XII
Максим ходил по коридору, комнатам, и его удивляло: почему же потолок так низко, что он едва не задевал его головой, и везде так светло и так чисто, что приходилось зажмуриваться от яркого света, чистоты и непорочности, а он всегда мечтал быть таким светлым и непорочным: искренне идеальным и абсолютно безупречным. Остановился, осознав, что это он сам и есть такой, а ходит внутри себя из того, что чувствовал себя намного лучше, чем дома. Стоял и наслаждался этой гармонией своей души, представлял ощущения всех окружающих людей, которым он все это дарил, открыто и каждому, никого не обделял. Всем – одно великое чувство! Макса даже не угнетало то обстоятельство, что каждый брал только столько, сколько мог, а не столько, сколько он хотел дать, хоть и старался изо всех сил. Понимал, даже видел, что человек со временем всё равно будет стремиться, к сожалению не каждый, но многие войдут в его мир, который он по велению Отца пытался создать, очистив людей. Показать им: как надо жить и любить друг друга, а не замыкаться в своих неудачах, проходя по пути ошибок и заблуждений.
Юноша наслаждался этим захватывающим чувством своей духовной силы, ослепляющим даже его самого, а эта внутренняя сила всё больше и больше укрепляла и говорила ему: что ещё нужно сделать. Именно она освещала ему дорогу, и он, проходя под этим светом всё время, находился как бы в каком-то не-то чтобы забвении, сколько в уверенности, что делает какое-то великое дело, имеющее большое значение. Было совершенно не важно, что делал, – даже когда ел или спал, – всё равно выполнял волю праведности и любви, а порою, когда были и у него моменты безысходности, то эта сила переносила в другие места или создавала иные условия – чаще очень сложные. Максу казалось – поставленная задача невыполнима; но он брался за исполнение этой задачи, взваливая на себя бремя её невыполнимости. Но когда в конце каждой миссии ставилась жирная точка, понимал – это только небольшая разминка перед чем-то действительно стоящим. Смотря на свою жизнь в разных проекциях даже сейчас, вроде бы находясь в самом себе, он видел и чувствовал всех окружающих и всё то, что его окружало. Ещё задолго до того, вспоминая ранее пережитое, понимал, знал не только что и как – но: к чему это приведёт и для чего это вообще нужно.
Максим так и продолжал стоять, зажмурившись от яркого света, искал ответ на свою теперешнюю задачу, и снова, как и обычно: должен сам до всего дойти, всё понять и обдумать, затем принять правильное решение – и действовать! А его действия, стоявшие, и обычно, на границе нереального, были настолько сложными, что никоим образом нельзя было определить свою роль в их совершении. Вдруг Макс догадался, что ответ на его вопрос уже совсем рядом, уже вот-вот получит пищу для размышлений, и снова придётся обдумывать каждое движение в самый последний момент, и именно важность одного момента так важна, а не долгий и упорный труд. Он услышал ровный и ритмичный стук и подумал, что это стук его собственного сердца. Однако, поняв, что это не так, подумал: „Значит, стучат в двери…”
Стал снова ходить по помещению, в котором находился, сквозь яркий свет, пытаясь отыскать заветную дверь, когда стук разносился гулким эхом, но нельзя было определить, откуда он исходит. Обойдя все, он даже не знал: удивляться ему или нет: двери нигде не было. “Но как же вошел я? – подумал Максим, – и как я, интересно, выйду?” Он уже снова стоял на прежнем месте, в самом центре этого загадочного места внимательно вслушиваясь в каждый звук. Только спустя время, понял, что звук идёт откуда-то сверху; и медленно, прикрыв глаза, стал поднимать голову, но видно ничего не было. Открыл глаза – в то же мгновение его ослепил яркий свет…
Макс не мог открыть глаза, но чувствовал, что лежит на диване, просыпаясь, сел на нём, ударив об пол ногу в гипсе. Он снова увидел Новогоднюю ёлку и понял, что спал дома. Дверной звонок не умолкал, и стало ясно, что за стук он слышал во сне. Встав с дивана и опираясь на костыль, пошёл открывать двери, пытаясь понять: „Почему я во сне был без гипса?”
– Заходи. Сколько сейчас времени, Ром?
– Часа два, наверное. Я уже полчаса звоню в двери, а из дома вышел в половине второго.
– Мои все ушли в гости, а я уснул, извини, что сразу не открыл.
