000
ОтложитьЧитал
– Точно! Это был он! Кирилл жив! – Слёзы восторга и радости покатились из глаз Георгия.
Влада взяла его за плечо, продолжая сомневаться и в то же время переживая за него.
– Это ваш родственник? – деликатно спросил организатор, не желая показаться безучастным.
– Брат… – Георгий наклонился над плёнкой ещё раз. – Я думал он мёртв, – Комок подступил к его горлу при мысли, что брат всё это время был жив. – Можете вырезать для меня этот кадр? – взывал он с блестящими от слёз глазами.
– Это невозможно! – растерянно выпалил организатор, не веря дерзости уважаемого человека. От волнения он взял в руки катушку с плёнкой и положил её на нижнюю полку в знак того, что вопрос закрыт.
Георгий не растерялся, решительно просунул руку в пиджак, достал портмоне, тем самым продемонстрировав свою платежеспособность, а после небольшой паузы открыл его и, не считая купюр, без какого-либо смущения и как должное бросил их на стол.
– Я могу заплатить…
– В таком случае, мистер Онисин, я попрошу вас забрать обратно свои деньги и покинуть это помещение, – Ирвинг Левин не выказывал благодарности. – Мы эту копию ещё в двадцати городах должны показать.
– Это очень важно для меня! – Георгий старался сдерживаться, но у него плохо получалось. Он повторно бросил на стол оставшиеся купюры из бумажника, показывая, что вопрос стоит любых денег.
Организатор потерял чуткость, его физиономия напряглась, а вся доброжелательность слетела мгновенно. Насколько можно твёрдо, сухим голосом он отчётливо указал на дверь:
– Мистер Онисин, держите себя в руках!
Георгий, казалось, сошёл с ума. Потеряв всяческий страх и порядочность, он оскалился и злобно выдавил из себя:
– Мы не виделись почти двадцать лет!
Это немного озадачило и организатора фестиваля, и киномеханика, но они не чувствовали и не понимали судьбы и боли человека, хватающегося за образ брата, как утопающий за соломинку.
Не желая уступать, оскорблённый такой настойчивостью, организатор смотрел, словно полицейский на преступника.
– Мы не можем оказать вам эту услугу – плёнка не режется, – мрачно произнёс организатор.
– У нас скоро новый сеанс, – высокомерно добавил киномеханик.
– Покиньте помещение!
Влада, тут же осознав неловкость ситуации, умоляюще потянула Георгия за руку:
– Георгий, пойдём. Мы что-нибудь придумаем.
– Влада, не мешай мне! – грубо оттолкнул её руку Георгий.
Его раздражала уступчивость женщины, проявившаяся ни к месту.
– Или мы идём вместе сейчас, или ты едешь один.
Влада была не из тех, кто спускает мужчинам подобное отношение, да ещё в присутствии других. Однако её поведение было не кстати.
Будто очнувшись от опьянения, Георгий покорно взял её за руку.
– Извините меня, пожалуйста, – вполголоса холодно произнёс он.
Ирвинг Левин стоял с каменным лицом, но отчётливо ответил, вздохнув с облегчением, что инцидент не перейдёт в более острую фазу:
– И вы ещё раз извините, мистер Онисин.
В учёной Америке никого не осуждают за слова «простите» или «извините»: здесь жители проявляют удивительную воспитанность и дипломатичность; они то и дело с изысканной любезностью просят прощения в гостиницах и ресторанах, в парках на скамье или в очереди за свежей газетой. Но трагедия заключается в том, что извиняются здесь несерьёзно, скорее с иронией.
Их лица пронзительно смотрели друг на друга, считывая скрытую злобу. Киномеханик увлечённо смотрел на обоих.
Георгий неохотно прислушался к просьбе Влады, которая уже несколько раз успела повторить: