диких земель. Жители называли себя не иначе как вольными людьми, а свой дом величали Убежищем.
Едва поползли первые слухи о болезни, старейшины Убежища под угрозой изгнания запретили покидать пределы поселения, обязали всех мыться каждый день и кипятить питьевую воду. Но эти меры оказались тщетны: зараза уже проникла внутрь и через три дня после первого заболевшего охватила все поселение. Поначалу больных помещали в дровяной склад, но вскоре там не оказалось свободных мест, и несчастные оставались дома, где за ними не было должного ухода. Рук не хватало, и те, кто был в силах, трудились день и ночь, не разгибая спин.
– Мама! – вновь простонал мальчик, отчаянно цепляясь за руку покойной.
Его отец, стоявший рядом, судорожно сжал ладони. Кулаки у него были огромные, как и рост, и разворот плеч – южанин по крови, он имел дикий вид из-за густой черной бороды, закрывающей нижнюю половину лица. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, он с тоской смотрел на свою жену. Огонек лучины дрогнул, и тень от ресниц покойной затрепетала так, что на миг показалось – она улыбнулась. Страшная болезнь не тронула ее лица: высокий лоб, изящные скулы, тонкий нос и удивительные глаза, раскосые, как у всех назаров. Черные при жизни, теперь они были закрыты… Что ж, лучше сохранить в памяти смеющийся взгляд, чем остекленевшие зрачки.
Словно услышав эти мысли, мальчик зарыдал пуще прежнего. Отец посмотрел на сына со щемящей сердце нежностью. Тот был мал ростом и худ настолько, что сквозь тонкую сорочку торчали острые лопатки. Темные жесткие волосы закрывали шею, падали на глаза – пора было стричь, но кто станет беспокоиться об этом в такое время?
Тронув сына за худенькое плечо, отец сказал:
– Пойдем на улицу.
Мальчик дернулся, сбрасывая родительскую руку.
– Тут душно, – настаивал отец, взлохмачивая сыну непослушные вихры на затылке.
Упрямо мотнув головой, мальчик освободился от заботливой руки, продолжая всхлипывать в одеяло.
– Санта́р! – укоризненно промолвил отец.
Сын метнул на него злобный взгляд. Он походил на мать хрупким телосложением, но южная кровь тоже давала о себе знать – зачернила брови, округлила глаза. Прежде отец гордился этим, но сейчас вдруг пожалел.
Сантара пришлось уводить силой. Снаружи послышались голоса – мальчик, устыдившись своих слез, тщательно вытер щеки, прежде чем выйти на улицу.
– Пойдем к Чен-Ку, – предложил отец.
– Не надо! У тебя еще много дел, – выпалил Сантар и сорвался прочь, в темноту.
Отец проводил его взглядом и вернулся в лазарет: нужно было отнести тело на окраину – туда, где жгли костры.
***
Сантар бежал, пока от боли не закололо в боку. Продолжая идти, он вытащил из-за пазухи длинный грубый шнурок, с непривычки натерший шею. На шнурке висел крупный камень неправильной формы, в лучах лунного цвета кажущийся мутно-белым. А когда его носит мама, он становится прозрачным…
Носила.
Сантар опять бросился бежать – мимо темных опустевших домов, мимо склада с провизией и сеновала… Он начал задыхаться, но продолжал нестись вперед, пока не добрался до леса на окраине Убежища. Здесь стояли две сосны, сросшиеся стволами. Сантар лег на живот и, ловко извиваясь, пролез между крепких корней в узкую щель – глубокую нору, известную всем детям Убежища. Столько счастливых воспоминаний было связано у Сантара с этим местом! Ему казалось, что здесь можно спрятаться от страшных костров, грязных одеял и мерзкого сладкого запаха, витающего над ними… Сантар свернулся калачиком и закрыл глаза, отчаянно пытаясь забыться.
Вдруг его чуткий слух уловил среди привычных звуков посторонний шум. Кто-то крался в ночи, неумело скрадывая шаг, но Сантара, приученного к охоте в диком лесу, не так просто было обмануть. Он осторожно выглянул из-за переплетенных сосновых корней, пытаясь понять, насколько опасен враг.
