Солдат: Солдат. Превратности судьбы. Возвращение

– Саня, помоги! – Твою мать, оставляю винтовку на улице и ныряю в подвальное окно головой вперед. Нож уже в руке, кувырком уйдя в сторону, наблюдаю картину маслом. Петя лежит на земле, а на нем два фрица. Один вцепился в горло, а второй пытается удержать руки. Фрицы в касках, оглушить не получится, пришлось опять резать. Воткнув в бочину тому, что душил моего напарника, штык почти по рукоять, просто пинаю второго носком сапога в живот. Петя с зарезанным справится, а я решил взять пленного. Тот, уже отдышавшись, бросается на меня, оружия в руках не было, поэтому я не опасался. В подвале очень низкий потолок, приходится двигаться в согнутом положении. Кулак фашиста пролетел мимо, а я опять наношу удар ногой, только на этот раз всей стопой и снова в район брюха. Немца чуть откидывает, но удар был несильным, поэтому он начинает новую атаку. Правый хук опять рассекает воздух перед моим лицом, а я, захватив пролетевшую мимо кисть, увожу ее вниз, одновременно заводя за спину врага. Дальше следует удар стопой под колено, немец припадает на одну ногу, а я, заламывая руку еще дальше, провожу болевой. Фашист задергался и заорал.

– Петя, ты закончил? – ору я.

– Ага, – хрипит друг, – иду.

Связав фрица по рукам и ногам, посылаю Петю позвать кого покрепче, чтобы оттащили этого кабана к командиру. Надо его вытрясти, чего это они тут втихаря сидели, высматривали. Петя уполз, а я, осмотрев карманы немца и не найдя ничего интересного, прошелся по подвалу. Буквально за первой же стенкой обнаруживаю два трупа, причем наших ребят. Охлопываю карманы – пусто. Ребят зарезали, у каждого всего одно ножевое в груди. Так-так, это что же тут такое интересное. Пока размышлял, вернулся Петро и позвал меня.

– Сань, там командир торопит.

– Успеем, тащите фрица, и сообщи Нечаеву, что эти суки здесь, видимо, нашу разведку отловили, за стенкой два бойца лежат, пусть этого, – я указал на пленного, – допросят хорошенько, есть ли где рядом еще такие «засадники», как эти двое.

Я обошел весь подвал, вроде никого, но подниматься в подъезд один не решался. Вернулся туда, где спеленали пленного, и, дождавшись Петро, двинули наверх.

Ах, какой отсюда обзор-то хороший, на загляденье. Два дома напротив, по диагонали, как на ладони. Плохо видно только дальний конец дома. Вижу суетящихся фрицев, но вот командиров что-то не видать, блин, они тут все сейчас в касках, хоть бы один фуражку нацепил, а погоны разглядеть не так-то просто. Темно уже, дым кругом, черт, дым! У меня же шашка дымовая есть, немецкая.

Опять не успеваем что-либо сделать. Немцы начинают атаку. Две самоходки, медленно продвигаясь, прикрывают взвод пехоты противника. Идут гады прямо посередине улицы, вообще страх потеряли. Как на параде, маму их через колено. Солдаты, прячась за самоходы, продвигаются уверенно. Различаю среди врагов человека, указывающего направление атаки, или офицер, или унтер, но все едино. Стреляю. Командир фрицев падает, а в ответ начинается пальба.

– Петь, сейчас самоходы мимо будут проходить.

– Да нет у меня больше гранат, не дали, – разводит руками напарник.

– У меня в сидоре бутылка КС лежит, первую самоходку зажжешь, вторая не полезет. Слышишь, наши уже отбиваются, прикроют, не высовывайся слишком, кидай наверняка.

Петя кивнул и, взяв у меня бутылку, направился к окну. Мы лежали на третьем этаже, крыши над нами нет, но стены пока целы.

– Они остановились, не идут к домам.

– Не глупые, соображают, гады. Давай сюда мою бутылку, а ты вот, – я протянул напарнику немецкую дымовую гранату, – держи. Кинешь слева от самохода, когда крикну снизу, понял?

– Понял, – кивнул Курочкин.

