000
ОтложитьЧитал
– Миссис Эшби, – строго сказала Мария, прекратив возиться с волосами, – не говорите так. Если мистер Эшби услышит, ему это очень не понравится.
– К черту его! – громогласно объявила Эдита, поднявшись. – Оставь, я так пойду.
– Миссис Эшби! – голосом полным ужаса, воскликнула Мария, оглянувшись на запертую дверь, будто боялась увидеть там суровое лицо хозяина дома. – Если он услышит…
– Если он услышит, я надеюсь, у него отсохнут уши. – холодно бросила девушка, оправив подол платья. – Все, Мария, иди по своим делам. Ты свободна.
Девушка поджала губы, склонила низко голову и выскользнула из комнаты, Эдита на это вздохнула. К её печали она начала замечать в себе жестокость, что проросла в её сердце и вырывалась нелестными словами. Она не могла сдержать их, расстраивая свою скромную и нежную служанку.
Та смотрела глазами полными ужаса, каждый раз, когда Эдита начинала препираться или же передразнивать хозяина дома. В последнее время, в последние недели, она начала делать это все чаще и чаще. Будто находила в этом утешение, единственный способ выплеснуть злость из-за несправедливости.
Как когда-то шептала Розе на ушко в церкви всякие похабные шутки, наслаждаясь её возмущением и смущением, теперь кривила лицо в высокопарном выражении за завтраком, поворачиваясь к Марии, когда Иоханн отворачивался. Девушка бледнела в ужасе и бросала испуганные взгляды на мистера Эшби, боясь, что тот поймает свою жену за таким ребячеством.
Эдита оглядела себя в зеркале.
Это был не первый совместных поход в церковь после её замужества. После первого похода, лишь стоило за супружеской четой закрыться входной двери дома, Иоханн уставился на Эдиту пугающе-холодным взглядом.
Грозно прочитал лекцию о неподобающем внешнем виде. Причитал, что теперь она миссис Эшби и это оскорбление его рода и фамилии, если она не одета надлежаще.
Говорил, что платье слишком просто, украшений слишком мало, и вовсе она позорит его.
Она старалась больше не совершать эту ошибку. С усталость наблюдая, как Мария торжественно одевает на неё драгоценные, богато вышитые тряпки и украшения всех мастей.
Сегодня на её шее красовалось ожерелье с синих сапфиров. Она его люто ненавидела.
Ей казалось, что из-за блестящей синевы камней её кожа отливает каким-то голубоватым цветом покойника. Раздраженно цыкнув, она сдернула ожерелье с шеи и громко положила его на стол трюмо.
Расправила плечи, поправив складки платья и принялась спускаться по лестнице.
У входа её уже ждал муж. Не бросив на неё ни взгляда, вышел с дома. Они медленно пошли по улицам в сторону к церкви, к которой медленно сползался разодетый народ. Сбегались, как жвачные животные на пастбище.
Под ногами чвакала грязь, настал период дождей.
Скачущие мимо лошади забрызгивали прохожих брызгами, которые летели из под их копыт.
– Дорогая мисс Фрэмптон! – радостно окликнула Эдита, завидев свою старую гувернантку у входа в церковь. Возле неё толпились её сестры, прижимаясь к Маргарите, как птенчике к курице наседки. Отца видно не было.
– Ох, золотце мое! – воскликнула женщина.
На глаза у нее навернулись слезы и она подалась ближе к своей воспитаннице. Та упала в её объятия, расцеловала впалые щеки, с горечью замечая тени под глазами женщины. Заботливо взяла её за сухие руки, быстро щебеча птичкой, расспрашивая, как у неё дела и как же так получилось, что она выглядит столь изможденной.
– А как так не выглядеть, когда моя дорогая воспитанница покинула отчий дом? – горько рассмеялась Маргарита, заботливо оглядывая девушку. – Исхудала же ты, побледнела. В глазах нет счастья, дорогуша! Совсем забыла о своей старой, одинокой гувернантке, не навещаешь её! А сестер позабыла, а они скучают. И где же муж твой? Я его не вижу.
Эдита ощутила как мурашки побежали вниз по спине. Улыбка стала напряженной, какой-то натянутой. Девушка резковато засмеялась, бросив взгляд через плечо. Она так обрадовалась встрече с родными и близкими, что позабыла о нем. Рванула им на встречу, едва не побежав. Что не соответствовало её фамилии! А Иоханн не переставал напоминать, чтобы Эдита вела себя подобающе своей фамилии.
Его видно не было и девушка решила, что раз она уже обречена, то нужно идти до конца.
Повернулась обратно к сестрам и гувернантке.
– Катерина, что ты так строга? Не обнимись свою дорогую сестру? Ты так давно меня не видела. Роза, ты все так же красива, как цветок по весне. Сеслия, птичка моя, иди ко мне, обними. А где же Аннет?
Сесилия, будто лишь ждала этих слов, упала в объятия Эдиты и та не удержалась от громкого смеха. Приласкала сестру, погладила по спине и быстро расцеловала щеки, лоб и веки. Огладила розовую, пухленькую щечку и пощекотала шейку. Девочка хихикнула, стараясь увернуться из под ловких пальцев.
– Аннет строит глазки местному конюху, – недовольно ответила Катерина, подходя ближе.
Осмотрела Эдиту взволнованно, как-то по-матерински.
– Иди же сюда, обними меня, сестра, – распахнула руки для Катерины Эдита, ярко улыбнувшись.
Девушка немного замялась, взволновано теребя собственные пальцы, едва не ломая их. А после рухнула в объятия Эдиты. Уткнулась носом в шею старшей сестры, прикрыв глаза. С удовольствием вдыхала родной запах.
Эдита зажмурилась, чтобы слезы не полились из глаз, нашептывала едва слышное: «Ну-ну, тише, дорогая. Я здесь».
Когда Катерина отстранилась её губы были сжаты в одну тонкую линию, а густые брови насуплены. Но глаза блестели любовью и непролитыми слезами.
Катерина всегда была такой, с самого детства. Скрывалась за напускной строгостью. А душа – мягкая и нежная. Добрая и взволнованная.
Она была самой преданной и понимающей. Могла отругать Розу или же Сесилию за какой-то проступок, но никогда не расскажет отцу. Всегда приласкает после напутствий.
– Пойдемте же, девочки, – начала Маргарита, взяв Эдиту под руку, – скоро начало. А тебе, моя дорогая, нужно ещё найти мужа.
Эдита знала, что как хорошая жена она должна найти его, сесть рядом. Всегда в одном круге замочных торговцев и их жен. Но их высокомерие вызывало такое сильное желание скривиться, что она не могла его побороть.
– Все нормально, – беззаботно улыбнулась Эдита, – я сяду с вами.
– Точно? – спросила Маргарита, нахмурив тонкие брови, в этом вопросе звучало много невысказанного. Она была самой умудренной жизнью и знала, что за беззаботностью много что скрывается, как и за внешним благополучием.
– Да, – кивнула Эдита, – по правде, мне кажется, я усну под нудные речи нашего священника и такие же нудные рассказы торговцев о подорожании тканей и камней. В прошлый раз я едва не уснула, когда они начали обсуждать цены столового серебра, а их жены урожай и что яблочная древесина хорошо горит.
Сесилия захихикала в ладошку, восхищенно глядя на старшую сестру. Эдита же широко ей улыбнулась, как не подобает знатной даме. Так могут улыбаться только бедняки и люди без роду. Ласково щелкнула по курносому носику Сесилия, усеянному веснушками. Девочка тут же захихикала ещё громче.
Они сели на длинную лаву, готовые к проповеди. Привычно, по правую руку от Эдиты села Роза. Молодая девушка бросала неловкие, смущённые взгляды на парнишку, что сидел в несколько скамьях от них. Печально вздыхала, её глаза сверкали влюбленностью и нежностью. От чего казалось, что в них загораются звезд и Солнце.
Но возвышение вышел их священник. Привычно холодный и строгий. Оглядел всех мрачным взглядом, не терпящим вольностей. Прокашлялся и воззрился в потолок, муторно начиная проповедь.
Он любил угрожать. Много рассказывал о гиене огненной и непокорности. Это вовсе было его любимой темой. Их прошлый священник, молодые его плохо помнят, но старики отлично, тот казался был вечно стар, но добр. Его глаза сверкали любовью. Он всегда помогал старикам и немощным. Его проповеди рассказывали о любви Господа и о том, что все, что выпадает на нашу долю – это испытание. И если выдержал ты его – ждет тебя милость в Раю. За все воздастся тебе по заслугам.
Нынешний священник же наоборот больше говорил о покаяние, грехе и каре.
Он испытывал особое отвращение к девушкам проституткам и говорил, что те будут гореть в Аду и нет им прощения. Не любил кокеток и мужчин чревоугодников.
Но был благосклонен к спесивым. Эдита шутила с Маргаритой, что это от того, что он сам горделив. Шутить о святом отце Эдита могла позволить себе только с Маргаритой.
Они будто ощущали, что могут быть откровенны в своем смехе над лицемерием религии их святого оцта лишь друг с другом. Младшие сестры были слишком чисты и невинны, чтобы понять эти слова. Нашли бы их грубыми и непонятными.
В последнее время их священник много времени посвящал россказням о ведьмах и дьяволе, устрашая местный, доверчивый люд. Говорил о том, что черные курицы, собаки и кошки, а особенно козлы, могут быть приспешниками злых сил.
Говорил о том, что их обязанность, как честных людей, сообщить о чужом колдовстве, если они стали его свидетелем. Говорил, что не сделай они этого на их городишко надвинется кара божья в виде болезней.
Приводил в пример, как двадцать лет назад, половину жителей города выкосила волна болезни. Маргарита всегда сердито хмурилась и поджимала губы, когда мужчина упоминал об этом.
Сжимала кулаки до побелевших костяшек, а взгляд становился пуст.
Эта эпидемия унесла с этого света её любовь и для неё было болезненно-оскорбительно, что священник говорит об этом с такой легкостью. Будто все те погибшие люди заслужили этого, за то, что не рассказали о колдовстве и какой-то затаившейся ведьме.
Он был женихом Маргариты. Молодой и добрый парень, которого она любила сколько себя помнит. И любит до сих пор. Но им так и не удалось повенчаться и стать мужем и женой.
Вместо первой брачной ночи Маргарита меняла ему компрессы, пытаясь сбить жар. Слушала его лихорадочное бормотание и смотрела, как любовь всей её жизни сгорает свечой.
Она сделала все, что было в её силах. Обратилась к лекарю, тот вспорол вену, сказав, что кровопускание может помочь. Оно не помогло.
Тогда Маргарита стучала в двери палача. Наплевав на то, что её, если увидят, сочтут оскверненной. Единственное, что имело значение, что местный палач, как и многие другие палачи, был хорошим целителем.
Он оглядел её жениха и похлопал её по плечу. Его брови страдальчески нахмурились. Тогдашний палач, не смотря на множество унесённых жизней, не был лишен сострадания.
Сказал правду. Помочь парню может лишь Господь Бог или же дьявол.
Господь не помог.
Маргарита читала молитвы день и ночь, но любовь всей её жизни истлела. И стала одной из множества холмиков земли на местном переполненном кладбище. Вместо любимого человека теперь она смотрела на ровные буквы на надгробии.
Сколько же было таких же, как и она, обреченных на муки из-за унесенной болезнью родных и любимых?
– Лукавый пытается искусить нас! – торжественно тянул священник, закатывая глаза, как-то помешано-одержимо глядя в полоток.
Маргарита перевела печальный взгляд на своих воспитанниц.
Эдита нашептывала Розе что-то, хихикая. Роза прятала лицо в ладонях, пыталась прикрыть порозовевшие щеки рукавом платья. Тупила взгляд, смущенно пыхтя.
Лишь из-за того, что Маргарита слишком хорошо знала Эдиту, она заметила короткий, взволнованный взгляд, который она бросила на скамью, что стояла ближе к алтарю.
Именно на той скамье сидели те, к сословию которых теперь принадлежала Эдита.
Богато одетые, укутанные в шелка и любимцы их пастора. Они всегда сидели как можно ближе. А на лицах горделивость и уверенность. Будто уверены в том, что звонкое имя и фамилия, благородный род или же состояние за пазухой, защищает их от гнева Господнего.
Во взгляде Эдиты была настороженность, тоска с примесью страха и злости.
Она быстро отвела взгляд, будто боялась, что её заметят за этим. На долю секунды поджала губы в горечи, а после вновь заулыбалась, прошептав что-то Розе. Лишь в глазах осталась примесь тоски и несчастья.
Когда проповедь закончилась люди медленно принялись выплывать из здания церкви. Кто-то подходил к пастору, глядел снизу вверх, как на нечто великое и непогрешимое. Улыбались подхалимски и раздаривали приглашения на ужин, ланч или же прием.
Генрих тоже подошел, раскланялся, закивал, нахваливая очередную проповедь. Хотя слова немного менялись, но суть всегда оставалась прежней. Всегда пастор старался внушить в их души и головы страх.
– Дитя мое, – шепнула Маргарита Эдите на ухо, взяв её под локоть.
Девушка дернулась, широко распахнула глаза, как-то испуганно шарахнувшись. Резко повернулось, так, что казалось чудом, что не сломала тонкую, белесую шейку. Лишь узнав с каким-то опозданием свою воспитательницу улыбнулась, в её глазах засверкали звезды радости.
Она улыбалась, как деревенские девушки. В её улыбке не было той мягкой обольстительности, что были в улыбках знатных дам. Эдита была настолько яркой и эмоциональной, что не могла удержать это в себе. Её мысли и эмоции были как птицы, а тело – клетка.
– Мисс Фрэмптон, – слегка опустив голову в подобии поклона, шепнула Эдита, бросив взгляд за её плечо, пытаясь увидеть не подсушивает ли кто-нибудь их разговор.
– Мы не виделись так долго, может почтишь меня своим вниманием? Не найдётся у тебя времени, чтобы выпить чашку чая со своей старой гувернанткой?
– Не наговаривайте на себя. Вы все ещё молоды, – по-детски возмущенно возразила девушка. – Вы же знаете, я всегда найду время для вас.
– Хорошо, – мягко ответила.
Повела девушка за локоть к выходу из церкви. Миссис Эшби оборачивалась периодически, бросала через плечо взволнованные взгляды. Практически не говорила, отвлекаясь на свои мысли. Отвечала как-то невпопад и едва не угодила под повозку. Лошадь заржала, а девушка отскочила и после минуты удивления, громко рассмеялась.
Лишь когда они завернули несколько раз, уходя все дальше и дальше от церкви и нового дома Эдиты, девушка расслабилась. С блаженством рассматривала знакомые с детства грязные улицы. Наслаждалась криками торговок на рынке и спертым воздухом гниющих фруктов и овощей.
Они бродили меж прилавков, а продавщицы, вытирая грязные руки об передники, весело зазывали, расхваливая свои фрукты и овощи.
Эдита ловко лавировала меж людей, привыкшая к этим толпам с самого детства. Бросила несколько монет старушке-попрошайке, не отвлекаясь от разговора с Маргаритой.
– Мария, – радостно рассказывала Эдита о своей новой служанке, – милая девушка. Мне кажется она влюблена в нашего садовника. Он тоже милый парень, но уж больно красив. В таких влюбляться опасно. Можешь остаться с разбитым сердцем.
– Что же ты только о ком-то другом? – поджав губы, горестно спросила Маргаритка. – Не могу вытянуть с тебя ни словечка о себе. Как же твое сердце? Не разбито ли оно? Не трепещет ли любовью? Хорошо ли к тебе относится мистер Эшби?
Эдита неловко заломила себе пальцы, опустив взгляд.
А после уверенно задрала подбородок, Маргарита едва заметно улыбнулась, заметив знакомую манеру. Эдита всегда была откровенна в своих суждениях, ничего не боялась. Воспитательница опасалась, что брак может уничтожить её сильный нрав и сделает из борца по духу безвольную домашнюю пташку, что может лишь печально вздыхать сидя за вязанием, глядя в окно.
– Как полюбить мне того, кто навещает меня лишь ночами? Как полюбить мне человека от которого не слышала ни одного доброго слова?
