– Кто рассёк мою броню? Как я проснулась? Кто избавил меня от оков?
– Я, Сигурд, сын Сигмундов, рассёк твою броню моим мечем! – отвечал ей юный богатырь.
И тотчас же сел с ней рядом, и стал расспрашивать, и захотел узнать её имя.
– Когда я была валькирией, – отвечала вещая дева, – то звали меня Сигурдрифой; тогда на конях, темных, как ночь, и быстрых, как в ветер, я носилась по воздуху, в кольчужной броне, со щитом и копьём, над полями битв, ободряя храбрых витязей и вселяя в них мужество, пока смерть не смежит им очи, и затем провожала их души в место вечного успокоения героев. Но вскоре всё изменилось; Один на меня прогневался и наказал меня долгим сном за ослушание его воле. Сверх того, он мне предсказал, что я уже никогда не буду более участвовать в битвах и провожать души храбрых в Валгаллу. Мне суждено выйти замуж за смертного, и отныне я буду «называться Брингильдой».
Валькирия Сигурдрифа над полем битвы.
Так говорила она, и, немного спустя вышла к Сигурду, в простой женской одежде, окруженная своими прислужницами, и подала ему полный рог старого меда, который они распили пополам, в знак дружбы и единения.
– О дева премудрая! – взмолился к ней Сигурд. – Тебе должно быть известно все то, что совершается в девяти мирах[6]. Научи же и меня твоей премудрости».
Так говорил он, припоминая предсказания дяди своего Грипира. И дева действительно исполнила его просьбу: сначала она научила его тем таинственным руническим знакам, которыми человек выражает свою мысль, затем рассказала всё, что сама знала об устройстве вселенной, и к этому ученью добавила ряд нравственных правил, полезных для каждого витязя. В этих правилах она учила быть неизменно верным в дружбе, относиться почтительно к девушкам и к женщинам, не затевать ссоры на пирах и воздавать последний долг покойнику, где бы ни пришлось найти мертвое тело…
Когда Брингильда умолкла, Сигурд подал ей руку: они поклялись в вечной верности друг другу и на время расстались.
Вскоре после того случилось Сигурду завернуть по пути в дом Гьюки. Принятый в доме радушно, он сначала побратался с двоими Гьюкунгами, Гуннаром и Хёгни, а затем поддался вполне влиянию их матери, злой волшебницы, которая своими чарами заставила Сигурда забыть о Брингильдe, и женила его на своей дочери Гудруне, сестре Гуннара и Хёгни.
Сигурд в гостях у Брингильды.
Гьюкунги нс удовольствовались этим: – они воспользовались добродушием Сигурда и упросили его ехать с ними и высватать Брингильду за Гуннара. И Сигурд поехал, проник в замок Брингильды сквозь окружавшее его пламя и обманом высватал её за Гуннара, приняв на себя его образ. Отуманенная чарами Брингильда полагала, что она отдает свою руку Сигурду, а между тем сочеталась браком с Гуннаром.
Когда, после свадьбы, обман обнаружился, Брингильда запылала страшным гневом против Сигурда. «Отмщу, отмщу ему во что бы то ни стало!» – это было отныне её единственным помыслом, и она стала постепенно подготовлять страшную месть…
Угрозами и мольбами ей удалось настолько восстановить Гуннара против Сигурда, что она уже решилась требовать умерщвления храброго витязя. Мнительный и слабохарактерный Гуннар долго не знал, на что ему решиться. Он боялся и жену прогневить, боялся и на своего названного брата поднять руку… Но в тоже время его очень соблазняла мысль о возможности завладеть Сигурдовым кладом… Долго совещался он с братом Хёгни, таким же нерешительным человеком, как и он сам. Наконец она решилась свалить это темное дело на руки своему родственнику – безрассудному Гутторму. Его подговорила она убить Сигурда во время сна, на его супружеском ложе… Гутторм прокрался в опочивальню Сигурда и мечом пронзил сердце храброго витязя. Но смертельно раненный Сигурд ещё успел приподняться на постели и мощною рукою бросил свой меч вслед убегавшему убийе: меч поразил его на пороге и рассёк его тело пополам, так что одна часть упала вперед, а другая рухнула назад.
