– Тебе чего, сопляк, моча в голову шибанула? Нас же в Неудобь затянет!
– Когда начнёт затягивать, включим малую тягу для манёвра. Вы уж постарайтесь, дедушка, сделайте всё, что можно. Сил у меня не хватает за всем следить. Хоть на этот раз не ведите себя как враг. Прошу вас.
Сам не ожидал, что произнесу эти жалобные слова.
Лепестки волос хрыча затряслись:
– То-то же, сопляк. Лады, пойду, вручную отсоединю барильет форсажной камеры. Это от неё шум. Пущай голос поколения слухает шум Неудоби.
Лев Николаевич ушёл. Я одиноко сидел в рубке, стараясь не разреветься. Сквозь взрывы в Неудоби послышались звуки музыки. Уф, Иисус-дева-мария, наконец-то гений начал записывать пластинку.
Вошёл Димон:
– Пардон, Борян, загулял я. Одно, другое. Пудра, девочки… всё заверте…
– Позже поговорим, – сурово оборвал я.
– Буду следить за рулями, мой капитан.
– Рулить некуда, мы в дрейфе.
Я пошёл в каюту и рухнул на кровать. Бесконечные вахты закончились, хоть теперь высплюсь.
8
Димон тряс меня за плечо и выкрикивал:
– …убивает! Капитан!
Кажись, Димон впервые назвал меня капитаном без иронии и издёвки.
– Кто убивает кого? – сел я на кровати.
– …Он – её! Генриетту!
Помотал головой, отгоняя сон. Посмотрел на часы своего наладонника.
– Скорее же, – торопил Димон.
Мы вышли в коридор, который был полон «скотов». Многие из них испуганы. Пока двигались к рубке, я слышал обрывки фраз:
– Опять он за своё, – сказал контрабасист. – Мы эту пластинку пятый год записываем.
– Творческая импотенция, – вздохнул модник в костюме выживанца. – Наш Мирон не может творить шедевры как раньше,
– Да, как в тот раз, на концерте в Ле Мулене. Он чуть не убил ту девушку.
Одна инфетка, с длинными красивыми волосами синего оттенка, сидела на корточках и курила:
– На этот раз он капец рехнулся. Точно зарежет. Как того парня в…
Я выдернул из её губ сигарету:
– Курение на аэронефах строго воспрещено!
Димон потащил меня в рубку:
– …он её.
До меня дошло, что Димон от страха не выговаривал «Мирон».
В рубке, рядом с лобовым стеклом, имелась дверца, ведущая на площадку, которую по старинке называли «капитанским мостиком», хотя капитаны давно не покидали рубку при управлении аэронефом. Мостик – наследие тех времён, когда не было точных приборов навигации.
Дверца открыта настежь. В неё прорывались вонючие облака пыли и пепла из Неудоби. Я испытал двойной приступ ужаса.
Первое: «Сестрёнка Месть» сдрейфовала далеко внутрь зоны Неудоби. Как мы все ещё не задохнулись? Навереное, нас спасла новенькая система вентиляции, установленная отцом.
Второе: на капитанском мостике Мирон Матьё обнимал сзади Генриетту. На секунду мне показалось, что они заняты бесстыжим половым актом на фоне Неудоби. Но в руке Мирона мелькнуло лезвие ножа, который великий гуманист держал у горла девушки.
Я выбежал на площадку. Дыхание перехватило от горячего, насыщенного пылью воздуха. Сквозь грохот услышал выкрики Мирона:
– …Прими эту жертву! Ты зовёшь, но мне ещё рано в твои объятья, Неудобь. Вместо себя посылаю её, преданную нам душой и телом. Часть меня в ней!
«Какая часть его в ней?» – испугался я.
– Вы что творите?
– А, малолетний капитан. Помоги мне забросить эту шлюху поглубже в пекло.
Выражение лица Мирона не было безумным, а соответствовало образу ироничного интеллектуала, который тиражировали на плакатах. Мёртвый глаз придавал мудрый прищур его одухотворённому лицу.
Генриетта безвольно висела в его руках. Конечно, она обдолбана пудрой и алкоголем, но не настолько же, чтобы не понимать степень опасности? Меня поразила её готовность на жертву ради прихоти шансон-звезды. Или она думала, что Мирон шутил и всё это часть театрального обряда для записи нового шлягера?