В тени домов вырисовывалась приземистая фигура. Сантар подобрался, но тут незнакомец, споткнувшись и ойкнув, ступил на освещенный луной участок.
– Санта-ар! Ты где? – раздался жалобный голос.
Мальчик с досадой поморщился. Надо же было испугаться, и кого? Соседской девчонки!
– Чего тебе? – недовольно зашипел он.
Маленькая девочка, ниже Сантара на целую голову и младше на три года, пролезла сквозь корни; в норе сразу стало тесно.
– Чего тебе? – повторил Сантар.
У девочки задрожали губы. Мальчик умерил тон:
– Почему ты ходишь ночью одна?
– Я видела, как ты бежал, – шмыгнула носом девочка.
«Вот отчаянная! – подумал Сантар. – Не побоялась ночью сбежать из дома». Впрочем, отваги ей и в самом деле было не занимать. Девочку звали Райхана, и, несмотря на юный возраст, она всегда доставляла уйму хлопот окружающим.
– А где Лим и Мэй? – спросила девочка.
Это были их лучшие друзья – вечно смеющийся Лим и назарка Мэй-Ли с длинными, аж до колен, волосами.
– Лим лежит дома в лихорадке вместе с отцом. Их мама отошла к духам прошлой ночью… А Мэй – сегодня утром, – не стал обманывать он.
Райхана охнула, порывисто привстала и расцарапала локоть о торчащий корень. Сантар потянул носом и уловил соленый запах крови.
– Давай перевяжу, – вздохнул он, отрывая край от своей сорочки.
Райхана подползла ближе.
– Мой дядя ушел из дома разводить новый костер… Твоя мама умерла, да?
Сантар сжал зубы так, что у него свело челюсть. Райхана между тем протянула руку для перевязки и сказала с пугающим спокойствием:
– Ты был с ней до конца… А меня к маме даже попрощаться не пустили. И к папе тоже.
«И ведь не плачет», – отметил Сантар. Райхана рыдала, лишь когда хотела привлечь к себе внимание. Сантару захотелось ее подбодрить.
– Зато у тебя есть дядя! – напомнил он.
– При чем тут дядя? – неожиданно разозлилась Райхана, вырывая руку.
И правда, при чем тут он? В конце концов, у Сантара остался отец, а вот Райхана потеряла сначала двух старших братьев, потом отца, а последней – мать.
Девочка всхлипнула, глухо, по-настоящему.
– Мы тоже заболеем, да?
Сантар погладил ее по голове.
– Не волнуйся! Чен-Ку говорит, что тем, кто еще не болел, можно уже не бояться. Но даже если мы заболеем, то выживем! Лим тоже обязательно выздоровеет… Мы никогда не умрем! – твердо сказал он.
– Ни ты, ни я, ни Лим, ни твой папа, – подхватила Райхана. – Мы будем жить вечно! Только давайте уедем отсюда?
– Куда? – грустно улыбнулся Сантар.
– В Большой город? – подумав, Райхана предложила единственный из известных ей городов.
– Нет! – выпалил Сантар. – Там живут маги, которые называются жрецами. Все беды из-за них! Это они наслали черный мор, от которого умерла моя мама и твои родители… Вот увидишь, однажды я отомщу им!
Никогда прежде Райхана не слышала такой ненависти в голосе Сантара.
– Зачем они так с нами? – прошептала она.
– Жрецы хотят, чтобы мы их боялись, – Сантар повторил слово в слово за отцом. – Магия – самое мерзкое, что есть на свете! Бывает, маг щелкает пальцами – и полгорода умирает! Просто так, ради забавы.
Райханы испуганно сжала его руку.
– Нам не стоит их бояться, – успокоил ее Сантар. – Жрецы ведь думают, что мы все умерли от черного мора!
– Значит, они забудут про нас? – обрадовалась Райхана.
– Только я про них не забуду, – угрюмо сказал мальчик.
Ночная прохлада усилилась. Райхана придвинулась к Сантару, пытаясь согреться.
– Ты же не бросишь меня одну? – спросила она серьезно.
– Не брошу, – улыбнулся Сантар и потрепал ее по всклоченным волосам.
В темноте блеснули счастливые глаза.
