VIII
– Чего она хотела? Что спрашивала? Максим! Ты меня слышишь?! – Пыталась докричаться до сына Валентина Николаевна. Мать удивленно наблюдала за быстро меняющимся выражением лица своего сына, и не могла поверить, как с такой быстротой может меняться если лицо, то и настроение. Ей стало страшно ещё из-за того, что Макс не шевелился и ничего не произнёс в ответ. “Что же делать?!” – Заволновалась она, увидев себя в зеркало, ещё больше испугалась. Валентина Николаевна вдруг поняла, что если сейчас её сын не пошевелится или хоть что-нибудь не скажет, то она не выдержит и взорвётся. Подошла к нему ближе, взяв рукой за плечо, спокойно произнесла: – Максимка, что с тобой, дорогой мой? – Вместо ответа посмотрел в зеркало на себя и свою мать, понял причину её испуга. Опираясь на собственноручно изготовленный костыль, направился в свою комнату, так ничего и, не ответив. Медленно и смешно шёл по коридору, борясь с болью и головокружением, иногда придерживаясь за стены, ненадолго останавливаясь, когда голова кружилась очень сильно. Мать смотрела завороженным взглядом, но почему-то ей казалось, что видит всю его жизнь. Вот также, превозмогая все трудности и сложности, её сын будет преодолевать жизненные проблемы. „Так же тяжело, но как уверенно, Господи! Будет всего добиваться!” Валентина Николаевна с ужасом в глазах и болью в сердце вдруг поняла, что её сын – почти взрослый мужчина, уже совсем в скором времени, она его потеряет, а он растворится во взрослой жизни, которая его также поглотит, как и её, и всех людей бросает за какие-то мысли и поступки по жизни. Матери как-то стало не по себе, потому что, поняв, что именно с этого телефонного звонка всё и началось… Она заплакала тихо, чтобы не услышал Максим из своей комнаты. У матери всё внутри опустилось, слёзы потекли ещё быстрее, очень сильно расстроившись, она зашла в ванную и умылась холодной водой. Смотря на себя в зеркало, сказала себе: “Что же я так терзаю себя, плачу. Надо же радоваться за сына! Помогать ему! Господи, что же это со мной? Почему это всё так сильно на меня действует? Что же это творится?” Холодная вода немного привела её в чувства, успокоила, а мама, выйдя из ванной, пошла в комнату к Максу.
Она выключила магнитофон и закрыла учебник алгебры, села рядом с сыном, мешая заниматься уроками. Отложив ручку и тетрадку, посмотрев на присевшую рядом маму. Макс видел по её раскрасневшемуся лицу, что она плакала и сильно за него переживала. Ему всегда было тяжело на душе, когда самый дорогой человек – его мама, так сильно терзала себя из-за него, а он как-то непроизвольно, неподвластно злился на себя, ругал себя за то, что дал хоть малейший повод для таких переживаний. Всегда старался обойти это, всё делать по-другому, как взрослый. Всё правильно, но это пугало маму. Он думал: её это так волновало из-за того, что боялась его потерять, он взрослеет, и этого не избежать. Однако, если поступать по-детски, то это раздражало его маму, и она сразу же начинала ругать его, выражая своё недовольство, говорить, что считает его уже взрослым, а он поступает как ребенок. Как с этим справиться – Максим вообще не знал, но решил, прежде чем что-то сделать – обязательно сказать об этом матери: нужно ли так поступать или нет. Но когда он о чём-то говорил, она сразу же ставила себя на его место и понимала, что ей это или не нужно или не интересно. Считала: ему это совершенно ни к чему, когда для Макса это было очень важным обстоятельством. Каждый раз он пытался сказать об этом матери, но она не понимала, и в эти моменты казалось, что она и не пытается понять, или, что, скорее всего, просто не может. Ему думалось, что она его очень сильно любит. Даже, наверное, сильнее, чем он её, хотя сильнее любить уже невозможно, чем та сила любви, как он любит свою маму. Каждый момент, когда Макс разговаривал с ней или просто находился рядом, старался думать о чем-нибудь несущественном или о том, что только ее волнует, а говорить о вещах просто и доступно, как бы давая понять, что его всё интересует, что связано непосредственно с ней. В этом общении сын понимал: ни он и не она – не могут, общаться между собой, чувствовать себя спокойно. Даже сейчас он ощущал волнение матери и не знал с чего начать разговор, тем более что её внутреннее переживание передавалось и ему, и как не пытайся – не сможешь одолеть его.
– Учительница сказала: не сможет приходить ко мне, чтобы я изучал все сам, а потом, когда уже буду ходить в школу – все отвечу, а она проверит все мои упражнения. – Макс смотрел на маму, и ему казалось, что она не слышит его слова, думая о чем-то своем.
– А почему не будет к тебе приходить, сказала?
– Она заболела, говорит, и почти три недели не была в школе.
– Понятно. Для чего тогда звонила, если ты и сам дома занимаешься?
– Узнать, как здоровье. Переживает ведь.
– Знаю я, как она переживает. Просто, не хочет тратить своё время, вот и всё. А говорит, что заболела.
– Да ладно мама, не совсем уж и обязательно, чтобы она приходила. Я сам все выучу; что об этом думать. Не хочет – не надо. Не умру же я от этого, а что позвонила, правильно, я этому даже рад.
– Ты температуру сегодня мерил, что-то голова у тебя горячая? Лёг бы, немного полежал, тебе же врач сказал: больше лежать.
– Мне нужно заниматься, читать очень много. Лежать некогда, да и надоело уже.
– Читай лежа, а-то ты так и не выздоровеешь. Ты же совсем слаб, Максимка. После операции еще не отошел, а еще эта нога. – Она снова заплакала, обняв его, а ему стало так плохо от своей слабости, ее переживаний, что он уже не смог сидеть и сказал:
– Мама дай я лягу, плохо мне что-то. – Она помогла ему лечь, все еще сдерживая плач, вышла из комнаты, предоставив самому себе. Он снова стал пытаться побороть головокружение, мешавшее думать точно так же, как гипс ходить, и свою слабость, настолько его выматывающую, что казалось, сил ни на что уже нет. Сколько он так вот будет отлеживаться – неизвестно. Макс понимал, лучше ему не станет, а наоборот: что-то мешает, давит на него – непонятно зачем. Лишь одно было твердо ясно: нужно бороться из последних сил и ни в коем случае не сдаваться, как бы не было тяжело. „Не стоит заострять внимание на своей слабости или чувствах, которые все путают и всему мешают. Нужно идти, не останавливая, раз промедление – смерти подобно”.
Максим подумал о Светлане Викторовне, и сразу понял, даже по голосу можно понять, как тяжело ей было позвонить, а еще тяжелее сказать: “Извини, я не смогу к тебе приходить…” – он не знал: как к этому относиться, что ещё сделать, чтобы вот этих чувств вообще не было. Нужны ли они ей, если она из-за них только страдает и ничего не может с этим поделать. „Могу ли я что-то сделать с этим? – Думал Макс, – и если да, то что? Самое главное – это, “каким образом”? Нельзя же доставлять человеку страдания таким чувством, когда оно должно возвысить, дарить ему многое, а не обрекать на страдания. Нужно набраться сил и сделать что-то такое, чтобы Света была счастливой; но сделать это так, чтобы она получила то, что так сильно хочет, а это что-то превратилось в плод любви и обожания. Меня же, как бы так не сразу, а постепенно и безболезненно забыла. Ведь забывать – это так свойственно людям, особенно хорошее, – с грустью подумал Макс, – тем более что у Светы семья, сын; каким-то образом нужно укрепить её семью, а-то получится, что больше и больше влюбляясь в меня, не разрушит ли свою семью, может, и нет, но жить в несчастье – этого тоже нельзя допустить! Так что же я могу сделать? Ведь если хорошенько разобраться в сложившейся на данный момент ситуации, то становится ясно видно: выход, как всегда есть, но только один – это ребенок. – Эта, вот так вдруг возникшая мысль поразила Макса! Да – это было ответом на его раздумья и переживания, да – это действительно было бы реальным и достойным выходом из положения. Только одно обстоятельство шокировало, а он вдруг всё внезапно понял так быстро, что ослабленное в этот момент сердце так сильно сжалось и согнуло его на кровати, что он несколько минут даже не мог дышать, не-то чтобы пошевелиться: Как за одно мгновение, вспомнил свой сон, как будто бы за Светлану пережил заново ту самую аварию, всю её жизнь до аварии. Уже точно осознав, что ее причиной было сильное желание иметь второго ребёнка. Однако после аварии Света уже психологически не могла больше иметь детей. – Максу стало немного легче, он часто задышал. Как будто после длительной и утомительной пробежки, пот полил с него градом, и сильно захотелось пить. Он почувствовал, что сейчас задохнется от недостатка воздуха, вспомнив, что врач говорил чаще проветривать комнату. Он оттолкнулся от стены рукой и упал с кровати на пол, так как встать не мог. До двери балкона было недалеко и Макс, немного приоткрыл дверь, вдохнув свежего воздуха, потерял сознание; а очнулся, когда ему стало холодно, и с трудом закрыв дверь балкона и взобравшись обратно на кровать, вернулся к своим рассуждениям. Даже под одеялом морозило, он не мог согреться, но было приятно чувствовать себя немного бодрее и яснее мыслить.
“Значит, – как бы подводя итог своим размышлениям, сказал себе Максим, – я должен помочь ей родить ребенка! – И сам, испугавшись своих слов, решил об этом больше вообще не думать. Его лишь тешила надежда того, что у Светы есть муж; а ему нужно лишь создать такую ситуацию психологическую – вопреки сложившейся при аварии. Но каким образом возможно десятилетние переживания, доведшие до такого состояния человека, любимую женщину, за какой-то несчастный год привести всё в норму мне, маленькому ребенку, ничего не понимающему в жизни? Тем более он сам пытался чему-то научиться, что-то взять от жизни, а его душа была ко всему открыта: хорошему, светлому и чистому. Макс ничего не боялся, нет. Он просто не мог не то, что понять – поверить не мог в то, что это можно сейчас, именно сейчас решиться направить на это всю свою энергию…”
Вдруг понял, что может ничего не делать. Для него это и не нужно, но он не мог позволить себе опустить руки, оставив тем самым любимого человека без того самого ребенка, которого она уже столько лет не хочет, а мучается и живет только верой в то, что у неё будет этот ребенок. Ему стало тяжело на душе от понимания, что если опустит руки и ничего не сделает для её счастья, то уже никто не сможет этого сделать кроме него, даже понять: как это сделать. Максим сейчас подумал, что должен выздоравливать быстрее, не перенапрягаться, не изматывать себя ненужными мыслями, а думать только о главной задаче, так как решение уже принял – твердое решение: „Светлана Викторовна обязательно родит, а я – маленький мальчик как все думают – поможет в этом своей любимой женщине! Во что бы то ни стало”.
