001
ОтложитьЧитал
Алюминий уплыл, Петя рассчитался с кураторами, по обычной схеме, с обычным набором слов. Отправил, и сегодня капитан приехал с бумажками по трудозатратам. Секретарша за перегородкой смутилась, как поросенок в мешке, которого в телеге везут на рынок по деревенской дороге. Так вот что ему Петя рассказал: «Если товарищ у товарища уводит девушку, ему бьют морду, а если партнер – у партнера, того наказывают деньгами. Ничего не получится, капитан. Забирай невесту, и идите правду искать». Капитан, видимо, пытался начать что-то долго и жалобно рассказывать, но Петя его под локоток вытолкнул из кабинета. В коридоре еще достаточно народу было, пришедшего с разговорами. Петя играл свою игру, ему надо было знать, кто теперь придет за эти деньги разговаривать. А в коридоре уже ждали ходоки, прознавшие, откуда в город попала чудо-техника. Пришли с предложениями и заверениями, но ответ был один: «Стопроцентная предоплата».
***
Этот бизнес чудный, прямо космический. Если до того было затмение, то сейчас налоги квартальные не заплатили по причине того, о чем астрологи целый месяц звонили. О комете, которая в Землю врежется. А что платить, если комета врежется?! Вот так и бизнесменили. А те, что криминалили, носились на машинах стаями по городу, письками мерились. А те, кто депутатили – словоблудили везде, куда только сумели засунуть свое рыло. А рыла были все те же – лощеные, чисто выбритые и густо напомаженные. Вчерашняя номенклатура переображалась, выдавая забавный водевиль. В один день сочиняли себе не только новую биографию, но и разучивали улыбки и ужимки демократов, главных борцов за права народа. Очередь борцов за эти права росла по часам, готовность жертвовать собой во благо всех простых людей была напористой и навязчивой. А умные скупали, меняли, отбирали ваучеры, готовя главный акт.
Не без усилий взята в аренду хорошая территория в хорошем районе для торговли автомобилями. Создана фирма, назначен директор, и вот рядом оформляется на жительство вновь созданный РУБОП. Оттуда один майор, не очень там крупный начальник, все ходил с директрисой щебетал. Влюбилась она в него или нет, но решила, что теперь сама будет рулить бизнесом. Она сказала, не хитря, что сейчас с ней будут люди в камуфляжной форме и с автоматами, потому мне лучше съехать из этого офиса. Я, конечно, не согласился. А тот майор не так давно был главным в районном медвытрезвителе и жизнь знал не понаслышке. Вот если бы он боролся с наркотиками, я бы стал наркобароном, а раз он был в РУБОПе, я стал организованным негодяем с соответствующим к себе отношением закона. А законом и был тот самый майор.
Вот в свою контору и приводила своего героя моя директриса, которая еще полгода назад со слезами на глазах просила устроить ее в это место, хвалясь своими профессиональными навыками. Ранее она работала в советской торговле – в той торговле, которая могла продать все и любой свежести. Майор пил каждый день и курил «химку», был наглый и отмороженный. У меня начались обыски, приводы, вызовы и возбуждения уголовных дел. И все бы у них получилось, но им мешала собственная наглость и тупость невероятная. Обожрали они директрису и обокрали, и бросили на поле битвы, и побежала она писать уже на своего любимого. Но известно, что с тех спроса не бывает. Но вот только прослышал, что где-то у них получается, формы камуфляжные и «крыши» комсомольские кого-то пугают. Закон – сила. Опера раньше были другие – те, что ловили убийц и насильников, сидели ночами в засадах и бегали в облавах. Жаль, что их не стало. Не стало тех, кого можно было уважать и с кем можно было говорить на одинаковом гражданском, русском языке. Сколько в тот год было красных мигалок на дороге, орущих, матерящихся мегафонов, резервных полос движения. Вылуплялись мухи новой власти, прилипчивые и прожорливые. Начали оформляться главные вопросы к человеку: «Ты чей будешь? С кем работаешь?» Знаешь ответ – спишь спокойно.