Я сбежал по лестнице вниз и, осмотревшись по сторонам, дал сигнал напарнику. Подождав с полминуты, пока начнет подниматься дым, рванул к самоходке. В одной руке у меня была бутылка, в другой пистолет. Из клубов дыма доносится стрельба, прямо на меня выходит здоровый фриц, появился, блин, как ежик из тумана. Всаживаю ему три пули в корпус и, увидев, что самоход сдает назад, чтобы выйти из дымовой завесы, бросаюсь к нему. Уже бросив ему на жалюзи бутылку с зажигательной смесью, слышу, как что-то взрывается, и чувствую, как у меня обжигает ногу и руку. Больно стало, аж в глазах потемнело. Рву назад и понимаю, не дойду, дыма там нет. Тот дом, что был занят фрицами, ближе, сворачиваю к нему. В меня никто не стреляет, перекресток плотно окутан дымом, даже горящей самоходки не видать.

Черт, тут подвала нет, по крайней мере окон не вижу. Пытаюсь обойти дом, но слышу, что с другой стороны идет бой, туда мне тоже нельзя. Окно первого этажа находилось довольно низко, пара метров до него. Нога болит, но все-таки через силу заставляю себя прыгнуть. От усилия нога еще больше заболела и стала неметь. Зацепившись руками за проем, подтягиваюсь. Рана на руке несерьезная, чувствую это, просто жжение, наверное, только зацепило слегка. В комнате никого нет, но в глубине дома слышится стрельба. Выхода у меня нет, дым уже расходится, и сейчас меня увидят немцы из дома напротив. Черт, у меня из оружия только нож и пистолет. Переваливаюсь и падаю на пол комнаты. Здесь явно никого, стреляют откуда-то выше. Иду в сторону лестничной площадки. По пути не встречаю ни одного врага, уже хорошо. Выйдя из квартиры, заглянул в соседние, пусто, двинул вниз, только на несколько секунд остановился, чтобы сдернуть с себя ремень и перетянуть ногу чуть выше ранения. Штанина порвана, лоскуток топорщится, осколок скорей всего. Нога продолжает неметь, силы кончаются, только бы успеть заныкаться. Подвал все же был, просто с торца здания, в нем почему-то не было окон. Заглядываю в дверной проем, никого. Спускаюсь дальше. Так, стоп. То место, где идет лестница в подвал, очень темное, тут должна быть какая-то щель, чтобы можно было оказаться под лестницей. Осматриваю все и нахожу таковое укрытие. Упав на брюхо, начинаю ползти в щель высотой сантиметров пятьдесят. Только успел свернуть под лестницу, как слышу в подъезде голоса и топот. Что говорят, непонятно, но сам понимаю одно, если наши не продолжат атаку, я тут останусь с фрицами, да еще и раненый. Голоса затихли, стрельба на улице продолжается, я осмотрелся, кивнув сам себе, достаю и включаю трофейный фонарик. Хрен тут кто заметит свет, я в такую нору залез, тут только поворотов три, нет, никто меня не увидит. У меня был кусок бинта, надо попробовать перевязаться, хоть немного закрыть рану. Потихоньку надорвал штанину прямо на месте разрыва, добрался до кожи, о да, осколок, мать его сидит, я его даже чувствую. Достал бинт и фляжку со спиртом, спирта там, конечно, кот наплакал, это мне Нечаев подогнал, там всего граммов сто, может чуть больше. Блин, а запах немцы не учуют? Да какой к хренам собачьим запах, тут вокруг такая вонища, дым кругом, пахнет всем чем угодно, разве различишь тут. Достал трофейный складешок, жаль, на нем пинцета или кусачек нет. Намочив кусочек бинта спиртом, протер лезвие ножа. Затем стер кровь вокруг ранки, она оказалась небольшой, пару сантиметров, наверное. Потрогал пальцем, надавливая, и, нащупав что-то явно лишнее, чуть не вырубился от боли. Блин, надо вытаскивать к хренам, а то я тут взвою скоро. «Черт возьми, где мои патроны для винтовки? А, вот же они», – достал из кармана один гансовский винтовочный патрон, зажал его зубами, ну вот нет больше ничего. Нога перетянута и порядком занемела уже, пытаюсь просунуть пальцы внутрь раны, нет, дырка слишком маленькая, не войдут они, а резать боюсь. Что я, Рэмбо, что ли? Как же быть-то, ведь я сейчас вырублюсь. Чуть не заорав от боли в ноге, ввожу в рану лезвие ножа, пытаясь вести его по осколку. Как только лезвие прошло осколок и уткнулось в плоть, искры из глаз полетели, вперемешку со слезами. Чуть возвращаю нож и нажимаю на рукоять так, чтобы лезвие поддело этот гребаный осколок. Есть, вроде пошло. На ногу я практически не смотрю, кровищи много, хрен тут чего разглядишь, но чувствую, что железка вот-вот выйдет. Левой рукой протираю края раны вокруг лезвия и замечаю что-то черное.