– Да ладно, ничего. С Новым Годом тебя, Макс. Чтобы ты не болел в Новом Году. Счастья тебе, здоровья и большой-большой любви.
– Спасибо тебе, Рома, ты – настоящий друг. Я тебя тоже от всего сердца поздравляю и желаю, чтобы твоя звезда никогда не гасла, особенно в нужный момент.
– А у нас гости, и меня не отпускали раньше. Я хотел, что бы мы с самого прихода встретили этот год вдвоем.
– Ты проходи, раздевайся, я пока пойду в зала, как раз и ты подойдёшь. – Макс только доковылял до дивана и посмотрел на праздничный стол, понимая, уже нужно поесть. Роман тем временем взял тарелки, вилки, рюмки, штопор на кухне.
– Макс, что будем пить? Как ты думаешь на счёт шампанского?
– Ты знаешь, что я это всё не очень-то люблю.
– Тогда давай вино какое-нибудь.
– Возьми в баре, – сказал Максим, уже накладывая в тарелки салаты и картофель с курицей, доставая из банки соленые огурцы.
– Какое вино будем пить? – Смотря в открытый бар, спросил Роман.
В дверь позвонили несколько раз.
– Ром, сходи, открой, я пока доковыляю.
Роман вышел из зала, а Максим снова подумал об учительнице и о своём сне, в котором почти нашел ответ: „Наверное, этот сон уже конкретно показал мне, что я сам должен всё определить, сам принять решение, больше думать, а не искать ответ где-то, тем более в снах”.
– Привет, ты, что такой грустный? – Ромка громко засмеялся, держась за живот, рассмешив Макса, и они уже вместе смеялись. Макса особенно смешили веснушки Романа, больше, чем очень даже красивый рыжий цвет волос.
– Отлично, – успокоившись, сказал Максим, – буду встречать Новый Год в компании двух Романов, прекрасная мужская компания.
– Я принес “Монастырскую избу”. Есть штопор?
– Ром, ты же приносил штопор?
– Не помню: куда положил. На столе нет? – Сам удивился Рома.
– Нет, – ответил Макс, – неси тогда из инструмента что-нибудь. Будем изобретать велосипед.
“Монастырская изба” закончилась, и Рыжий Ромка ушел, а второй Роман ещё до неё был пьян. Максу ничего не оставалось делать, как предложить ему лечь спать в комнате или идти домой. Роман тоже удалился, оставив Макса одного. От вина у него появился аппетит. Включив телевизор, ел много и долго, слушая всякую бесполезную ерунду, время от времени перекладывая ногу из одного положения в другое. Покушав, выключил телевизор, зажег ёлку и лёг на диван, восстанавливая свои силы. Ему уже не хотелось спать, и вообще что-либо делать: ощущения праздника не было. Он пришел так внезапно, что Максим еще не был готов. „Как всегда, – подумал про себя, – всё в последний момент, когда уже вот оно, а ты ещё не готов! Или готов, но какая-то странная неуверенность мешает осознать тебе свою готовность, или то, что у тебя все получится, и не нужно думать: что плывёшь по течению, а принимать хотя бы посильное участие во всём происходящем. Внести, как говорят многие, свою лепту…”
Макс был рад, что друзья в самый сложный для него период вспомнили о нем, поздравили. Неважно, что недолго побыли, ведь главное – это присутствие и уважение. Знак внимания – это значит, что человек тебе дорог, важен для тебя, что он – необходимое или есть в этом человеке то, чего в тебе самом не хватает, а тебе очень хотелось бы стать таким же, как и он: или умным, или мудрым, или кротким – совершенно не важно. Макс чувствовал, что именно этот фактор и связывает людей, вызывая в них чувства, а потом, когда два абсолютно разных человека чему-то друг у друга научатся или, достигнут гармонии в себе, именно тогда наступает самый ответственный момент. Один из них принимает решение: стоит ли продолжать общаться, и чаще всего отвечает отрицательно на этот вопрос, а другому приходится смириться. Да, расставаться практически всегда сложно, но необходимо, а кому-то, может быть, лишь зачастую. Они оба понимают это, где-то в глубине души – далеко-далеко, даже иногда сожалеют о разрывах, но всё равно каждый из них в итоге говорит: „Так и должно быть”. Даже думают, притом забывая, что они же сами приняли решение…
