000
ОтложитьЧитал
От автора
В Евангелии от Матфея (19, 16-22) есть эпизод, в котором некий богатый юноша поставлен Христом в несовместимые условия выбора: либо обретение страстно желаемой им жизни вечной («сокровища на небесах»), либо сохранение в целости своего имения – сокровища, уже обретенного, но на земле. Юноша выбрал второе. Точнее – остался при втором, предпочтя плотское духовному. А в Евангелии от Луки (21, 2-4) бедная вдова отдает в дар Богу две лепты – «все пропитание свое, какое имела», жертвует плотским во имя духовного.
Эти евангельские примеры дают наглядное представление о двух моделях ценностной шкалы человека. Принципиально различаются они, как видим, полярно противоположным размещением приоритетов «по вертикали». Ниже и выше этих «реперных» точек шкалы находятся различные по своему характеру индивидуальные ценности в «чистом виде» – положительные и отрицательные, истинные и ложные, а также их хитросплетения: замещения и смешения ценностей, спекуляция ими, маскировка их и т. д. (К примеру, суетное обрядоверие, подменяющее истинную веру; ханжество и лицемерие, выступающие под маской добрых дел и любви к справедливости. Всех же вариантов «гибкого курса» ценностей – несть числа). С этим мы жили, живем и в полной уверенности называем себя людьми.
Однако все имеет начало и конец: произошла смена эпох. Воцарившийся Водолей, в силу внутренне присущих ему высоких духовно-нравственных критериев, выставляет более жесткие (в сравнении с предыдущей эпохой Рыб) условия получения титула – Человек. Конечно, категории «бедных вдов» и тех, кто «положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15,13) – вне конкурса. Но их, к сожалению, подавляющее меньшинство. А что остальные? Все те «богатые юноши» и «волки в овечьей одежде» – лицемеры, жившие и живущие полуправдой и суррогатом ценностей? Их ведь «так много, как много звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском» (Евр. 11,12), да еще и зараженных губительным вирусом «священной» частной собственности. (Последняя дана нам Богом в конце эпохи Рыб для отягощения условий нашего нравственного роста в эпоху Водолея). Иными словами, какова судьба человека, переставшего осознавать себя как личность? Утратившего нравственный самоконтроль? Думается, на все воля Творца, но не в отрыве от воли человека, которому даются два пути – на выбор.
Первый – «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф. 7,13).
Второй – «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7,14).
В первом варианте человек эпохи Рыб в составе бездуховного стада автоматически, без каких-либо усилий погибает духовно, переходя в категорию: «человекообразное животное эпохи Водолея», а имя его «изглаживается из книги жизни» (в контексте Отк. 3, 4‑5).
Во втором – человек эпохи Рыб охватывает критическим взором свою шкалу жизненных ценностей, очищает ее от следов самости и прилагает максимум усилий к духовно-нравственному совершенству, памятуя о заповеди: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5,48). В результате он становится кандидатом в категорию: «человек эпохи Водолея» – и обретает шанс перейти в новую жизнь, на очередной этап божественного эксперимента; теперь все зависит только от божественного волеизъявления.
Но как пробиться к душе человека, обитающего в духовно убогой и морально деградирующей среде? Как в таких условиях побудить его к нравственному самосовершенствованию, если он тупо доволен тем, «какой я есть»? Вряд ли следует соблазнять его светлыми, по-настоящему человеческими, перспективами того образа жизни, к которому он должен стремиться в эпоху Водолея. Это не для него: заземленной душе духовно-нравственные идеалы либо чужды «от юности ее», либо служат предметом ехидных насмешек и циничных издевательств. Ей доступны лишь ценности, воспринимаемые сугубо по-животному, то есть – пятью органами чувств. В силу этих «особенностей» вряд ли стоит приступать к самосовершенствованию с попытки обрести абстрактные достоинства. Логичнее, по-моему, сперва «замахнуться» на подавление конкретных недостатков своего «я»; тем более, что подобное стремление уже само по себе есть главнейшее из достоинств. Апостол Петр дает двойную заповедь: «Уклоняйся от зла и делай добро» (1 Пет. 3,11). Как видим, для апостола «стань менее плохим» – актуальнее, нежели «стань более хорошим».
