Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.2

Автор благодарит за оказанную помощь

Александра Бурдакова, Галину Каспарову,

Александра Зелендинова, Марину Ивановскую,

Даниила Мелинца, Юрия Нерсесова,

Ирину Погребецкую, Михаила Черниховского,

Татьяну Щапову.

В чужих словах скрывается пространство:

Чужих грехов и подвигов чреда,

Измены и глухое постоянство

Упрямых предков, нами никогда

Невиданное. Маятник столетий

Как сердце бьется в сердце у меня.

Чужие жизни и чужие смерти

Живут в чужих словах чужого дня.

Они живут, не возвратясь обратно

Туда, где смерть нашла их и взяла,

Хоть в книгах полустерты и невнятны

Их гневные, их страшные дела.

Они живут, туманя древней кровью

Пролитой и истлевшею давно

Доверчивых потомков изголовья.

Но всех прядет судьбы веретено

В один узор; и разговор столетий

Звучит, как сердце, в сердце у меня.

Так я двусердый, я не встречу смерти

Живя в чужих словах, чужого дня.

Лев Гумилев

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «Колесница» ^[1]

Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.

Франсуа де Ларошфуко

Глава 1 НАДОР

400 год К.С. Вечер 18-го дня Зимних Скал

1

Госпожа Арамона, – уже видящая себя в столичном особняке Джоан сделала вполне сносный книксен, – к вам теньент Левфож.

– Пусть войдет. – Луиза поправила шаль и потянулась к корзине с шитьем. – Дверь можешь не закрывать.

– Да, госпожа Арамона. – Проныра предпочла бы дверь закрыть, а щелочку оставить. Обойдется, а заодно узнает, что дуэнье молодой герцогини и кавалеру Селины скрывать нечего. И это действительно так. Пока.

Занятая шушуканьем с Айрис дочка на красивого офицера не глядела, Рауль подумал и принялся обхаживать маменьку красавицы, и ведь не боится! Ну, допустим, Селина и через двадцать лет чудищем не станет, но внучки частенько удаются в бабушек.

– Сударыня, – Рауль подмел щербатый пол столичной шляпой, – прошу меня простить, но вы мне очень нужны.

Луиза отложила шитье и улыбнулась:

– Неужели я? А мне кажется, кто-то другой.

– Вы, – просто сказал Левфож. И Луиза поверила, южанин врать не умел. – Госпожа Селина сказала, будто вы не считаете, что госпожа Мирабелла отравила коня госпожи Айрис.

– Я не очень хорошо знаю лошадей, – госпоже Селине надо учиться молчать, – но герцогиня Окделл не похожа на отравительницу. Другое дело, что линарец больше никому не мешал. Садитесь, Рауль.

– Благодарю. – Теньент опустился на неизящно скрипнувший стул. – Сударыня, мне кажется, вы правы.

– То есть? – навострила уши Луиза, после откровений Эйвона проникшаяся к герцогине чем-то вроде сочувствия. – Слуги постарались?

– Поймите, я не могу сказать наверняка. И никто не может.

– Говорите, как есть. – Мирабелла, конечно, змея, но змея несчастная. Если Айри это поймет, пожар может и погаснуть. Душа у великой заговорщицы добрая.

– Лошади – создания загадочные. – Лицо Левфожа стало мечтательным, не знай капитанша, о чем речь, решила бы, что теньент думает о Селине. – Недаром говорят, приведи к коню двух коновалов, услышишь про восемь болячек.

– Но вы-то – один, – улыбнулась капитанша, – и вы не коновал, а офицер.

– Сударыня… – Рауль задумался, подбирая слова. Красивый мальчик, хоть и рыжий. – Конь мог отравиться случайно. Если ко́сят не глядя, в сено может попасть болиголов, дигитта или собачья трава. Болиголова, правда, нужно много, и вряд ли бы обошлось одним конем, а дигитта действует иначе. Из трав, что я знаю, Бьянко мог убить огнепляс, но здесь он не растет.

– Зато здесь произрастают анемоны, – не удержалась Луиза, – в изобилии. А также незабудки и ромашки.

– Ромашки не ядовиты. – Разумеется, Левфож ни кошки не понял. – Сударыня, я склонен думать, что гибель Бьянко была несчастным случаем. Я расспросил конюхов, они не ума палата, но рука на лошадь у них не поднимется, а госпожа Мирабелла… Она скорей бы отрубила Бьянко голову на площади и насадила на копье.

