Тот еще космонавт!

* * *

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© Мартынов О. Н., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

От автора

Герои и события романа реальны, единственное, о чем хотелось бы сказать, – действия повествования еще не начались. Произойдут они в недалеком будущем, поэтому претензии разного толка и направленности из-за временных, не наступивших коллизий приниматься не будут. Изменены лишь некоторые имена – незначительно, по просьбе специальных служб РФ. Таких как «Водоканал», ЖЭК № 11 города Кушва, «Почта России» и так далее…

Пролог

– Мама, мне страшно!

Женщина отодвинулась от края клетки, заключив в объятия девочку лет семи. – Прижимайся ко мне, доченька, обниму тебя крепче.

В непроницаемой темноте определить, что находишься в клетке, не так уж и сложно, достаточно пройтись, держась за стенку, нащупать угол в 90 градусов, а затем вернуться к оставленному ребенку. Связанные пенькой, в руку толщиной, прутья покрывали пол тюремной камеры, теперь факт, что они заточены в темницу, был очевиден. Еще одним открытием стало то, что клетка находилась не на земле, а висела в воздухе. При ходьбе она раскачивалась, издавая противный скрип, который терялся долгим эхом под сводами помещения.

– Перестаньте ходить, не привлекайте внимания. – Неприятный мужской голос требовательно известил шепотом об излишней суете.

– Кто вы?

– Сидите, не шевелитесь, – из глубины донеслось недовольное шипение, – я сам к вам приползу.

Через минуту рука незнакомца коснулась ноги женщины.

– Нельзя издавать много звуков, нужно спокойно сидеть в тишине. Вас тоже похитили?

– Не помню ничего, проблески сознания, смутно видела странных серых существ, потом провал.

– Та же картина, а девочка ваша дочь?

– Да, ее зовут Маришей.

– Хорошее, доброе имя. Она тоже не помнит момент похищения?

– Нет, она спала, поэтому не добавит моему рассказу подробностей.

– Понимаете, я здесь уже давно, правда, счет времени потерял, знаю некоторые повадки чудовищ. Если не будем шуметь, то проживем дольше. Они обладают хорошим слухом при никчемном близоруком зрении. Моя тактика работает, поверьте.

– Не пугайте нас, пожалуйста, нам и так не по себе…

Свежий поток воздуха ворвался в клетку, прерывая диалог узников. Вдалеке вспыхнул огонек, освещая высокий и широкий вход в пещерный грот. Блики света, скользя по стене скальной породы, приближались, увеличивая озаряемое источником огня пространство, выхватывая местами необычные маски, высеченные прямо в камне. Тяжелые неторопливые шаги сопровождали движение ярких всполохов по выложенному булыжниками полу. Свет факела больно ударил по глазам отвыкших от дневного света пленников.

Через некоторое время, когда узники смогли наконец различать предметы, их взору предстал одноглазый гигант, поросший густой шерстью, который обходил по кругу огромную пещеру, зажигая исполинские черные свечи, равномерно расположенные по периметру. Грот наполнился мерцающим таинственным светом. Приблизившись вплотную к клетке, великан с интересом стал разглядывать людей, подсвечивая себе факелом. Отвратительный смрад проник за решетку, вызывая рвотные позывы. Девочка жалобно всхлипнула, сильнее прижимаясь к матери. Удовлетворив свое любопытство, гигант открыл небольшую дверцу, находящуюся внизу клети, неуклюже просунул в нее увесистый сноп пшеницы и медленно покинул пещеру…

Сегодня Орн надеялся получить желаемое, стать избранным, мечтал, что учитель посвятит его в касту Карающих. И тогда Орн сможет отправиться на Землю Предков и принести Повелителю долгожданную жертву. Осталось пройти последнее испытание, сразиться с Клотом, единственным вернувшимся с далекой планеты. Но Клот стар, менее вынослив, полученные им в прошлом раны будут на стороне Орна.