– Отпусти её, – в отчаянии закричал я. – Здесь вообще опасно стоять. Неудобь рядом! Пыль, радиация, отравленный пар…
– Капитан, наши мудрые предки приносили жертву Неудоби, останавливая её расширение. Но мы – новое поколение – забыли мудрость прошлого. Пойми, капитан, Неудобь расширяется из-за того, что мы больше не приносим жертвы, как делали наши предки. Я это точно понимаю. Я услышал это в её звуках. Слышишь?
Мирон не был пьян или нанюхан, ведь он проповедовал вегетарианство и отказ от стимуляторов сознания. В старости все шансонье или актёры театра становились трезвенниками и вегетарианцами. Даже пудру не нюхали.
– Возродив жертвоприношения, мы остановим новую волну Большой Беды, – махнул ножом великий музыкант. – А я напишу новый гимн эпохи. Твой голос, капитан, тоже зазвучит в хоре очищающей жертвы.
Я поймал взгляд Генриетты. Её помутневшие глаза ничего не выражали, но я убедил себя, что прочёл в них мольбу.
– Последний раз предупреждаю, Мирон. Отпусти или я приму меры. Здесь я капитан!
Не обращая на меня внимания, Мирон повернулся к Неудоби и продолжил вещать поэтическую чушь об «очищающей жертве». Капитанский мостик узок, Мирон закрыл себя Генриеттой, не подобраться.
Я вышел обратно в рубку.
9
Подошёл к заветному шкафчику и открыл его. Интересно, почему оружие из шкафчика стало моим главным ответом на все проблемы? Не от того ли, что однажды именно ружьё помогло мне справиться с Марин Лебэн?
Димон стоял рядом, повторяя:
– Что делать, что, мля, делать?
Отмахнувшись от него, я достал «Охотник По-по». При виде оружия Димон поменял скороговорку на:
– Ты что будешь делать, ты что будешь делать?
Проверив наличие патронов я обернулся.
Поклонники Мирона прилипли к лобовому стеклу, наблюдая за действиями шансонье. Другие разговаривали как ни в чём ни бывало, словно находились на светской встрече. Третьи были слишком обдлобаны, чтобы понимать, где они и что происходило.
– Эй, ты чего задумал, – остановил меня модник в костюме выживанца. Видать, костюм обязывал его вести себя круто.
– Освободите рубку. Все вон отсюда, – крикнул я, подняв ружьё на вытянутой руке.
Я думал, что вид оружия отрезвит их, но стало только хуже.
– Эй, да он собирается Мирона шмальнуть, – завопила синеволосая инфетка.
«Скоты» потянули ко мне руки, пытаясь вырвать ружьё. Синеволосая инфетка прыгнула на меня и впилась в руку мелкими белыми зубками.
Вложив в удар всё отвращение к этим недочеловечкам, я пнул её в живот. Кувыркнувшись, её хрупкое тельце отлетело в угол. Инфетка упала на голову, ногами вверх, показывая всем стандартные белые трусики.
Но остальные скоты навалились на меня толпой, выдирая из пальцев оружие. Среди их низкорослой толпы появился Прохора Фекана. Расшвыривая фанатов, подошёл ко мне.
– Капитан, я прослежу за ними, – сказал он и вытащил из ножен саблю. Фанаты Мирона тут же разбежались на расстояние клинка. Для усмирения обдолбанной толпы, холодное оружие оказалось эффектнее огнестрельного.
Я уже собрался выйти на мостик, как в дверях показался Мирон Матьё. Он так же держал нож у горла Генриетты:
– Брось ружьё, капитанчик, – крикнул он. – Мне без разницы, где её зарезать.
– Мирон, приди в себя, – сказал я. – Такое поведение недостойно звезды твоего масштаба.
– Откуда ты, мелюзга, знаешь, что достойно звезды?
Я не разбирался в том, как правильно вести переговоры с террористами, взявшими заложников, но даже я понимал, что если бы Мирон сильно хотел убить Генриетту, то уже убил бы, а не ходил бы туда-сюда, привлекая всеобщее внимание.