– Принадлежащее святому Алану, – уточнила Луиза, и все было кончено. Ухажер Селины и предполагаемая теща не смеялись – они выли в голос, утирали слезы и только что не катались по растрескавшемуся полу.

Луиза опомнилась первой:

– Прошу простить. – Хорошо, ресницы не накрашены, а то бы потекло. – Так от чего, по-вашему, погиб Бьянко?

– Колики, – объявил Рауль, – штука очень коварная и непредсказуемая, а выглядит как отравление, не отличишь.

– А с чего он мог заболеть? – Луиза окончательно отдышалась и глянула в открытую дверь: пусто, и слава Создателю. – Нет, Рауль, я вам верю, но я должна убедить Айрис.

– Я понимаю. – Офицер был страшно серьезен. – Когда мать и дочь ни в чем не соглашаются, это ужасно.

Если б только не соглашались! Герцогини надорские сожрать друг друга готовы. Капитанша подмигнула Левфожу:

– Наш долг – прекратить войну.

– Я к вашим услугам, – заверил Левфож. – Госпожа Айрис чувствует лошадей, но она была знакома лишь с местной… я бы не назвал это породой…

– Назовите их одрами, – подсказала капитанша, и Рауль снова фыркнул.

– Они ужасны, но неприхотливы, а Бьянко к таким, простите, – южанин задумался, подыскивая слова, – к таким могилам не привык, да и корма сменились. Дорогих линарцев растят на всем лучшем, а тут коза и та затоскует. Конюхи говорят, госпожа Айрис гоняла Бьянко по холоду, он пил холодную воду, вот и не выдержал.

– Слишком быстро все произошло, – подняла голову дворцовая подозрительность, – у моего, прости Создатель, супруга колики случались, так ведь не с… не умер.

– Тут наложилось одно на другое, – наморщил лоб Левфож. – Начались колики, конь, чтобы избавиться от боли, принялся кататься по полу… Виконт Лар это увидел и побежал за госпожой Айрис и герцогом Окделлом. Пока он их искал, Бьянко становилось все хуже, конюхи попробовали ему помочь, да перемудрили.

Ларс, старший конюх, не хотел говорить, но я его… убедил. Болван признался, что напоил беднягу местной тинтой, думал, полегчает. Другому, может, и помогло бы, а Бьянко стал задыхаться. Похоже, отек гортани… С лошадьми такое бывает: сотня выпьет и спасибо скажет, а сто первой – конец.

– С людьми тоже бывает. – Этот довод Айрис поймет. Сама же говорила, что от ветропляски задыхается, а Ричарду с Дейдри хоть бы что. – Рауль, вам не кажется, что виконт Реджинальд задерживается? Кузина его заждалась.

– Да. – Теньент мечтательно улыбнулся, и вряд ли от мысли о загулявшем толстячке. – Госпожа Айрис каждый день ездит его встречать. Эти прогулки укрепляют ее здоровье.

А тебе позволяют водить в поводу кобылку Селины, ну и води на здоровье. Хороший ты парень, а папенька умрет, станешь бароном. Надо тебя в заговор затащить, заговоры сближают, а первая любовь рано или поздно складывает крылья. Должна сложить…

Госпожа Арамона убрала шитье:

– Я сейчас же поговорю с Айрис, а вам пора седлать коня. Или вы предполагаете остаться на ночь?

– О нет. – Левфож еще разок подмел пол алыми перьями. – Мое место рядом с моими людьми. Не хочу вас пугать, но на тракте неспокойно. Будем откровенны, провинция Окделлам не принадлежит. Монсеньору следует поторопиться с приездом и еще больше с отъездом.

2

Айрис сидела на сундуке и теребила перчатки, она вечно что-нибудь теребила. От камина несло закатным жаром, а мутные окна заросли ледяными папоротниками, дикость… Луиза переставила подсвечники и велела приткнувшейся в уголке Селине выйти. Дочка подхватила недонизанные бусы и скользнула за дверь, Айрис вздернула подбородок:

– У меня от Сэль тайн нет.

– А у меня есть. – Луиза уселась на еще теплый стул и поняла, что забыла вышивание, ну и кошки с ним. – Свои камни надо таскать самой, а не вешать на чужие шеи.

– Я не стану просить прощения, – девица Окделл предпочла взять быка за рога, – и молиться не пойду. Просить Создателя еще хуже, чем Манриков.

– А ты пробовала? – Луиза расправила шаль: шелковистые кисти напомнили об исчезнувшей Кончите.