Посыпанная песком арена готовилась к Великому Бою, великаны расположились по бокам площадки, призывая ритмичными ударами ног выйти соперников для приветствия Учителя. Взирая с высоты каменного трона, он разрешающе опустил длань, черное одеяние всколыхнулось, обнажив трехпалую кисть.

«Сын мой, наступил час обретения тобой силы, данную нашим Повелителем в незапамятные времена. – Речь Учителя всплывала в голове Орна словами, передающимися непостижимым образом на расстоянии. – Пройденное испытание укрепит твою уверенность в неотвратимости исполнения Пророчеств, стань Карающей рукой Предвечного, приуготовь его Пришествие кровью падших врагов. Награда ждет тебя. – Учитель указал на качающуюся под потолком грота клетку. – Да пусть победит сильнейший!»

Клот двигался навстречу, размахивая дубиной над головой. Его уверенные движения, хватка говорили о большом опыте в подобных поединках. Немногим удавалось одолеть старого закаленного бойца, не счесть, скольких он отправил в подземное царство Повелителя. Орн отступал под натиском разъяренного, оказанным ему сопротивлением, соперника. Клот жаждал победы, его твердая поступь, умелые выпады огромной дубиной загоняли молодого циклопа к краю арены. Брызги крови, попавшие на собравшихся гигантов, взрывались в рядах этих зрителей одобрительными возгласами.

Клот, куражась, не наносил убийственного удара, давая Орну вновь подняться и продолжить бой. Сколько бы продолжалась такая игра, неизвестно, но, улучив момент, когда зарвавшийся и празднующий уже победу противник нагло повернулся спиной, показывая Учителю свою непобедимую силу, Орн нанес сокрушительный удар. Треск рвущейся плоти громом повис под сводом пещеры. Голова Клота, оторванная от туловища, выкатилась к подножию трона, уставившись на Учителя остекленевшим глазом. Тело чудовища рухнуло в мокрый от крови песок. Вырвав еще бьющееся сердце из трупа, Орн преклонил главу перед Магистром…

Часть первая
Орн

Глава 1

Санька широко распахнул форточку в кунге, пытаясь уловить пряный аромат мяты, перемешанный с животворящими молекулами свежего воздуха. Иногда так хочется раздышаться, наполнить легкие до отказа и с шумом выдохнуть накопившуюся за годы гадость, да так это сделать, чтобы факиры, выпускающие столб огня на радость собравшейся публике, сникли от зависти.

В бесхозные лихие времена будку от старого газика – гордости советского автопрома – привез Рифат, шофер экстра-класса, крановщик, бульдозерист, экскаваторщик и обладатель много еще каких рабочих титулов. Больше, конечно, его беспокоило личное душевное состояние, возможность полноценно расслабиться и отдохнуть в тишине, подальше от суетливого и вечно спешащего города, от тяжелой каждодневной работы, ворчливого и абсолютно не смыслящего в непростом водительском деле начальства.

В комплект с кунгом входили два добротных кальяна и шкатулка размером с кирпич, напичканная немыслимым набором всевозможных трав и пакетиков, внешне напоминающих чайные. Порой в состоянии аффекта, особенно вечером в пятницу, ребята принимались пить чай, экспериментируя с широким травяным выбором Рифата, но уже к закату им становилось весьма нехорошо. Рифат объяснял такое необычное состояние тлетворным влиянием небезызвестной халявы, горячо любимой в самых разных слоях населения, отчего споры не утихали до сих пор, превращаясь в настоящие дебаты, доводя до исступления то одну сторону, то другую.

Автостоянка же располагалась в очень живописном месте, практически готовый пленэр для начинающих художников-баталистов. Люди, живущие в округе, естественно, были под стать местности – кремень. До сей поры старожилы помнят то прекрасное, романтическое время, когда ни дня не обходилось без перестрелок и бандитских разборок, завершавшихся, по обыкновению, карнавальным воем и цветомузыкой милицейских машин да вечно опаздывающих карет скорой помощи. Куда же без пожарных, этих славных городских огнеборцев.