В этом году Россия вышла на второе место в мире по убийствам банкиров, заводчиков, рестораторов, торговцев. Убивали, в основном, конкуренты или деловые партнеры. Жадность и стремление захватить все при нежелании делиться и уступать. Убийца ничего не имел против жертвы, это был просто бизнес. Появилась профессия – убивать. В СССР все профессии были почетны и нужны. И где-то, видно, и такому обучали: стрелять в спину и контрольным добивать в голову, да гранаты бросать в окна. Это, видно, еще из игры «Зарница», пионеры в красных галстуках и песня «Пришла эра светлых годов, а клич пионера – «Всегда будь готов!»».
***
До старта к новой жизни оставалось немного. Это время надо было использовать под зачистку. Главное узкое место всех Петиных экспортно-импортных операций были погрузка – разгрузка, и еще страшнее, если кто-то вел дублирующий учет. Надо было убирать участников тех событий, и главное, капитана, благо, повод был. Сейчас Петя ждал, кто придет о денежках поговорить, только бы не кураторы. Тогда вся схема не имела бы смысла, но Петя хотя бы понял, что уже намыленный.
Пришел капитан первого ранга, долго не хотел показывать документы, потом все же представился. Похоже, это был настоящий капитан, волей судеб или здоровья оказавшийся замом зама по тылу. У Пети был договор с флотом на три года по временному использованию причальной стенки, и договор был полностью проплачен. А когда Петя попросил еще и доверенность на право ведения переговоров, капитан совсем смутился: с бумагами, видимо, не очень дружил. Петя ждал вопросов, но их не было, а какие вопросы: договор проплачен. Наконец капитан родил что-то вроде: «А погрузка – разгрузка, привлечение кранового хозяйства?»
Петя тоже ответил вопросом: «А что, на флоте, появилась должность грузчика?» Тот смутился еще больше. Тут Петя побоялся, что он вообще уйдет сейчас. Сам он к людям жалости не знал, но у того на кителе были наградные колодки, уже затертые и не парадные. А бывший обкомовский оптимист знал цену хотя бы трем из них. Это были ордена за войну. Прислали же тебя, солдат, в говне спекулянтском ковыряться. Петя ему сам все рассказал: и про договор, который придется приостановить из-за невозможности сотрудничать с причальным командиром, и про «черные», неучтенные деньги, которые он в те руки передавать больше не станет. Вскользь рассказал о причине возникших осложнений и попросил по этому вопросу провести флотское расследование. Вот эти вопросы капитану были понятны, и он пообещал быстро все выяснить через дознание. В конце Петя достал козырь: спросил, знает ли тот, сколько на руки получал тот капитан. И ничего определенного не услышав от собеседника, Петя написал на листочке среднюю цифру и показал ему. Боевой офицер явно был в шоке, хотя всеми силами пытался сохранить самообладание. Ясно было одно: если сейчас этот капитан, мелкий воришка, окажется где-нибудь в Анадыре заведующим складом, для него это окажется меньшим из зол. Расстались на том, что Петя получает бумажку по банному происшествию, а они получают деньги. Бумажки нужны были, чтобы прикрыться перед кураторами, и хоть он и не собирался больше на этом пирсе работать, команду надо было сменить, притоптать свою пахоту.
Вокруг суета все смешнее и смешнее, его бывшие коллеги по номенклатуре и комсомольским конференциям сейчас баллотировались, где только возможно. Добивались любых уровней власти: от депутатской до губернаторской. Они-то прекрасно знали, что ничего не поменяется, так же останутся баре и холопы, и цвет будет тот же – красный. Но в речах изливались демократами и освободителями. Новое время и старые лицемеры, одежды поменяли, а цвет кожи и дыхания остались прежними. Смелые пошли на улицу криминалить, а трусы кинулись во власть, депутатить.