Они еще долго сидели рядом, растирали друг другу озябшие ладошки и мечтали, что Лим выздоровеет, и вместе они отомстят подлым магам, а затем отправятся в путешествие – куда угодно, только бы подальше от дикого леса! Райхана уснула первой, вслед за ней уснул и Сантар. Это было к лучшему: они видели счастливые сны вместо костров, возносивших души мертвых к праотцам.
Глава 5
– Она опасна, наставник.
Арамил поморщился.
– Дожил до седых волос, но боишься ребенка?
Старший жрец Урус глянул исподлобья:
– Наши братья предали стихийную магию забвению не без причины… Или вам нужно дожить до седых волос, чтобы набраться мудрости?
Бледные щеки наставника налились багрянцем. Его рука порывисто взметнулась вверх; Урус в страхе отшатнулся, но напрасно. За его спиной распахнулись настежь двери – приглашение выйти вон. Жрец нервно поклонился и вышел из покоев наставника.
Арамил расслабил скрюченные пальцы и откинулся на спинку кресла.
– Где твое хладнокровие? – раздался укоризненный голос.
На кушетке у стены сидел старик – старший жрец Нармаил, один из храмовых старожил.
– Дело не в хладнокровии, – поморщился Арамил и потянулся за кувшином вина. – Ладно бы, болтали послушники… Но жрецы? Даже некоторый из наставников бояться стихийной магии! Я опасаюсь, что какой-нибудь остолоп вроде Аргуса настроит Верховного против Сайарадил… Проклятье, мне даже некому проучить ее обучение!
– Что ж, поручи ее мне, – вздохнул старик.
Арамил с сомнением окинул взглядом его дряхлую фигуру.
– Ты уверен, что справишься с такой ученицей?
– На тебя же сил хватило, мой нерадивый ученик, – фыркнул старший жрец. – Я наблюдал за ее уроками… Сайарадил Вэй пытаются учить так же, как прочих. Это не сработает! Каждая стихия нуждается в благодатной среде… Воде, например, нужны слезы и смех, но наследница Валлардов – на удивление сдержанный ребенок.
– Хочешь заставить ее плакать и смеяться?
– Этого хочешь ты, мой расчетливый ученик.
Наставник вздохнул.
– Я возлагаю на нее большие надежды, – не стал отпираться он. – Дети с даром стихийной магии не рождались вот уже несколько сотен лет. Мне известны все риски… Но такой шанс нельзя упускать! Сайарадил станет сильнейшим магом Обозримых земель – и тот, кто будет рядом, сможет этими землями править! Ты знаешь, вокруг меня одни враги, – Арамил посмотрел на старого жреца в упор. – Только тебе я могу довериться, учитель!
– Я помогу, но не ради твоей гордости, – строго сказал Нармаил, – а потому, что верю – ты лучше других подходишь на роль первого среди равных.
Наставник благодарно кивнул.
– Все же Урус в чем-то прав, – задумчиво проговорил Нармаил.
– И ты туда же? – простонал Арамил. – Боишься, что реки выйдут из берегов?
– Я боюсь, что реки уничтожат города! Ты не хуже меня знаешь, чем закончилось последнее пробуждение стихии.
Арамил искоса глянул на учителя: тот был совершенно серьезен.
– Что ж, – вздохнул наставник, – если старые страхи станут реальностью, мы поступим так, как делали наши предшественники.
С глазах Нармаила вспыхнуло любопытство.
– Темницы? Значит, они все еще существуют? – быстро спросил он, но Арамил уже отвернулся, давая понять, что продолжать не собирается.
Старый жрец досадливо поморщился и отхлебнул из бокала. Наставник тоже сделал глоток и взял со стола какие-то бумаги, пытаясь скрыть смущение: строгий Устав не позволял ему обсуждать некоторые вещи с непосвященным жрецом, каким бы старым и уважаемым он ни был. Глаза пробежались по строчкам – это оказалась расходная книга Храма. Арамил по привычке попытался вчитаться, но буквы внезапно расплылись. Голова закружилась, словно после бессонной ночи. Наставник подозрительно покосился на бокал – он ведь едва пригубил вино… Ноздри щекотал приторный запах благовоний из курильницы, висевшей над столом. Арамил дернул звонок, и в комнату бесшумной тенью скользнул дежуривший под дверью послушник.
