000
ОтложитьЧитал
Был у Полины сын, но его жена и дочь наотрез отказались ходить за бабушкой-свекровью, поэтому забрала её к себе Галина. Сын что-то платил тёте за уход, но как ни крути, а получилось: нечеловеческие условия жизни были у матери, а нелюдьми стали дети.
Баба Яга Тютнева
Раз уж заговорили о проблеме отцов и детей, надо рассказать о Тютневых. Даша и Александр Тютневы жили в «девятой» квартире с двумя дочерями. Даша была из рано старящихся женщин. Со спины смотрелась неплохо – миниатюрная, стройная, но лучше бы не поворачивалась в анфас. За глаза так и звали – Баба Яга. Пусть горба не было, зато нос крючком, взгляд недобрый. На язык Даша – горький перец: ничего не стоило, будучи не в настроении, любому и каждому бросить обидное слово. Прямолинейная, грубая, причём до откровенного хамства в отдельных случаях.
Работа способствовала развитию бабаягинского характера – ездила Даша кондуктором на рейсовом автобусе, который связывал Городок сначала с Ленинградом, потом с Петербургом. Маршрут пролегал вдоль Невы, со всеми остановками автобус достигал станции метро за полтора часа. Было время вступить Даше в полемику с пассажирами, а то и пособачиться. Спуску Даша никому не давала. Поэтому постоянные пассажиры знали – лучше с ней не связываться. Тот случай, когда ты слово, а в ответ столько, что уши вянут.
Да ладно бы только пассажирам грубила. Характер и дома смиренней не становился. Не ладила Даша с дочерями, хотя девчонками росли не проблемными ни в учёбе, ни в поведении. При первой возможности из родного дома сбежали. Нина, о которой говорилось выше, окончила Первый мединститут, стала терапевтом, вышла замуж за хирурга и уехала в Екатеринбург. Приезжала с Уральских гор в Городок всего единожды – на похороны отца, мать не хоронила. То ли не захотела, то ли что – не приезжала.
Вторая дочь Тютневых, Алла, окончила технический вуз – институт точной механики и оптики, стала инженером, толковым специалистом и организатором производства – доросла до директора завода, хоть и средних масштабов, но оборонного. Должность, соответствующий характер определили женскую судьбу, была одинокой. Где ж под такую самостоятельную женщину сильного мужика отыскать было? Но сына вырастила, дачу построила, машину лет тридцать водит. Иногда по выходным приезжает в родительскую квартиру. Не хочет продавать. «Как погонят с завода, – говорит любопытным соседям, – брошу Питер и буду жить здесь». Пока не гонят, Алла и на пенсии продолжает командовать заводом. Не могут, получается, лучше руководителя найти.
Характерная деталь – на обеих руках у Аллы укорочены все пальцы. Где фаланги не хватает, где – двух. В первый год после школы не поступила в институт, жить с родителями не захотела, пошла на завод в ученики-станочницы. Там и получила травму. Однако это не отвратило девчонку от механосборочного производства. Пожалуй, наоборот – добавило упрямства.
Возглавила завод в период горбачёвской перестройки и в сложные девяностые не дала развалиться предприятию. Что было не так-то просто, когда у многих руководителей в Кремле и на местах вспыхнул лозунг в вороватой голове: это всё народное, это всё моё! Не зевай, ребята, пока демократы!
Отец у девчонок, Александр Тютнев, был характера золотого и внешности располагающей. Что в молодости, что в преклонные годы. Не стал мерзким характер от недугов, сварливой, вечно всем недовольной жены, от того, что дочери сторонились родного дома. Александр даже в преклонные годы оставался такого же доброго нрава. Как напиток виски, который с годами не умаляет своих достоинств, а только лучше делается.
Кстати, о виски, Александр не пил вообще. Одним словом – золотой мужик. Даша пила. И сильно. И эти совершенно разные люди без малого пятьдесят лет были вместе. Загадки нашей жизни.