Я приложил ружьё к плечу. Сразу несколько поклонников закрыли шансонье своими телами. Под их прикрытием Мирон отошёл к двери подсобки и запёрся.
– Меня не остановишь, капитан! – глухо прокричал он из-за закрытой двери.
С тоской я посмотрел в лобовое окно. Там теперь ничего не видно кроме вихря из пепла и огня. Мелкие камешки застучали по корпусу аэронефа. От больших камней вулканической лавы «Сестрёнка» вздрагивала, как от удара плёткой. Вдобавок ко всему отчётливо услышал глухие выстрелы, где-то в трюмовой гондоле. Это ещё что за проблема? Кто стрелял и в кого?
Обведя толпу взглядом, заметил Льва Николаевича:
– Старший бортмеханик, подключайте обратно форсаж. Нам понадобится вся мощь движков.
– Тьфу-ты ну ты, сами устроили кабаре-бордель, сами и расхлёбывайти, сопляки, – сказал Лев Николаевич и покинул рубку. Но я знал, он отправился выполнять приказ.
Я постучал прикладом в дверь подсобки:
– Мирон, убьёшь её и гарантирую – живым из-за этой двери не выйдешь.
После секундного молчания, раздался ответ звезды:
– Меня на понт не возьмёшь, салага.
Тогда я просто выстрелил в замок двери. Она, конечно, не открылась, а мне в пальцы впились осколки пластика, я едва сдержался, чтобы не заорать от боли. А пуля рикошетом вошла в пол между моими ногами. Чуть левее – и попала бы мне в ногу! Вот мне и урок реальности: не надо пытаться открыть дверь выстрелом из ружья, такое срабатывает только в спектаклях про крутых пэвэкашников.
Зато выстрел распугал фанатов. Теперь они поверили, что малолетний капитан способен нажать курок. Выбежав из рубки, столпились в коридоре. Остались только обдолбанные и лежащая вверх ногами синеволоска.
– Ты… ты не посмеешь меня убить, – неуверенно донеслось из-за двери.
Я клацнул затворным механизмом, хотя надобности в этом не было, просто хотел, чтобы шансонье-маньяк услышал этот звук. Пусть добавит его в «звуковую палитру» будущего шлягера.
Громко, с расстановкой я сказал:
– Буду стрелять в любого, кто подвергает опасности жизнь члена судовой команды.
10
Корпус «Сестрёнки» сотрясался сильнее и сильнее. Наконец, я услышал, жужжание стартующих движков. Только бы турбины не засорились пеплом! Тогда нам всем конец…
Дверь подсобки открылась. Мирон Матьё, обсыпанный пылью и пеплом, вышел и кинул Генриетту на пол, будто надоевшую куклу:
– Как говорят австралийцы, «оу-кей». Поворачивай своё корыто в сторону жилых земель, капитанчик.
Мирон Матьё посмотрел на своё отражение в лезвии ножа. Бросил его рядом с Генриеттой и вышел в коридор. Выкрикнул на прощание:
– Мой творческий путь закончился. Больше вы не услышите от меня ни ноты.
Его слова потонули в горестном вопле фанатов. Прохор Фекан поднял Генриетту на руки и вынес из рубки. Я позавидовал, что не такой сильный, и не смог бы эффектно поднять девушку и унести.
Димон снял рули с автопилота и перевёл все ручки в крайнее положение. Сестрёнка дёрнулась. По инерции все повалились на пол. Я успел ухватиться за дверцу подсобки.
Пройдя сотню метров, Сестрёнка снова застыла, привязанная к Неудоби то ли воздушным потоком, то ли гравитационной аномалией. Я включил общую связь:
– Лев Николаевич, дорогой мой, умоляю, дайте всю мощность!
– То оне глушат движки, то оне всю мощность хотят, – просопел он в ответ.
Несколько минут я и Димон напряжённо следили за механическим одометром. Обороты турбин то падали до нуля, то взлетали до нескольких тысяч. Наконец, вышли на стабильные пять тысяч. Военные чудо-движки, за которые папаша уплатил цену второго аэронефа, показали на что способны. Оторвавшись от Неудоби, мы понеслись через Санитарный Домен.