Стоят теперь остовы с пустыми глазницами и взирают с некоторым укором на бывший детский сад да небольшую тенистую аллею с парочкой скамеек, и тополя со стволами в три обхвата могут лишь прошелестеть о былом величии этих райских кущ.

Больше не раздадутся здесь детские радостные голоса, не вскрикнут мамочки от удивления, сплетничая с соседками, не приедет старый цыган на убогой лошаденке, без устали трезвоня в колокольчик, упрашивая поторопиться со сдачей стеклянной тары. Подобного не повторится, а войдет только черным пятном, если угодно, в анналы городской хроники утренняя суета на заднем дворе магазина «Черное amp; Белое» да рев двигателей большегрузных монстров, чей дым от несгоревшей солярки останется висеть до полудня, отравляя смрадным чадом близлежащие улицы. Эх, а пьяная брань, праздно несущаяся с парадного входа алколавки, лишь смачно дополнит в палитру и без того унылого пейзажа дешевой разбавленной серой краски. Сгинул в небытие некогда цветущий уголок нашей необъятной, могучей страны, безвозвратно сгинул! Сколько таких мест по огромной России – не счесть, в каждом городишке найдутся близнецы этой автостоянки и, конечно, похожие развалины. Великая война давно закончилась, а до сих пор приходится восстанавливать, или все-таки успеваем разрушать?

«Пятнадцать тысяч – алименты, двенадцать тысяч – отдать Олегу-камазисту. Да уж, и вправду невеселые раздумья. Не зарабатываю столько, как ни упирайся, хоть тресни». Саня безжалостно раздавил сигарету, небрежно окидывая в зеркало свой внешний вид. Подстричься не мешало бы, вон, аж кудри завились на висках, и побриться необходимо.

– Абдурахман! – крикнул Санька сторожу. – В магазин прогуляюсь, не теряй.

Эдик, он же Абдурахман, а правильнее Абдуманап, средних лет узбек, хитрый, с проницательным, живым взглядом, служил старшим, и единственным, охранником на стоянке. Лениво прохаживаясь между грузовиками, он заглядывал с непременной восточной мудростью под днище автомобилей. Не отметая при этом счастливую возможность быстрого обогащения, взращивая внутри собственного эго надежду отыскать когда-нибудь нечаянно оброненный золотой слиток, хотя, может, и вполне прозаичный служебный долг, вынуждал кланяться машинам в поисках трусливых ног непрошеных гостей – воришек. Время же неспокойное, ухо востро нужно держать, да и район не из самых благополучных, скорее наоборот. Тем не менее он важно кивнул и расплылся в белоснежной улыбке:

– Много не покупай, Санька, а то шайтан заберет.

«Ага, счас, не дождетесь», – подумал тогда Саня.

Имя Эдик идеально подходило для большинства разновидностей шайтанов, особенно стояночных, и образ подходящий, не хватало только рогов, копыт и хвоста. Водители в вечернем послерабочем угаре самозабвенно утверждали, мол, видели, почти трезвыми глазами, хвост, выглядывающий из дверей будки, и рога, скрытые под тюбетейкой, а копыта, спрашивается, как рассмотришь, обувь же мешает. Верить или нет, однозначно ответить на этот вопрос было сложно, но попытки снять с Эдика сапоги хитростью предпринимались неоднократно…

Ненужные, брошенные на произвол хладнокровным строителям дома молчаливо сопровождали идущего в винную забегаловку Саню. Открытыми пастями оконных проемов они, негодуя, требовали, в отместку за свою печальную участь, приношения кровавой ежегодной жертвы.

Глава 2

– Саня, привет!

От дверей магазина, среди постоянно снующих завсегдатаев, отделился высокий человек в красном, с улыбкой не очень пьяного, но веселого орангутана, причем абсолютный блондин, этакий альбинос, в ряду крашеных шатенов.

– А, Женька, привет!

– Нашу опять взял? – спросил участливо Женька.

– Ее, родимую, будешь, или домой торопишься? Понятно, не спешишь, значит. Сходи возьми что-нибудь закусить, ну и запить тоже, – бросил Санька в сердцах. Не любил он, когда на хвост падали беспричинно и неожиданно. Предпочитал сам быть в роли догоняющего. Финансовый коллапс в карманах – это, оказывается, не войнушка, гораздо хуже, чертовски неприятное ощущение. Пора самогон гнать, не напасешься на них, нахлебников.

– Так и полежать, может, завернуть? – отпарировал сразу передумавший поспешать Женька и стремглав кинулся в заветный магазин, опережая двух замешкавшихся на входе, некультурных типов…

Неумолимо приближалась гроза. Ветер срывал с прохожих шляпы, бейсболки, платки, оголял ножки нисколько не препятствующих природной фривольности девушек и женщин, набивал пылью глаза и рот зевак и с каждым новым порывом настойчиво заставлял людей идти спиной вперед. Буря мглою небо кроет! Вроде, четыре слова, а как точно передано, гениально просто. Вспомнить бы еще, кто написал, Горький или же Пешков. Совершенно разные люди, если подумать, а судьба одна на двоих, вот как бывает в жизни.

Догнав Саню на стоянке, Женька гордо вручил ему пол-литра недорогой газировки и небольшую пачку чипсов:

– От всей души, похоже, сегодня настоящий пир справим.

– Расфасовки крупнее не нашлось, только такая, с гулькин нос? Разобрали большие пачки голодные любители дармовщины?

– Саня, без задней мысли, что попалось первое под руку, то и взял.

– Сегодня дома закусывать будешь, скупердяй, просил же, нормальной еды купи.

– По-твоему, это не закуска? Вкусно и полезно, между прочим, жареная картошечка, порезанная для удобства на мелкие ломтики, добавлен лук и зелень, а мелким шрифтом прописаны витамины.

– Смотри, кунг горит!

Дым валил замысловатыми клубами из-под наспех сколоченной крыши, переливаясь на свету яркими цветами радуги, образовывая местами странной формы облака. Непонятный, терпкий, въедливый запах расползался по окрестностям, озорно щекоча ноздри и глаза немногих автолюбителей. Широко распахнувшаяся дверь кунга явила миру очередную порцию разноцветных, воздушных барашков, за которыми навстречу встревоженным бегущим товарищам вывалился слегка пошатывающийся, но довольный Рифат. С видом осведомленного пророка, обращающегося к заблудшей пастве, после непродолжительной паузы он наконец изрек:

– Торкает сейчас нормально.

Поведя поверх голов приблизившихся ребят решительным взглядом, он стремительными прыжками ринулся мимо них, прямиком к старой, ржавой «газели», одиноко пригорюнившейся на окраине стоянки. Ее вместительное чрево усилиями добровольных помощников переоборудовали под самый настоящий и комфортный туалет.

Тридцать лет, еще не дряхлая старость, мило выпирающий животик, ленинская прическа со светлым будущим посередине, внимательнее, чем нужно, взгляд на рекламу наращивания волос и сомнения, изводящие бескомпромиссностью душу, подстричься обязательно когда-нибудь под ноль. К этому возрасту Рифат подошел подготовленным и закаленным бойцом, успел обзавестись устойчивым привыканием к веществам, изменяющим сознание, не то чтобы уж совсем кардинально, закладочно. До этого, слава богу, пока не дошло, но раз в неделю внутренний противоречивый мир тракториста первого класса требовал художественной подпитки, некоего эстетического разнообразия. Управлять мощными машинами – дело не из легких, можно сказать, чересчур напряженное, на грани физического истощения, требуется отменный филигранный навык в работе с рычагами и совиная, ночная острота зрения. Не преминул он, естественно, обрасти и высокопроцентными долгами, в общем, как и положено современному мужчине в сегодняшнем пубертатном мире, а также умению читать Коран на арабском. За глаза приклеили погоняло, по-отечески называли Курикатам, не прижилась среди шоферов привнесенная извне любовь к кальяну. Очередная модная дурость, позвенит, поблестит да пройдет, сгинет безвременно, а привыкание, как ни крути, останется.