Макс решил немного отдохнуть, сказав себе “спасибо” за то, что принял решение завтра до конца во всём разобраться только потому, что очень сильно разболелась голова, да уже был не в силах думать от поднявшейся температуры. Его так мучило это болезненное бессилие, что он должен лежать, а не действовать. Успокаивала лишь одна только мысль, внезапно возникшая в его усталом сознании, пока он будет “лежать”, сможет всё до конца обдумать, а когда уже выздоровеет, то сразу примется за дело. Тем более, что конкретно нужно делать он не знает. Известен лишь конечный результат. Старался успокоиться и ни на что не обращать внимание. „Никаких чувств, – сказал себе Макс, – иначе они меня задавят, тогда уже ничего не смогу сделать…”
IX
Света опять ощутила себя в свободном полете высоко над землей. Некоторое время чувствовала себя свободной и чистой от всех своих проблем и переживаний. Не смотрела вниз, как будто зная, что если посмотрит, то снова потянут вниз проблемы и заботы, а она не сможет с собой справиться и, как обычно будет с тягостным смятением в душе и болью в сердце принимать удары судьбы, надеясь, что каждый из них будет последним. Хотелось, чтобы остальные почувствовали эту силу, которая подняла ее так высоко и освободила от пороков, стала ее силой. Решив овладеть этим, Светлана попыталась управлять своими мыслями. Она посмотрела на свое тело. Удивило одно обстоятельство, вроде бы это она и есть, и в то же самое время – не она. Её просто нет. Себя лишь видит такой, какой была. А сейчас она другая, без: страха, зависти, ненужных помыслов и скверных желаний. Поняла, только управляя мыслями, мы управляем поступками, которые совершаем; а если мысли не чисты, то и поступки аналогичны. В раз стало понятно, что всё зависит из-за отношений: как ты думаешь, управляешь своими мыслями, говоришь, или они тобой управляют? – Тогда и возникают проблемы. Вдруг Света задумалась над тем: где, в каком месте она находится? Если видит землю как бы в иллюминатор, но не из самолета, или космического корабля: „Никакого корабля нет! Это меня нисколько не тревожит и не удивляет, даже страшным не кажется”. Теперь, уже чувствуя намного увереннее, смотрела на землю с высоты, но уже не видела её. Она словно смотрит в телевизор на всю свою прожитую жизнь, и с каждой увиденной на экране ошибкой, как в школе исправляла их в тетрадях учеников, злилась. Сейчас же, видя свою неправильную жизнь, не знала: куда себя деть от того стыда, который бушевал в ней. Не хотела смотреть, пытаясь отвести взгляд, это у нее не получалось. Тогда стала пытаться найти другие пути поступков, исправить что-то, но снова ничего не выходило, а поняла – ничего уже исправить нельзя. Можно лишь более оградить себя от неправильных действий, переживаний и эмоций, которых нужно еще более всего опасаться. Перед Светланой сразу же возникла вся сложность этого тяжелого труда и заставила спросить себя: „Смогу ли я перешагнуть через свою гордость, величие своего “Я” или нет? Или дальше буду грязнуть в этой бездонной бездне?!” Прежде чем ответить себе на этот вопрос, подумала, что сейчас, вернувшись на землю, – уже не будет знать об этом, снова встанет на тот же путь, по которому шла столько лет. Даже мысли не возникало: сойти с него, чтобы работать над собой, переступая через все: принципы, желания, – рушить все планы и поступать по-иному, чем привычно, обыденно и близко… Снова потянуло вниз, и она, поддавшись неведомой силе, вспомнила о своем земном решении: жить по-другому, не поддаваясь никаким соблазнам, помогая другим людям. За какие-то мгновения, как поняла и снова пережила все сложные периоды жизни, принесшие столько мучений. Лежа с открытыми глазами у себя дома на диване, всё ещё думала, что она где-то там, вообще не обращая внимания на окружающую её обстановку, в своём сознании ещё приближалась к земле, а в реальности встала, но, ещё не придя в себя, ушла на кухню и закурила. Света ни о чём не могла думать, была в необъяснимом чувстве: как будто попала в мир снов – и здесь и там сразу, и ей хотелось в этот момент взять оттуда это спокойствие и решимость в этот мир, молниеносно приближаясь к земле. С ужасом видела, что от совершенного светлого и чистого уходит назад: к земному и неправильному заблуждению, а решившись на что-то, нужно вести борьбу, самую тяжелую для человека, а тем более женщине с самим собой.