– Нет, – отрезала молодая герцогиня. – Манрики – свиньи, а свиней не просят. Рыжие ничего хорошего никому не сделали, им нравилось, что они могут все.

– Это многим нравится, – пожала плечами капитанша, – и всегда нравилось, но равнять тессория с Создателем – это слишком.

– Создатель хуже. – Перчатки перелетели через комнату, одна достигла стола, другая свалилась на ковер. – Он создал Манриков, и Ракана, и все остальное… Ему нравится, что все плохо, но благодарить за это я не буду.

– Твое дело, – прервала богословский спор Луиза, – но твоя мать создала не Манриков, а тебя.

– Матушка ненавидит Монсеньора, – пустила в ход неубиенный довод дочь великого Эгмонта, – и она убила Бьянко.

Что ж, вот и повод для откровений!

– Бьянко никто не травил, – выпалила дуэнья, уподобившись своей воспитаннице. – Он сам сдох, и кто бы на его месте не сдох? Это люди могут здесь жить, а линарец – существо деликатное.

– Это ОНА так говорит, – буркнула Айри, за неимением перчаток принимаясь теребить юбку.

Госпожа Арамона с вожделением глянула на приткнувшуюся к камину кочергу.

– Это говорит Левфож, – вот ведь ослица злопамятная, – я ему верю и тебе советую. Парень предан Эпинэ и прекрасно разбирается в лошадях.

– Все равно, – вот что девочка никогда не делает, так это не опускает глаз, – значит, она подумала, что это слуги. Она всегда хотела, чтоб другие убивали по ее приказу. Вы не видели, как она радовалась, когда Бьянко… Это все равно что убить самой!

Луиза вздохнула.

– Герцогиня Мирабелла – немолодая, некрасивая, недобрая и несчастная женщина. Я понимаю, почему ты от нее сбежала, но теперь ты сильнее. Ты не в ее власти, но в твоей власти ее пожалеть, так пожалей.

– А вы? – не спустила флаг непокорная дочь. – Вы ее жалеете?

– Я? – Луиза усмехнулась. – Я тоже некрасивая, недобрая и немолодая. Не скажу, что жалею, но понимаю.

– Вы – добрая! – возмутилась Айрис. – Селина говорила… И я сама вижу, и вы красивая! Эйвон в вас влюбился и правильно сделал, только он старый совсем!

Она тоже не молоденькая, но услышать, что ты – мать, а не мармалюка, приятно. Не меньше чем узнать, что ты в свои за сорок слишком молода для графа. Ну а про Эйвона не заметим, сейчас он не нужен.

– Послушай, что я тебе скажу. – Может, поймет; не сейчас, так потом, ожегшись. – Твоя матушка с детства была обручена с одним человеком. Не знаю, любила она или нет, но женихом его считала. А потом ей сказали, что он встречается в столице с… с не очень хорошей женщиной.

– Он ее любил? – деловито уточнила невеста герцога Эпинэ. – Ту, с которой встречался?

– Вряд ли, – Луиза решила быть честной, – он просто… проводил с ней время.

– Ну и что? – взмахнула ресницами Айрис. – Монсеньор тоже встречался. У него даже бастарды есть, он же мужчина…

– Кто тебе сказал? – Вот и бери на себя заботу о распускающемся цветке, а это не цветок, а готовое яблочко. Славное такое, наливное, с червячками.

– Если мужчина спит с женщиной, – объяснила девица Окделл, – у них бывают бастарды, и в этом нет ничего страшного. То есть для мужчины нет. Хорошо, что новым королем будет сын Монсеньора. Фердинанда никто не слушал. Мне его жалко, не хочу, чтоб его убили.

Фердинанда Оллара жаль, собственную мать – нет, вот и решай, кто здесь мармалюка.

– Я тоже не хочу, – не покривила душой госпожа Арамона. Несчастный Оллар заслуживал выволочки, но не смерти. Айрис радостно улыбнулась:

– Сэль говорит, вы не верили, что я предала Монсеньора.

– Не верила, – подтвердила Луиза, – и сейчас не верю.

– Ну вот видите, – обрадовалась непонятно чему заговорщица, – а все остальные поверили. Даже Сэль.

– Селина не умеет врать, – сказала полуправду Луиза, – и не понимает, когда врут другие.

И еще дочка влюблена в того же синеокого красавца, что и ты, только без надежды.

Айрис оперлась рукой о подбородок.

– Хотите, я расскажу, как мы встретились с Монсеньором?

– Герцог Алва сказал, что ты приехала к брату. Когда просил меня переехать в его дом.

– Он сразу в меня влюбился, – мяукнула Айрис, – только не понимаю почему… Я думала, он меня прогонит, с ним один кавалер был, кудрявый, в бантах. Вот ему я точно не понравилась, а Монсеньор… Я хочу, чтоб у моих детей были синие глаза.

– Серые тоже неплохо. Айрис, когда мы отсюда уедем, ты будешь красить ресницы и брови.

– Хорошо. – Айрис было не до краски. – Понимаете, он сначала просто хотел жениться. Для наследника и вообще. Дикон ему сказал про меня, а Окделл лучше, чем Манрик или Придд… Рыцари часто женились на сестрах оруженосцев. Монсеньор купил Бьянко и прислал в Надор Дикона, а этот гаденыш…

– Вы еще помиритесь.

– Никогда, – тряхнула головой сестрица, – и Монсеньору не дам! Дикон все предал, понимаете, все! Расселся в доме Монсеньора, как… как стервятник, и совал мне женихов и приданое… Бархат и рубины… Клещ собачий! Когда домой приехал, на нем ни одной надорской нитки не было. Баловника отослал, потому что у него теперь мориска – Монсеньор подарил.

Монсеньор дарил, а он глотал, кукушонок несчастный, а потом… Все забыл, в своего Таракана вцепился! Повелитель Скал! Тварь болотная, жаба… Отравитель! Если б ему удалось, Монсеньора… уже бы не было! Всыпал яд и удрал! А я… Я на следующий день приехала.

– А это кто тебе рассказал?

– Краклиха… То есть Людовина Кракл. Помните, Фердинанд прислал пироги с земляникой, а они плевались?

– Не помню. – Фердинанд всегда посылал фрейлинам лакомства… Бедолага!

– Мы перемазались, пошли в туалетную, мыться. Тут дура белобрысая и шепнула, что мне гордиться нечем, потому что Дикон – убийца.

– Странно, что ты ее не побила.

– Графиня Рокслей пришла, – извиняющимся тоном сказала Айрис. – Я ее спросила: правда, что Дик отравил Монсеньора? Дженнифер велела Людовине извиниться, потому что еще ничего не известно. Краклиха извинилась, и тут я подумала, что Дик мог на самом деле… И что тогда Монсеньор не просто решил жениться. Он в меня влюбился, потому он и кукушонка этого простил.

– Он простил раньше.

– Нет, когда увидел меня… Если он после такой подлости меня за одно только имя не выгнал.

– Никогда бы не подумала, – удивилась Луиза, – никогда бы не подумала, что ты можешь так молчать.

– Могу молчать? – Недоумевающие серые глаза были хороши. Воистину молчание и удивление украшают.

– О том, что тебе наговорила эта… Кракл, я слышу только теперь. Сэль тоже не знала?

– Я не хотела, чтоб знали. Даже вы. – В серых омутах что-то плеснуло и ушло в глубину. – Вы – люди Монсеньора, если б вы узнали… Да я сама с собой из-за такого брата перестала бы говорить, и потом… Краклиха могла и соврать. Она ведь сплетница.

– И дура к тому же, – уточнила госпожа Арамона. – Только ты – это ты, а твой брат – это твой брат. Что бы он ни натворил, ты не виновата.

– Я тоже Окделл, – лицо Айрис стало грустным, – а мы только и делаем, что себя позорим. Я так хотела, чтобы все стало враньем и Дик просто уехал по делу. Ну мог же Монсеньор его куда-нибудь послать?

– Конечно, мог…

– А он в самом деле предал, – выдохнула Айрис. – Мне в Багерлее снилось, как они возвращаются с Монсеньором и вышвыривают Манриков. Я… Я думала, эти сны вещие. Когда нас выпустили, я… Вы мне сказали, что неприлично все время говорить про Монсеньора, и я спросила про Дикона. И Краклиха… Я не хотела верить, не хотела!.. А он, оказывается… Письмо пришло, а там сплошной Ракан-Таракан! И дребедень всякая – лошади, серьги… Лучше б он сдох!

– Прекрати! – прикрикнула капитанша. – Ричард Окделл не первый и не последний. А ну, накинь шаль!

Айрис дернула головой и часто задышала. Слишком часто! Луиза ухватила меховое одеяло и замотала воспитанницу по самый нос.

– Ты третий месяц твердишь, что у тебя нет брата. Его и нет. Забудь. К приезду Эпинэ ты должна быть здорова. Поняла? Ради твоего Монсеньора!

– Я буду, – пообещала Айрис, – пусть все знают, что я, хоть и Окделл… Я достойна имени Алва.

– Всем знать как раз и не следует, – напомнила Луиза. – Время неподходящее.

– Это потом, – утешила девица, – когда мы будем вместе в Алвасете. Госпожа Арамона, я так его люблю… Вы не понимаете…

– Отчего же, понимаю. В первый раз всегда так.

– Не в первый, но в последний.

– Не в первый? – Сегодня вечер откровений. – Какая ты опытная.

– Я влюбилась в Джеймса Рокслея, – Айри по-кроличьи дернула носом, – мне было тринадцать лет, только он на меня не смотрел.

– Ты была маленькая, и тебя плохо одевали, – утешила Луиза.

– В серое, как Эдит и Дейдри. Когда я увидела Монсеньора, было еще хуже, а он как вошел, так и замер… Если б он в меня не влюбился, он бы меня выгнал. Из-за Дикона.

Выгонишь такое… Это хуже, чем котенка выбросить.

– Айрис, почему герцог Эпинэ решил тебе помочь? Он ведь решил?

– Монсеньор ему спас жизнь, – объяснила заговорщица, – а Робер – Человек Чести! Они с Монсеньором станут как братья, а я буду Эпинэ сестрой. Госпожа Арамона… Нехорошо, что Сэль не хочет замуж! Давайте сделаем так, чтобы она вышла за Эпинэ.

– Айрис, – вздохнула Луиза, – Эпинэ – герцог, а Селина…

– Сэль – красавица, – отрезала юная герцогиня. – Рамиро Алва женился на Октавии, а она вообще была никто. И Франциск на ней женился, и все с ней были счастливы, и Робер будет.

– Со святой Октавией? – улыбнулась Луиза.

– С Сэль, – прыснула Айри, – это я напутала. Эпинэ, он ведь тоже красивый. Вы заметили?

– Разумеется, – кивнула Луиза, – очень красивый и очень порядочный. Мы не должны его подвести. Робер хочет спасти Монсеньора, он не обидится, если мы напишем Савиньяку?

– Конечно, нет, – подпрыгнула Айрис. – Я хотела Реджинальда попросить, но он где-то застрял, а сама я обещала из Надора не уезжать, хотя я могу…

– Ты можешь. – Луиза поняла, что гладит пепельные волосы, только почувствовав под пальцами живое тепло. – Ты многое сможешь и многое вынесешь… Завтра я переговорю с Левфожем, только сначала одна. Хорошо?

– Конечно, – согласилась Айри. – У вас лучше получится. Робер приедет, мы возьмем солдат Лионеля и вернемся за Монсеньором.

– Эреа Айрис. – Унылый слуга откровенно наслаждался жарой. – Ужин подан в трапезной, но госпожа герцогиня ужинает у себя.

– Ну и хорошо, – выпалила Айрис и вдруг добавила: – Госпожа Арамона… Я завтра попробую помириться с матушкой… Я в самом деле попробую.

Айри-то попробует, осталось уговорить Мирабеллу. Госпожа Арамона деловито поправила своей подопечной прическу:

– Не надо спешить. Первый шаг должна сделать эрэа Мирабелла.

Глава 2
Ракана (б. Оллария)

400 год К.С. 19-й день Зимних Скал

1

– Брат мой, вас спрашивают, – пожилой монах говорил шепотом, но Катари все-таки услышала и открыла глаза.

– Тебе нужно идти? Иди…

– Тише. – Робер тихонько сжал хрупкое запястье: оставлять сестру, хотя бы и у Левия, было страшно. – Кому я понадобился?

– Наш гость назвал себя генералом Карвалем. Он очень настойчив.

– Карваль? – переспросила Катари. – Твой капитан? Это, наверное, важно.

Это важно без всяких «наверное», Никола настаивает только тогда, когда не может решить сам, а такое бывает нечасто.

– Я узнаю, в чем дело, и вернусь.

– Не нужно, – женщина осторожно высвободила руку, – со мной все хорошо… Его высокопреосвященство меня не оставит, а ты нужен другим. Только приходи вечером, я должна знать, что с ними… С герцогом Алвой и… моим мужем.

– А что с ними может быть? – улыбнулся Иноходец. – Суд провалился, их вернули в Багерлее. Вот увидишь, весной твоему величеству придется вступаться за нас с Карвалем. Ты не позволишь отрубить мне голову?

– До весны надо дожить. – Катари или не поняла шутки, или не захотела понять. – Отодвинь занавеску, пожалуйста.