Даша вдобавок ко всему курила, предпочитала папиросы, которые уважали блокадницы, – «Беломор». Что и сгубило. Не в смысле рака лёгких, сгорела в собственной кровати. Крепко выпивши завалилась в постель, захотелось покурить и уснула с папиросой. К счастью, пожар вовремя заметили бдительные соседи. Квартиру отстояли, Дашу спасти не удалось. Александр лет десять жил один. Не захотел больше видеть слабый пол в качестве супруги в своей квартире. Как говорится, сыт по горло.
Лида Яркова из «третьей» квартиры всё пыталась его привлечь к церкви, но он только отшучивался. Алла звала отца к себе в Питер, дескать, что ты тут как сыч один, квартира у неё позволяла, сын уже отделился. Александр не захотел, предпочитал ни от кого не зависеть. Иногда к нему заходил Славик-трубач с чекушкой. Взыграет у мужика аппетит, да дома разве выпьешь с комфортом? Пусть жена и не выльет в раковину, а всё одно в мужской компании слаще. Александр ставил на стол перед гостем нехитрую закуску, рюмку. Мужчины говорили за жизнь, Славик выпивал, Александр баловался чайком.
Славик, Груша и сентиментальная Отрада
Повествование наше подошло к Славику-трубачу. Жил он с матушкой на первом этаже в «первой» квартире, что выходила окнами во двор. Вся парадная звала его Славиком. При обширных габаритах нашего героя имя звучало насмешкой, но никто не смеялся, а он не обижался. Не следует думать, что Славик брал свой духовой инструмент в руки от похорон до похорон. Как настоящий музыкант он репетировал ежедневно. Стоит ли говорить, что об этом качестве знал весь дом. Славик работал на кирпичном заводе, вернувшись после смены, мыл руки и до ужина (на полный желудок какая игра) начинал музицировать. Часов в пять-шесть вечера раздавались первые, самые сильные звуки тубы, а затем Славик старательно выдувал разные басовые партии примерно час. В те дни, когда в Городке были похороны, он не репетировал, брал на заводе отгул и с тубой на плече в час дня выходил из дома, чтобы в два вместе со своим оркестром начать церемонию с Траурного марша Шопена.
Однажды пригласил оркестр на похороны своей матушки и стал жить один.
Туба звучала реже и реже в репетиционные часы, потом и вовсе затихла. Получилось так, что традиция прощания с усопшим под звуки траурной музыки у подъездов и на кладбище в XXI веке отошла. Духовой оркестр, используемый на скорбных мероприятиях, жители Городка записали в разряд анахронизмов. Кстати, не только Городка. Это распространилось повсеместно. Да ладно бы оркестры отменили. Похороны превратилось в поток. В ритуальном зале при морге близкие и родственники усопшего постоят отведённое регламентом время и скоренько на кладбище. Потом кафе, стол с кутьёй, блинами, водкой, и готово. Деловито смерть отодвинули на задворки. Быстрей-быстрей отвести мероприятие и дальше торопиться. Неудивительно, если вдруг спросит сосед по площадке:
– А где Виктор Петрович, давно не вижу?
В ответ родственник Виктора Петровича:
– И не увидишь, полгода как умер.
– Вот те раз, а я и не знал.
Откуда узнаешь, если он последнюю перед кладбищем ночь дома не ночевал, у подъезда не полежал в гробу. Не было возможности подойти, коснуться рукой края домовины, попрощаться с усопшим, с которым сколько разговоров переговорено за пятьдесят лет соседской жизни. Пусть задушевными друзьями не были, но дети вместе росли, а вы старились параллельно. Обеднел двор ещё на одну душу, а ты и не узнал вовремя, не сказал последнее «прости-прощай», оно ведь не только усопшему надо, тебе тоже.