Мудрый Восток учит: «Прежде, чем сделать шаг, посмотри, где стоишь». В данном случае: «чтобы стать лучше, чем я есть, надо сперва узнать – каков я есть». Но зеркала, где бы отражалась наша моральная физиономия, не существует, а обратить добровольно внимательный непредубежденный взгляд внутрь себя, к своей шкале жизненных ценностей – охотников, прямо скажем, не так уж много. Еще меньше тех, у кого увиденное вызовет неподдельную брезгливость и глубокую неприязнь к самому себе. Ведь не каждый так образцово строг в нравственной самооценке, как, к примеру, Пушкин:
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю…
И уж совсем единицы тех, кто возненавидит свое убогое, зоологическое «я» до такого накала, что решится «очеловечить» его, очистить от скверны. Так что возникновение желания критически «прочитать жизнь свою», порожденное некоей вспышкой самосознания (да еще в условиях, противных тому), сегодня – маловероятно, и прежде всего – из-за никчемной вероятности самой вспышки.
Сегодня человек весьма болезненно реагирует даже на легкие замечания извне. А уж попытка, мягко говоря, припечатать его «фасадом к столу», разумеется, вызовет у него взрыв «благородного» негодования. Зато он чисто по-человечески (!) (ведь безнравственному-то животному сие чувство не ведомо!) радуется, тайно или явно, когда подобной моральной экзекуции подвергают другого человека, особенно – антипатичного ему. Или же совершенно спокоен, до безразличия.
В моей работе в роли такого «другого человека», своего рода козла отпущения, выступает человек условный – среднестатистический, что в какой-то степени должно ослаблять напряжение мнительного читателя а. Это не слепок с конкретной личности, а собирательный негативный портрет, каждая черта которого высвечивается только в определенной жизненной ситуации, при исполнении человеком определенной социальной или нравственной функции.
Я понимаю, что эта однозначно непривлекательная фигура будет воспринята все же по-разному. Вполне возможно, что читатель, который смотрит на сучек в глазе брата своего, а бревна в своем глазе не чувствует (образ из Мф. 7,3), не заметит плевел в своей шкале жизненных ценностей и, отбросив чтиво, самоуверенно заявит: «Это ко мне не относится! Я – не таков!» Что же, отрицательный результат – тоже результат. Однако вполне возможно и другое.
Поскольку условный образ среднестатистического человека, главного героя данной книги, по своей логической сути есть соединение (в неких соотношениях) образов множества реальных людей, постольку вполне вероятно, что существует читатель, которому в этом одиозном портрете почудится отдаленное сходство с собой по многим параметрам или бросятся в глаза некоторые «родственные» черты и «родимые» пятна».
Подвести человека к подобному открытию, хотя и неприятному, но безусловно полезному, и есть цель данной работы.
Теперь перед личностью (уже не среднестатистической!), получившей начальные знания о том, какой я есть, открываются два пути, о которых говорил Христос в Мф. 7,14: либо «в жизнь» – духовно-нравственная эволюция; либо «в погибель» – духовно-нравственная деградация. Третьего на рубеже эпох не дано.
С выбором – какими вратами, то есть в качестве кого, входить в новую эпоху, пусть решает каждый, памятуя при этом, что «каждому же из нас дана благодать» (Еф. 4,7), но и судим будет «каждый по делам своим» (Отк. 20,13). Вот и все! Остальное – в книге (кое– что!) и за ее пределами (безгранично!).
От «Троичности вокруг нас» до «Шкалы жизненных ценностей»
Данная работа изначально предполагалась как заключительный (четвертый) раздел изданной в 2006 году книги «Троичность вокруг нас».
Однако по ряду причин издать пришлось только три раздела, объединив их в книгу с упомянутым выше названием, а четвертый раздел, в связи с его значительным объемом и разноплановой тематикой, издать отдельной книгой с названием «Шкала жизненных ценностей».
В результате такого разрыва в работе читателю, не имеющему возможности ознакомиться с предыдущей книгой, затруднительно установить их органическую связь, без чего теряют смысл авторские ссылки на предыдущую работу. Для восполнения этого пробела, хотя бы частично, я счел необходимым кратко изложить отдельные положения «Троичности», имеющие непосредственное отношение к темам настоящей работы.