***
На улице пришло время тех, кто «по понятиям». «По понятиям» организовались по старому комсомольскому и еще кое-какому правилу – «Кто не с нами, тот против нас», «кто не в нашем коллективе, тот и есть враг». Возрожденная в советских лагерях традиция пришла на улицу сразу и везде. Она имела большие аппетиты и ненасытную нужду в деньгах. Смотрящие, ответственные и положенцы появились с реальными ценами и задачами, но ничего в природе отношений не изменив. Одни стремились жить за счет других, как и было всегда. Тех, кто сильно мешал, сами приговаривали и сами исполняли.
В какой-то момент и меня не смогли пережевать. Как-то вдруг пригласили очень настойчиво на день рождения главной фигуры, очень противоречивой на тот день. Давнишний спекулянт по той жизни и красный нарядчик по лагерной, но очень больших организаторских способностей, интриган и демагог, с собачьим чутьем к деньгам.
Как приехал, меня еще рядом посадили, раздвинув близких и братанов. Веселье было в разгаре, а я был нужен, чтобы мне вложили в уши приготовленные слова. И я их услышал, понять их было несложно даже, несмотря на то что оратор был бросок и красноречив. Вроде как ставят им в вину какие-то не соответствующие кодексу поступки, излишнюю поспешность и недальновидность. Вот тут я и прозвучал. Оказывается, приняли по мне решение, а потом разобрались и отменили, так как я оказался хорошим. Разве это не пример продуманности поступков и дальновидности? Прямо речь молодого лидера социал-демократии о компромиссах и гуманизме. Как только он закончил, интерес к моей персоне пропал, и без аплодисментов и объятий я уехал.
Пройдет много лет, главные участники по разным причинам уйдут в лучший мир, когда я узнаю, что же это все было. Узнаю и вздрогну. Сидим в парилке с одним из моих старых приятелей, уже хорошо пот пробил, и тут неожиданно он мне задает вопрос, была ли у меня в таком-то году, по такому-то адресу подружка. Вспоминаю без труда, что была. Он дальше спрашивает, жила ли она во втором подъезде, на втором этаже. Опять же – да. И машину ты ставил на бордюр под окном? Опять – да. Осведомленность хорошая, хотя те отношения были очень даже скрытные. Потом он называет мне месяц, число и время, когда меня должны были казнить на выходе из этого подъезда. Напротив, стояла машина с двумя палачами. А не состоялось все по причине, что заказчику-царедворцу пришел звонок из очень далекого президиума с предупреждением, что если со мной что-нибудь случится, то царедворцы сразу же получат. И тому мгновенно пришлось отменять задуманное. Сотовой связи не было, а время шло, и тогда моего старого приятеля, что сидел со мной в бане, подняли дома и отправили добираться до того адреса, ибо он знал тех, кто в засаде, хотя о самой засаде нет. И он помчался и успел. А теперь к тому, кто нас убивал, вопрос. Он описал те личности талантливо и красочно.
Ноябрь. Очень раннее утро. Побитые «Жигули», в них три человека, жужжащая печка гонит кипяток в прокуренный, вонючий салон. Один человек мордой в руль спит, двое сзади забивают папиросу, между ними стоит кастрюля с остатками пережаренных беляшей, которыми их в дорогу снабдили деревенские барышни. Жирные от них руки молодцы постоянно обтирают о чехлы сидений. Два кулацких обреза. Приехали в город на заработки. Очень громко и матерно возмущались, что работу на сегодня отменили. Но такой работы хватало, и они явно уже на завтра были задействованы. Вот такие молодогвардейцы нас убивали, но и сами долго не жили.
***
Зам зама появился на третий день, к обеду. Он зашел в приемную из коридора в тот момент, когда Петр Николаевич выходил из своего кабинета в приемную. Петя увидел его глаза, которые уперлись в секретаршу, торчащую у стола, и взгляд его, какой-то пораженческий, был направлен явно не на сиськи.
Военный протиснулся в кабинет и выдохнул: «Ваши опасения по поводу плохого поведения командира нашего подразделения нашли свое подтверждение». Вот так поэтически умели выразиться военные. Он положил на стол большой казенно-коричневый незапечатанный конверт без названия. Глаза его так и оставались в пораженческом состоянии. Петя открыл сейф, достал пакет с деньгами и положил на стол рядом. Военный выразил надежду на дальнейшее сотрудничество и быстро покинул обиталище презренных коммерсантов.