После смерти матушки Славик через какое-то время исчез. Говорили, уехал в Псковскую область, там от матери остался дом в деревне. Вернулся через полгода и не один. С женой и лошадью. Дело было в двадцатых числах декабря. Вдруг во двор с дальнего его края въехали сани-розвальни, в их оглобли была впряжена гнедая кобыла.
Рядом с ней с вожжами в руках шествовал Славик в сопровождении мощной ширококостной, широкоскулой женщины. И все трое – лошадь, женщина и Славик – были большие и прекрасные. Они шагали через двор в чинном спокойствии, отрешённые от городской суеты, будто шли по лесной дороге. Лошадь остановилась возле парадной и тут же была окружена ребятнёй. Посыпались вопросы: «как её звать?», «а можно погладить?». Лошадь звали Отрада, а женщину – Груша.
Вдруг какой-то пострел выкрикнул:
– Покататься можно?
Груша благосклонно кивнула:
– Залезайте.
Сани мгновенно заполнились детворой и заскользили со двора на окраину Городка. Ласково погоняемая Грушей Отрада легко везла сани мимо дачных участков, огородов. Недавно выпавший свежий снег празднично блестел на солнце, морозец рисовал румянец на мордашках счастливой детворы. Щенячьим восторгом оглашали малыши округу. Это вам не на пони в парке кататься, настоящая рабочая лошадь. Отрада везла сани неспешной рысью, ей тоже пришлась по нраву праздничная прогулка. Ничего подобного в её лошадиной жизни не случалось. На пути следования городской пейзаж, а в качестве поклажи визжащая от счастья детвора. Отрада совершила большой круг до Невы и вернулась во двор, где был поставлен восклицательный знак путешествию, Груша вынесла хлеб и морковку, отдала детям со словами:
– Поблагодарите лошадь.
Отрада косила глазом на морковку и хлеб, мягко брала большими губами угощение из рук малышей, с одобрением покачивала головой.
Всю зиму Груша устраивала подобные праздники. В будни редко, а по выходным – в субботу и воскресенье – обязательно. Детишки заранее выходили на улицу с карманами, полными морковки, хлеба, печенья.
Под конюшню Славик отвёл сарай, кои имелись практически у каждого жителя Городка. Все держали огороды, сажали картошку, сараи были жизненной необходимостью. Не всегда Отрада ночевала в сарае. В стену дома под своим окном Славик вбил здоровенный крюк. Бывало, перед выходными привязывал на ночь лошадь к нему.
Даша Тютнева из «девятой», стоя с неизменной беломориной на своём балконе, могла, если была в хорошем, не бабаягинском настроении, крикнуть:
– Славик, твоя животина дом не утянет? Хорошо, если в Питер свезёт, а вдруг – в болото. Просыпаемся, и здрасьте вам – лягушки вокруг квакают!
Славик улыбался:
– Дурных нет, она знает, что сено её туто-ка, на стороне кто чего даст.
Дом стоял практически на окраине Городка, на удобном для прогулок на санях или телеге месте. За домом начиналась грунтовая дорога, которая шла вдоль огородов, огибала их по широкой дуге, затем выходила к Неве. Зимой Груша могла по льду через Неву повезти детишек в ближайшую деревню, показать сельские пейзажи.
Весной Груша вспахала большой огород, Славику не доверила ответственное дело (хотя пахать он умел, как показало время) и посадила картошку, большой клин соток на двадцать пять засадила. Когда картошка зелено закудрявилась, полола не тяпкой, а конной бороной прошла по участку, и окучивала не вручную, использовала деревянную соху, которую тащила Отрада. Ряды получились, как по ниточке ровные и ладные.
Женщины нашей парадной были кто больше, кто меньше, но всё же нервные, вспыльчивые, издёрганные жизнью, от Груши исходило спокойствие, основательность, будто на Псковщине в своей деревне узнала какую-то истину, неведомую городским. Передала её Славику, он стал степеннее, нельзя было не залюбоваться картиной, когда во дворе стояли рядом Отрада, Славик и Груша.