Макса всегда мучил вопрос: сила ли в человеке это или его слабость, если он поступает неосознанно, плывет как по течению и только потом, спустя определенный промежуток времени, может осознать сущность своего поступка. Только в ходе последующих событий жизни сможет до конца понять систему своих поступков, даже когда они постоянно повторяются и в своей совокупности, образуют систему. Именно тогда человек, уже остро видя ситуацию, обращается к прошлому и сопоставляет свои возможности, принимает конкретное решение, но управляет данная система, а он не может осознать: сам ли ее создал, или находится в ее власти? Что и мешает Максиму понять: сила ли это или слабость, или нечто иное, отличное от этих понятий…
XIII
Света была ещё очень слабой, но уже решила выйти на улицу: нужно было сходить в магазин за продуктами. Долго собиралась, выслушивая возражения мужа в виде упрёков и прогноза погоды, но ужасно надоело сидеть дома и чего-то ждать. Спускаться по лестнице было не слишком тяжело, но голова немного кружилась. “Наверное, от перенапряжения, – подумала она, а выйдя на улицу и чувствуя себя совершенно по-другому, поняла – это от перемены обстановки”… Светлана долго стояла около своего подъезда, медленно дыша, привыкая к холодному воздуху и успокаивая головокружение. Она чувствовала себя намного спокойнее и свободнее, чем когда находилась дома. Было удивительно смотреть на окружающие предметы: дорогу, лавочки, деревья, голубое небо и чисто белый снег, который был везде и хрустел под ногами. Света чувствовала себя совершенно спокойно, и ничего не удивляло, но что было самым для неё замечательным, – это то, что ранее, обратив внимание на чьи-то действия, поступки, слова или ту же самую природу, – хоть на что, если ей что-то не нравилось, то это раздражало и очень сильно возмущало. Тогда она выходила из себя, у неё всё валилось из рук, а вместо того, чтобы спокойно говорить, повышала голос или даже просто кричала, расстраиваясь в душе. Света от этого мучилась, не понимая: что же с ней происходит. Только знала что-то, что её раздражает, постоянно меняется, а само чувство, волнение, какие-то внутренние переживания – именно они мучают, рождаясь в душе, остаются там, накапливаются и с каждым таким разом становится всё тяжелее и тяжелее. Сил с этим бороться, вообще нет и негде их взять, а что сделать, чтобы все это остановить, – не ясно. Раньше Светлана путалась и слишком часто говорила себе: „Всё! Так дальше не может продолжаться!” Но эти слова никто кроме неё не слышал и ничем не мог помочь, и она себе – не могла, а может быть – не хотела, а думала, что не могла. Она уже собиралась с этим смириться, решив для себя, что так будет всегда, и уже готовилась взвалить на себя этот груз. А сейчас, стоя у подъезда, совершенно спокойно думала об этом, как о какой-нибудь мелочи, хотя совсем недавно это было её основной жизненной проблемой. Ей стало ясно, что все эти переживания, вызывающие расстройства трепетной души, возникали от собственной нерешительности. Вместо того, чтобы сказать мужу о своей любви к детям и желании иметь второго ребёнка, причём потратив на это всего-то минут десять. Носила это в себе десять лет, а каждый миг, вспоминая о своем желании: мучилась и терзалась, ища вину в своём муже, тем самым расстраиваясь. Приносила окружающим людям одни неприятности, из-за этого ещё более всё раздражало, так всё внутри бушевало, что было трудно усидеть на месте, а иногда – и управлять собой, доходя до предела.