В конверт Петя заглянул, было на что посмотреть. Дознаватель, видно, был грамотный, поэтому, в первую очередь, отправился в баню. Петя представил, как банщица сидит за столом, а дознаватель долго и аккуратно раскладывает перед ней папки с надписью «Прокуратура» и карандаши с ручками.
К концу раскладывания банщица была готова к искренности и правдивости и поведала, что приехал постоянный клиент, пьяный, с пьяной женщиной и двумя матросами и еще одним, что сидел в машине. В отдельной комнате офицер сношал женщину, но недолго, уснул. Потом ее прямо в парилке сношал длинный матрос, потом другой матрос, вот тут на диване, потом они вдвоем ее сношали, долго, по-разному, на бильярдном столе. Потом еще водитель в «УАЗике» сношал и увез. Петя хоть и не пил три дня, но блевать его потянуло. Дознаватель грамотно довел до участников, что они будут судимы трибуналом за изнасилование, и те, опережая друг друга, написали все красочно и в подробностях. Все происходящее было по согласию и с инициативы гражданки. Водитель даже на две страницы написал жалобу, что она и в дороге заставляла его останавливаться и развратно приставала. И даже когда он пытался ее довезти до квартиры, и в подъезде принуждала.
Теперь Пете было понятно, почему у военного был такой пораженческий взгляд, потому что он был поражен. Петя позвал главную героиню того романа в кабинет и вручил ей три письма на предмет срочной отправки. Ее взгляд был прикован к тому конверту из казенной бумаги. Петя был уверен, что она его заметила еще в приемной, в руках у военного.
Когда хлопнула входная дверь, он вышел в приемную и откатал три копии письма. Одну копию со всеми признаниями и отчаянными оправданиями сложил в тот же конверт и нарочито плохо его заклеил и отнес на стол секретарше, предварительно подписав «Г. Жеглову от полковника Исаева». Через час позвонил в офис с просьбой передать человеку, который соответственно представится. Секретарша точно уже все прочитала, ибо ее ответы в трубку густо сдабривались соплями. Не надо было утром жарить картошку и говорить о взаимных сильных чувствах и отношениях. Теперь агента «Большие голубые глаза» можно будет использовать только в виде «медовой ловушки», подкладывая под гостей из Азии. На следующий день она ушла на больничный. Петя не надеялся с ней больше встретиться. Еще конвертик Петя хотел отправить мужу, бывшему своему коллеге, политработнику, не счел нужным. Муж у нее было толще Пети в три раза и с сахарным диабетом. Двоих главных фигурантов он сожрал, аппетита что-то больше не было, невкусное было блюдо.
***
Зимой 1993 года в частях Тихоокеанского флота на острове Русский от голода умерли четыре матроса-новобранца. Более 250 моряков учебной базы флота попали в госпиталь с дистрофией. Голодомор и беспредел неуставных отношений превратили службу на острове Русский в ад.
Самым страшным испытанием для молодых матросов был голод. Продукты разворовывали офицеры и мичманы. А с военнослужащих, которые попадали на Русский в дисбат, известный на весь СССР, охранники глаз не спускали, так как народ там вешался изо дня в день. Жила и процветала эта военная феодальная дикость на острове, долгое время имевшем статус закрытой территории со свалками ядерных отходов и огромным кладбищем полузатопленных кораблей.
На фоне этого скандала в градоначальники прорывается отставной офицер ТОФ, известный своими «экстрасенсорными способностями», что делало его чрезвычайно популярным среди людей преклонного возраста. Потом мэрию приступом возьмет Костя Рубильник и на два года останется там исполняющим обязанности. Толк с него был, только света в городе не было в достатке. Это, конечно, влияло и на быт, и на бизнес. День укорачивался, холодильники плыли, хотя вроде и не на осадном положении.
А у меня первая сессия, все интересно. Как оказалось, экономику можно изучать, не прилипнув всем телом к Марксу и Ленину. Откровением оказалось, что существует много современных ученых, разбирающихся в проблемах мировой экономики. Тут доценты с кандидатами перестраивались и явно с удовольствием. Все кругом было советское, но не с таким уже стойким запахом и не таким уже ярко-красным. Люди стали догадываться, что их жизнь ими же самими и должна строиться без подсказок, а в своих нравственных и духовных предпочтениях придется определяться самостоятельно. Коллектив перестал быть главным надсмотрщиком и воспитателем.
Город за последние три-четыре года не то чтобы изменился, он стал другой. Набережная с чурковыми забегаловками, центральная площадь забита депутатскими машинами и полчища китайцев. Город стал неопрятно-немытый. Пробки начинались от подъезда и не кончались никогда, кругом «миллиметровщики», дрифтеры, отжимы и наезды. На жилье цены заоблачные, тут правят барыги, ко всему прочему еще и быдляцкая манера общения. Город, еще с советских времен испорченный деньгами и своим собственным городским капитализмом. Страшно, если он станет вторым Макао в Азии, то есть полной помойкой для вороватой элиты, где под нее все заточено. Зато здесь она на дорогах начертала себе резервных полос, чтобы чернь не мешала двигаться.
У меня «Лэнд Крузер» леворукий, стою в пробке, а рядом, слева, полоса резервная. Окно открыто, машины движутся тише пешеходов. Тут по резервной со мной равняется машина той же марки, только с правым рулем, уже, похоже, сильно уставшая. Сначала я увидел свисшую с окна руку, на каждом пальце по кольцу наколото, а потом и лицо, изрядно высушенное в режимных условиях. Парняга, видно, только что из командировки и сразу же на джипе. Начинает со мной разговаривать, видно, хочется, чтобы его заметили: «Ну, как машина, братан? Че по чем?» Я ответил просто, что с красными не общаюсь. Это была бомба, его лицо исказилось, будто таракана проглотил парень. Потребовал немедленно обосновать свои слова. Я обосновал: «Двигаешься ты, братан, по ментовской дорожке. Здесь только красным свет зеленый». Мой ряд поехал, и я тоже, а тот остался на месте, но проехать мне удалось не более тридцати метров. В боковое зеркало было видно, как парняга вылез из-за руля, бегал вокруг машины и размахивал руками, потом сел за руль, включил правый поворот и начал пробиваться в мой ряд. Вот так этот город воспитывал сам себя.
***
Нажива с комсомольского имущества оказалась химерой. Что-то можно было поиметь, если здесь проживать и пользоваться им, но здесь жить Петя не собирался. Да и кубышка набивалась в темпе, что было трудно прогнозировать. Опять явились сибиряки, да еще и Урал притащили. Местные извивались, как могли, в расчете занизить цены в договорах, но Петя стоял насмерть за личное. Деньги приходили в банк, конвертировались и уходили по нужным адресам. Сыр в мышеловке благоухал.
Сегодня Петр Николаевич, согласно своим габаритам, заказал себе синий костюм. Не мог он победить в себе привязанность к тому самому внешнему облику синего костюма и лакированных штиблет. Дата заключения последнего договора на поставку по стопроцентной предоплате наступала через неделю, а на следующий день у Пети уже был билет на самолет. Кураторы были довольны, Петя уже давно их «лечил» темой получения очень большого товарного кредита. Можно было заработать большой куш с продуктов питания и детских шмоток.
На причале все как надо, команду поменяли, капитана – женского угодника держат под стражей, видимо, осудят за измену Родине. Новая секретарша, высокая, с хорошей фигурой, но совсем без сисек, зато давала всегда с настроением. Петя подобрал ее в гостинице у барной стойки и сразу же трудоустроил. Пете нужен был человек, с ним близкий. По этим мотивам он дал ей нотариальную доверенность на свой новый автомобиль, тот ему все равно больше не пригодится. Будут его искать, пусть через нее тычутся. Менты будут допрашивать, а «крышевые» – блатные будут пытать.