Я подобрал ружьё и пошёл в трюмовую гондолу. Все наши «скотские» пассажиры были там. В центре толпы стоял по пояс голый Мирон Матьё. Расплёскивая алкоситро из банки, он топтался по обломкам своей гитары и восторженно кричал:
– Свобода! Свобода от концертов. От обязанности выдавливать из себя очередные пластинки! К дьяволу вашу музыку, к дьяволу шлягер «Скрип», который меня заставляют играть на каждом концерте. К дьяволу вас, поклонников. Вы идиоты, если считаете эту дерьмовую песню хорошей. Ха-ха, с каким наслаждением я посылаю всех вас в жопу!
Мда, теперь «Сестрёнка Месть» войдёт в историю музыки, как место, где умер шансон.
Я притворил люк в трюмовую гондолу. и вздрогнул, увидев что он изнутри изрешечен пулями.
– Тьфу-ты, – раздалось за спиной. – Это охранники Мирона палили. Я их запер в трюме, шоб не мешали тебе, капитан, наводить порядок на судне.
– Спасибо, Лев Николаевич.
Дед направился в моторный отсек, а я в рубку. По дороге заглянул в каюту Генриетты. Прохор Фекан стоял на коленях перед её койкой и держал тазик. Генриетта блевала. Увидев меня, она попыталась встать.
– Лежите, – сурово сказал я. – Выздоравливайте. Дотянем до авиодрома Колле. Будем пересобрать турбины, поэтому Льву Николаевичу пригодится помощник. Поэтому я вас беру обратно на службу.
Не слушая виноватых благодарностей Генриетты, я ушёл в рубку. Скинул с рулей ноги Димона:
– Я вот что понял, старпом, настоящий капитан любит каждого члена команды. Я люблю Генриетту, хотя она, кажись, дура. Люблю Льва Николаевича, хотя он старый дурак. Люблю Прохора Фекана, хотя он всегда молчит (за это и люблю). Люблю тебя, Димон, но если ещё раз увижу твои ноги на руле, то не обижайся, достану «Охотника По-по».
– Так точно, мосье капитан, – ответил Димон.
Вроде бы, без иронии.
Эпизод 5. Железный мужик и Небесные капитаны
1
Обведя взглядом судовую команду, я сказал, подняв палец вверх:
– «Небесные капитаны» – это не просто игра, а культурный маркер, определяющий поколение тех, кто сейчас стремительно входит в жизнь.
Все мы сидели на полу гостиничного номера перед коробкой с игрой. Димон хлебал алкоситро «Пятая волна» и понимающе кивал. Генриетта внимательно слушала. После своего конфуза с Мироном Матьё, она была преувеличенно внимательная к моим словам. Мне это ужасно нравилось.
Лев Николаевич просто тряс головой в ожидании паузы, чтобы обозвать меня сопляком.
Я постучал пальцем по коробке:
– Стратегия игры разработана с участием специалистов по аэронавтике, навигации, техноархеологии, географии и истории…
– Да ладно. Такие сопляки, как ты, её сварганили. Навигацию мне в жо… в ребро.
– Баланс игровых компонентов воспитывает в игроке командный дух, стратегическое мышление и умение планировать свои действия на несколько шагов вперёд, – упорно продолжил я, не обращая внимания на подколки Льва Николаевича.
– У тебя, штоль, стратегическое мышление? После твоего капитанства «Сестрёнку» уже третий раз капитально ремонтируют.
– Не прерывайте капитана, дедушка, – строго сказала Генриетта.
Я благодарно на неё посмотрел:
– Вы, Генриетта, играли в настолки?
– Конечно.
– Тьфу-ты, капитан Невежа. Этим играм сто лет в обед. Вы, сопляки, считаете, что до вас не было жизни. Все играли. И выигрывали.
Димон открыл крышку. Расстелил карту мира и достал колоду карточек с персонажами:
– Чур, я за Ханаат. Буду вести их к победе через развитие вычислительной техники.
Генриетта вынула карточку для себя:
– А я за Нагорную Монтань. Мой персонаж… – Она прочитала на обороте карточки описание: – «Очирбат Сулье, главнокомандующий освободительной армией Нагорной Монтани в период Второй Ханы, вероломного нападения Конурского Ханаата на Империю. Использовал дар полководца, чтобы противостоять законной власти руссийского народа над всем миром».