Светлана вздрогнула, уронив пепел на пол и больно ударившись головой о землю. Ее подбросило на табурете и затрясло; выступила испарина, внутри все переворачивалось. Ощущала, что земные тяжбы давят в неравной борьбе светлое и чистое, но ничего не сможет сделать, не увидев на земле такого же ясного чистого и светлого чувства, как там наверху – просто погибнет без этого, как рыба без воды. Уже не помня, как оказалась на диване, Света вспомнила Максима, еще совсем маленького, когда впервые увидела его в толпе нарядных школьников на первое сентября. Тогда они вообще не знали друг друга, первоклашка подошел и молча подарил букет цветов. Взрослая женщина, за свою жизнь настолько привыкла к цветам и вниманию мужчин, но была поражена этим подарком. Все годы до их следующей встречи удивлялась каждому неординарному поступку и мысли об этом мальчике, с ужасом осознавая, что безумно влюбляется в него… Шокировало то обстоятельство, что даже не знает: как его зовут, а сам он немного старше её маленького сына… а любит совсем не как сына, хоть эта любовь и сбивала её с толку, не давала спокойно жить. Ловила себя на мысли – это чувство не-то чтобы просто нравилось или захватывало – совсем нет. Света панически боялась себе в этом признаться: любила так сильно, что больше ничего не хотела от этой жизни, кроме этой безумной, кристальной чистотой, девственно-искренней любви, необходимой как вода и воздух, и свет. Всё в жизни – ничто без этого чувства. Когда настал момент произнести его фамилию, ещё, конечно же, не зная, что это он, – ничего не предчувствовала. Светлана даже хотела заплакать в этот момент, – какие у него были глаза, – и, увидев в его душе то же самое чувство, как себя в зеркале, поняла, что он любит её ещё безумнее. Именно тогда она и стала беспокоиться о ребёнке…
“Сколько же лет прошло, Господи!” Попыталась уйти от своих мыслей, но они не поддавались: …она все время боялась сказать об этом мужу. Ей всё казалось, что он каким-то образом её в чем-то заподозрит или поймёт что-то. Но что именно он бы понял, Света не знала – от этого еще больше боялась, чтобы никто и ничего не смог узнать о её чувстве – тем более муж. Даже когда убедилась в искренности, честности и даже святости Максимки – всё ещё сомневалась в своих силах. Но потом, решившись, под волей того же самого страха уже не могла контролировать себя, поддаваясь силе эмоций, и довела дело до такого события. “Что же я наделала? Господи Боже?!” Света закрыла лицо руками и заплакала, давая волю слезам и думая, что эти слезы будут последними в ее жизни, что теперь она точно изменится и станет другим человеком. Однако, любовь Макса настолько терзала все время, как будто ей кто-то управлял: следил за каждым шагом, не давая свободно ступить. Тогда Света, в поисках какого-либо решения, путалась и не могла сконцентрировать своих действий, говоря не то, что бы ей хотелось, а иное, противоречащее мыслям и желаниям, как ей казалось, ошибалась: поступив с меньшей выгодой для себя, а с большей для окружающих. Только спустя время, Светана ругала себя за это, думая, что нерешительность и слабость заставили так поступать! Но время проходило, а от её поступков людям становилось лучше, и она уже по-другому относилась к себе. Видела, только переступив через себя: свою гордость и выгоду, своё “Я”, что не смогла бы так хорошо сделать для окружающих, если бы всем не управляла эта любовь. “Почему же я кажусь себе слабой, а потом снова сильной?” – Света не могла в этом разобраться, снова доверив времени ответить на этот неразрешенный вопрос.
“Интересно, а как же это самое чувство действует на Максима? Получается весьма странно: ведь такой молодой, даже маленький, но он – сила, которая и управляет мною…” – выражение её лица изменилось: эта мысль испугала. – А как же возраст? Жизненный опыт? Ведь все это тоже приходит со временем. Это же время и его сила – лишили меня возможности иметь детей… За что?..” Света заплакала, снова закрыв лицо руками, ей казалось в этот момент, что слезы – это и есть те остатки слабости, от которых она ещё не освободилась, именно, когда приняла решение измениться – стать другой. Она плакала до того момента, пока не почувствовала, что мысли, заставившие плакать не оставили, и она, собравшись с последними силами, перестала плакать, теперь взяв себя в руки и уже не отпускала.
Снова вспомнила момент аварии, но уже спокойно, ни о чем не переживая, пыталась вспомнить каждое мгновение понять – насколько оно важно во всем этом. В который раз уже думала об этом и вдруг поняла, что все годы её мучений: около десяти лет, – сузились в несколько мгновений приведших к такому вот моменту, лишившего её мечты. А сейчас она уже сама не сможет вернуть всё на свои места, а только лишь с чьей-то помощью. Но с чьей помощью и как – не знала, сказав себе, что снова нужно ждать и улыбнувшись, подумала, что в таких ситуациях обычно помогает безумная любовь. „Но ведь любовь уже есть… – Света даже замерла от удивления: Максим! Максим! Максим! – Так вот чего нужно ждать, – снова улыбнувшись сама себе, поняла, – его действий! Но каких? Что он может сделать, когда просто любит меня, даже не имеет значения, что как женщину; а я его – как мужчину! Ведь все равно, между нами ничего не, может быть! А мне нужен ребёнок!” Света снова не удержала слезы, но они уже сами бежали по лицу, а она уже не обращала на них никакого внимания. Но вспомнив, что сказал врач, еще больше запуталась в том, что она здорова, но её психологическая травма – и есть барьер, непреодолимая стена, перед которой она и стоит – своим творением, годами возводимым и ставшим самым большим препятствием к мечте.
Отбросив эти мысли, снова подумала о Максиме: „Он даже ни о чем не знает, а как и чем сможет помочь, если в школе осталось учиться всего лишь полтора года? Окончив школу, навсегда уйдёт из моей жизни, да и я тоже уйду, что же тогда будет?” Теперь Света уже сдержала свои слёзы, волнение и страх перед неизбежностью, когда вдруг ясно и отчетливо поняла, что вся её судьба зависит от “маленького мальчика” – и если он захочет или сможет – или все вместе, то она будет счастлива, а нет, значит, нет. Ей стало нестерпимо тяжело, когда всегда все старалась сделать сама – абсолютно всё, а если и помогали, то взрослые и влиятельные люди, даже им что-то сделать было нелегко, хотя они знали: что делать и как делать, но это знание не придавало им сил, у них не все получалось. Ошибались и они: судьба поступала с ними жестоко, даже слишком жестоко. Сейчас никто ничего не сделает, даже сама она: настолько бессильна, что страшно об этом даже подумать. Света представила себе картину: Максим держит её на руках – такой невинный мальчик – её, взрослую и битую жизнью женщину, которая может добиться всего, если захочет сама! А в самое для неё главное – этот мальчик. Но в тоже время почему-то нисколечко не сомневалась, а чувствовала силу его любви, как себя, и думала, что стоит верить в него. „Да! Именно верить, надеяться и ещё сильнее во сто крат сильнее любить его! – Сказала себе Светлана, – в современном мире я ещё не встречала более доброго, чистого и светлого – без мельчайшего порока и нечистого помысла – идеального, совершенно белоснежного цвета души, слепящего глаз света, который она увидела ещё за букетом цветов. Я буду работать над собой, стану сильнее и чище, чтобы светиться также, и тогда он увидит мой свет, а в его сиянии станут ясно видны все мои муки, и страдания, с которыми ему легко справиться, и освободит меня от моей психологической травмы; не нужно думать: как? Зачем? Нужно делать, делать прямо сейчас…”
Она посмотрела на себя в зеркало, ещё никогда не видела в своём лице столько уверенности и решимости, – оно стало очень серьёзным, а взгляд, казалось, теперь видит насквозь, пронизывает, и снова мурашки бегут по телу. Отвернулась от зеркала, ощутив на себе эти самые мурашки. “Вот и первое дело! Наконец-то! Нужно позвонить матери и извиниться за то, что вчера накричала на неё. Зачем я допустила это? Так нельзя поступать, как не стыдно…” – ещё несколько минут смотрела на телефонный аппарат, даже несколько раз протягивала руку, чтобы снять трубку, но снова не решалась, не из-за того, что было тяжело решиться, а чтобы понять, – что же мешает и стоит барьером. Найдя причину – уже легко будет справиться всё с тем же своим гордым убеждением, или иным пороком. Светлане нравилось, что это совсем не занимает много времени, как она раньше думала, а от этого не решалась над собой работать.
– Привет мама! Это я. Как твои дела? Ты на меня не сильно обиделась за вчерашнее… – мать не ответила, – “Наверное, растерялась или не ожидала, – подумала Света, – надо же”, и продолжила.
– Прости меня, мамочка! Ладно? Ты же знаешь, как я тебя сильно люблю, что от этого бывает, не сдержалась… – она замолчала, пережидая всхлипывания матери.