«Ну-ка, ну-ка, иди сюда, зараза ты худая!» – подцепляю грязными пальцами предмет, торчащий из раны, тащу и наконец отбрасываю его в сторону. Кровь вытекает из раны, а мне даже вроде и полегче стало сразу. Смочив не выжимая новый тампон из бинта, прикладываю к ране. Тут сознание-то меня и покинуло. Сколько лежал, не знаю, на часы не глядел. Очнувшись, даже улыбнулся. Ногу вроде не дергает, а главное, я так и лежал без сознания с тампоном на ране. Убрав руку, заметил, что кровь течь перестала, но нога просто как деревяшка.

«Твою мать, у меня же ремень на ноге!» – Ослабив, а затем и вообще сняв ремень, убедился, что кровь не идет. О, кстати, наверное, недолго я «спал», фонарик-то еще не сдох, хотя и светит практически никак. Бинта у меня мало, полноценно забинтоваться не хватит. Задираю гимнастерку и вытаскиваю подол нательной рубахи. Оторвав кусок, когда ткань треснула, я аж замер, сообразив, что на улице-то почти не стреляют. Сделав подушку из остатков бинта, помочился прямо сидя на нее и приложил к ране, затем плотно, но особо не перетягивая, заматываю ногу оторванным куском ткани.

«Сойдет, чего там с рукой?» – подумал и понял, что с рукой мне не справиться. Ранка была на правой руке в районе бицепса с наружной стороны, подлезть так, чтобы рассмотреть, точно не смогу, да и не чую я там ничего лишнего. Хрен с ним, надо думать, как выбираться. Собрал все, что выкладывал перед «операцией», включая потухший фонарик, поменял магазин в пистолете.

«Так, двигаем помалу, и да поможет нам… Партия и Ленин. Тьфу ты черт, а это что за хрень. Понимаю, что на улице темно, но почему я щель не вижу, через которую сюда залез?»

Обалдев от картины, что увидел, а главное, представив, что меня из-за фонаря могли увидеть, кинуло в дрожь. В подвале, прямо возле лестницы, что ведет в подъезд, были сложены трупы немецких солдат. Да много-то как! Я еле пролез мимо них, вылезая из щели. Немцы, сами того не зная, замаскировали ту дыру, в которую я залез. Выбравшись, прислушался, вроде тихо. Нож в левой руке, пистолет в правой, черт, интересно, кто в доме, фрицы или наши???

Оказалось – немцы. В подъезде стоял часовой, и пройти мимо него я точно не смогу, никак. Немец стоял спиной, повесив руки на автомат, что висел на груди. Даже если смогу подойти тихо, хватит ли сил в раненой руке, чтобы убить? А если с ним рядом еще кто-то есть, кого я не вижу? Блин, вопросов, как на экзамене! Осторожно, на цыпочках начинаю подниматься и… фриц оборачивается. Невысокого роста, ни фига не ариец, простой белобрысый парнишка, глаза чуть навыкате, нос длинный. Наши глаза встречаются. У меня пистолет направлен на него, автомат фашиста просто висит на груди. Мотаю головой, показывая тому – не шуми. Фриц открывает рот, но я уже в метре от него. Прикладываю лезвие ножа, что в левой руке, к своим губам, молчи, фриц, дольше проживешь… Немец начинает пятиться и, оперевшись на стену, освобождает мне проход. Показываю ему ножом на автомат и перевожу нож на себя. Руки у парня лежали на автомате, он медленно берется за ремень и снимает автомат с шеи. Протягивает мне и постоянно мотает головой, понимаю, не хочет, чтобы я стрелял. Соображает парень, пусть меня и убьют его товарищи потом, но он-то будет уже мертвым, легче ему от этого не станет. Немец вешает ремень автомата мне на вытянутую левую руку и застывает. Я, протискиваясь между ним и стеной, держу его на прицеле, но стрелять не собираюсь. Может, еще выберусь. До угла дома метров десять, как я помню, даже если он сразу заорет, успею завернуть. Из подъезда я выходил боком и видел, что вроде никого, опасность может исходить только из дома напротив, если оттуда заметят, жопа. Надеюсь, что темнота все же мне поможет. Оказавшись на улице, в несколько быстрых прыжков оказываюсь за углом.

