Что я наделала?!
Разрушила все, что составляло мое жизненное пространство, домашний уют, привычный уклад жизни. Сама, своими руками! Долгие годы упорно к этому стремилась, а теперь…
И что мне не жилось, не сиделось тихо на месте? Навлекла на свою голову огромную кучу проблем – непривычных, готовых поглотить меня будто штормовые волны крохотную лодочку, имевшую неосторожность выбраться в открытое море…
Я чувствовала себя как ребенок, которому старшие с гневом и презрением бросили выпрошенную игрушку или вернули конфету, которой тот отказался поделиться со всеми домашними, прежде чем отправить в рот крохотный кусочек.
Именно так я чувствовала себя всякий раз, когда удавалось настоять на своем, пусть в самой незначительной мелочи.
– Делай, как хочешь, – неминуемо раздавалось вслед за этим, вслух или мысленно, но всякий раз достаточно веско. – Но знай, что ты поступаешь очень плохо и крайне огорчаешь всех таким поведением.
Огорчать никого не хотелось. Нет, пожалуйста, нет! Все что угодно, только бы не чувствовать себя скверной, неблагодарной, виноватой с головы до ног…
От игрушки можно было бы со слезами отказаться. В случае с конфетой – попросить прощения, разрезать этот несчастный шоколадный батончик на несколько ломтиков, а затем наслаждаться спокойствием и добрым отношением, которое мне пусть не сразу, но все-таки вернут.
Но сейчас пути назад не было.
. . . .
Обхватив голову руками, я сидела посреди своей собственной квартиры. Исполнилась главная мечта всей моей сознательной жизни. Мечта, которую я всегда считала неосуществимой. То, что она все-таки воплотилась в жизнь, иначе как чудом и назвать было невозможно.
Вселенная наконец-то услышала мой жалобный вопль. Я нахожусь на своей территории, преодолев явное и тайное сопротивление родственников, потратив на более чем двухлетнюю подготовительную эпопею огромное количество времени, нервов и сил. Победив неумолимую судьбу – во всяком случае то, что все окружающие упорно называли моим предназначением.
И в то же время я не была счастлива.
Вместо эйфории я чувствовала совсем другое.
Меня буквально корчило от страха.
Часть первая. Страхи и откуда они взялись
Все зачалось задолго до моего рождения. Ничего не поделаешь, чтобы рассказать, с каким багажом я подошла к этому ключевому моменту своей жизни, придется вернуться более чем на полвека назад.
1. Вы и не были замужем
Давным-давно в советские времена на свет появилась новая семья: хорошая девушка из интеллигентной семьи и положительный домашний молодой человек. Мама молодого человека гордилась, что до пятого класса провожала его с братом в школу и встречала после уроков. Папа, который любил и ценил маму, до свадьбы сына не дожил, но его авторитет по-прежнему был непререкаем. Маму надо слушаться, и не просто любить и беречь, а сдувать пылинки и ни в коем случае не расстраивать.
Время шло, школьник превратился в юношу, а затем молодого мужчину, но для мамы ничего не менялось. Работа, кандидатская степень, спортивные успехи? Не знаю, не вижу. И вообще не отвлекайте меня всякими глупостями.
Кто-то может сказать, что она отрицала очевидное, кто-то – что ее картина мира отличалась от объективной реальности. Результат был один: перешагнув порог дома, взрослый всякий раз превращался в маминого сыночка.
Молодой человек был послушным и воспитанным. Дома он вел себя так, как от него ждали, а за его пределами осмеливался проявить себя. Совсем немного, не потрясая основ.
Девушка была учительским ребенком. А чем отличаются учительские дети, особенно, если учатся там же, где работают родители? Они всегда на виду, они совестливые и незащищенные. На них не хватает времени они не получают безусловной родительской любви – той, когда знаешь, что тебя любят и с двойками и после детской шалости. К тому же время было послевоенное и к нежностям не располагало.
Забегая вперед, стоит отметить, что иногда «суровая любовь без нежностей» слишком похожа на ее отсутствие. Особенно в исполнении следующего поколения, которое на ней выросло, воспринимая это как норму.
Итак, молодые люди поженились.
А еще год спустя стали моими родителями.
Мама молодого человека, которая теперь была еще и свекровью, ни за что не хотела уступать безграничного влияния на сыночка. Настолько, что даже отправилась вместе с новобрачными в свадебное путешествие.
Сыну даже в голову не пришло возражать. Мамочка главнее всего.