Света лишь немного почувствовала облегчение от любви Максима, однако, чем больше она сама в него влюблялась, тем больше и понимала: вместе им никогда не быть. Уже очень скоро он уйдет из её жизни уже навсегда. От одной такой мысли приходила в какое-то необычное состояние, ни с чем несравнимое: когда всё и сразу в ней начинало бушевать – все чувства, которые у неё были. В такие моменты казалось, что каждое из них понемногу и по-очереди: управляют ей, каждые несколько минут она уже совсем другая. Все это настолько необычно и удивительно, и в то же время настолько странно, что не знаешь даже, что и подумать. Ведь увиденное и услышанное может склонить к мысли, что человек чем-то сильно обеспокоен, а чаще – не болен ли душевно, что более всего настораживает, даже пугает. Светлане становилось все яснее и яснее то обстоятельство, что все – ее мучащее – соединилось в одно, достигло своего пика, и что дальше так уже не могло продолжаться. Какая-то сила или невидимая или незнакомая ей, – воспротивилась всему этому. “От этого и произошла та сама авария, которая оградила меня от ее мечты”. Только сейчас Света поняла, какого страшно-ценного она была лишена, обременена лишь для того, чтобы освободиться от своих собственных оков, собою же созданных, что сама не находила в себе никаких сил и желания совладеть собой. Ошиблась, но и это не избавляет от обязанности исправить свою ошибку. “Не любовь ли отвечает мне на все эти вопросы? Не она ли руководит мною? – Светлана отвечала себе на эти вопросы уже однозначно. – Нет! – Даже категорично, – нет!” Но тогда получается, что именно эта самая любовь и даёт силу, а этого не может быть, если объект твоего обожания тебя не любит, а ты для него постольку поскольку. Тогда твоё чувство уходит, а не возвращается во сто крат сильнее. “Это значит… – она не решилась сказать себе это. Да, чувствовала что-то, но то ли это было, если приносило одни переживания и расстройства, и она не могла осознать истины, даже не пытаясь бороться с ними. Нежели сейчас, уже многое, осознав, хоть и с трудом, но договорила, – … что… Максим… меня… любит…”. Только сейчас смогла сказать, себе это открыто, не кривя душой. Теперь стараться укрепить это в своём сердце. Наслаждаться этим чувством каждый миг, пока время ещё есть, а не отгонять от себя любовь, боясь чего-то: или разлуки, или невозможности быть вместе, или страха, что придется страдать, даже того, что об этом узнают другие; хотя сам человек, если любит кого-то, то это видно или сам об этом скажет. Для чего тогда эти все страхи.
Светлана осторожно и медленно стала наступать на чистейший белый снежок, выпавший, вероятно, ночью или рано утром. Видя его чистоту, поняла, что с этого момента такой же белой и чистой стала её душа, а всё мучившее её куда-то безвозвратно ушло. Именно так, как она сама сделает себя сама заново: каждый шаг, как на этом чистом и девственно-белом снегу, оставит в душе неизгладимый след, и его уже будет не исправить. С этой мыслью остановилась и посмотрела назад, считая шаги. Их было ровно двенадцать. “Странно, почему именно двенадцать? О чем это может сказать? – Света стояла, задумавшись, и невольно шагнула ещё раз: “Тринадцать! – Её как током ударило, – двенадцать – это один год, но чего?! А тринадцать – один месяц, после аварии. Боже! Сегодня же ровно месяц! Значит, что-то произойдёт через один год и один месяц…” Думая об этом, Света уже почти дошла до магазина, по пути здороваясь со знакомыми людьми, проходила дальше, хоть они и останавливались, пытаясь с ней заговорить. Она решила не думать о том, что случится через этот срок. У неё было хорошее предчувствие, но решила подготовиться к этому чему-то, жить так, как решила – по-новому, каждый миг, наслаждаясь теплом любви, которое её согревало и давало сил изменить мир вокруг себя.
Светлана отпустила свои мысли, зайдя в магазин и решив для себя, что нужно находиться в мире своих фантазий постоянно, чтобы разобраться в себе. Совершенно не нужно лишать себя возможности помочь другим людям, которые тебя окружают. Значит, нужно жить одновременно в двух мирах. “Вот так, Светик! Ничему удивляться нельзя!” Она, открывая двери магазина, столкнувшись с мужчиной, и у него выпала сумка из руки, а он, вместо того чтобы возмутиться, сказал ей:
– Извините, пожалуйста! Я что-то совсем задумался!
– Да ладно, это я должна перед вами извиниться! – Удивилась Света.
– Вы на меня, правда, не сердитесь?! – Он все еще собирал в сумку выпавшие продукты, а собрав их, снова уронил.
– Мне так неудобно, вы знаете. Я бы вам помогла, но мне нельзя ни приседать, ни наклоняться.
– А что с вами случилось? Если не секрет?
– После операции еще только месяц.
– Так вам, наверное, тяжести нельзя поднимать. Раз вы пришли в магазин, значит, за продуктами, я прав?
– Да, вы правильно заметили. Так оно и есть. Ну, раз мы с вами встретились, то позвольте мне помочь вам донести их до дома. Будьте так любезны, окажите мне такую честь, если вас не затруднит.
Светлана снова сказала себе: “Только ничему не удивляйся!” И сама того не понимая почему, ответила:
– Я бы с удовольствием согласилась с вашим предложением, но у вас своих продуктов хватает, да дома уже, наверное, ждут. – Мужчина задумался, а она задумалась: „Он даже не спросил, как меня зовут, а уже предложил свою помощь. Интересно”.