– Побегает пусть немного, может, дурь и выветрится. – Женька отважно шагнул в будку, наощупь разыскивая фанерку для раздувания шашлычных углей.

– Тройка, русская тройка! Вынеси нас, родимая, на хорошие немецкие автобаны, пожалуйста, – сказал Саня, распечатывая бутылку водки с одноименным многозначительным названием. – Наверное, Гоголь, когда писал, об этом же размышлял, как думаешь? – задумчиво кивнул на стеклянного соавтора и вычурно наполнил до краев плохо вымытые стопки.

– Были мы на автобанах германских, даже взлетали, Покрышкин целую дивизию обязал, сто самолетов почти. Толку-то, поляки письки шлют теперь вместо колбасы, прибалты в молоко гадят и из шпрот мясо вырезают, а хохлы, те вообще очумели, из газопровода хотят смастерить салопровод, не нужен нам оккупантский газ, гнать сало начнем в Европу, на государственном уровне, с голоду не помрем и печки-буржуйки им топить будем, если понадобится, чем не топливо. – Женька непринужденно, одним рывком открыл пачку чипсов и машинально начал их поглощать, уткнувшись носом в телефон, где гнусавый голос вещал о способах приготовления домашней колбасы. Задела, видать, похабная мясоперерабатывающая промышленность польского соседа. Альбиносовские глаза затянулись истомной, непотребной поволокой, а чипсы принялись уплетаться с удвоенной скоростью.

– Хватит уничтожать закуску, Барабек, дома наешься. – Тяжелая волосатая рука Сани властно легла на распечатанную, ополовиненную пачку. – Лучше выпьем давай, бери стопку. За победу!

Таким незамысловатым, но одновременно торжественным тостом начиналась любая Санькина попойка, независимо от места, времени и окружения. Нравилась уж очень таинственная мегапауза между произнесением сакральных, не для последних поколений понятых слов и употреблением животворящей, но в то же время мертвой воды.

– Согласен, – за победу и за Гоголя, он тоже, молодец, мудрое название для водки придумал, как в воду глядел!

– Бывал я когда-то в Миргороде, Женька, вода там целебная, в детстве еще батю туда перевели. Грех Николаю Васильевичу после той водицы по-другому было писать, и про автобаны, оттудова, уверен. Потому как в школе начал без троек учиться. Женька, видел бы выражение моего отца, пятерки через четверки носил, а в Германии, где он до этого служил, с их шикарными штрассе выше троек никак не выходило. Вода, понял, она, родимая, обычное Н₂О. Конечно, немного с газом, курорт, как-никак, минералы всякие. Ну, будем!

– Газ-то сланцевый?

– Откуда мне знать? Провокационные вопросы опять задаешь, шпионские, военная часть же, с детей подписку брали о неразглашении, с пяти лет. Засланцевый, сланцевый, Женька, какая разница, пей давай.

– Скажи еще, в пять лет мог расписаться? Так и представляю: склонился над тобой особист, перегаром дышит в ухо, подписывай, Саня, документ важный, а сам кобуру невзначай поправляет, умора. Сам рассказывал, письму научился только во втором классе.

– Так и есть, сроду не обманывал, во второй класс пошел, когда пять исполнилось. В Западной части войск так и было, порядок такой, чего привязался.

– В первый класс, значит, пошел с четырех? – Женька радовался от всей души незатейливому вранью друга. То он с четырех лет в первом классе, то спасает учительницу из пожара, когда главный пожарный начальник принял решение об окончании спасательной операции, то поднял самоотверженно подводную лодку из Марианской впадины, когда батя взял юного Саню, на каникулах, в дальний, суровый морской поход. Прокатила бы и на этот раз брехня, только вот Женька знал достоверно, что его отец в то далекое время служил обычным ротным пехоты.

Истошный, резкий вопль неожиданно огласил окрестности, прерывая начавшееся было пиршество. Ребята сначала не придали этому значения, полагая, что в таком районе вопли, крики, песни, да и брань матерная, давно вошли в привычку, так сказать, своеобразный кодекс чести для местного населения. Мало ли по какой причине орут люди, может, рожают или помирают…

Женька, весело опрокинув стопку в рот, тотчас заметил:

– Ого, народ перестает скучать, похоже, решил тоже потрапезничать.