Лев Николаевич вытянул свою карточку персонажа:
– Буду топить за Святую Троицу. Драли они задницу князьям в своё время… – повертел персонажа: – Тьфу-ты, и кто так нарисовал монаха Иллариона? Он был благородный воин ордена Проксимы, военный гений, гонявший армию князей ссаными тряпками, пока те не запросили пощады. А тут нарисован плешивый криминал в спортивных брюках.
– Да, но в итоге Коалиция Князей надрала задницу Троице? – отозвался я и помахал своей карточкой. – Буду играть за Георгия Фуке, первого Императора*.
Я показал всем карточку: на ней изображён сиятельный герой в доспехах, он попирал ногами монтаньца и ханаатца, а в руке держал саблю.
Димон показал своего героя:
– М-да, а мой, ханаатский хишиг Мөр-Лен, вообще изображён в виде брюхонога. А ведь ханаатец нагибал, и Проксиму, и Троицу и всех этих князей.
Генриетта прочитала на крышке от коробки с игрой:
– «Небесные капитаны, игра для развития патриотизма и подлинного знания истории Империи. Одобрено Имперской Высочайшей Ревизией». Так что не ждите от патриотизма правдоподобности.
– Всегда играю за имперцев, – ответил я. – И всегда выигрываю. Мне нравится их воздушный флот в середине игры. Патриотизм тут ни при чём.
– Тьфу-ты, баланс в игре, небось, подобран с такой же честностью, как исторические факты?
Завершив разбор карточек и фишек, мы принялись за игру.
Генриетта сделала ход. Вдруг посмотрела мне прямо в глаза:
– Капитан, хочу кое-что рассказать о себе. Просто, чтобы вы знали, что я за человек.
Я застеснялся:
– Мне достаточно вашего личного досье.
И хотел добавить: «И того, как ты вела себя с Мироном», но не стал. Генриетта и без того стыдилась.
– Тьфу-ты ну-ты, в личном досье мало личного, сопляк. Пользуйся, когда девушка хочет рассказать о себе.
Генриетта бросила кубики и начала рассказ:
2
Я родилась в семье зажиточных фермеров в провинции Коль-Мар. Провинция пейзанская, но пейзане здесь зажиточные, богаче городских клерков. Мои земляки не были бессловесными рабами, как пейзане многих провинций. Именно с нас началось Великое Пейзанское Освобождение.
Коль-марский герой, Мельник Жерар, добился, чтобы с гражданских чипов пейзан убрали запрет на выход за черту оседлости. Сам «Декрет о черте оседлости» был отменён не либералями из Моску, не штыками военных, а вилами и граблями коль-марских пейзан.
Росла я как положено пейзанке: ходила в сельскую школу, проводила время, гоняя овцекоров. Собравшись с местными ребятами, ходили в поход на озеро. Так и выросла бы фермеркой, истово верующей катохристанкой, если бы не одно происшествие.
На ферме жил механик, который чинил трактора и комбайны, ремонтировал электрические загоны для овцекоров. Однажды ночью он пробрался в наш дом, вытащил из сейфа мамины драгоценности и свалил в неизвестность.
К тому времени я подросла и помогала отцу в ремонте. Нет, Лев Николаевич, не это пробудило во мне страсть к механизмам, а библиотека, оставшаяся после беглого механика. У него было полное собрание сочинений Александра Левьена, писателя-фантаста. У нас в доме не было иной литературы, кроме Библии, сельхозжурналов и книг по эффективному спариванию овцекоров.
Именно через творчество Левьена мне открылся мир технологий. Я говорю про знаменитую серию романов «Железный Мужик». Я читала и перечитывала серию так часто, что помню наизусть описания каждой книги:
«Железный мужик» – первый роман серии.
Издан в 822-ом году. Не был одобрен Имперской Высочайшей Ревизией, поэтому выходил в Самиздате.
Придворный изобретатель создаёт Железного Мужика, механического боевого прислужника, который должен охранять императрицу Екатерину Великую. После удара молнии, ординатёр в голове Железного Мужика получает дефект. В микросхемах и накопителях зарождается сознание. Железный Мужик сознаёт себя как личность. После чего за ним начинают охоту все силы Империи, чтобы уничтожить.
«Железный мужик идёт на войну», 827 год.