Хотелось бы обратить внимание читателя на следующее: апеллируя к Библии, взятой мною в качестве «опорного» источника информации, я цитирую библейские стихи – аргументы, как правило, в полном объеме. Тем не менее для лучшего уяснения их связи с излагаемым материалом я рекомендую читателям, особенно тем, для кого Библия является малознакомой книгой, перечитывать не только эти стихи, но и смежные с ними непосредственно в тексте Библии.
* * *
Концептуальным положением предыдущей работы является гипотеза, сводящаяся к предположению, что земная жизнь каждого человека есть неповторимая форма участия его в божественном эксперименте. (Идея, имеющая нечто общее с данной версией, высказана, например, в книге «Священная загадка»: «Вся христианская теология основана на принципе воплощения Иисусом Бога на земле; Бога, проводящего личный эксперимент в человеческих условиях» [53], с. 295). Заключается же он в том, что в мир, функционирующий лишь по законам инстинктов, Творец внедряет существо – человека, в которого наряду с инстинктами вживляет и механизмы управления ими. Взаимоотношения человека с этим миром и себе подобными существами являются предметом пристального интереса Творца. Но какими будут эти отношения, каким станет со временем сам человек – Всевышний не знает: будучи Всемогущим, Он не является Всеведущим. Творец может уничтожить водным потопом (Быт. 6-8) сотворенный Им мир, но Он не способен предвидеть даже ближайшее, а уж тем более отдаленное его будущее. Примеров тому в Библии более чем достаточно. Творец не является Гарантом безошибочности собственных прогнозов и заявлений. Он не знает заведомо, как поведет себя лучшее из Его творений даже в Раю и уж тем более – за его пределами, поэтому и проводит с целью углубленного изучения человека бесконечные серии наблюдений за его мыслями, словами и поступками в задаваемых Им жизненных ситуациях. Бог, действительно, пытается поднять тот самый камень, который создал Сам.
Информация, полученная в результате такого изучения, служит «справочным материалом», крайне необходимым Творцу для повышения вероятности Его дальних и ближних прогнозов, касающихся человека, и подготовки для него новых индивидуальных программ. Так что, «небесная история и небесная судьба человека предопределяют земную судьбу и земную историю человека» [11], с. 35.
Как известно, достоверность результатов статистического метода, лежащего в основе божественного эксперимента, тем выше, чем больше единичных наблюдений задействовано в нем. В данном случае – чем больше «просмотренных» Творцом индивидуальных человеческих жизней. (Кстати, уже одно это условие делает невозможным физическое бессмертие, которое, в соответствии с христианской традицией, якобы было предназначено человеку изначально при его сотворении. Каждому человеку, участнику божественного эксперимента, определена индивидуальная жизненная программа, рассчитанная на конечный временной интервал, по прошествии которого дальнейшее пребывание человека на Земле становится нецелесообразным с позиции Творца-экспериментатора). Таким образом, человек необходим Богу в не меньшей степени, нежели Бог человеку. «Потому что, если есть тоска человеческая по Богу и ответом на эту тоску является откровение Бога в Человеке… то есть и тоска Божья по человеку… тоска по любимому и любящему в свободе (курсив мой – Г. М.) и ответом на эту тоску – рождение человека в Боге» [11], с. 45.
Однако эксперимент Творца – не хаотическое нагромождение бесчисленных единичных опытов, – это сложнейшая система предопределений, в которой каждому индивиду задана целевая программа на весь период его земной жизни. Бесцельно живущих, лишних (по обывательским оценкам) людей в божественном эксперименте просто не существует, ибо в каждом человеке, даже преступнике, сокрыт образ Божий (Быт. 1,27). «Этот «образ» отразился главным образом в троичности (триединстве) человека и его природы» [1], с. 12. Согласно 1Фес. 5,23, человек есть и дух, и душа, и тело во всей целости, освященной во всей полноте самим Богом мира.