– Убери это, – махнул наставник на курильницу. – Что за дрянь вы сыплете туда? От этого запаха голова кругом!
– Это сандал высочайшего качества, – пролепетал послушник, бухаясь на колени.
– Убери, – повторил Арамил, потирая виски руками. – Может, моя канарейка сдохла неделю назад именно от этой вони!
Послушник проворно подцепил курильницу с крючка специальной указкой и, кланяясь, скрылся за дверью. Сладкий удушливый запах продолжал висеть в воздухе; Арамил с тоской посмотрел на закрытое окно.
Старый жрец тем временем удобнее устроился на кушетке и сказал как бы между прочим:
– Урус наверняка побежал к Аргусу.
– Пускай, – отмахнулся наставник.
– А тот помчится к Верховному…
Несколько мгновений Арамил сидел без движения, затем выругался и второпях вышел комнаты. Старый жрец довольно усмехнулся: наконец-то вялая жизнь Храма получила некое оживление.
***
Ставни поскрипывали на сквозняке: окно было открыто по настоянию целителей. На лежанке посреди просторной комнаты восседал старик с длинными редкими волосами, тронутыми желтоватой сединой; его лицо рельефно обтягивала сухая кожа, округлые карие глаза светились умом, а складки в уголках опущенных губ выдавали жесткость. Старик выглядел крепким, но видимость была обманчива: вот уже год целители настоятельно советовали ему удалиться на покой, но он не мог себе этого позволить – должность Верховного жреца Эндроса была пожизненной и покоя не предполагала.
Суетившиеся вокруг послушники помогали старику облачаться. Повседневные или праздничные, одежды Верховного были одинаковы для любого случая и представляли собой метры плотной черной ткани; послушники умело наматывали полотно вокруг худого тела старика, покрывая руки, ноги и голову. Образ довершали закрытые сандалии из черной кожи и золотая маска с прорезями для глаз – единственная драгоценность, дозволенная Верховному жрецу. Впрочем, здесь, в верхних покоях, носить ее было необязательно.
Услышав тихий стук, дежуривший у двери послушник встрепенулся и испуганно посмотрел на старших собратьев. Он был неопытный, из нового набора. Ему едва минуло пятнадцать; тощий, нескладный юнец с оттопыренными ушам и испуганными глазами, он обладал всеми шансами остаться при Храме – его левую щеку от подбородка до виска пересекало темное родимое пятно. Жрецы любили окружать себя подобными «несовершенствами».
– Открой! – тихо, но повелительно приказал старик.
Послушник повернул торчащий в замке ключ и рывком рванул дверь на себя. Из коридора потянул прохладный сквознячок.
На пороге стоял глава храмовой стражи по имени Пилий; слабый огонек свечи, которую он держал в руках, подсвечивал снизу угрюмое бровастое лицо, делая его еще неприятней. Пилий молча прошел внутрь и замер посреди комнаты. Сметливые послушники струйкой потекли к двери; последним вышел тот самый, с родимым пятном. Проводив взглядом спины собратьев, он с любопытством прильнул к двери и прислушался, но услышал лишь скрип поворачивающегося ключа. Вздохнув, послушник прикинул, что до конца его дежурства у верхних покоев не менее четырех часов, после чего сел на пол возле запертой двери и прикрыл глаза.
Между тем за дверью Пилий затушил свечу, опустился на колени и почтительно ткнул лбом в пол.
– Поднимайся, милейший, поднимайся, – добродушно сказал Верховный.
Стражник поднял голову, но с пола, однако, не встал.
– Надеюсь, с хорошими вестями? – спросил старик, вставая с пышных подушек.
По лицу стражника было видно, что вести не так хороши, как хотелось бы.
– Мы сделали все, как вы просили, – угрюмо ответил он. – Испытания были жесткими. Несколько монахов пришлось везти в Эндрос, ведь у них нет даже целителя.
– Надеюсь, все живы? – уточнил Верховный.
– Двум не повезло, – развел руками Пилий. – Они были слишком слабы.. А раз так – зачем тогда им жизнь?
– Действительно… Но хоть кто-то одолел вас? – в голосе Верховного прозвучала надежда.