Свекровь, которая вскоре стала и бабушкой, во что бы то ни стало стремилась сохранить неизменным домашний уклад и даже интерьер комнаты в коммунальной квартире, где теперь бушевала война за территорию. Место хватило бы для того, чтобы всем с удобством расположиться, но для этого требовалось для начала признать, что в жизни произошли перемены.
Свекровь, она же мама послушного мальчика сопротивлялась этому как могла.
Новая мебель? Ни в коем случае! Переклеить обои? Да что вы себе позволяете, все должно оставаться как при отце! И фотографию, где мои дорогие мальчики в коротких штанишках и с игрушками в руках, тоже на место повесьте.
Несмотря на это прогресс было не остановить. После многочисленных споров, скандалов и примирений мрачные ковровые обои уступили место более современным, а громоздкий буфет, на месте которого появились полированный сервант, диван-книжка и детская кроватка, был с почетом отправлен на дачу.
Даче был неофициально присвоен статус семейного музея-заповедника. А это значит – все, как при отце! Появление новой семьи, нового подрастающего поколения просто-напросто игнорировалось. Ничего не знаю, в моей реальности этого нет, здесь я и мой сыночек, остальные в статусе гостей.
Самой большой уступкой было согласие привезти в достаточно просторный дом стиральную машину. Ради любимых внучек, которых было уже двое, пришлось немного поступиться принципами.
Молодой мужчина, который теперь был мужем и отцом, старался не участвовать в «переделе территории и власти», изо всех сил стараясь сохранять хорошие отношения с обеими противоборствующими сторонами. Нет, с мамочкой все-таки больше. А в ответ на отчаянные призывы любой из сторон уходил в себя. Вроде бы он здесь, а на самом деле за тысячу километров отсюда. В мире индейцев, пиратов, путешествий и приключений. Поделиться этим миром с дочками – почитать книгу или рассказать сказки с продолжением собственного сочинения – это пожалуйста. А в ваших спорах не участвую, не вижу, не слышу и так далее.
Точнее всего такое положение вещей сформулировал семейный психолог, к которому молодая женщина в отчаянии обратилась:
– Говорите, живете вместе со свекровью? Так вы и не были замужем!
Это моя атмосфера. Скандал с криком и переходом на личности мог разгореться в любой момент по, казалось бы, пустячному поводу. Все время с раннего детства перед глазами у меня стояла следующая картина – аллегория нашей семейной жизни. Бездонная пропасть, сверху кое-как застелена хлипкими досочками. На них лежат ковры, стоит мебель. В принципе, жить можно, если двигаться с предельной осторожностью.
Результат был закономерным: слово «дом» вызывало множество ассоциаций, но в этом списке не было таких слов как любовь и безопасность.
2. Ты этого не видишь
Зачем кучеру лодка? Те, кому довелось общаться с ролевиками, могли слышать от них, например, такую фразу: «этого предмета вы не видите, в вашем мире его нет». Но одно дело игра, которая имеет свои рамки и границы во времени и совсем другое, когда картина мира на полном серьезе подменяется прямо у тебя перед глазами.
Бабушка изо всех сил старалась уберечь внучек от того, что сейчас назвали бы негативной информацией. Самым ранним примером, который я запомнила, было чтение сказок. Я была ребенком дошкольного возраста, сестре около четырех лет. Читать я к тому времени уже научилась и твердо знала, что маленьким нельзя говорить «о плохом». А в народных сказках нередко кто-то кого-то убивал, заживо съедал и так далее. Когда по ходу чтения приближалась именно такая сцена, я поднимала крик:
– Нет, бабушка, не читай! Маленьким про такое нельзя.
Будто не слыша меня, бабушка продолжала, импровизируя на ходу. В новой истории не было и намека на жестокие сцены. Смысла, правда, тоже. Позже, когда нам случалось видеть в каком-нибудь телефильме сцену драки, бабушка тут же «поясняла» для нас:
– Они так играют.
Будучи любительницей народных песен, бабушка часто исполняла что-нибудь из своего репертуара. Тексты также подвергались цензуре. В строчке из знаменитой песни «На последнюю пятерку» было вымарано крамольное слово «водка». Вместо этого звучало: «Дам я кучеру на лодку». Маленькой я не сомневалась, что речь идет о культурном отдыхе в выходной.
Много лет спустя история повторилась. Очень религиозная знакомая напевала арию из нашумевшего в том году мюзикла «Нотр-Дам».
– Я душу ангелу продам за ночь с тобой.
Произнести слово «дьявол» было выше ее сил…
Барьер безопасности. Оберегать маленьких – дело хорошее, но все дети неминуемо растут, становятся старше и стремятся к самостоятельности. Казалось бы, надо радоваться, но бабушка видела в этом угрозу своему положению в семье: если дети вырастут, она станет не нужна. Чтобы не допустить этого, бабушка применила уже хорошо отработанную методику. Внучки навсегда остаются маленькими и точка. Одинаково маленькими, несмотря на то, что одной пять лет, а другой уже десять.
К помощи в приготовлении еды мы не допускались. Обеих звали к накрытому столу. Спички бабушка прятала – от греха подальше! Сейчас мне и самой с трудом верится, но зажигать огонь на газовой плите я научилась только к седьмому классу. И то со страхом и ощущением, что делаю что-то опасное и недозволенное.
Справедливости ради стоит сказать, что с бабушкой проводились беседы, которые она с тем успехом игнорировала. На все доводы сына с невесткой следовало:
– Мне так удобнее.
Меня пытались записать в детский садик – именно для того, чтобы росла как все нормальные дети, но на дворе были семидесятые и моя очередь подошла… когда я уже была в четвертом классе.
В ответ на горячие просьбы допустить к кулинарному процессу бабушка неизменно отвечала:
– Иди, играй в свои игрушки.
Что мне оставалось делать? Только послушаться.
Переспорить бабушку было невозможно. Точнее, после любого спора все оставалось в точности как раньше. Можно было сколько угодно плакать, кричать, доказывать, даже нагрубить. После самого бурного спора, когда я сидела в детской и переживала – я наговорила ужасных вещей! Я обидела бабушку! – дверь приоткрывалась и передо мной представала безмятежная улыбающаяся физиономия. Ласковый голосок ворковал:
– Хватит обижаться, пошли чай пить.
Это уже воспринималось как самое худшее оскорбление на свете. Все мои недавние попытки докричаться, убедить, все мои переживания взяли и умножили на ноль. Живи бабушка сейчас, ее бы назвали гением обесценивания.
Позже такое умение «стряхнуть с себя» нежелательные эмоции и впечатления сослужит мне даже хорошую службу. А пока что я отчаянно завидовала одноклассникам с ключами на шее. Явление, распространенное в семидесятые – дети, которых никто не встречал после уроков. Они сами приходили домой, сами открывали дверь, доставали из холодильника обед и разогревали его. Как взрослые! А подружка, которая покупала продукты и разогревала еду не только для себя, но и для младшего брата, казалось, пребывала на каком-то недостигаемом уровне. И воспринималась не как ровесница, а как полноценная взрослая. От ее школьной формы пахло кухней, для меня это был показатель некого общественного статуса. Того, который мне так хотелось получить.
Впоследствии правило «для тебя этого нет» сыграло для меня и хорошую и плохую службу одновременно. То, что я якобы не видела, прекрасно видели другие и не понимали, почему я на это не реагирую. Но тут шло в ход бабушкино: «не вижу, значит, и реагировать не обязательно».
В последующие годы для меня «не существовало» возможностей, которые привели бы к самостоятельной жизни. С одной стороны тебя вроде бы никто силком не держит, а с другой… Как у меня вырвалось во время очередной бурной дискуссии, это все равно, что лишить человека ног, а потом сказать ему: иди куда хочешь, ты совершенно свободен.
Далеко ли такой уползет? Да и захочет ли?
Слово «семья» много лет было для меня хуже всякого ругательства.
В это понятие вкладывалось нечто вроде муравейника, где ты не имеешь права ни на свои вещи, ни на свои мысли и чувства. В том числе и на чувство собственного достоинства.
– Переступаешь порог дома и автоматически престаешь быть человеком, – позже скажу я семейному психологу, которого родители пригласят к нам, в качестве последнего радикального средства. Ситуация в доме ухудшалась «на всей фронтах». – Нас зовут к готовой еде, как скотину к миске.
Психолог беседовал с каждым из нас по очереди, очень старался выяснить причину наших бед, но разговорами дело и закончилось.
3. Между половинками ножниц
В нашей достаточно благополучной и счастливой семье случилась трагедия: маленькие девочки стали подростками и активно заявляли о себе. Семья, состоящая из родителей, бабушки и двоих детей, была прочной и гармоничной. Но своим взрослением мы с сестрой разрушали всю с трудом выстроенную систему.
То, что большинство родителей приняло бы с радостью и некоторой долей философской печали, здесь было встречено буквально в штыки. Если молодое поколение становится взрослым, значит, мы не молодеем, а совсем даже наоборот.
А значит – брысь назад в детскую к игрушкам и учебникам.
Нечего торопиться, успеете еще хлебнуть взрослых проблем.
Живите на всем готовом, радуйтесь и не забывайте благодарить за такое счастье.
Стиль и образ.
Так получилось, что именно я первой захотела «быть как большая». Что в первую очередь делает большинство подростков, осознав, что детский возраст уже позади? Чтобы отличаться от себя вчерашнего? Правильно, попытаться создать новый образ. Девочка учится одеваться «как взрослая», пользоваться косметикой, оформлять себя – множество таких важных нюансов, которые создадут нужное впечатление и окажут влияние на дальнейшую жизнь.
Казалось бы, кто этому научит лучше старшей и самой близкой родственницы? Пожившей и умудренной опытом.
А если сам факт, что послушная девочка вырастает во что-то другое, воспринимается как нежелательный, как угрозу с таким трудом завоеванному авторитету, картина становится другой. Точнее, меняется на противоположную.
Против меня был составлен негласный заговор, целью которого стало как можно дольше задержать в детском состоянии.
Интересоваться внешностью у нас в доме было не принято. Косметикой тоже никто не пользовался. Впервые я стала свидетельницей этого процесса, оказавшись в гостях у тетушки – веселой, яркой и компанейской. Дело происходило в семидесятых, когда польские тени в круглой коробочке были престижным вариантом, а французская тушь для ресниц чем-то вовсе запредельным. С замиранием сердца я наблюдала, как тетушка раскладывает перед собой все эти коробочки, баночки, упаковки, занимавшие целый стол, и начинает преображаться. Ресницы сперва покрывались мылом, затем двумя слоями твердой туши, а на самые кончики наносилось еще что-то из тюбика. Тени, румяна, помада…
Восхищению моему не было предела. Все слова родителей, что красятся только несчастные женщины невысокого уровня, не оказывали на меня никакого действия. Дети обычно любят все яркое и необычное. Что в этом такого преступного? За что меня опять ругают?
Тогда мне и в голову не приходило, что это была банальная ревность. Чуждое влияние, искоренить его немедленно!
– Безвкусица, пошлость, в кого ты превращаешься, лучше бы лишний раз материал повторила…
Я же продолжала свои изыскания. Я взрослая, уже хожу на работу и вообще имею право! Кстати, в гардероб для первой в жизни работы мне настоятельно предложили включить… юбку от синей школьной формы. Я буду в ней выглядеть юной и трогательной.
Ориентироваться я старалась на то, что видела вокруг себя: преподавательниц на кафедре, где была лаборанткой, однокурсниц. Должно быть, результат не отличался изящным вкусом и попытки были достаточно неуклюжими. Как у всей моей ситуации. Надо же с чего-то начинать. В ход шли немногие женские журналы, но обычные люди так не выглядели.
– Нет, не надо! – отвечали мне дома на всех мысленных частотах.
Мои попытки отыскать свой стиль высмеивали и как сказали бы сейчас, троллили. Хуже всего было то, что к развлечению примкнула и младшая сестра. Никто не ставил ее на место, когда «случайно» исчезало что-то из моих «девичьих мелочей». Ты такая рассеянная, наверно сама не помнишь куда положила. Ах, на ней твои колготки? Выдумываешь, клевещешь на слабую и беззащитную.
Младшая весело показывала мне язык из-за спин старших. Те же отказывались замечать очевидное. Восхищаясь ее поделками, они не видели, что материалом для которых послужила моя бижутерия. Кстати, о колготках: с бабушкиной точки зрения, это был прекрасный материал для ее вязаных ковриков. Особенно черные и серые – модные, которые было не так легко купить.
Красивое белье, которое я покупала самостоятельно, побывав в стиральной машине, превращались в нечто кошмарное и растянутое. Уже папин вклад в «общее дело». Белье – это почти эротика, а там и до разврата недалеко.
Борьба за огонь – в семейном очаге.
Командный пункт дома, то есть кухню, мама наконец отвоевала у свекрови. Но для меня, из подростка превращавшуюся в юную девушку, перемен к лучшему это не означало. Мое участие в священнодействии признавалось, но в гомеопатических дозах и по большей части на словах.
– Сначала у меня в подмастерьях походи! – услышала я в ответ на свое «хочу готовить».
Казалось бы, для чего кого-то чему-то учат? Разумеется, чтобы научить, передать свои знания и умения. Здесь же целью являлось отбить у меня охоту залезать на чужую территорию. Иначе как объяснить, что достаточно большую девочку не пускали дальше операций для пятилеток и объясняли все как умственно отсталой.
– Ты меня еще поучи ложку в руках держать! – не выдерживала я спустя какое-то время.
Многословный и крайне эмоциональный ответ сводился к тому, что я неумелая и капризная барышня, слишком много понимающая о себе.
Всякое живое существо стремится покинуть то место, где ему плохо. Я тоже не была исключением и теперь старалась сократить время своего пребывания на кухне. Во всяком случае, в качестве «низшего помощника». Казалось бы, цель достигнута: потенциальная конкурентка уничтожена в самом зародыше. Но нет! Мои попытки незаметно ускользнуть также пресекались. Вместо полноценного участия в процессе моей обязанностью стало расставлять посуду для семейной трапезы и нарезать хлеб. По выходным к этому добавлялась торжественная нарезка салата. С такой работой справился бы даже пятилетний ребенок, а мне было даже не пятнадцать, а …
Много лет спустя случайно оказавшись на коммунальной кухне, я увидела, как молодая женщина и ее четырехлетняя дочка делают шарлотку – раскладывают яблочные ломтики на листе теста. Там не было ни помощников, ни мастера с подмастерьями. Просто мама с дочкой вместе…
Попытки самостоятельно продвинуться в главном домашнем занятии натыкались на жесткое противодействие.
Не буду останавливаться на том, как встречалась каждая их моих попыток заявить о себе, а для этого приготовить что-то для всех – по рецепту, который узнала от кого-то из сотрудниц. Последнее считалось чуть ли не пропагандой чуждой идеологии. Никаких посторонних источников информации в доме быть не должно. Ты этого не видишь и не слышишь, понятно?
Иногда, выскочив с кухни, сопровождаемая потоком ругательств и градом из картофелин, я представляла себе, как арендую кухню у соседей или развожу костер на газоне под окнами квартиры.
– У меня все распланировано: каждый грамм еды, каждая минута и каждая копейка, мне семью кормить, а ты – избалованная барышня – хочешь расходовать драгоценный запас на всякую ерунду, – неслось мне вслед. – Пошла вон с моей кухни и не трогай мои кастрюли!
– Чужая посуда и кухня чужая. Плачу тихонько, – мысленно импровизировала я в ответ.
Время от времени я собирала журнальные вырезки с кулинарными рецептами, а после очередного скандала со слезами выбрасывала их.
– Но я не хочу быть избалованной барышней, не хочу, чтобы меня обслуживали и баловали! Хочу готовить и вести хозяйство как настоящая женщина. Я в силах участвовать в жизни семьи, а не быть объектом для героической заботы. Учеба это конечно важно, но далеко не все в жизни.
И что я такого смешного сказала?
Такой же яростной критике подвергались и попытки украсить дом, что-то улучшить в интерьере. Даже сейчас с некоторым страхом вспоминаю, какую бурю негодования вызвал мой рейд в домашнюю аптечку. Но ведь я совершила хороший поступок – выбросила просроченные лекарства.
– Это неважные мелочи, а я занята главным и основным, – следовала немедленная реакция вперемежку с жалобами на большое количество дел, усталость и т.д.
Тут же выяснялось, что моя помощь не требуется, делать что-то самой мне никто не доверит и вообще, мне следует вернуться к своим занятиям. Начитывать и прорабатывать, добиваться и пробиваться!
Мой ответный вопрос поверг маму в изумление.
– А жить когда?
– Ну… это и есть такая жизнь, – ответила она после некоторой паузы.
В свободное время мне хотелось вместе с мамой рукодельничать, украшать дом. Все же этим занимаются, почему мы не можем? Например, сшить передники из старых вещей. Давно же собирались… Опять нет?
Да, но обстоятельства…
В какой-то из дней мы с мамой договорились, что вместе разберем шкафы и освободим их от ненужных вещей. Дальнейшее напоминало сюжет народной сказки. Да, мы этим займемся, только сначала нужно… Так продолжалось до самого вечера. Да, я пообещала, – прозвучало итогом этого дня. – Но обстоятельства сложились по-другому.
В дальнейшем я предпринимала массу усилий, чтобы защитить свои планы от таких вот обстоятельств. И вообще, обещания надо исполнять. Это всегда считалось обязательным для меня. Почему же для других это не так?