Опираясь на это весьма важное утверждение апостола Павла, правомерно сделать следующий вывод: расхожее мнение, будто бы в человеке уживаются две противостоящие друг другу сущности, два его непримиримых «Я», верно лишь отчасти – победителя в этом извечном противоборстве определяет третья сущность, третье человеческое «Я», исполняющее роль третейского судьи. В трехплановой структуре человека – это душа, средний план триады, на который воздействуют «снизу», со стороны физического плана, животные инстинкты человека, а «сверху», со стороны плана духовного, механизмы управления этими инстинктами. Оценив доводы обеих сторон (сразу или в результате долгих и мучительных колебаний), наш третейский судья принимает решение в пользу одной из них, ибо компромиссное решение, непосредственно примиряющее в человеке духовное и животное начала, просто невозможно. «Не можете служить Богу и маммоне», – утверждает Христос в Мф. 6,24. Но каким бы ни было конкретное судейское решение, оно в любом случае должно быть независимым, свободным от любого давления извне, в том числе и божественного.
Для обеспечения этого условия Творец наделяет «подопытного» человека свободой воли (в разумных, с божественной точки зрения, пределах, конечно), то есть способностью и правом принимать вполне самостоятельные решения в ситуациях выбора, троичного по своей структуре. Образно говоря, Творец обозначает на душевном плане человека зону, в которую не вхож даже Он Сам! В силу этого свобода воли обретает статус внутренне присущего человеку качества, становится одним из неотъемлемых признаков божественного образа в человеке. Господь Бог может уничтожить человека, но свободу воли в человеке – никогда. (Послепотопное обновленное человечество, как следует из Библии, сохраняет тем не менее старые допотопные корни в лице уже обладавших свободной волей Ноя и его сыновей). В противном случае эксперимент утратил бы генеральную идею и, как следствие, всякий смысл, ибо человек стал бы послушной игрушкой в руках Творца.
Что же касается божественного подобия, то его, по первоначальному промыслу Творца, человек также должен был получить при сотворении (Быт. 1,26). Однако реально Бог создал человека лишь «по образу Своему, по образу Божию» (Быт. 1,27), представив ему возможность обрести богоподобие, опираясь на уже полученную свободу воли. Эту возможность наши библейские прародители реализовали в эдемский период своего бытия, преступив божественный запрет на вкушение плода, несущего в себе знание добра и зла. Таким образом, знание добра и зла есть первый и полноценный плод свободной воли человека. В Быт. 3,22 Господь Бог, обращаясь к неизвестным нам горним силам сразу же после грехопадения Адама, заключает: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». Естественно, речь идет только о знании критериев добра и зла, общих признаков того и другого. Неведомое же Творцу безграничное многообразие конкретных форм добра и зла должно раскрываться поэтапно в процессе Его длительного эксперимента с человеком.
Соединенные в одной личности врожденная свобода воли и благоприобретенное знание основ добра и зла делают эту личность способной к творческой деятельности, что в основном и составляет содержание понятия «богоподобие». Сотворчество Бога-Творца и творца-человека проявляется в процессе божественного эксперимента как форма специфических взаимоотношений Дающего и Принимающего. Причем и Бог, и Человек отдают и воспринимают одновременно, ибо только при этом условии можно осуществить стабильный информационный взаимообмен.
Обретение знания добра и зла через вкушение запретного плода послужило для Творца критерием готовности людей к участию в эксперименте на проклятой Им земле. Внешним же мотивом, поводом к изгнанию, согласно библейской версии (Быт. 2), послужило злостное нарушение человеком божественной заповеди, за что он, разумеется, и должен был понести заслуженную кару свыше. Эту версию разделяют все христианские конфессии.
Однако божественный эксперимент с человеком по замыслу Творца и должен был проводиться на земле, а не в «раю на земле». В Быт. 2, 4-5 прямо говорится, что на определенном этапе сотворения неба и земли еще «не было человека для возделания земли». (В этом, как видим, и состояла его главная миссия). Поэтому изгнание человека из Эдема не есть нечто, непредвиденное Творцом на первой, эдемской стадии Его эксперимента. Нет! Это начало плановой божественной акции – троичного разделения единого, синкретического мира на мир божественный (горний), мир тварный (дольний) и мир человека, связующего в силу своей троичной структуры эти миры.