Игра Петю увлекала, радовала тупая и жадная аудитория, которая хавала все, что ей пихали. А вчера пригласил прокурор, что зам. главного. Честно, Петр Николаевич глупо занервничал. Прокурор был учтив и вежлив, просил оказать помощь с оргтехникой. Петя щедро пообещал. За окном – панорама города, в котором Петя не нажил привязанностей, город, который его сытно кормил и который он ненавидел.
Водитель мыл машину. Секретарша теперь непременно присутствует при этом. Она задирала и без того мини-юбку и размахивала ляжками, упакованными в высокие красные шпильки. Петя приодел ее по своему вкусу, так она на две головы была уже его выше. Секретарша увидела его в окне, он погрозил пальцем. Та, как лошадь, понеслась в офис, предлагать кофе. Петя согласился испить по-легкому, но увлекся, больно зад был подвижный. Она боялась чем-то его огорчить и очень старалась без признаний и обещаний в вечной любви. Снижение темпов сегодня и кажущаяся предсказуемость завтра выманивала в гости скуку, а та томно приглашала к бутербродам с красной икрой и груздям со сметаной, естественно, с хорошей водочкой. Но пить было не с кем. Петя, когда пил, любил митинговать, согласно специальности и образованию, но сейчас это было опасно. Всех, кто с ним рядом работал эти годы, он намеревался оставить без зарплат и перспектив, которые всегда сладко обещал. Он их всех тоже ненавидел.
Сентябрь. Менты в Москве жестко подавляют гражданские акции в поддержку Верховного совета. Потом придут войска и бронетехника. В этом году умирает Леонид Гайдай, а Нельсон Мандела получает Нобелевскую премию мира. Пост № 1 перенесен от Мавзолея Ленина к могиле Неизвестного солдата. В России отменили прописку, теперь паспорта без герба, но с орлом о двух головах, однако все такие же красные. А Петя делал то, что должен. Земля родная его не грела, она жгла ему пятки и гнала.
***
А вот земля в этом году родила, и узнал я об этом не из газет. Вот сидит передо мной тот Паша деревенский, которого я когда-то лопатой огрел. Теперь это Пал Иваныч, за которым сейчас все то огромное хозяйство. За прошедшие почти 15 лет он погрузнел чуть и обзавелся четырьмя детишками. Но все так же открыто и честно говорил и так же улыбался. Искренне болел за своих сельчан и за землю свою, что весной удачно отсеял, а теперь не знал, как в зиму убрать. В городе, на развалинах предприятий, а то и просто во дворах, он набирал до двухсот человек, в основном, баб и подростков, и вез их на свои поля. В этом году, сказал Паша, осталось всего-то ничего: со ста гектаров собрать из-под техники картофель. Я бывал у него в гостях за эти годы не раз, и всегда Паша повторял одно и то же: «Любите землю, и она вас накормит. Приезжайте, поработайте и получите плату продукцией, лучшей и чистой». Сеял, говорил: «Начнем, помолясь». И ему не нужен был союз рабочих и крестьян, нужно было божье благословение, чтобы людей кормить. Я его в свое время подтолкнул учиться в техникуме, и он пошел учиться профессии и жизни на земле родной. А меня в деревню всегда заманивал для масти, будто я удачу привожу. В последний раз звонил, все про мух рассказывал, я и не понял сразу. А это примета: муха летит осенью – на речке чебак ловится. Лукавый Паша знал мои слабости. Не родит та земля ни дынь, ни ананасов. Ее чрево родит картошку, капусту и свеклу – то, без чего нам, русским, точно не прожить. Спорю, что девять человек из десяти в городе не видели цветка картошки, а она ведь тоже цветет и очень красиво, самыми сытыми цветами моего голодного детства. Ибо если кто-то не любит жареной картошки с чугунной сковородки, то это точно не наш человек.