«А ведь фриц-то не заорал! Он, наверное, охренел, когда увидел русского, выходящего из подвала, что они оборудовали как морг», – мелькнула мысль. Добежав до того дома, где вечером оставил Петю, остановился и прислушался – тихо. Обойдя дом, пошел вдоль стены, едва не вжимаясь в нее. На улицу, где был бой, я не выходил, двинул с обратной стороны дома. Пройдя так метров двести, дом уже кончился, и я вышел на открытую местность, решил присесть. Здесь уже наши должны быть, могут выстрелить просто на звук. К счастью, я увидел их первыми. Группа из трех бойцов сидела возле окна на первом этаже дома через дорогу от меня. Не прячась, иду прямо на них, меня замечают и начинают волноваться.

– Мужики, не стреляйте, свои. Сорок второй гвардейский.

В меня не стреляли, но, выскочив на улицу, под прицелом сопроводили внутрь. Это оказались наши однополчане, из роты, что стояла у нас на фланге. Меня сопроводили, не разоружая, к командиру.

– Документы, товарищ сержант, – протянул руку в мою сторону молодой лейтенант с повязкой на голове.

– Пожалуйста, товарищ лейтенант, – я достал и протянул свои бумаги.

– Тут книжка на рядового, – нахмурился лейтенант.

– Так не успели заменить, здесь только вчера присвоили звание, там приказ лежит, в красноармейской книжке, сказали, потом документы сменят.

Лейтеха, изучив документы, вроде успокоился.

– Так откуда ты, сержант?

Я убрал документы в карман и ответил:

– Ранили, когда самоходку поджигал, обратно до «нашего» дома не успевал, срезали бы сразу. Нырнул в подвал ближайшего дома, а там фрицы. Дождался темноты и ушел, вон, фриц даже автомат мне подарил и тревогу не поднял, хотя и мог, правда, умер бы первым.

– Как это? – не понял меня лейтеха. – Ты чего, мог убить фашиста, но не убил?

– А зачем? – удивился я. – Мне к своим надо было, а убей я его, там бы и остался. Кому бы я пользу принес?

– Ты соображаешь, что говоришь? – лейтеха аж захлебывался от гнева, черт, уставник попался.

– Товарищ лейтенант, ну убил бы я этого малахольного, что на посту стоял, а меня бы его дружки…

– Струсил, а еще сержантское звание ему дали!

– Товарищ лейтенант, вы не правы, – пытаюсь объяснить очевидное я, – вот я выжил и завтра убью десяток, а то и больше, я со снайперской винтовкой воюю. Так что лучше, один часовой или десяток атакующих солдат и офицеров?

– Я доложу кому надо, они пусть и решают! – фыркнул командир.

– Товарищ командир, а где наш второй батальон, мы у вас на правом фланге были?

– Там же. Ни на метр не продвинулись, даже один дом пришлось оставить, – не стал говняться лейтеха и рассказал, как было дело.

– Ну ладно, раз они в соседнем доме, я пойду, пожалуй, надо и своему командиру отчитаться.

– А я тебя не отпускал. Завтра сдам в особый отдел, пусть они разбираются, – усмехнулся лейтеха. Черт, дурной он какой-то.

– Тебе это надо? – перешел я на «ты». – Войну выиграешь, если меня сдашь, да еще и по надуманному обвинению?

– Да как ты смеешь… – начал было лейтенант.

– Смею, лейтенант, смею. Я за пять дней фрицев здесь положил больше, чем ты вообще их видел, одних офицеров шесть штук, не считая всяких унтеров, фельдфебелей и рядовых, а ты мне тут угрожать будешь? Я к своим иду, хочешь, если совести нет, докладывай куда надо, но к своим я уйду.