Гудруна, покоившаяся рядом с Сигурдом, пробудилась от шума и тяжкого падения меча и с ужасом увидела около себя окровавленного, умирающего Сигурда. Он очнулся на мгновение от воплей несчастной супруги, старался утешить её, позаботился о том, чтобы спасти своего сына от рук убийц, и указал Гудрyнe на Брингильду, как на главную виновницу несчастья. Вскоре после того, он испустил дух. Гудруна, в отчаянии ломала себе руки над хладеющим трупом мужа и так громко стонала, что кони отзывались на её стоны в стойле и гуси вторили ей криками во дворе…
Гуннар в тяжелом раздумье.
Сначала Брингильда, узнав о смерти Сигурда, стала злобно радоваться; но радость её длилась недолго. Сокрушения Гудруны, осыпавшей Брингильду и братьев проклятьями, и мрачное настроение Гуннара, мучимого совестью – всё это подействовало удручающим образом на мстительную Брингильду.
Она не могла видеть равнодушно, как её супруг, мучимый угрызениями совести, терзаемый раскаянием, по целым дням сидел в своей палате один, погруженный в скорбную думу, и тщетно пытался заглушить старым медом душевные муки, которые не давали ему ни сна, ни покоя. На нее напала жестокая тоска; она не находила себе покоя ни днем, ни ночью, горько упрекала она Гуннара в том, что он решился взять её обманом себе в жены, и наконец объявила ему, что жизнь ей стала невыносима, и она решилась покончить с собою. Напрасно умолял её Гуннар отложить свое пагубное намерение; напрасно пытался и Хёгни отклонить её от мысли о самоубийстве… Брингильда настояла на своем: она торжественно облеклась в свой лучший воинский доспех и пронзила себя мечом.
Умирая, она просила братьев Гьюкунгов только об одной милости: чтобы они сожгли её останки на костре, рядом с останками Сигурда. При этом она подробно и спокойно распорядилась всеми мельчайшими подробностями погребения, указала, как и чем следует костер разукрасить – и все её распоряжения были приведены в исполнение в точности.
И в то время, когда смертные останки Брингильды на погребальной колеснице медленно подвигались к кострам, разложенным на берегу моря, Гудруна, неутешная вдова Сигурда, провожала их злобными взглядами и исступленными проклятиями и клялась отмстить за смерть супруга жестоко и беспощадно…
Тотчас после погребения Сигурда Гьюкунги овладели всем кладом Фафнира, а затем поспешили примириться со своей сестрой Гудруной, которая дала им слово забыть все прошлое. И когда, несколько времени спустя, брат Брингильды, Атли, явился к Гьюкунгам и стал обвинять их в убийстве своей сестры, требуя удовлетворения за это. Гьюкунги поладили с ним на том, что отдали за него замуж свою сестру Гудруну.
Но Атли был завистлив: ему не давали ни сна, ни покоя богатства Гьюкунгов, которыми он решился овладеть во что бы то ни стало. С этою целью он задумал пригласить к себе Гьюкунгов в гости и изменнически их умертвить. Тщетно пыталась Гудруна предостеречь своих братьев и избавить их от угрожавшей им гибели; тщетно упрашивали их и жены – не ездить в гости к коварному Атли. Гьюкунги не верили ни дурным предзнаменованиям, ни даже вещему предсказанию орла и ворона, которые прокричали им с ветвей дуба:
– Атли омочит в крови вашей свои мечи… Он погубит братьев-клятвопреступников!
Слепо веруя в свою счастливую звезду, Гуннар и Хёгни поехали в гости к Атли с большою свитою своих приближенных и поплатились жестоко за свою неосмотрительность: они оба были умерщвлены…
Совершая это злодеяние, Атли однако же забыл, что на скандинавском Севере узы братства ценились выше всех других родственных уз, а потому и месть за брата была самым священным долгом сестер и братьев. Вот почему, когда Гудруна отмстила своим братьям за yбиениe супруга, когда её чувство злобы было утолено, она выступила против Атли мстительницей за братьев Гьюкунгов. Месть её была жестока и беспощадна. Сначала она убила обоих сыновей Атли, потом умертвила его самого, а после того сожгла его замок, со всеми его слугами.
Песня «Эдды» ничего не сообщает нам о дальнейшей судьбе Гудруны. Мы не знаем, удовольствовалась ли она своим страшным мщением – и осталась ли горестною вдовою доживать свой век среди своих скорбных воспоминаний?
Но мы знаем, что молва народная овладела северным преданием о неустрашимом и могучем Сигурде, и распространила его далеко, далеко – по всем странам, куда шумные волны заносили скандинавские ладьи с неустрашимыми бойцами, всюду, где блистали скандинавские мечи, прорубая себе дорогу к славе и победе.
Имя Сигурда, передаваемое из уст в уста, от поколения к поколению, дошло и до нашего времени и в песне, и в сказке, и в легенде, записанной случайно монахом-летописцем.
И долго ещё будет оно жить в памяти народов – и долго ещё люди будут прислушиваться к рассказу о его похождениях и подвигах.
3. Песнь о Нибелунгах
Древние скандинавские сказания «Эдды» о Нифлунгах и их кладе, о Сигурде и его борьбе со змеем Фафниром, о Гудруне и воинственной деве Брингильде – не были исключительно северными, скандинавскими сказаниями: они принадлежали всему германскому племени, и, несколько веков спустя после того, как сложилась «Эдда», те же сказания послужили основою для новой, большой поэмы, на средне-немецком языке, под названием «песни о Нибелунгах» или ещё проще: «Гибели Нибелунгов».
Эта поэма, весьма обширная, пересказывает, в сущности, те же сказания, которые уже известны нам из песен древней «Эдды» о Нифлунгах; но пересказывает их по-своему, с новыми подробностями и добавлениями, вводит в них много новых действующих лиц, и при этом все действиe переносит с дальнего Севера на почву Германии, во времена средневекового рыцарства, в период борьбы германского племени с различными пришлыми племенами, заявлявшими свои притязания на средне-европейские земли.
Все лица, участвующие в действии средне-немецкой поэмы, являются в ней не грозными скандинавскими викингами, неистовыми и необузданными в проявлениях своей громадной физической силы, а вежливыми и благовоспитанными рыцарями, которые соблюдают все обычаи, требуемые общежитием, относятся с уважением к женщинам, и даже в битвах, даже в одиночных состязаниях с оружием в руках, действуют на основании твердо установившихся правил рыцарского этикета. В противоположность песням «Эдды», в которой перед нами ещё выступают боги – Один, Хёнир и Локи – и разные сказочные существа, в роде вещих Грипиров и хитрого карлика Андвари или кузнеца-волшебника Регина, в песне о Нибелунгах и их гибели действуют обыкновенные смертные, ничего общего не имеющее с языческим прошлым и языческими богами. Все они веруют в Бога и соблюдают церковные обряды.
Одна из двух женщин, выведенных в этой поэме, Брунгильда, и по имени своему напоминающая Брингильду скандинавской «Эдды», – уже нисколько не походит на валькирию, окрыленную воинственную деву, призванную исполнять поручения бога Одина и помогать смертным в битвах. Брунгильда, в средне-немецкой поэме – просто девушка, одаренная дивною красотою и прославленная своим необычайным искусством в рыцарских воинских упражнениях; её физическая сила и умение действовать оружием настолько велики, что только один богатырь-Сигфрид может с нею справиться, да и тот одолевает её при помощи «шапки-невидимки», – и на этом простом преобладании его силы и уменья над её силою и ловкостью основывается и завязка, и важнейшие действия поэмы.