На следующий день поехали в деревню. Выехали уже поздно. Со мной профессор, заядлый рыбак-скиталец, и еще мой товарищ Витя. Что-то долго добирались, со звездами уже приехали, к темноте. Одинокий фонарь, рядом еще те, студенческие, длинные сколоченные столы и скамейки. Люди после ужина, по большей части, ушли отдыхать на нары в овощехранилище. Тепло. Учетчики сдали учеты, Пал Иваныч доволен. Только местные остались сидеть, они двужильные. Завтра утром в пять подъем, а их спать не разгонишь.
Федька с той еще, молодежной шайки, все еще водитель на газоне, помогает разобрать мне салон джипа. Я сплю в нем. Завтра встану рано и постараюсь на обед на всех наловить шикарных осенних чебаков. И вдруг Федя обнаруживает незнамо как попавший в багажник гофрированный шланг от старой стиральной машинки. Чувствую, он ему нужен в хозяйстве. И как угадал, через несколько минут Федя уже его азартно изгибал, что-то мастеря. Потом шептался с моим приятелем Виктором, они хихикали.
А дальше картина: темно, одинокий столб, на нем фонарь. Вплотную к столбу стоит Федя и копается в штанах, а мой Витюша рядом с четырьмя женщинами, сидевшими от нас в двух метрах, явно старается обратить их внимание на эту одинокую фигуру в полумраке, и ему это удается. А фигура достает из штанов что-то очень большое и толстое, писает, трясет истово, пару раз ударяет по столбу, прячет и гордо возвращается к нам. С нашего стола на то никто не смотрел, а за тем столом с четырьмя местными женщинами-красавицами вроде как разорвалась шаровая молния и наступило обморожение, ибо даже смеха слышно не было. Федя давно ухаживал за одной из них, но она любила только непьющих, а Федя иногда принимал.
Но как бы там ни было, но где-то через час он уже выманивал у Виктора его надувной спальный матрас производства того, еще былинного времени. Ему на кожушке было неудобно – твердо и колется. Виктор сдался, и Федя, сунув рулон под мышку, растворился в ближайшей растительности. Федя очень хотел Жанну и кинулся резко надувать матрас, но он дул и дул, пока не задохнулся и не клюнул носом. Вот женщина и заблажила: «Федя помер!» Подбежала растрепанная и очень несчастная. Видно, все же любила Федьку-баламута. Мы – в кусты. Навстречу Федька идет, матрас тащит. И грустно так, но убедительно: «Нет, я лучше на кожушке».
Чебака было много, и обед удался на славу. У Пал Иваныча все получилось, и не потому что я везучий, а потому что он хороший. Я любил этих людей, они не исполняли и ничем не мазались. Они не шли в депутаты и не писали лозунги. А главное их представление о жизни было в том, что лень – мать всех лишений и пороков, а честью и совестью эпохи была не КПСС, а личное достоинство. Они делали, что должно.
***
Москва, 4 октября, 9:20, танки с Калининского моста начали обстрел здания Верховного совета. В тот же час в огромном Восточно-Азиатском аэропорту парковался борт, в котором прибыл в свободный мир Петр Николаевич с просчитанным распорядком действий. Свои пятьдесят лет Петя намеревался встретить уже подлеченный, в своем большом доме, в окружении лакеев. В Азии он намеревался пробыть не более трех дней. Его деньги уже большей частью ушли в США. Завтра в паспорт поставят американскую визу, и дорога для жизни счастливой в самой лучшей стране будет открыта. Внутри Петя ощущал глухое предъюбилейное ликование.
Танки стреляли, и под тот грохот по взлетной полосе Шереметьево разгонялся самолет «Аэрофлота» рейсом на Нью-Йорк. Ил-62 плавно оторвался от земли и затерялся в низких осенних облаках. У окна в кресле сидел мужчина лет пятидесяти, седой, с лицом сероватого цвета, изрешеченным глубокими морщинами. Самолет быстро набрал летный потолок, и гул турбин стал ровным и нетревожным. Мужчину звали Олег, и было ему неполных 47 лет. Из них 22 он отбыл в советских лагерях, преимущественно, на карательных режимах. Из 22 уже 12 лет – в статусе вора в законе. В 17 лет получил год за хулиганство, а уже в 18 – пять за «карман». За тот «карман» даже бывалым рецидивистам пять не давали, наболтали за оскорбление суда. Черная лагерная масть, конечно, его приняла, так и потекла жизнь бывшего интернатовского мальчишки. Его шпана улетела еще неделю назад, а Олегу долго тянули с паспортом, вымогали и выжимали.