– Я придумал! Вы пока меня здесь подождете минут десять, а я пока сбегаю домой и отнесу сумку с продуктами. Потом, уже вместе с вами купим то, что вам нужно, а я помогу вам донести сумку до дома, хорошо?
Когда он все это говорил, Света даже не знала: что думать. Она растерялась и ничего не ответила, пораженная таким вниманием и заботой совершенно незнакомого человека. Смотря на него, пришла к выводу, что это обычный мужчина, как и все, и что раньше такого в них не замечала. “Может они все-таки внимательные и заботливые? Или только некоторые, – думала Света, – или я, столько прожила и даже не видела того, что люди обо мне заботятся. Я ведь к этому не привыкла, да не принимала это как должное: а теперь это со мной случилось”.
– Ладно, я пойду! А вы меня обязательно дождитесь, хорошо! – Он пошел быстрым шагом, а Светлана, смотря ему в след, подумала: “А вдруг он не придёт?!”. Когда незнакомец завернул за угол дома, то всё опустилось внутри неё. Снова не понимала: что же с ней происходит, заволновалась, как будто потеряв что-то дорогое и очень ценное, чем больше всего дорожила. Чтобы остановить волнение, так внезапно нахлынувшее на неё, отдышавшись, ещё немного постояла и зашла в магазин, опустошённо смотря на витрины, и выбирая, что же ей нужно купить. Проходя по магазину, Она понимала, что получится две сумки продуктов. Как же она их понесёт, если никто не поможет? Прошло уже пятнадцать минут, а мужчины всё ещё не было. Света вышла из магазина и пошла медленно и осторожно, как обычно, в сторону своего дома. Сзади взяли за локоть, остановилась.
– Я уже пришел, а вы уходите.
– Просто я подумала, вы уже не придёте, наверное, передумали.
– Конечно, нет, что вы, как можно: обещал такой женщине помочь, и просто уйти – это не по-мужски!
Именно это „не по-мужски” и выводило Светлану из себя всегда, ей казалось, что этим мужчины говорят женщинам, что они ни на что не способны. Только они – мужчины все могут, а женщины – ничто. Но решила, что если недооценить кого-то, а этот человек добьется в жизни очень многого – вот она где сила! А если он разочарует в собственном себе себя и других людей – это очень плохо, даже тупо по отношению к самому себе.
– Как это “по-мужски”? – Все-таки спросила она.
– Если дал слово, то подкрепи его делом, а не можешь, – молчи. Вообще-то это относится и к женщинам тоже, просто так обычно говорят “по-мужски”. Сразу же встает вопрос: что это такое “мужик” и “мужчина” – и чем они отличаются – эти два слова. Так и здесь, наверное, ничего особенного.
– А как должны говорить женщины: они должны признавать свою слабость? Или постоянно плакать и обращаться за помощью? Или вообще не уметь жить без мужчины?
– Все вообще не так, ведь каждый мужчина пытается сделать женщину сильной и независимой ни от чего. Чтобы в ней укреплялась не слабость или беззащитность, не гордое “Я” – нет! А – личность, чего даже нет во многих мужчинах: слабых духовно и погрязших в пороках.
– Что же тогда любовь? – Уже возле подъезда спросила Светлана, не удержавшись от этого открытого вопроса.
– На этот вопрос, наверное, никто не сможет ответить. Но как думаю я – это самое светлое и высшее чувство, когда ты, освободившись от всяких уз, приближаешься к совершенству и уже чувствуешь людей изнутри. Видишь их как бы “насквозь” и знаешь: что их беспокоит, гложет изнутри, мешая им прийти к такому светлому ощущению. Именно тогда ты даешь им то, что бы они хотели, и совершенно неважно: что это и как. Лишь для того чтобы они освободились и нашли путь к такому же свету, как и ты; чтобы их уже ничего не мучило и не терзало, даже малейшее сомнение в том: “на правильном ли они пути?” Но когда человек встает на этот путь, и ему все стает ясно и понятно, и другим он уже будет помогать с уверенностью в себе. Даже, насколько это, возможно, чувствует себя совершенным – в большей степени, естественно, духовно, но все равно задает этот же вопрос: “Что же такое любовь?” Но уже сложно определить: для чего? Или он не понял это чувство до конца, или оно вообще прошло мимо него, а он даже и не заметил.