Все-таки лейтеха не стал дурить, хотя я и ждал чего угодно от такого командира, вплоть до выстрела в спину. Ничего, выйдя из подъезда, направился к тем домам, что вчера занимала наша рота. Метров за десять меня окликнули, но, не успев ответить, заметил, как ко мне уже несутся Нечаев с Курочкиным. Петруха облапал меня всего, увидев, что я весь в кровище, старлей заволновался и приказал срочно позвать санитара. Все та же девчушка, Маша, что уже раз обрабатывала мне голову, занялась моей рукой. Вычистив ранку, наложила повязку, как я и думал, осколок просто слегка зацепил мышцу. С ногой было серьезней. В той тьме я ни фига не разглядел, а вот санинструктор сразу сказала, что, похоже, у меня воспаление начинается и меня срочно нужно в санбат. Нечаев отрядил Курочкина и еще одного бойца, чтобы меня довели до берега. На ту сторону я не поеду, здесь тоже есть врачи, вычистят и тут. Я почему-то уверен, что ничего серьезного не случится.

Дохромали за полчаса. Все-таки я пока хожу осторожно, нога-то побаливает. В санбате была очередь, парней я отправил назад, сказав, чтобы не ждали, а возвращались в роту, а сам сел у входа в землянку и, наконец, закурил, ожидая очереди. Только через час усталый седой военврач третьего ранга позвал меня на стол. Не успели даже раздеть, началась бомбежка. Было очень трогательно, когда помощница хирурга, тетка лет пятидесяти, укрыла меня сверху своими немалыми телесами. На вопрос, что она делает, ответила:

– Вы защитники, вас беречь нужно! – А то, что это мы вообще-то их должны защищать, умолчала. Повезло, «штуки» долбили переправу и пристань, нас не зацепили. Минут двадцать спустя начали наконец резать. На хрена доктор мне распахал ногу так сильно, он мне так и не ответил. Рана была небольшой, а теперь он распахал мне ее, увеличив раза в три. Чистил долго, я два раза сознание терял, по живому ведь копается. Блин, у меня уже нога почти не болела, а теперь разнылась одуреть как. Пока доктор увлекался издевательством над ногой, сестра заново обработала царапину на руке и сменила повязку. Провозившись со мной около получаса, доктор, наконец, меня отпустил, приказав идти на берег и ждать катер для вывоза раненых. Я когда услышал, покрутил пальцем у виска.

– Док, какой в жопу катер, ты чего, спирта обнюхался? Зашил и ладно, потопал я, – выругался я, ну а что, чего мне теперь, в госпитале с царапинами отлеживаться?

– У тебя риск развития гангрены, хочешь, чтобы тебе ногу отпилили по яйца! – вскипел военврач.

– Док, ну что за чушь? Ты же все вычистил…

– Да, вычистил, но риск есть!

– Так, доктор, твою в бога душу мать, я воевать могу?

– Ты чего разошелся тут, сержант? – доктор насупился и сдвинул брови.

– Вот именно, я гвардии сержант, я сейчас встану и пойду обратно в роту. Мы там дохнем, как мухи, какая гангрена? Не доживу я до нее.

– Ладно, не ори. На вот, – доктор всучил пару бумажных пакетиков, – один днем, второй вечером выпей. Но постарайся хотя бы не бегать пока.

– Да там все больше ползком, – успокоился и я.

– Иди уже, воин. Хорошо, видно, воюешь…

– Да, как и все, – просто буркнул я.

– Ты свою форму видел, я, кстати, ее выкинул…

– Док, ну ты что, совсем офонарел? Я чего к фрицам, с голой жопой пойду?

– Дадим одежку, петлицы сестра уже перешила, все из карманов на столе у выхода заберешь. А одежка твоя вся красного цвета была, как будто ее из флага сшили. Места ведь на ней уже не осталось родного цвета. Мы вначале вообще подумали, что ты тут весь как решето, даже и не поняли.

– Да не моя это кровушка, моей на штанах немного.

– Вот так немного, полсапога натекло. Вот и говорю, что воюешь, видать, хорошо, раз в чужой крови весь перемазался. Что, часто у вас до рукопашной доходит?

– Бывает, всяко бывает, – кивнул я и слез со стола.

Одевшись и собрав все имущество, поблагодарил военврача и сестру и хромая вышел. Думаете, Курочкин ушел? Сидит засранец на камне, покуривает.

– Боец Курочкин, вы, почему нарушили приказ? – рявкнул я.

– О, командир с того света вернулся! – воскликнул Петя, увидев меня.

– Ты чего тут сидишь? Вон, бомбят постоянно, не хватало еще возле санбата сдохнуть.

– Ты к нам или в госпиталь? – не отвечая на мой вопрос, спрашивает в свою очередь друг.

– Да куда я от тебя денусь-то? Лежу вот у фрицев в подвале, осколок вытаскиваю и думаю, как же там братушка-то не водоплавающий…

– Хватит надо мной смеяться, – опустив голову, понуро произнес напарник.

– Кто смеется? – серьезно спросил я. – Я тебя плавать научить обещал? Вот и не сдохну, пока не выполню. Айда в роту, а то там, может, нас и не хватает как раз.

– Это точно, тебя командир каждую минуту поминал.

– Незлобивым тихим словом?

– Ага, говорит, вернется этот разгильдяй, сам под трибунал отдам.

– О как, ну пойдем тогда скорее, а то еще во враги народа запишут! – смеемся вместе и отправляемся в путь. Не дойдя сотню метров до ротного КП, вынуждены искать укрытие, фрицы опять начали минометный обстрел. Петя дергает меня за рукав.

– Командир, давай в этот дом справа, подвалом пройдем, а там перебежим.

Так и сделали, правда, когда перебегали уже к дому, где квартирует рота, чуть-чуть не попали под мину, жахнула на крыше. После пробежки ногу снова начало тянуть. Да, храбрился, конечно, перед военврачом, на самом деле совсем не хочется ногу потерять, так как я, вопреки желанию фрицев, собираюсь задержаться на этом свете, хотя бы до разгрома шестой армии Паулюса.

Нечаев был рад, улыбался и светился весь, как новенький пятак. Полчаса рассказывал ему, Петрухе и лейтенанту со второго взвода о своих приключениях.

– А хорошо у тебя с дымовой шашкой получилось, – весело заметил Нечаев.

– Да уж, жалко, что я всего одну такую нашел, мало их почему-то у гитлеровцев.

– Ну, у кого мало, а у кого и…

– Чего, неужели нашел? – удивился я. Мне и вправду за все эти дни только один раз попалась такая граната. Она с виду как обычная немецкая, только без деревянной рукоятки. Сверху колпачок и запал, как на «яйце». Горит дольше минуты и так густо, хорошая штука.

– А то! Цельный ящичек, двадцать штук, такие же, без рукояток.

– Ну, это же просто праздник какой-то! – воскликнул уже я. – А то к этим говнюкам на танках и не подойти, а так можно и повоевать.

– Да, нам вместо гранат одной КС принесли, нет, говорят, пока гранат.

– Слушай, Лех, да ну на хрен эти гранаты! Ты ее кидать пробовал? Она же два килограмма весит. Мне ее, наверное, даже на пять метров не бросить, одуреть, надо же придумать такое! Кинул такую хреновину, и сам на небеса.

– Зато они броню раскалывают хорошо, – заметил Нечаев.

– Ладно, так будем жечь. А бутылки какие, опять со спичками?

– Нет, с запалом, зажигать не нужно! – гордо так ответил командир.

– Много хоть дали? – интересуюсь, а то, может, он тут хвастается, а ее всего по бутылке на брата.

– Сто штук, ребята несколько раз ходили, сказали, что еще дадут, позже. Ее, кстати, ведь здесь, в Сталинграде разливали.

– Что, до сих пор разливают? – удивился я.

– Тут еще и танки делать умудряются, хотя заводам почти звездец пришел, – мое словечко вставил командир.

– Да, слыхал, – кивнул я, не уточняя, где я слыхал такое. Но не думал, что это правда, ведь от заводов почти ничего не осталось, а, нет, ковыряются еще. Только вот ненадолго все это, скоро-скоро уже у фрицев свеженькое пополнение придет и нас к Волге начнут давить всерьез. Буквально на днях.

Прохлаждались мы около двух часов. После минометного обстрела немцы вдруг затихарились. Взяв винтовку и бинокль, забрался на чердак. Впереди, ближе к центру и вокзалу, густые дымы, суки, танками давить будут, надо готовиться их встречать. Спустился к командиру.

– Лех, у нас людей сколько сейчас?

– Тридцать восемь, в последней атаке потеряли много, а чего?

– Танки пойдут, дымят у себя, думаю, готовятся. Надо людей по дому раскидать, так, чтобы не все в одном месте сидели, но в то же время могли и собраться.

– А как?

– Надо стены проломить, здесь и в доме напротив, там, кстати, кто?