«Песнь о Нибелунгах» сохранилась во множестве списков, которые заключают в себе более или менее полный текст поэмы, разделенной на несколько отдельных глав или песен. Это множество списков указывает на то, что поэма была долгое время любимым произведением среди того рыцарского кружка, в котором она возникла – её читали и переписывали, а певцы пели отдельные отрывки из неё на пирах и празднествах, на съездах и собраниях. Содержание песни о Нибелунгах, доступное и красиво изложенное в коротких, но звучных стихах, должно было всем нравиться; оно и до настоящего времени не утратило своей некоторой поэтической прелести и привлекательности, и в современной немецкой литературе и в современном немецком искусстве послужило основою целого ряда прекрасных, высокохудожественных произведений.
Отметим ещё одну любопытную черту в изложении средне-немецкой поэмы. В противоположность сказаниям «Эдды», которые не определяют места действия своих витязей или указывают на него очень туманно – песнь о Нибелунгах весьма подробно излагает, где именно происходит действие её отдельных глав и откуда являются её важнейшие герои. Так Сигфрид представляется в поэме сыном короля нидерландского; братья Кримгильды – короли Бургундии и прирейнских земель; ссора королев происходит в Вормсе; король Этцель, предлагающей руку овдовевшей Кримгильде, правит гуннами. Только относительно Брунгильды средненемецкая поэма выражается неясно, указывая на какой-то дальний остров на северном море, как на её родину.
Песнь о Нибелунгах
Песнь о Нибелунгах начинается вещим сном Кримгильды, сестры Бургундских королей- Гунтера, Гизелера и Гернота.
Красавице-Кримгильде снится, будто два орла налетают на нее, в то время, когда она на охоте едет по полю со своим любимым соколом на рукавице. Сокол этот был вскормлен ею, ею приручен и приучен к охоте; она никогда с ним не расстаётся… А орлы налетали, сорвали его с её рукавицы, и на глазах её растерзали, разметав его перья. «Страшный сон! Горестный сон!.. Он не пророчит ей ничего доброго!»
И она, поднявшись с постели, спешит к своей матери и просит её пояснить значение загадочного сна.
Мать печально покачала головою и сказала дочери:
– Любимый сокол твой означает собою благородного рыцаря, которого ты полюбишь всем сердцем… И да хранит его Господь, так как тебе придется потерять его…
Мать толкует Кримгильде её сон.
Предсказания матери вскоре начинают отчасти сбываться. Является рыцарь, к которому Кримгильда должна впоследствии привязаться всем сердцем…
Слава об умной и прекрасной Кримгильде разносится вширь и вдаль по всем окрестным странам, и вот узнает об этой красавице удалой сын Сигмунда, короля нидерландского, прекрасный и мощный витязь, Сигфрид. Уже смолоду этот витязь прославился многими дивными подвигами, и теперь, задумав жениться, решился добыть себе в жены красавицу Кримгильду, сестру могущественных королей Бургундских. Напрасно отговаривают его родные и близкие, напрасно указывают ему на других невест-красавиц: Сигфрид, с небольшою избранною свитою, едет ко двору Бургундских королей.
– Кто эти рыцари, что въехали во двор нашего замка? – спрашивают друг друга короли-братья, Гунтер, Гизелер и Гернот, пристально вглядываясь в приезжих гостей из окна замковой залы.
Никто не может им на это дать ответа, потому что никто не видал ещё в Бургундии рыцарей в таких богатых блестящих доспехах, на таких чудных могучих конях. Тогда короли-братья решаются спросить о приезжих у сурового Хагена, одного из своих приближенных рыцарей; а этот рыцарь славится тем, что ему близко известны все соседние страны и гербы всех знаменитых рыцарских родов.
Когда Хагену задан был на решение этот трудный вопрос, он долго и внимательно всматривался в приезжих витязей и наконец сказал:
– Это, должно быть, не кто иной, как доблестный Сигфрид Нидерландский – тот самый, что прославился битвою со змеем и с лукавым карликом Альберихом, старым кудесником… Бился он с ними за обладание богатейшим кладом и победой этой приобрел несметные богатства, да кстати и ещё одну диковинку – «шапку-невидимку», при помощи которой он всюду может проникнуть незримо. Одно могу вам посоветовать: примите храброго витязя как можно лучше, ибо он вполне достоин такого приема».
Братья короля последовали разумному совету Хагена, приняли Сигфрида с великим почетом и щедро угощали и его, и свиту. Но сколько они ни пытались добиться от него, что именно побудило его предпринять столь далекое путешествие, сдержанный Сигфрид ни единым словом не обмолвился о главной цели своего приезда к Бургундскому двору.
Приезд Сигфрида в замок Бургундских королей.
Впрочем, королям-братьям и не пришлось слишком долго беседовать с своим именитым гостем; – на Бургундию нежданно надвинулась военная гроза. Король Саксонский внезапно объявил войну бургундским королям и вторгся с войском в их владения. Тогда короли-братья поспешно собрались на войну, и Сигфрид по доброй воле вызвался им помогать. Только заручившись помощью такого беззаветно-храброго витязя, короли-братья могли одержать победу над мужественными саксами, и вернулись домой с пленными и трофеями, отбитыми у неприятеля. За победою последовал целый ряд блестящих празднеств и шумных пиршеств при бургундском дворе, и вот на одном из этих празднеств удалось наконец Сигфриду увидать красавицу Кримгильду.
Дивная красота Кримгильды поразила юного витязя – и Кримгильду также поразил мужественный вид молодого и прекрасного рыцаря, перед которым все остальные витязи казались ничтожными и незаметными. И вот между Сигфридом и Кримгильдой зародилось то чувство, которое должно было их привести под венец…
В то время, когда Сигфрид уже готовился свататься за Кримгильду и просить её руки – один из братьев-королей, Гунтер, прослышал, что где-то далеко на Севере живет царевна, по имени Брунгильда, знаменитая своею красотою и недоступностью. Всякого витязя, дерзающего ей предложить свою руку и сердце, эта царевна подвергает трем испытаниям, и если он не выдержит хоть одного из них, то должен поплатиться за это жизнью. Эти испытания состоят в обычных воинских упражнениях, которые известны каждому витязю; но дело в том, что царевна в них так искусна и ловка, что лишь немногие рыцари могут с нею тягаться.
Прослышав об этой царевне и о тех затруднениях, которыми был обставлен доступ к ней, Гунтер возгорелся желанием во что бы то ни стало добыть себе Брунгильду в жены и с этою целью решился пуститься в дальний путь к её царству.
Добродушный Сигфрид и тут вызвался помочь Гунтеру, который, конечно, был очень доволен возможностью заручиться таким мужественным и мощным спутником; при этом они даже вступили в такое соглашение: Гунтер дал слово Сигфриду, что если тот поможет ему жениться на Брунгильде, то в благодарность получит руку красавицы Кримгильды.
Сборы в путь были недолги. Гунтер великолепно снарядился с немногими избранными спутниками в дальнее странствие. Сели в ладью, богато изукрашенную, подняли парус и отплыли от берега среди всеобщих пожеланий.
Сам Сигфрид стал на руле и правил ладьею, которая поплыла сначала вниз по Рейну; а затем вышла в море, и бурные волны быстро помчали ладью бургундских витязей к скалистым берегам острова. Брунгильды.
Высадившись на острове, Гунтер выдал Сигфрида за своего вассала, скрыв его имя и его именитое происхождение. И Сигфрид сам старался поддержать это показание Гунтера и всех ввел в заблуждение тем, что выказывал Гунтеру подобострастное уважение, держал ему стремя, когда тот садился на коня, и одевался очень скромно, в простые одежды, как самый обыкновенный смертный.