Издано с одобрения ИВР, как и все последующие романы Левьена.
Получив гражданство, Железный Мужик становится полноправным членом имперской свиты в ранге полковника. В романе много боевых сцен, где Железный Мужик уничтожает полчища ханаатцев и монтаньцев. Автор грамотно показывает превосходство искусственного интеллекта над людскими армиями.
Заметьте, это задолго до Австралийской войны, когда мы повстречали механиклов. Левьен был настоящим провидцем.
«Железный мужик и голос разума», 828 год.
Сознание Железного Мужика развивается настолько, что он начинает понимать: ему не место среди людей. Он пытается сконструировать себе подобного. Начинает, конечно, с Железной Бабы. Но её ординатёр тайком перепрошивает ханаатский шпион, обращая Бабу против Мужика. Железный Мужик вынужден разобрать на запчасти ту, которую успел полюбить. Грустная история.
Потом, как известно, Александр Левьен пережил творческий кризис. После которого, наравне с прочими шедеврами, создал два гениальных романа о Железном Мужике, ставшие культовыми.
«Железный мужик и химогены», 856 год.
Происходит столкновение Железного Мужика с синтезированными биологическими формами жизни, занесёнными в жилые земли из неизвестных нам регионов планеты, которые не затронула Неудобь. Враждебные формы жизни пытаются уничтожить Империю, но Железный Мужик, конечно, их побеждает.
Александр Левьен снова предсказал будущее! Ведь совсем недавно, мы открыли Новые Земли в западном полушарии, на месте добедовой Южной Америки.
«Железный мужик и выключатель» (последний роман цикла) – 865 год.
Железный Мужик осознаёт, что для того, чтобы стать по-настоящему живым, ему нужно умереть. Весь роман он пытается построить внутри себя выключатель, но сталкивается с вопросом: у биологической жизни смерть наступает по объяснимым причинам, старение клеток и прочее. Искусственный разум способен бесконечно менять детали своего тела, осуществляя мечту людей – жить неопределённо долго. Зайдя в тупик собственной логики, Железный Мужик нажимает выключатель. Ведь самоубийство – наиболее человечный поступок.
Что вы там бурчите, Лев Николаевич? Зачем я так подробно рассказываю? Эти истории помогли мне после того, как произошла главная беда в жизни. Слушайте и поймёте.
3
Пока Генриетта рассказывала, игра в Небесных Капитанов шла полным ходом.
Я выигрывал, обойдя Димона на пару уровней. Но перевес был хрупкий. Димон выбрал коварную стратегию: вместо улучшения двигателей своих судов развивал электронику, навигацию и целеориентацию. Если в ближайшие пять-шесть ходов я не сделаю то же самое, мой флот будет повержен его ханаатскими авионами. Мощное вооружение имперцев проиграет ханаатским системам раннего обнаружения и поражения целей.
Генриетта с её монтаньским героем отставала от Димона на несколько уровней. Как и в реальной истории, эти двое, Конурский Ханаат и Нагорная Монтань, объединились против меня, имперца. Димон делился с Генриеттой технологиями, взамен она поставляла ему металлы для постройки новых дирижаблей и биодизельный экстракт для поддержки флота на ходу.
Замыкал список мировых лидеров Лев Николаевич. Его воин святого Проксимы двадцать ходов подряд оставался в дремучих веках, изучая то технологию алфавита, то иконопись. Лев Николаевич не смог прокачать дирижабли с парового движка до спиртового, что в своё время было время технической революцией. Его никто не завоёвывал только ради того, чтобы в игре оставался четвёртый игрок.
– Хлюздуны! – бесновался Лев Николаевич. – Видел, как вы, жулики, прячете фишки.
Да, проигрывать он умел ещё хуже, чем выигрывать.
Дверь гостиничного номера открылась и зашёл Прохор Фекан. Не глядя на раскиданные по полу карточки, прошёл к креслу у окна. Взял с подоконника спортивный журнал «Сила Империи» и уселся.
– Прохор, – спросил я, – не желаете присоединиться к игре?
– Нет.
– А рассказать историю о том, где вы научились саблей орудовать? – вставил Димон. – У нас вечер откровений.
– Нет.
– Небось, злисся, что капитан Жмот заставил нас всех ночевать в одном номере? – спросил Лев Николаевич.