Мисс Фрэмптон печально вздохнула, отошла немного в сторону, чтобы проезжающая медленно мимо повозка не испачкала её грязью. Кучер бил плеткой одну, старую клячу, которая слабо и медленно передвигала копытами и даже не пыталась взбрыкнуть. Лишь иногда била себя хвостом по копытам и тяжело фыркала, едва таща тележку с двумя разодетыми и нарумяненными дамами.
– Ничего не поделать, дитя мое. Твоя жизнь теперь намертво сплетена с его жизнью.
– И что мне делать? – недовольно фыркнула Эдита.
– Попытайся найти в нем что-то хорошее. Что-то хорошее всегда есть в человеке, всегда есть что-то за что можно полюбить.
Они не говорили о причинах.
Маргарита завела Эдиту в дом через заднюю дверь. Ей обычно пользовались слуги, вынося мусор, чтобы их не увидели за таким постыдным занятием.
Маргарита поднималась по ступенькам первой, за ней Эдита. Она придерживала подол платья, слегка приподнимая его. Он шуршал об ступеньки.
В их доме были старые, неровные, скрипучие ступеньки. Женщины крались по ним, как воры на второй этаж.
Маргарита открыла дверь в свою комнату. Та была деревянная и пошарпанная, выделяющая на фоне серых, немного неровных стен. Осталась в коридоре, пропуская Эдиту в комнату, боязливо оглядываясь.
Лишь стоило миссис Эшби зайти в комнату, задевая подолом дверной проем, как Фрэмптон, ещё раз оглядевшись по сторонам, шмыгнула в комнату и плотно закрыла за собой дверь.
В этом доме не было привычным беспричинно наведываться в чужие комнаты. Не врывались, особенно в комнату гувернантки. Она зародила в сердцах девушек уважение.
Эдита села на скупую, узкую койку. Как-то стыдливо сжала колени и покрутила кольцо на пальце с крупным изумрудом. Глядела на свои колени, как провинившаяся маленькая девчушка.
Будь её воля она стянула бы с себя все эти дорогие тряпки, чтобы не выделяться так ярко и абсурдно. Как кровавое пятно на белоснежных простынях в её комнате, после первой брачной ночи.
Но её муж не простил бы ей такую вольность. Уж слишком щепетильно относиться к своему имени.
Эдита не слышала от него, лишь от старушек, что помнили эти времена, что Иоханн происходил из небогатой семьи. Ходил в обносках и был посмешищем, когда же стал торговцем к нему ещё долго, едва ли не десятилетие, относились с каким-то пренебрежением.
Эдита понимала, что из-за этого вытекает его навязчивое стремление бросить людям в лицо свой достаток. Но отказывалась принимать это.
– Что тебя печалит, золотце? – мягко спросила мисс Фрэмптон, приподняв подбородок совей воспитанницы указательным пальцем.
Улыбалась ей с материнской лаской, видя за мишурой дорогой обертки все ту же маленькую девочку.
Когда она только пришла в этот дом, Эдита была ещё совсем малышкой. Выбежала ей на встречу и улыбнулась так ярко, что казалось, наступила весна, хотя за окном стояла вьюга.
Она была растрепанной и грязной. Была сорванцом, что постоянно залезает на деревья и бегает по двору, а ещё скачет по лужам.
Но сердце Маргариты растаяло.
Теперь, когда она смотрела на повзрослевшее личико этой же девчушки, ей казалось, что её сердце разбивается. За маской взрослости была вся та же доброта, храбрость и доля безумства. Желание вскочить на лошадь и мчаться туда куда стремится душа.
– Обнимите меня, мисс Фрэмптон, я так скучаю по материнским объятиям, – едва слышно, как-то стыдливо попросила Эдита.
– О, девочка моя, – со слезами в голосе, шепнула женщина. Она подалась ближе, прижимаясь в объятиях. Гладила по непослушным темным кудрям и едва заметно покачивала девушку, будто старалась её убаюкать, как младенца.
Она цеплялась за свою гувернантку, утыкалась лицом в старые ткани её платья. Они пропитались старостью и пылью, но все равно казалось, что они пахнут чудесно. Пахнут чем-то родным. Мисс Фрэмптон для Эдиты пахла безопасностью.
Когда девушка успокоилась, она забралась на кровать с ногами. По детски развалилась и иногда хихикала, болтая. А после печально вздыхала, упомянув своего мужа.
– Мисс Фрэмптон, почему мы не можем знать своего будущего? – тяжело вздохнула Эдита. Она лежала на спине на кровати, глядя в потолок каким-то пустым взглядом. Он пугал. Такой взгляд, выдавал о слишком больной боли. Такого взгляда не должно быть на молодом и прелестном личике. – Я бы отдала пол жизни лишь бы узнать ждет ли меня счастье. Чтобы узнать имеет ли все это смысл. Чтобы узнать суждено ли мне стать матерью. Пожалуйста, не говорите никому, но я не желаю этого. Я ненавижу этого старого черта. Я не желаю под сердцем носить его дитя.
– Не сквернословь, – привычно, но мягко отругала Маргарита свою воспитанницу.
Девушка же на это недовольно, как-то по-детски надулась.
– Пусть это и звучит как шутка, – отвернувшись от Маргариты, глядя на светлую полос, что падала из под двери, продолжила Эдита, – как что-то детское. Будто я припираюсь и сопротивляюсь из-за упрямства, но это не так. Я не желаю отравить своего ребенка ядом ненависти. Я не хочу его не только из-за заботы о себе, но и в заботе о нем.
– Дитя… – будто не могла поверить своим ушам и глазам, шепнула Маргарита.
Она резко поднялась и подошла к окну. Глядела на чернеющее небо и полосу реки. Сжимала кулаки и хмурила брови, за спиной слышала срывающееся дыхание Эдиты, будто в преддверии слез.
Маргарита была высока и тонка, напоминала деревцо. Всегда прямая спина и красивая линия плеч. Лишь в последние годы её тело исказил возраст, делая очертания более расплывчатыми. Там где были волны молодости теперь были сухие кости.
Изящная хрупкость превратилась в костлявость старой женщины.
Её тень на полу была длинной, скрученной и пугающей.
– Твое сердце добро, – натянув на лицо кривую улыбку, сказала Маргарита. Эдита не повернулась к ней, все так же пусто глядела в другую сторону, чувствуя стыд за свою минуту откровенности, – я понимаю тебя.
Маргарита резко повернулась, её туфли немного скрипнули по полу. Её тело вытянулось в решимости.
Эдита села, испуганно и неуверенно глядя на свою воспитательницу, недоверчиво вглядываясь в её лицо, ощутив изменение в этой женщине.
– Пообещай мне, – серьезно сказала она, вглядываясь в юное личико, – пообещай мне, что все, что произойдет в этой комнате останется в ней. Что даже в агонии боли не произнесешь слов, что приведут меня на виселицу.
Эдита поднялась и в одно мгновение она повзрослела. Казалось, что она больше не шестнадцатилетняя наивная девчушка. Ум преобразил её лицо и тело. Будто она перешагнула черту и стала вне времени, вне возраста.
Сделала несколько шагов к Маргариты, смотря ей в глаза. Будто надеялась, что та прочтет в её глазах искренность.
– Я люблю вас, мисс Фрэмптон. Вы мне как мать. Вы всегда были добры ко мне. Даже если это приведет к меня смерти, я не скажу ничего, что сможет навредить вам.
Женщина печально улыбнулась. В её глазах сверкали слезы, а сердце болезненно колотилось об ребра.
Для неё Эдита всегда была как дитя, которое она так и не смогла родить. С любовью всей своей жизни она мечтала о ребенке. Они мечтали о неугомонной, умной и храброй девочке. Эдита была такой.
Было болезненно-тоскливо услышать с её уст слова, что она относится к ней, как к матери.
– Хорошо. Я верю тебе.
Маргарита отвернулась и медленно побрела к своему сундуку. Открыла его, запустила руку в множество тканей. Искала что-то долго и муторно, задумчиво хмурясь. Уверенно прощупывала пальцами предметы, что лежали на самом дне сундука.
Торжественно вытянула сверток черной, потертой ткани.
Держала его на ладонях и её руки слегка дрожали. Будто она опасалась этого свертка.
Быстро, как-то поспешно, подошла к кровати и положила сверток. Вытерла вспотевшие ладони об подол своего строго платья. На её лбу были крупные капли пота, а шея в испарине. Грудная клетка поднималась в глубоких вдохах.
Эдита молчаливо наблюдала за всем действием. Понимала, что то, что происходит настораживает и вызывает опасения. Но её доверие к мисс Фрэмптон было слишком большим, чтобы уйти, хлопнув дверью.
Женщина подтащила табурет к кровати. Поставила его напротив.
А после подошла ко своему столу, открыла ящичек. В нем что-то позвякивало и перекатывалось. Нитки и иголки лежали с одной стороны, книга и перо с чернильницей в другой. На дне ящика небольшое пятно пролившихся чернил.
Женщина взяла в руки ещё один сверток. Бережно его держала, нервно комкая его ткань в пальцах.
Поспешно села на кровать, напротив табурета, который поставила и кивнула на него, давая Эдите указание.
Девушка боязливо подошла к табурету. Тот скрипнул под ней. Был таким старым и разваливающимся, что казалось, может превратиться в труху в любой момент.
Табурет был близко к кровати, колени Маргариты и Эдиты практически прикасались. Но женщина этого даже не замечала, взволнованная чем-то своим. Она казалась обезумевшей, её руки немного подрагивали.
Но Эдита почему-то не боялась. Она доверительно смотрела на женщину, как пес смотрит на своего хозяина.
Будто уловив в лице гувернантки сомнение, Эдита едва слышно шепнула: «я люблю вас». И лишь тогда женщина откинула все свои тревоги. Она распахнула свертки на своих коленях.
В одном были церковные, длинные, желтые свечи. В другом крупный осколок зеркала. Он был больше ладони. Несколько склянок с какой-то жидкостью. Небольшие, гладкие камешки. Такие бывают на берегу моря, волны их облизывают, сглаживают острые края.
На камнях было что-то выцарапано. Несколько деревяшек, щепок дерева. Тоже с непонятными рисунками и символами.
От чего-то это вызвало опасение и внутренний трепет.
Маргарита выдохнула и с этим её тело покинула нервозность. Зажгла свечу. Огонек трепыхался, мягко светился. Казался совсем крошечным, будто ему не хватало жизненных сил. Крупная капля расплавленного воска сорвалась с верхушки и быстро потекла по свече. Застыла на сухом и костлявом указательном пальцы Маргариты.
– Погляди сюда, – Маргарита повернула к девушке осколок зеркала.
Рядом с ним она подставила свечу. Девушка нахмурила тонкие, четкие брови, вглядываясь в свое отражение. Из-за света свечи она едва узнавала собственное лицо. На нем играли тени, оно казалось каким-то зловещим, мертвецки бедным.
Сердце испуганно затрепетало. Она видела какую-то тень, черную и крупную за своей спиной. Она стояла в углу комнаты и Эдите казалось, что может ощущать у себя меж лопаток любопытный, насмешливый взгляд.
Вниз по спине побежала дрожь, но она не осмелилась обернуться и посмотреть в темный угол или же сказать Маргарите. Не осмеливалась предпринять хоть что-нибудь.
Лишь когда гувернантка повернула зеркало обратно к себе, девушка смогла с облегчением выдохнуть.
Маргарита внимательно вглядывалась в зеркало, придвинувшись к нему так близко, что едва не утыкалась в него носом. Близко подвела к нему свечу, стараясь осветить темноту, что она видела в гладкой поверхности осколка. Она ощущала на своей щеке жар от свечи.
Молчала. Старалась рассмотреть что-то. Ощущала, как воск накапливается на самом вверх свечи, а после медленно катится расплавленными каплями к её пальцам. Но не отрывала взгляда.
Она не видела в зеркале своего отображения. Она видела лицо Эдиты окруженное темнотой.
Девушка на нем ребячески улыбнулась. Качнула головой от чего распущенные волосы колыхнулись, взлетая.
Она побежала вперед, а чернота начала растворяться. Теперь Маргарита видела – девушка бежала по лесу. Под её босыми ступнями была зеленная, свежая трава. Платье развевалось, как и волосы, а яркое солнце играло своими лучами по ней.
Эдита остановилась и повернулась лицом к смотрящей. Распахнула руки, будто хотела объятий. Продолжала весело улыбаться, глядела в небесную синь.
А после все объяло пламя. Платье тлело в огне, ноги покрывала чернота сажи. Языки огня были настолько яркими, что было больно глазам Фрэмптон.
Её сердце заколотилось в страхе и боли, даже дышать было больно. Меж языков пламени она на секунду смогла увидеть лицо Эдиты – все такая же улыбка. Совсем детская.
А после Маргарита услышала нечеловеческий крик. Он был подобен визгу. Пронзительный, полный нестерпимой боли. Она всегда думала, что так нечеловечески люди могут кричать лишь находясь в Аду.
Крик не останавливался, казалось, раздирал перепонки, забивался в голову.
Зеркало треснуло посредине и два крупных осколка упали на колени Маргариты. Женщина же прижала ладони к ушам, стараясь заглушить вопль. В нем было слишком много боли. Но понимала, что это не возможно. Крик не снаружи её тела, он в её собственной голове.
Эдита потянулась к женщине, будто хотела утешить и обнять. Но замерла испуганно, глядя на два крупных осколка на коленях женщины.
На одном бушевало пламя. Там где зеркало обломилось, сочилось что-то красное. Темно-бардовое, будто это раскаленная кровь.
Девушка перевела взгляд на другой осколок.
Испуганно отшатнулась, едва не упав на пол вместе с табуретом. С того осколка на неё смотрело собственное лицо. Более взрослое, какое-то ожесточенное, но её лицо.
Глаза широко распахнутые, цвет радужки намного темнее цвета, что растекался в радужки девушки сейчас. На потрескавшихся губах жестокая, сухая усмешка. Лицо перепачкано землей, а на голове массивная, казалось бы невыносимо тяжелая корона с крупными красными камнями.
Эдита не могла поверить, что то отображение – это она.
Маргарита резким движением перевернула осколки вверх мутной стороной. Тяжело дышала, лицо было бледно и покрыто испариной, а руки дрожали. Она хмурилась в разочаровании.
– Что это было? Это было колдовство? – едва слышно шепнула Эдита, резко встав со своего табурета.
Она металась по маленькой комнатушке, как собака на привязи. Её платье шуршала, а грудь поднималась в тяжелых вдохах. Она в испуге и нервозности кусала собственные губы едва ли не до крови и заламывала себе пальцы.
Остановилась у окна и оперлась ладонями об подоконник. Низко опустила голову и тяжело выдохнула.
– Прости меня, дитя мое, – подойдя к Эдите и положив ей руку на плечо, шепнула Маргарита. В её голосе была неподдельная печаль, – наверное, я была эгоистична. Человеку не спроста неведомо его будущее.
– Так что? – резко повернувшись, казалось отбросив страх, как-то игриво, насмешливо, спросила Эдита, улыбнувшись. – Что вы видели? Ждет ли меня счастье?
– Прости меня, – улыбнувшись в облегчении, видя, что беспокойство отпустило девушку, ответила Маргарита, – но я не знаю, как утешить тебя. Твое будущее окутано чем-то, что я в не силах объяснить. То ли Бог тебя оберегает, то ли дьявол присматривается к тебе. Я не видела такого ни разу. От того лишь скажу тебе быть осторожной и осмотрительной.
– Что ж, – уверено кивнув, после минуты раздумий, беззаботно улыбнувшись, – если меня Бог оберегает или же ко мне присматривается дьявол, я буду надеяться на их милость. Не имеет значения чья эта милость будет. Я готова упасть на колени перед тем, кто протянет мне руку.
Маргарита испуганно вдохнула, отшатнувшись. Смотрела испуганно на девушку. Попыталась схватить её за руки, встряхнуть, призывая к тому, чтобы та образумилась. Но понимала, это ни к чему не приведёт. Девушка своевольна. От того она лишь всунула ей в ладонь небольшую бутылочку и сжала её руку на этой склянке.
– Ты не желала ребенка от этого мужчины. Каждый раз после его попытки завести дитя в течении часа после, добавь в стакан воды четыре капли и выпей все.