Брунгильда приняла дальних заезжих гостей ласково и с большим почетом, и вскоре после того, узнав о цели их приезда, назначила Гунтеру время для предстоявших ему испытаний. Она и не подозревала, что ей при этом придется вступать в состязание не с Гунтером, а с первым в мире рыцарем и бойцом, Сигфридом Нидерландским.
А Сигфрид, между тем, успел приготовиться на помощь Гунтеру; он добыл из ладьи свою дивную шапку-невидимку, надел её, и, скрытый от глаз Брунгильды, стал усердно помогать Гунтеру во всех назначенных ему испытаниях: в стрельбе из лука, в метании копья и огромных камней, в умении владеть мечом и боевым топором. Оказалось, что во всех этих упражнениях воинственная дева Брунгильда была необычайно искусна, да и силу выказывала такую, что Гунтер, без помощи Сигфрида, никак бы не мог с нею справиться. Но благодаря скрытой помощи Сигфрида Гунтер вышел победителем изо всех состязаний, и побежденная им Брунгильда согласилась выйти за него замуж.
Вскоре после того, Гунтер торжественно возвратился со своею невестою в Бургундию, а несколько дней спустя он исполнил обещание, данное накануне отъезда Сигфриду: две свадьбы были отпразднованы в один день – Гунтер венчался в соборе с Брунгильдою, а Сигфрид с Кримгильдою. За свадебной церемонией последовал роскошный пир в замке братьев-королей, и за тем пиром конца не было радостным кликам и здравицам за молодых; но свадебный пир закончился далеко неодинаково для обоих витязей, повенчанных в тот день в соборе… Когда Гунтер остался наедине со своею супругою, и хотел её приласкать, она вдруг вздумала показать ему свое превосходство в силе и ловкости: схватила его за плечи, связала по рукам и ногам – и повесила на стену за пояс. Как он ни бился, как ни старался освободиться от уз, он ничего не мог сделать и должен был сознать свое ничтожество перед могучею девою, которая, наконец, над ним сжалилась и сняла его со стены, но отвернулась от него с пренебрежением и не удостоила его даже взглядом. Бедный Гунтер всю ночь не смыкал глаз, мучимый оскорбленным самолюбием и сознанием своего бессилия.
На другой день, когда оба молодые супружества сошлись вместе за общею трапезою, Гунтер отвел своего друга Сигфрида в сторону и рассказал ему с грустью обо всем, что случилось. Добродушный Сигфрид от души пожалел друга, и тотчас же вызвался ему помочь, не предвидя того, что он тем самым должен будет погубить себя…
В тот же вечер, надев свою шапку-невидимку, он проскользнул незаметно в опочивальню Брунгильды вслед за Гунтером, и когда Брунгильда хотела опять поглумиться над своим мужем, Сигфрид помог Гунтеру в борьбе с нею, одолел её и передал в руки друга, а сам, в знак победы над могучею воинственною девою, унес с собою её пояс. После того, пропировав ещё нисколько дней при бургундском дворе, Сигфрид со своею молодою супругою и богатою свитою отправился в обратный путь в Нидерланды.
Затем минуло нисколько лет, в течение которых Сигфрид мирно и счастливо жил со своею супругою и успел почти позабыть об услугах, оказанных им Гунтеру. Но гордая и заносчивая Брунгильда, которая почитала Сигфрида вассалом своего мужа Гунтера, нисколько раз справлялась у него, почему Сигфрид не является к нему на поклон, как другие, а живет в своей земле, как полновластный владыка её, и не присылает Гунтеру ни даров, ни дани? Гунтер каждый раз отвечал жене уклончиво, опасаясь того, что она может угадать его настоящие отношения к Сигфриду и, конечно, не смея пояснить, что он сам гораздо более обязан оказывать почтения Сигфриду, чем Сигфрид – ему. Но Брунгильда не давала ему покоя, продолжая его упрекать в слабости и слишком снисходительном отношении к вассалам, и вот, наконец, Гунтер решился пригласить Сигфрида к ceбе в гости, не сказав о том ни слова жене своей, которая должна была подумать, что Сигфрид, по собственному побуждению, явился отдать долг почтения своему господину, королю Бургундскому.