В открытую дверь кунга, прытко обскакивая препятствия, несся испуганный и встревоженный Рифат, придерживая руками расстегнутые штаны. Влетев в помещение, он тут же принялся судорожно закрывать на засов дверь, при этом джинсы, повинуясь земной гравитации, слетели на пол, открыв вульгарную надпись, криво нанесенную на трусы мечтательным китайским мастером: «Моей милашке». Помятый, расхлябанный вид Рифата выражал отчаяние, граничащее с паникерством, будто на стоянку въезжал никем не приглашенный, усиленный двойной охраной кортеж американского президента, либо же он нечаянно обделал группу прикрытия и сопровождения этого гаранта, состоящих из гориллоподобных федеральных агентов национальной безопасности США, заранее неудачно спрятавшихся у стеснительной, одинокой «газели».

– Женька, держи форточку! – надрывно выкрикнул Рифат, дрожащими от испуга руками поддерживая за ремень портки. – Саня, а ты возьми лом, да быстрее же, чего встали, шевелитесь.

К слову, ломов в кунге находилось несколько, к какому броситься, и стоит ли вообще напрягаться, с чего бы вдруг, делать больше нечего, почему-то не хотелось браться за работу, прерывать застолье, и поэтому, немного замешкавшись, Саня резонно заметил:

– Рифат, давай выброшу кальяны, погубят же безвременно, лучше водки выпей. Ведь, не ровен час, отдубасишь нас по полной, а потом будешь стыдливо прятаться и искать неудобные оправдания.

– Санек, не до шуток, там, в окне, в доме напротив, кто-то есть, здоровый и мохнатый, может и медведь, в упор на меня смотрел.

Беззлобно рассмеявшись, Женька довольно обыденно отметил, что по-большому лучше ходить дома, а не пучить глаза на чужие окна, если жилье и заброшено давно:

– Мог бы и отвернуться, глядишь, страх и пропадет. Вспомни, Рифат, детство, если становится страшно, просто поворачиваешься к бабушке с немым укором или закрываешь глаза ладошкой. Делов-то, только, пожалуйста, не той ладошкой закрывай, которой туалетную бумагу отрываешь.

Ребята дружно заржали, как знать, куда закинет кальян, заоблачно далеко или приземлит на месте, какая блажь придет в голову по накурке. Только один Рифат не думал смеяться. Бледный вид, спущенные штаны и мелкая, частая дрожь ясно определяли, что ему не до смеха, ситуация намного серьезнее.

– Откуда тут медведь-то, дурик? Хоть и окраина города, но заходить косолапый побоится. Если и встречается, где-то в глухой тайге, километров за двести. Медведь – зверь умный! Просто так в город не попрется, разве голод заставит, но в конце лета совсем немыслимое дело, грибов с ягодами навалом. Рифат, прекращай пугать отдыхающих. – Саня потянулся к бутылке, смакуя в уме второй тост. Кроме как «За победу!», больше в голову хорошего не приходило, поэтому решил разнообразить предыдущий, добавив для значимости: «За Сталина!» Однако придуманный в муках и терзаниях тост неожиданно оборвался на полуслове, так и не успев стать успешным прологом для собравшихся покутить друзей. Вдалеке, где-то за стоянкой, раздался рык, зловещий и протяжный, от которого мгновенно кровь свернулась в жилах и волосы зашевелились во всевозможных местах, заодно покрывая густым холодком обильно вспотевшую спину. Почти сразу послышался громкий хруст ломающихся ветвей деревьев и оглушительный треск поваленного сухостоя.

Посерьезнев, изменившись в лице, Санька решительно двинулся к выходу, для убедительной аргументации прихватив увесистую монтировку.

– Слыхали, рядом совсем? Ну-ка, тише, кто-то крадется.