Заготавливая сено, они косили траву на лугах, обкашивая каждый участок. Кстати, были у них конкуренты на покосах. К примеру, Галя Сокол держала козу, а также свинью и курей. Свиньи в хозяйстве были не редкостью для жителей Городка в советское время, отдельные героические личности даже коров ухитрялись держать. Умел народ приспосабливаться, ничего не скажешь.
Вася Сокол, который огородом не занимался, в выкармливании хрюшек принимал самое непосредственное участие, относился к этому не как к досадной обязанности, ходил в сарайку с удовольствием, но резать свиней не мог, жалел, всякий раз призывал более смелых мужчин.
Славик овдовел осенью. Выкопали картошку, убрали в погреб, что в сарайке Славик оборудовал, а перед самым Покровом Груша умерла от сердечного приступа. Похоронили на Покров. С духовым оркестром, Славик пригласил своих друзей, но сам не играл на тех похоронах.
Лошадь Славик оставил. Пахал огород себе и соседям. Но массовые катания детей ушли вместе с Грушей в историю парадной. У Славика душа к этому не лежала. Во двор Отраду больше не приводил. И этой радости лишил детвору. Потом женился и лошадь куда-то девал. И только крюк в стене дома напоминал о том коротком периоде, когда парадная могла похвастаться «своей» лошадью.
Женщины говорили о второй жене Славика:
– Она его к Отраде приревновала.
– Конечно, Отрада в сто раз симпатичнее этой кикиморы.
Вторая жена во всём проигрывала Груше. Невыразительная, неприветливая. Для жительниц парадной было загадкой: как одному и тому же мужчине могут нравиться совершенно разные женщины? Тем паче знали Славика, как мужчину, которому во вкусе нельзя было отказать. Одевался с иголочки, небритым из дома не выходил, вовремя постригался.
Автор едва не забыл ещё об одной романтичной истории, связанной с Отрадой.
Женщины парадной на Рождество Христово (это было ещё при жизни Груши) собрались в «четвёртой» квартире у Дуси Саморезовой. Дуся пригласила отметить праздник и помянуть непутёвого своего Гену. Гена умер за пять лет до этого в рождественскую ночь. Сидели женщины за накрытым столом, пили чай с пирогами, попивали наливочку. Додониха подливала наливку в чай:
– Ох, бабоньки, пристрастилась я в последние годы к пуншику, так хорошо кровь разгоняет.
Отрада была привязана к дому, с полчаса назад из саней высыпала счастливая компания накатавшейся детворы. Общая любимица, полакомившись печеньками и морковкой, одиноко стояла, думая о чём-то своём.
Додониха, сидевшая у окна, увидела задумчивую Отраду и озорно встрепенулась:
– А не покататься ли нам, бабоньки?
Само собой вырвалось это предложение. И все поддержали.
– Страшно вспомнить, когда я в санях в последний раз ездила, – сказала Галя Сокол. – Разве что в девчонках, до войны ещё!
Все они были деревенского завода, все с раннего детства знали лошадей…
Недолго думая, Дуся Саморезова упорхнула за порог. Свято почитая принцип: «воля гостей – закон», Дуся постучалась к Славику-трубачу взять на прокат Отраду.
Всё было решено в одну минуту, женщины побежали по своим квартирам одеваться для праздничного катания.
Правила Отрадой Додониха. Она так сноровисто взяла в руки вожжи, так ладно легли они в меховые рукавицы, так лихо свистнула, будто всю жизнь только тем и занималась, что промышляла ямщиной.
Отрада поняла: не дилетант в кучерах и с места пошла рысью. Сани вынесло на Неву. Низкое небо и куда ни глянь поля чистого снега… Отрада шла ходко, красиво переставляя ноги. Лица наших женщин горячила скорость и встречный ветер…
– Ух, прокатила нас Додониха, – и через несколько лет вспоминали ту поездку женщины. – Прямо летели по Неве, ветер в ушах свистел!
И Отрада постаралась!