По этому поводу отправлены были нарочные гонцы в Нидерланды и вернулись оттуда с известием, что Сигфрид с супругою и приближенными своими вскоре явится ко двору бургундских королей-братьев.
И действительно, вскоре после того, Сигфрид с женою и отцом Сигмундом, окруженный многочисленною и богатою свитою, явился в Вормс, откликаясь на дружеское и родственное приглашение братьев-королей.
Но радость свидания вскоре былa омрачена теми перекорами и даже ссорами, которые, с первых же дней, начались между обеими красавицами-королевами. Гордая Брунгильда, принимая Сигфрида за вассала, обязанного почтением и повиновением воле её мужа, требовала и от Кримгильды приниженного и подобострастного отношения к себе. Кримгильда же, напротив того, проникнута была восторженным почтением к своему супругу и ставила его выше всех витязей на свете. По её мнению, с Сигфридом никто не дерзал думать ровняться, и потому, когда Брунгильда заговаривала о достоинствах и деяниях своего супруга, короля Гунтера, Кримгильда резко возражала ей, что эти достоинства ничтожны по сравнение с доблестями Сигфрида. Этот спор породил в Брунгильде желание проучить Кримгильду при всех и доказать ей вполне очевидно, что её муж не более как вассал и подчиненный короля Гунтера. Для этой цели она решилась воспользоваться первым удобным случаем, который и представился ей, когда в ближайший воскресный день обе королевы – Брунгильда и Кримгильда, со своими свитами, – сошлись у входа в собор.
Брунгильда, даже не удостоив Кримгильду вниманием или поклоном, хотела прежде её войти в собор. Но Кримгильда загородила ей дорогу и сказала во всеуслышание:
– Ты не смеешь войти в собор прежде меня, потому что мой муж знаменитее твоего мужа и более его славен силою и мужеством своим. Если бы мой муж не помог твоему мужу в борьбе и состязашях с тобою, то Гунтеру никогда не удалось бы одолеть тебя… Вот взгляни, в знак победы над тобою, мой Сигфрид снял с тебя тот пояс, которым я теперь опоясана.
Сигфрид клятвою опровергает показания Кримгильды.
Брунгильда бросила быстрый взгляд на пояс Кримгильды, и узнала в нем тот самый, который, действительно, пропал у неё в свадебную ночь… Злоба, стыд и жажда мести разом овладели её гордым сердцем. Она изменилась в лице, и не знала, что сказать, что ответить… А Кримгильда, между тем, быстро прошла мимо неё в собор со всею своею свитою.