– Да второй взвод сидит.

– Во, пусть готовятся. Им поставь задачу отсечь пехоту сразу, как встанет первая машина. Подпустим танки сюда, я уйду глубже в наш тыл, там остановлю первых, вы здесь глушите последнего и забрасываем их потом всех. Если и пройдут, то единицы, а без поддержки пехотой они все равно не полезут, а мы их здесь закупорим и сожжем, только времени, боюсь, у нас уже нет.

– Чего, думаешь, получится?

– А ты как думаешь, или у нас другие возможности есть? Их больше, у них техника, вывод? Ну, хочешь, так просто отводи людей и к особистам, под трибунал. Так хоть если и сдохнем, то по крайней мере попытаемся сопротивляться. Главное, повторяю, чтобы второй взвод пехоту отсек, без пехоты танкам амбец, и они это знают. О, блин, – треснул я себя по лбу, кое-что вспомнив. – Да должно, блин, получиться, должно!

– Чего еще-то придумал, «Суворов»?

– Говоришь, у нас дым есть? – жадно потираю руки.

– Точно, – теперь дошло и до командира, – а ведь может и сработать! Я на связь с комполка, попрошу, может, танк дадут?

– Не болтай только, а то еще запретят инициативу проявлять!

Через два часа немцы показались в конце улицы. К сожалению, просто так они не хотели ехать. Наши дома подверглись минометному обстрелу, да так густо, что мы боялись нос показать. Но это даже и к лучшему. За весь обстрел, а длился он минут пятнадцать, пока танки не подъехали вплотную, у нас даже не ранило никого. Мы с Петрухой находились по разные стороны улицы, готовя бутылки. Забрались на самый верх зданий, чтобы максимально усложнить задачу танкам. Не задрать им стволы так высоко. Передо мной лежали четыре бутылки с КС и две дымовые гранаты, ох и пошалим мы сейчас!

Петя начал первым, не удержался чуток. Бутылка, описав нехитрую дугу, ударилась о башню идущей впереди «четверки» и, лопнув, взорвалась. Тут же специально для этого поставленный боец кидает дымовую гранату. Идущий первым горящий танк встает как вкопанный, второй едва не втыкается в него, забирая правее, и тут же получает свою порцию зажигательной смеси. Дым начинает укрывать немецкие машины, не давая их экипажам видеть хоть что-то вокруг. Вовсю идет стрельба, слышны и пулеметы, и автоматы. Все бойцы в роте, точнее те, что еще остались, вооружены автоматическим оружием, для города оно сподручнее, даже те, у кого ранее были винтовки, за счет убитых ранее и трофеев, перевооружились. Вижу, как в конце колонны пытаются развернуться замыкающие машины, в них также летят бутылки, а что, тут вам не здесь, хрен вы пройдете, уж сегодня точно. Дым очень плотно повисает на обоих концах колонны танков, бутылки летят густо. Всего немцы выделили для нас одиннадцать машин, шесть уже горят, а сделать танкисты ни фига не могут. Вижу, как из одного танка, что ехал третьим спереди, вылезает фашистик. Сбежать хочется? В другой раз, паря, винтовка звонко хлопает, и фриц на дороге летит кубарем по земле, хватаясь за ногу. Конечно, в ногу и стрелял, я что, не вижу, что танк-то – командирский? Поговорим потом, если доживет. Я был с винтовкой, с ней я точнее перестреляю фрицев, пусть и медленнее. Как же удачно все получилось-то. Пехтура в дым не лезет, но видит, как горят танки, подмогу вызвать, а что она сделать сможет? Минометы же не будут долбить по своим танкам и пехоте? Да и причесывают наши густо ту пехоту. Насколько видел, пока дым не повесили, там рота была, а может, и полторы, но лупят наши, хоть их и всего-то полтора бойца, условно.