Посредническую миссию Человека, живущего одновременно в двух мирах, образно изложил Г. Р. Державин:
Я связь миров повсюду сущих;
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих;
Черта начальна божества;
Умом громам повелеваю.
«В Библейской мифологии рассказывается и о земной исторической судьбе человечества, и о небесной судьбе; грани между небесным и земным оказываются стертыми… Первый этап земной судьбы человечества зарождался на небе, зарождался в какой-то духовной действительности…» – писал Н. А. Бердяев [11], с. 34.
Конечно, Творец мог бы (ведь Он – всемогущ!), создав человека, сразу же разместить его во всеоружии знаний добра и зла непосредственно на земле, а не вводить его предварительно в эдемские испытания; и уж тем более мог безболезненно вывести его из этих испытаний, коль скоро такой экзамен был необходим. Почему же Творец не следует этим, безболезненным для человека путем?
Дело в том, что Господу Богу необходимо не просто внедрить человека в земные условия и не просто удалить его из Эдема, а проделать это в форме карательной акции, возложив на человека груз вины перед Богом-экспериментатором! Этот божественный гнет должен породить в человеке постоянно действующий фактор страха пред Господом: «Господа, Бога твоего, бойся и ему одному служи» (Втор. 6,13). Чувство вины и страх перед наказанием за нее призваны ограничивать свободу воли человека, не давать ей расширяться беспредельно, до размеров свободы воли Творца. Вина в «первородном грехе», проникшая в сознание и чувства человека, используется Творцом как вожжи для управления экспериментом, обеспечивая надежную и долговечную связь Творца с Его творением.
Каков же в конечном счете «личный багаж» наших прародителей, с которым они прибывают на проклятую Богом землю, где все надо начинать с нуля? Он состоит из трех компонентов образа и подобия Творца: троичной структуры человеческой природы, свободы воли, знания добра и зла. Синтез этих качеств есть первичное, изначальное условие для самостоятельной творческой деятельности в троичном мире Земли. (В этом мире «мы находим три главных царства, а именно: царства минеральное, растительное и животное» [2], с. 43). Поскольку человек троичен по своей природе, постольку и мир, созидаемый им, оказывается неизбежно троичным по структуре и организации. Образно говоря, все, к чему человек ни прикоснется, становится троичным: повседневные ситуации, любовь, искусство, взаимоотношения и т. д.
О триединстве природы человека как отражении образа Бога уже говорилось со ссылкой на Библию и примечания пастора Ч. И. Скоуфилда [1], с. 12.
Свобода воли – это свобода выбора любого из возможных решений проблемы, не обусловленная нравственными нормами. Это свобода на внешнем, проявленном плане бытия.
Знание добра и зла – это индивидуальный набор нравственных критериев – эталонов, с которыми мы сравниваем и по которым оцениваем критически или самокритически мысли, слова и поступки как свои, так и других людей. Это знание человеком границ морально приемлемого в пределах дарованной ему свободы воли; это лимит свободы внутренней, непосредственно влияющей на границы свободы внешней.
* * *
И свобода воли, и знание добра и зла как свойства человеческой природы, несмотря на их противостояние, по сути исходят из одного Источника – от Бога. Поэтому человек как участник божественного эксперимента поставлен на земле в рамочные условия: с одной стороны – это должна быть независимая, инициативная, творчески самостоятельная личность, способная пополнить базу данных «божественного компьютера» ценной, оригинальной информацией; с другой стороны – эта личность не должна быть самоуправляемой настолько, чтобы разорвать узы «раба божьего», пренебречь божественным водительством. И только совмещение обоих граничных условий делает человека участником эксперимента, руководимого Творцом.
Однако Творец во имя чистоты эксперимента начинает его, последовательно апробируя каждое условие в отдельности. Сперва Он предоставляет человеку практически неограниченную свободу воли, корректируемую лишь единственной и к тому же обобщенно сформулированной нравственной заповедью. Я имею ввиду обращение Господа к Каину – первому рожденному на Земле человеку: «Если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4,7). И все – практически больше никаких нравственных ограничений и конкретных духовных ориентиров Творец не устанавливает человеку вплоть до исхода избранного Им народа из египетского рабства.