Слух об обиде, нанесенной Кримгильдою Брунгильде, быстро распространился по всему городу Вормсу и вызвал самые разнообразные и шумные толки. Брунгильда стала жаловаться мужу и требовала удовлетворения за оскорбление, нанесенное ей. Сверх того, она потребовала у мужа объяснения: каким образом её пояс мог попасть в руки Кримгильды? Гунтер при этом вопросе так смутился, что даже и не знал, что ответить на вопрос жены. Кое-как отделавшись от жены, он, ради своего оправдания, решился на отчаянное средство: – он откровенно рассказал Сигфриду о ссоре их жен, и умолял как-нибудь уладить дело…
Тогда добродушный и благородный Сигфрид, чтобы выручить своего друга-шурина из беды, заявил во всеуслышание, что его жена, Кримгильда, оклеветала Брунгильду без всякого основания и на Гунтера, брата своего, тоже взвела напраслину…
Таким образом, мир был внешним образом восстановлен, и всякие несогласия должны были бы этим закончиться. Но Брунгильда не умела прощать: в её душе затаилась страшная ненависть к Сигфриду и всему его роду. К тому же и Гунтер стал опасаться Сигфрида, который всегда мог выдать его тайну; а при этих опасениях Брунгильде нетрудно было возбудить и поддержать в Гунтере озлобление против благородного Сигфрида; к Брунгильде и Гунтеру, уже озлобленным против Сигфрида, присоединился вскоре ещё и Хаген, – приближенный вассал и правая рука Бургундских королей. Этот свирепый, неукротимый воин, которому милее всего на свете была честь его господина, не мог простить оскорбления, нанесенного Кримгильдою Брунгильде, ни примириться с мыслью, что Сигфрид был богаче, сильнее и мужественнее короля Гунтера. Он полагал, что, по смерти Сигфрида, не останется никого, кто бы мог защитить и оградить богатства Сигфрида от притязаний со стороны родных его жены. Притом и в личных сношениях с Брунгильдой, Хаген успел набраться такой злобы и ненависти против Сигфрида что он вскоре и Гунтера стал убеждать в необходимости убить Сигфрида.
– Но как ты его убьешь?! – сказал однажды Гунтер Хагену. – Не говоря уже о том, что справиться с таким богатырем нам и обоим будет не под силу; но разве же ты не знаешь, какая на нем кожа?
– Какая кожа? – с удивлением переспросил Хаген.
– Его кожа неуязвима для оружия… Она, как рог дикого тура! И на теле его есть только одно место, в которое он может быть ранен… Но никто не знает, где это место.
– Но почему же он покрыть такою кожей? Откуда у него взялась такая дивная природная броня? – спросил изумленный и раздосадованный этим обстоятельством Хаген.
– «В то время, как он убил змея Фафнира, он догадался искупаться в его крови, и эта-то кровь придала такую непроницаемость его коже… Только в одном месте листок, упавший с дерева, прильнул к его телу, и только в этом месте кровь змея его не омочила.
– Так надо бы у него самого или у близких его, хоть как нибудь, похитрее и поискуснее разузнать, – где именно это место? – сказал королю Хаген.
– Подумаем… Посмотрим – попытаем! – отвечал ему Гунтер.
И точно: – придумал лукавую и хитрую затею! Прежде всего он распустил при дворе своем слух, будто один из соседних королей идет на него войною, и обратился к Сигфриду с просьбою помочь ему в войне; и тот, конечно, на это согласился. Кримгильда, нежно любившая Сигфрида, сильно встревожилась, узнав об этой предстоящей войне, тем более, что её около этого времени мучили какие-то странные, мрачные предчувствия. Воспользовавшись этим настроением сестры, Гунтер стал к ней очень нежен, лукаво выхвалял перед нею Сигфрида, называя его своим лучшим закадычным другом, и в то же время выспрашивал у Кримгильды, где находится на теле Сигфрида место, уязвимое для оружия?
– Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!.. Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место лишь для того, чтобы защищать его от опасных ударов… И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место моим щитом!»
Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:
– Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и крепко-крепко к нему прильнул…
– Так надо бы его хоть чем нибудь обозначить на одежде – чтобы я мог его наглядно знать и постоянно иметь в виду, – продолжал настаивать лукавый Гунтер.
– О! я это сделаю… Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где прильнул листок… И молю тебя – защити, защити его от ударов.
На другой день Гунтер подговорил Сигфрида ехать с ним и со всеми придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже того коварного умысла, который крылся в этом предложенш. И тщетно старалась его отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями…
– Не езди ты на эту охоту, – говорила она со слезами своему дорогому мужу. – Мне так и кажется, что с тобою должно случиться что-то недоброе… Послушай, каше страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что на тебя упали две горы, и скрыли милаго от моих глаз… То вдруг представилось мне, что за тобою по пятам гонятся два вепря, что они терзают тебя, и кругом вся трава обагрена твоею кровью… О, не езди сегодня на охоту – останься со мною!