– Нет.
Димон ткнул меня локтем в бок:
– Кстати, женщине нужен отдельный номер, капитан. Женщинам и детям! Я с тобой, Генри.
Когда это Димон успел сойтись с Генриеттой? Она и на сокращённое имя откликнулась… Неужели Димон был прав, утверждая: «Если постоянно пытаться залезть к девке под юбку, то рано или поздно скинет её сама?»
– Компания оплачивает общий номер, – резко ответил я. – Кто хочет отдельно жить, платите отдельно. Здесь вам не Мизурский курорт.
Генриетта тронула меня за руку:
– Я жила в условиях и похуже.
– Хуже, чем гостиница с тараканами? – Димон присвистнул. – Реквистирую продолжение истории.
Генриетта улыбнулась ему и продолжила:
4
Фантастические миры романов Александра Левьена причина того, что я заинтересовалась наукой и техникой.
Вместе с журналами «Сельскохозяйственная биология», «Имперское земледелие» и «Вестник пейзанина» на ферму стали приходить «Техника для ювеналов», «Механические самоходные системы» и «Имперские технологии». А чуть позже я обнаружила «Вестник ИИИ»…
Что? Вы, капитан, не знаете что такое ИИИ? «Имперский Институт Инноваций». Именно там изучали все технологические находки из добедовых бункеров. Инженеры ИИИ потрошили первых подбитых австралийских механиклов. Туда же отдали на изучение технологии и устройства, полученные от Австралии в качестве репараций. Там хранятся все те удивительные вещи, что найдены в Новых Землях. Хотите знать, как будут развиваться наука и техника в ближайшие десять лет, читайте «Вестник ИИИ».
Верно говорите, дедушка, на «Вестник ИИИ» нельзя подписаться, без заполнения специальной анкеты и проверки в Имперской Канцелярии. Но разрозненные и старые номера этого журнала достались мне от того беглого механика. Видимо, когда-то он был кем-то большим, чем вор. А может он их украл у кого-то?
Родители с одобрением относились к моему увлечению. Под моим присмотром сельхозтехника перестала ломаться, повысилась её эффективность, мы перестали тратиться на ремонт.
Потом я попыталась скрестить биодизовый двигатель комбайна с электромотором трактора, полагая, что создам гибрид. Но создала замыкание, перегрев и взрыв поршневых камер и там, и там.
Вот тут вот, под грудью, остался шрам от стального осколка. Чего ты ржёшь, Димон? Не видел голый женский живот? Я ничего особого не показываю. Если бы железяка прошла на пару сантиметров выше, не сидела бы тут, и не слушала твоё похотливое хрюканье.
Вопреки всем взрывам, пожарам и ударам электрическим током, которым я подвергала себя в ходе экспериментов с механизмами, я дожила до пятнадцати лет.
Само собой подразумевалось, что, как многие молодые коль-марцы, поступлю на аграрный факультет Государственного Университета Моску. Этот факультет в ГУМе так и назывался «коль-марская группировка».
Собиралась в Моску в недоумении – я не хотела быть фермершей.
Всю дорогу я перебирала списки высших учебных заведений с инженерной направленностью. Всё было не в мою пользу, везде требовалось начальное техническое образование. С тяжёлым сердцем пришла в ГУМ. Постояла перед дверями приёмной комиссии аграрного факультета… Развернулась и ушла.
Села в метро, доехала до последней станции округа Юнесс. Как сейчас помню, я бродила по незнакомым улицам Моску. И это были не красивые центральные бульвары, а какие-то вонючие закоулки, полные мусора, дохлых животных и опустившихся на дно жизни пудрил. Улицы здесь никто не пытался назвать в честь исторических личностей. Просто нумеровались или назывались первым попавшимся словом: Чердачная, Биодизовая, Подстаканная. 22-я, 14-я, 115-я. Некоторые назывались просто Грязная или Тёмная. Не удивлюсь, если там есть и Дерьмовая.
Я бродила не бесцельно. Искала улицу Пёструю.
На ней располагался Технологический Лицей братьев Работье, так называемая «Братка». Это единственное учреждение с инженерным направлением, в которое я могла бы поступить.