К чему же в конце концов привела человека столь длительная личная свобода от нравственных ограничений? К беспредельному моральному разложению.
Как и следовало ожидать, человек не стал господином своего греха. Скорее, наоборот – грех до такой степени обуял людей, что возникла реальная угроза срыва божественного плана. Тяжелый, насквозь пропитанный грехом человек под весом этого греха отпадает от Бога естественным образом и, следовательно, выбывает из участия в божественном эксперименте.
Если же учесть, что в таком растленном состоянии пребывает вся земля, и «что всякая плоть извратила путь свой на земле» (Быт. 6,12), то становится вполне очевидным, что Творец-экспериментатор рискует остаться в скором времени вообще без участников, точнее – без объекта своего эксперимента. Спасти человечество, погрязшее в грехе, уничтожить грех, не уничтожив его носителей, теперь уже не под силу даже Богу, и Он, по-человечески раскаявшись, что в свое время создал человека (Быт. 6,6), истребляет физически (водами потопа) всех людей; правда, за небольшим исключением. Каков же его смысл?
Дело в том, что Свой эксперимент Творец прервать или начать заново не может, второго сотворения мира и человека не будет, и поэтому Он сохраняет для послепотопного продолжения эксперимента допотопные корни человека в лице одной семьи, способной «господствовать» над грехом – праведника Ноя и его ближайшей родни. Это образцовые, по мнению Творца, допотопные родоначальники послепотопного человечества: «И благословил Бог Ноя и сынов его, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт. 9,1). (Творец ошибся в предположении, что у праведного отца неизбежно должны быть столь же праведны и его сыновья. Кстати, как следует из Быт. 9,20, Творец ошибся прежде всего в выборе коренной личности, праотца «обновленного» человечества – Ноя).
Обращает на себя внимание тот факт, что и до потопа, и по его окончании Творец делает Себе одно и то же признание: «… все мысли и помышления сердца человеческого были зло от юности человека и во всякое время» (Быт. 6,5; 8,21). Иными словами, зло неистребимо (можно лишь научиться подавлять его проявление, то есть господствовать над ним), и, следовательно, неизбежно переходит по наследству в сердце послепотопного человека от старых, допотопных носителей этого сердечного зла.
Созерцательная по своей природе тактика невмешательства Бога в дела людские и неограниченная никакими жесткими моральными нормами свобода воли человека привели последнего к убеждению, что «все можно!» Гордыня (самый страшный грех в христианской традиции) до такой степени переполнила людей, что они вознамерились добраться до Бога, построив «себе башню высотою до небес», и сравняться с Богом, «сделав себе имя». Таким образом, божественный эксперимент снова на грани срыва! На этот раз Бог не уничтожает людей (Творец клялся Ною в Быт. 8,21 не уничтожать более род людской), а только рассеивает их по всей земле и смешивает языки «так, чтобы один не понимал речи другого». (Следствием этой божественной акции стали в дальнейшем кровопролитные войны на религиозной и межнациональной почве.)
Итак, первое условие участия человека в божественном эксперименте (свобода воли) апробировано Богом сполна и в «чистом виде» – без малейшего давления на волю человека. Какие же изменения претерпела структура человеческой триады в период разгула ничем не сдерживаемых страстей и животных инстинктов, беспредельного насыщения исключительно биологических потребностей? Она становится крайне уродливой, деформированной за счет неимоверного разрастания ее нижнего, физиологического плана. Последний гипертрофирован настолько, что практически полностью порабощает «снизу» средний душевный план триады. Заземленная душа в свою очередь превращается в верную служанку низменных страстей человека и надежную защитницу его от моральных нападок и упреков извне. Она постоянно оправдывает и даже стимулирует безудержное стремление человеческой плоти к чувственным наслаждениям и комфорту: «Живем один раз! Бери от жизни все!» Высший же, духовный план человека отделен от души и фактически атрофирован, так как не получает ни питания, ни полезной нагрузки свыше. По причине своего обескровления он, конечно, не в состоянии активно воздействовать «сверху» на душу человека и возвышать ее. Налицо угроза превращения триады в диаду «тело – душа», а точнее – в своеобразный биологический монолит, поглотивший душу (прообраз модели троичности современного среднестатистического человека!).