Ослепительно сверкнуло грандиозной фотовспышкой, вмиг последовал оглушительный удар грома, да такой силы, будто небеса решили, обязательно сегодня, придавить бездонной тяжестью суетливых и никчемных людишек. Ехидно ухмылявшийся в углу Женька рачительно вжался в кресло, пытаясь слиться в одно целое с невиновным в бедах человечества предметом скудной мебели, судорожно поджав ноги к подбородку. Обстановка накалялась спиралью забытой временем кухонной плитки. Выждав секунду, вынужденно выпрямляясь с подобострастного от раската грома полуприсяда, Саня уверенно шагнул в проем двери, одновременно нанося сокрушительный удар инструментом вбок, за предел видимости, чуть не задев дрожащего Рифата, бочком протискивавшегося на печку. Зачитывая вслух суры из Корана, он настойчиво взгромождался повыше, прячась за массивную трубу дымохода.

– Говорил, медведь кругами ходит.

В двух шагах, прячась за дверью, хитро поглядывая на Саню, прикрывшись полиэтиленовым пакетом от первых, тяжелых капель дождя, стоял Эдик.

– Санек, вай, дорогой, говорил же тэбэ, не пэй много, – с хохотком произнес Эдик, от удовольствия присев на корточки, – уже и драться с шайтаном начал.

Оценив сложившуюся недвусмысленную ситуацию, Санька немного расслабился, недоверчиво оглядывая радостного сторожа:

– Ходят здесь всякие, а если бы прибил?

Эдик же смеялся, увлеченно похлопывал себя по бокам:

– Вай, какой смешной, работа моя такой, важный очэн.

– Слышал крики? – Саня указал монтировкой в сторону, откуда, по его предположению, могли исходить страшные звуки.

– Шайтаны там живут, – не прекращал похлопываний Эдик, – скоро придут, выпил много, не любят, когда чрезмерно, Саню забрать, потом радоваться.

– Типун тебе на язык. – Саня сурово оборвал не в меру веселящегося охранника.

– Какая такая типун, женщина, симпатичный?

– Красивый, ага, как шайтан. Женька, хотел бы с бесами встретиться лицом к лицу, тем более поддатый?

В проеме дверей показался встревоженный, раскрасневшийся Рифат:

– Слушайте, а может, в окне и был шайтан? Мужики, как он на меня смотрел, как на закуску, клянусь. – Он прочитал на арабском языке мусульманскую молитву против нечисти, с тревогой поглядывая на одичалые дома.

Эдик с уважением окинул наружность Рифата, перестал, осекшись, глумливо улыбаться, застыв в позе курицы-наседки, собирающейся все-таки покинуть своих ненаглядных цыплят.

– Пойду к сэбэ, водка плёхо, шайтан плёхо. – Он неспешно направился к сторожевой будке, что-то бормоча под нос, с интересом разглядывая привезенную недавно на эвакуаторе разбитую редкую иномарку.

– Как-то невесело стало, да, Сань? Еще и дождь не вовремя зарядил. – Скомкав в кулак опустевшую упаковку из-под чипсов, Женька залпом допил зеленоватые остатки газировки, прицеливаясь к мусорной урне с трехочковой баскетбольной дистанции.

Саня без интереса проследил за полетом выбрасываемого мусора и тут же скомандовал:

– Домой пора, хватит, попили и поели, надеюсь, понравилось? – и выразительно достал ключ из кармана.

Ребята спорить не стали, послушно поплелись к выходу, радостное настроение исчезло, праздник не удался вовсе, еще и этот загадочный рифатовский шайтан, да и сам Рифат, перепуганный насмерть, со своими сурами, без жалости не взглянешь, курнул, называется. Сунув водку за пазуху и закрыв на амбарный замок дверь, Санька на ходу внимательно окинул взглядом пустые строения. В них что-то изменилось, вид, цвет, может, форма. Выглядели отчего-то по-другому, непривычно, и там что-то определенно было, какое-то жутковато-тихое, выжидающее, очень опасное. Чутье достаточно удачливого охотника ни разу Саню не подводило, и сейчас он спиной чувствовал провожающий тяжелый, осмысленный взгляд…