Через двадцать минут все было кончено. Все коробочки стояли и горели, эх, их бы как-нибудь целыми захватить, вот была бы польза так польза. Но все равно нам здорово повезло, и, кстати, почему раньше-то не догадались так воевать. Ведь с танками в городе справиться гораздо легче, чем в поле. Вон они стоят, верх инженерной мысли гордых арийцев. Улицы узкие, до середины и двадцати метров не будет, а некоторые и вовсе чуть шире танка, уж бутылку-то, да еще и сверху, докинуть может любой боец. Самая сложная задача была даже не у нас, а у второго взвода, все-таки отсечь роту немецкой пехоты, имея в наличии всего четырнадцать бойцов, это сложно, но можно. У ребят станкач «Максим», три МГ, плотность огня очень высокая. А еще и ППШ, и немецкие автоматы, да и, как уже сказал, в дым враги не лезут. Я думаю, что нас даже не станут сегодня минами обрабатывать, куда стрелять-то? Мы все в зданиях, попробуй выкури! Выкурить в прямом смысле можно огнеметами, но для этого еще нужно подойти. Остается что? Ага, авиацию сейчас пришлют, попытаются «лаптежниками» наши дома развалить, и ведь у них получится. Летчики у фюрера знатные мастера, а у нас зениток нет, от слова совсем!

Продолжаю контролировать танки и подступы. Движения нет, никакого. А этот-то, командир или кто он у них, живой ведь, зараза. Спускаюсь вниз, оглядываюсь, вокруг суетятся наши бойцы. Та немногочисленная пехота, что шла вместе с танками и была уничтожена, кого-то сожгли заодно, кого-то постреляли, была неплохо оснащена, и наши бойцы пополняют свои запасы, что ж, трофеи дело святое. Еще выходя из дома, видел, как раненный мной фриц хотел вытащить пистолет, но получил сапогом в лицо и затих.

– Эй, ребятки, полегче, я же его специально «притормозил», – осаживаю бойцов, а то запинают бедолагу. Охлопав фрица и забрав все документы и оружие, поднимаем уже вместе с Петей.

– Петь, давай его к политруку, уж больно тот по-немецки шпрехает хорошо, – толкаю фрица вперед, а сам двигаю к дому Нечаева. Зайдя в подвал, слышу, как тот докладывает по телефону:

– Да, товарищ полковник, остановили. Уничтожена группа противника, в составе танковой роты и до двух взводов пехоты. Именно так, товарищ полковник, одиннадцать машин. Есть пленный офицер. Слушаюсь, ждем!

– Кого ждем? – интересуюсь я, дождавшись, когда Нечаев отдаст трубку телефонисту.

– Ты, ты, ты…

– Но-но, давай вот без этого, – чуть отстранился я от объятий старлея.

– Комполка не поверил, сказал, что лично придет посмотреть. Ну, Иванов, с тобой не соскучишься.

– Ой, да ладно, нашел Петросяна, – ляпнул я и замолчал.

– Кого-о? – протянул старлей.

– Да, юморист один, армянин, не заморачивайся. Зря ты полковнику сказал, что ждем, надо валить в соседние дома и забиваться в подвалы.

– Ты что, не пойдут они второй раз здесь, чего они, совсем малахольные? – небрежно машет рукой командир.

– А на фига им идти? Что, у немцев самолеты кончились? – подняв бровь, интересуюсь я, язвлю, конечно.

– Это да, так чего, отходить будем? Так нам же влетит, мы ведь для того и сидим здесь, чтобы держаться.

– Больше они тут не пойдут. Отработают авиацией и попытаются обойти по другим улицам, а в колечке мы точно недолго протянем, а главное, уже незачем будет. Если они сомкнутся у нас за спиной, то это будет уже на берегу, так что мы смело сможем пустить себе пулю в лоб, чтобы не мучиться. Собирай людей, старлей, собирай.

Отходить нам недалеко, решили с Нечаевым занять дома по соседству, решив, что там безопаснее будет, хотя, зная немцев, они тут весь квартал попытаются с землей сровнять. Полковник прибыл через час, да не один. С ним были командиры из двух других полков нашей дивизии. Командиры с горящими глазами выспрашивали, что и как было сделано у Нечаева. Тот хотел было скинуть все на меня, но я благоразумно утопал. Подальше от начальства, поближе к кухне. Кухни у нас своей не было, но жратва пока еще была, плюс немчура не совсем пустая была, но что опять удивило, патронов у них почему-то все меньше становится. У каждого к автомату четыре магазина и… все, россыпью, как бывало раньше, не носили. У тех, что были вооружены винтовками, тоже патронов по пятьдесят. Гранат мало, все истратили, что ли? Они же вообще боятся каждого темного угла. По всем правилам уличного боя воюют, сначала гранату в помещение, а уж потом заходят. А знаете, сколько помещений только в одном доме? То-то же, не напасешься гранат на все.