Взгляд стражника был красноречивее слов.
– Как же так! – разочарованно простонал Верховный. – Ведь я давал им время!
– Нельзя за несколько месяцев научиться тому, что не освоил за всю жизнь, – кисло проговорил Пилий. – Вальд в полном упадке… Монахи только и говорят, что про Устав, но сами же слабы, как мыши. Для тех мелких магов, что заключены сейчас в темницах монастыря, такие надзиратели в самый раз, но… Если монахи не смогли одолеть моих ребят, то стихийный маг им точно не по зубам!
На краткий миг Верховный утратил контроль и уронил голову на руки; Пилий отметил это про себя. Как же он сдал в последнее время! Возраст уже не позволяет ему быть тем же магом, что прежде.
– Вальд не готов принять девчонку Валлардов, – рассуждал вслух Верховный. – Но оставлять ее при Храме тоже нельзя… Великое небо!
– Я одного не могу понять, – подал голос Пилий; этот вопрос занимал ум стражника долгое время, и он решился его задать. – Это ведь просто маленькая девчонка! Сколько таких, как она, вырастало в посредственных магов… Но вы боитесь ее, словно она – райгонский маг-убийца!
– Боюсь? – переспросил Верховный.
Пилий понял, что сказал лишнее, и ухнул головой в пол. Старик вздохнул.
– Хотел бы я, чтобы из нее выросла посредственность, – пробормотал он. – Но вряд ли выйдет! С таким-то предком…
Не веря своим ушам, Пилий приподнял голову.
– Неужели она?..
– Ни слова больше! – прикрикнул Верховный. – Я дал тебе намек лишь затем, чтобы ты понимал причины моих поступков!
Стражник послушно уткнулся лбом в пол.
– Я подумаю, что делать с Вальдом, – устало проговорил Верховный. – Пока можешь отдыхать!
Аудиенция была окончена. Пилий еще раз боднул пол лбом, после чего поднялся и, пятясь, покинул верхние покои. В открытом дверном проеме показалась заспанная физиономия послушника; Верховный щелкнул пальцами – и дверь захлопнулась, с размаху припечатав юнцу нос.
Оставшись в одиночестве, старый жрец понял, что его клонит в сон. Безжалостные годы брали свое…
«Брат! Приди к нам!»
Это был безмолвный зов, наполнивший комнату. Верховный содрогнулся. В последние дни голоса в его голове звучали все чаще… Плотно завернувшись в черный балахон, он не без омерзения надел золотую маску и проковылял к выходу на лестницу, спрятанному в глубине покоев. Этот ход позволял Верховному покинуть башню, минуя основные коридоры. Путь вниз показался бесконечным. Дежуривший у выхода послушник бухнулся на колени, увидев фигуру в черном; его лицо было мятым со сна. Еще один лоботряс… «Продержать неделю на одной воде!» – возмутился Верховный, но махнул рукой. Сейчас у него были дела поважнее.
На улице его глаза сразу же ослепило солнце. Прикрывая прорези в маске ладонью, Верховный проковылял к видневшейся за кипарисами колоннаде. Близился полдень, и возле Святилища стояла процессия младших жрецов, готовящихся к обеденным песнопениям. Завидев Верховного, они преклонили колени, вопрошая, не хочет ли он присоединиться к ним. Верховный заявил, что сегодня он желает провести положенные обряды лично. Жрецы поклонились и стройным рядом двинулись в сторону Храма; за ними по приказу Верховного последовала и стража, дежурившая у Святилища.
Убедившись, что вокруг никого нет, старик подошел к Саркофагу и, опустившись на колени, приложился лбом к его резному боку. Окружающий мир завертелся; когда кружение завершилось, Верховный жрец сделал над собой усилие, чтобы не оторвать голову от Саркофага – в этом случае связь могла прерваться, и голосам бы это вряд ли понравилось. Как ни старался Верховный разглядеть хоть что-то боковым зрением, видел он только белый туман.
– Приветствуем тебя, брат! – раздался позади голоса; они звучали, переливались, соединяясь воедино. – Мы видели, что твой слуга вернулся… Говори же!
– Великие предки, – голос Верховного дрогнул, – потребуется больше времени, чем я предполагал.
– Но времени не осталось! – возопили голоса.
– Вы правы, – стараясь скрыть раздражение, ответил Верховный жрец, – но поспешность может обернуться катастрофой! Вальд не готов принять стихийного мага. Нужно вырастить новое поколение монахов…
– На это уйдут годы! – голоса взвыли, как ветер в ненастную ночь.
– И все же иного пути нет, – Верховный упрямо гнул свое. – Стихийная магия не проявлялась много веков. Во всем мире она считалась утраченной… Мы не были готовы к ее возвращению!
Голоса за спиной зашептались. Из общего гула выделился один, резкий и звенящий голос.
– Вальд был основан нашими учениками много веков назад, – загрохотало на ухо Верховному жрецу. – Он нужен был лишь затем, чтобы скрывать за своими стенами отмеченных метками! А вовсе не всех подряд стихийных магов, как твои предшественники делали веками… И не отступников, как ты делаешь сейчас! – в голосе послышалась лютая злость. – Это твое наследие, Верховный жрец? Ты попрал все, что создавалось тысячу лет!
– Ребенок, отмеченный метками, должен исчезнуть, – прозвучал другой голос, монотонный и равнодушный. – Если Вальд не готов… Есть более простой и быстрый способ.
– Вы имеете в виду… Нет! – воскликнул Верховный. – Девчонка Валлардов – не безродный ребенок с Окраинных кварталов. Она дочь сенатора! Как я объясню высокородному отцу исчезновение его наследницы? Вы просите невозможного!
– Так придумай! – взвыл резкий голос. – Найди способ избавиться от нее, при котором ни у кого не возникнет вопросов!
– Это твой шанс оправдаться за упадок Вальда, – добавил равнодушный голос.
Верховный закрыл глаза. Великое небо! Долгие годы он служил Храму, чтобы теперь опуститься до…
– Арены, – сказал вдруг он, озаренный внезапной догадкой. – Конечно! Храмовые арены! Последнее из испытаний адептов… Трагедии на Храмовой арене не редкость! Испытание для Сайарадил можно сделать настолько сложным, что она не справится. Это идеальный выход! Смерть на арене перед взором тысяч зрителей ни у кого не оставит вопросов.
Голоса вновь слились в единый гул.
– Сколько же лет понадобиться, прежде чем Сайарадил Вэй сможет выйти на арену Первохрама?
От этих слов Верховный поник.
– Около десяти лет… Впрочем, – воспрял он духом, – мне не составит труда ускорить ее обучение. Можно заявить, что дар наследницы Валлардов не нуждается в годах тренировок!
– Но если это правда? – раздался вдруг молчавший до сих пор голос, тихий и вкрадчивый. – Что, если сила ребенка велика, и она с легкостью пройдет ваше испытание?
– Вряд ли такое возможно, – осторожно заметил Верховный. – Я не вижу у девочки особого таланта.
– Ты много чего не видишь, – усмехнулся вкрадчивый голос. – Не забывай, чья кровь течет в ее венах!
– Как тут забудешь, – пробормотал Верховный.
Голоса между тем зашептались; Верховному удалось различить обрывки фраз.
– Мы не можем ждать годами! – заявил резкий голос.
– Что такое десяток лет перед вечностью? – возразил вкрадчивый.
– Ваши споры напрасны, – проговорил равнодушный голос. – Наш брат займется подготовкой Вальда, девочка тем временем будет обучаться при Храме. Если она все же пройдет испытание на аренах, то отправиться в Вальд. Трех лет должно хватить, чтобы монахи обрели утраченные навыки…
– Пять, – быстро вставил Верховный. – Я прошу пять лет!
– Слишком долго! – загудели голоса, вновь сливаясь воедино. – Ты печешься лишь о своей участи… Но на кону множество судеб!
– Не только я пекусь о себе, – Верховный жрец позволил себе усмешку. – Разве смерть Сайарадил Вэй не означает свободу для вас? Вы беспокоитесь о своей доли ничуть не меньше, чем я – о своей! У меня нет никакого желания отвечать за смерть наследницы Валлардов перед Сенатом… Вам пришлось ждать освобождения веками – так почему бы не потерпеть еще пять лет?