В итоге Творец убеждается в том, что личность, свобода воли которой не ограничена рамками знания добра и зла, то есть представлением о том, к чему следует стремиться и от чего уклоняться, обречена на духовную, а затем и физическую деградацию.
* * *
Приступая к апробированию второго необходимого условия (знание добра и зла), открывающего человеку доступ к участию в божественном эксперименте, Творец, как и на предыдущем его этапе, прежде всего обеспечивает чистоту опыта. С этой целью Он отсекает первое условие – свободу воли человека – и навязывает ему Закон, знание которого приравнивает к знанию добра и зла. При этом ревностное и пунктуальное соблюдение всех его заповедей считается следованием добру, а нарушение или исполнение их без энтузиазма, не говоря уж об уклонении от них, есть зло (часто наказуемое смертью). Беспредельный по охвату рассматриваемых жизненных ситуаций, этот Закон настолько мелочно регламентирует поведение каждого человека, что практически аннулирует его свободу воли и понятие «индивидуальность».
Если на предыдущем этапе эксперимента границы ненаказуемости за греховные мысли, слова и поступки были бесконечно широки, то теперь, когда «законом познается грех» (Рим. 3,2), а «грех есть беззаконие» (1Ин. 3,4), ненаказуемости как понятия уже не существует. Наказание за беззаконие, будучи незыблемой нормой самого же Закона, становится просто неизбежным. Если до Закона набор жизненных ценностей человека представлял собой плод (хотя и весьма недоброкачественный) его личной воли, то с введением Закона – это уже плод воли Бога, навязанный человеку.
На данном этапе божественного эксперимента резко расширяется состав его участников: теперь это не отдельные личности или отдельные семьи, а отдельный, специально созданный народ – Израиль. Этот экспериментальный народ, сведенный Творцом воедино из двенадцати еврейских племен (колен израилевых) и выведенный из египетского плена, должен только чтить единого Бога и, следовательно, жить в русле Его закона. Иными словами, множество бывших рабов египетских должно теперь стать единым, многоликим рабом божьим. И вместе с тем – элитной «силовой структурой», бичом божьим в отношении других народов (Втор. 7,6). Эта модель предварительно отрабатывается на аборигенах «земли обетованной» – ханаанеях, уничтожение которых инспирируется Самим Творцом: «И истребишь все народы, которые Господь Бог дает тебе; да не пощадит их глаз твой» (Втор. 7,16).
Бог воспитывает Свой народ по системе «кнута и пряника». С «кнутом» все ясно – это животный страх перед жестоким наказанием за малейшее уклонение от изнурительных требований Закона. Буквально – «шаг влево, шаг вправо – расстрел!» (Втор. 5, 32-33). А что же представлял собой «пряник»? Да все, что с Божьей помощью будет награблено и захвачено народом избранным у народов не избранных Всевышним. В качестве примера возьмем фрагмент Втор. 6, 10-12, где Моисей, харизматический лидер Израиля, с предельным цинизмом разъясняет своему народу, за что тот должен любить Бога и быть преданным Его Закону: «Когда же введет тебя Господь, Бог твой, в землю с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил, и будешь есть и насыщаться; тогда берегись, чтобы не забыл ты Господа». (И все же, несмотря на божественные стимулы, как, впрочем, и божественные угрозы, призванные рождать и поддерживать всенародную любовь к Творцу, неблагодарный Израиль тем не менее не единожды предает своего Бога, заигрывая с «богами другими». За измену Своему культу, принимающую массовый характер, Господь отвергает от лица Своего народ, отвергший Бога, и предает его в конце концов в руки врагов на разграбление и длительное пленение.)
Попытаемся в общих чертах оценить ущерб, нанесенный каждому из планов человеческой триады на данной фазе эксперимента. Предписания Закона прежде всего поразили высший, духовный план триады: они вытеснили из него индивидуальные нравственные идеалы и насадили глобальную идею избранности на беззаветное служению Богу, воплощаемую в ортодоксальном следовании всем Его установлениям. В этом и должны состоять по Закону и высшая духовность, и высшая мудрость избранного народа.