Судя по твоей кривой усмешке, Димон, ты подвержен стереотипу, что в Братку идут только тупые и ленивые? Что ж, так оно и есть… Годы учёбы прошли для меня, как бесконечная попытка читать учебники, в то время как вокруг меня все бухали, дрались или драли уродливых шлюх прямо в тёмных коридорах Лицея. А на страницы учебника время от времени падали с потолка жирные блестящие тараканы.
Что вы говорите, Лев Николаевич? Ваш друг там учился? Тогда вы знаете, что общежитие Братки – это настоящий генератор тараканов. Иногда мне казалось, что именно здесь рождались все мерзкие и огромные насекомые, которые потом разбегались по городам Империи. Поэтому тараканы в этой гостинице для меня всего лишь милые зверушки, тактично выползающие только ночью.
Братка – казённый лицей, в нём можно учиться бесплатно. Большая часть абитуриентов – парни из неблагополучных семей. Я научилась отбиваться от их липких рук. Привыкла настороженно всматриваться в каждый тёмный угол коридора, куда меня могли затащить и изнасиловать.
Димон, помни, если вдруг у тебя руки потянутся в подозрительном направлении, я знаю много способов, как их обломать.
Самовольное поступление в Братку, вместо престижного ГУМа, рассорило меня с родителями. Они не приехали на вручение диплома в четырнадцатом году. А ведь я получила диплом с отличием, событие, которое не видели в Лицее братьев Работье уже лет тридцать.
О возврате на ферму можно было и не думать. Родители, конечно, сохранили обиду, но приняли бы обратно. Но меня ещё больше воротило от мысли о фермерском хозяйстве, выгонах, заготовках, дойке, стрижке… Я осталась в Моску, хотя и скучала по коль-марской природе.
Диплом Братки, даже с отличием, это всё равно курьёзная бумажка. Меня не брали на должность механика ни в ПВК, ни в ТорФло, ни в технопарк Жандармерии, ремонтировать патрульные бес-пилоты, которые ломали хулиганы.
«Метромос», Метрополитен Моску, вот где начинали и заканчивали карьеру все выпускники Братки. Ну, те из них, кто не запудрился насмерть или не погиб в драке во время учёбы. Именно они поддерживали реноме метрополитена, как самого криминального места в столице.
От перспективы работать с бывшими одногруппниками, было тоскливее, чем от работы с овцекоровами. Последние хотя бы человеческую речь понимали.
Родители молча слали мне ежемесячный десяток эльфранков. За пятёрку я снимала комнату в какой-то хибаре в Острогогвардейском округе. Один эльфранк платила за доступ к бирже труда и продвижение своей анкеты в верхние списки. Остальное тратила на пластинки и билеты на концерты… Мирона Матьё и других нонконформистских шансонье, типа «Объедки Людоедов», ранние сборники «Мёртвых Императоров» или «Половое Оружие». Даже не помню, чем я питалась?
Вскоре я получила первую должность на аэронефе, который ходил под эмблемой ТорФло. Не знаю, кому на самом деле принадлежал и что перевозил.
Да, Борис, скорее всего – контрабанду.
Меня уволили через месяц. Долго не понимала, за что? Ведь я в одиночку пересобрала движки, прочистила всю систему вентиляции и подачи газа в оболочку. Перемонтировала систему тросов в трюмовой гондоле. Ворота стали открываться быстрее. Смазала и починила каждый выключатель в рубке. Даже дверные петли чудесным образом перестали скрипеть, хотя я их не трогала. Корабль стал как новый.
Это сейчас поняла, что меня уволили как раз за слишком хорошую работу. Сделав всё это, я перестала быть нужной. Именно поэтому профессионал никогда не делает всю работу за один раз. Не хмурьтесь, капитан, вы не тот работодатель, кого я стала бы обманывать.
В моём портфолио появилась первая строчка. С нею мне стало проще устраиваться на другие аэронефы и дирижабли. Мне понравилось менять место работы каждые три-четыре месяца. Смогла поработать на всех типах воздушных судов Империи. Опыт, который не достичь, оставаясь на одном и том же судне.
Не поверите, Лев Николаевич, но я даже видела двигатель на каком-то дирижабле в Кримее, который работал на настоящем дизеле! Прямо как во времена молодости ваших родителей.