А ехать уже назрело, чахотка заходила в невозвратную фазу. Лагерная обслуга знала, что делала, а делала она вот что: высыпала в карцер ведро хлорки, а потом ведро воды и закрывала дверь. Получался хлорный газ, который потом истекал кровью из легких. Воровская сходка отправляла его на чужбину навестить легенду советских лагерей Татарина, но ясно дала понять, чтобы нелеченый не возвращался. А вообще, там, в русских районах, пособралось много свиней и подсвинков разных мастей, а где они, там и волки. Татарин в день открытия Олимпийских игр в Москве приделал валютную кассу крупнейшего в стране пароходства.
Сколько там было валюты, полученной в проплатах и откатах, никто не знал. Черный нал любит молчаливых. Вот Татарин и был таким, он все прибрал без выстрелов и трупов, тихо и основательно. Взяли его быстро, на похоронах Владимира Высоцкого, прямо у ворот Ваганьковского. Без всяких доказательств обвинили и дали за так, просто, 15 лет. Генпрокуратура слюнями обливалась, но даже запаха, в какую сторону искать, не нашла. За три года его прогнали по пяти «командировкам», пока не причалили к их берегам, в Мордовии.
А «крытая» уже неделю бурлила от голода и клопов. Сейчас разбор полетов и визит спецпрокурора. Хозяин, по манерам еще боец армии Ежова, согнал всех «черных» в маленький, зассаный собаками дворик и опять с той же песней разминает перед речью московского. Сегодня он в запаре перегнул с призывами брать пример в быту и поведении с главной красной рожи лагеря. И тогда пришел вопрос: «Какой же, гражданин начальник, нам с него пример брать, коли он пасынка своего восьмилетнего изнасиловал и убил, а сейчас около Вас трется?» Вопрос был оценен в шесть месяцев барака усиленного режима.
И вот явился прокурор, прямо-таки фигура, и не начал стыдить, как все, а сразу заявил, что все будут «опущены», и не без удовольствия углубился в подробности того мероприятия. И пришел вопрос от Татарина: «Гражданин начальник, вы с таким жаром и горящими глазами рассказываете про пидорасов, сами-то не того?» И этот гнедой конь, ухоженный, сытый и зализанный, выхватил дубину и охранника и истошно заорал: «Его сюда, его первого». Татарина подтащили, прокурор заорал: «Заковать!» Но заковать не успели. Татарин сделал шаг вперед, махнул левой рукой, и заточенный электрод прошел сквозь щегольскую шею. Даже до санчасти дотащить не успели, красный дух воспарил.
На следующий день в лагере было тихо, но пайку увеличили. Крутой, видимо, был начальник, перспективный, точно его наградят посмертно. Он-то делал жизнь с Дзержинского.
***
Перед зимней сессией пришлось основательно почитать. Среди однокурсников оказалось много разбирающихся в бухгалтерии и элементарной экономике. Хотелось выглядеть на уровне. Прослушал курс лекций, сдал три экзамена, и вот уже на третьем курсе. Учусь бизнесу, а бизнес учит меня. Китайцы приглашают на переговоры в приграничный город, этот город в те годы был крупнейшим снабженцем нашей стороны. Везли все, так как у нас ничего не было своего. Колонна челночниц туда, и колонны КАМАЗов с огромными тюками и сумками назад. Магазины были не очень обустроены и до потолков завалены блестящим, хрустящим, с местным резким запахом товаром. Можно было удачно торговаться, и у многих наших это получалось. Челночницы, на 99,9 % женщины, умудрялись совместить таскание целый день баулов, отстойный сервис проживания с ночными пирушками в местных клубах-ресторанах при внимании главных мужчин – водителей КАМАЗов.