– Сейчас. – Робер потянул черный бархатный шнур. Серебристое полотнище поползло вверх, открывая предрассветную тяжелую синеву, сквозь которую прорастали звезды. Ночь кончилась, а он и не заметил.

– Какая я гадкая, – Катари перебросила на грудь спутанные волосы, – спала, как сурок, а о тебе не подумала. Ты ведь сидел со мной всю ночь?

– А с кем мне еще сидеть, – отмахнулся Робер, – разве что с Клементом. Это мой крыс, я его в Агарисе подобрал. Ты боишься крыс?

– Нет, – она все-таки улыбнулась, – теперь, наверное, нет. Я боюсь только людей. Твоего Альдо боюсь…

– Он тебе ничего не сделает, – поспешно выговорил Робер, – ты – женщина и гостья кардинала.

– Мне – нет, – тонкие пальцы то ли разбирали светлые прядки, то ли путали, – но тебе… Твой король – жестокий человек. Ты не представляешь, как Фердинанд любит Алву, а его заставили лгать. Фердинанда пугали не просто смертью… Боюсь… Боюсь, они обещали что-то сделать со мной.

Похоже на то, только вряд ли сюзерен запугивал Оллара сам. Поручил очередному Морену, знавшему, на чем поймать бывшего короля. Другое дело, что Альдо дал понять, чего ждет от следствия. Эпинэ поцеловал сестру в лоб.

– Я пошел к Карвалю. Ничего не бойся, отдыхай, жди меня вечером. И выкини из головы всякие глупости. Для тебя главное – сын, вот о нем и думай.

– Не могу. – Катарина виновато улыбнулась. – Наверное, я больше королева, чем мне казалось… Я хотела быть просто ждущей ребенка женщиной и не сумела… Я всегда думала, что не хочу короны, и я ее не хотела, клянусь тебе! Но когда Манрики бросились на Эпинэ, во мне что-то взорвалось, а теперь еще хуже… Будь твой Ракан добрым рыцарем из сказки, в которого я верила, я бы просто жила, а он губит Талиг. Это судилище… Я однажды потеряла ребенка… Испугалась, пошла кровь… Мне казалось, ничего страшней быть не может, но когда рушится все, чем мы жили…

Робер, я хочу убить Альдо Ракана, а я ведь никого не хотела убивать… Никогда. Даже Сильвестра. Я не умела ненавидеть, только плакать, а теперь ненавижу!.. Не за себя. За всех, кого убили и убивают… Фердинанд был так счастлив, когда выпустил всех из Багерлее, а Ракан… Он хочет крови, как… как Манрик с Колиньярами, но Манрик не король, и Ракан не король…

Не король, это очевидно, поэтому нужно что-то наконец сделать. К счастью, время теперь есть. Благодаря Левию и Катари.

– Спи, – велел Робер развоевавшейся горлинке, – позабудь обо всем и спи. Ты сделала, что могла, дальше не твоя забота.

– Извини, – она виновато улыбнулась, – я не должна была так говорить о… о твоем друге и сюзерене.

– Альдо мне больше не друг и даже не сюзерен, – глядя в эти глаза, нельзя врать, – но убить его я не дам, постараюсь не дать. Попробуй меня понять, ведь ты не оставила ни Фердинанда, ни Алву…

– Я понимаю, – тихо произнесла женщина, – я все понимаю… Да смилуется над тобой святая Октавия. Иди, твой генерал ждет.

2

– Монсеньор! – Карваль с неудовольствием глянул на монаха, и тот незамедлительно покинул пропахшую шадди комнатку. – Я был вызван во дворец и получил приказ непосредственно от Альдо Ракана. Приказ весьма странный, чтобы не сказать иначе. Мне предписано прочесать юго-восточные предместья и окрестности. Там якобы видели два больших кэналлийских отряда, но мои разъезды ни о чем подобном не доносили.

– Кэналлийских? – переспросил Робер, отгоняя внезапно навалившийся сон. – Здесь? Бред!

– Полагаю, монсеньор, – предположил Никола, – мне предстоит гоняться за несуществующими доказательствами.

– Думаешь, ряженые? – Эпинэ потер виски, потом провел ладонями по бровям. – В таком случае неплохо поймать пару человек.

– Я постараюсь, – заверил маленький генерал. – Альдо Ракану полезно получить своего петуха в чужих перьях. Могу я узнать, как здоровье ее величества?

– У нее лихорадка. – Хотела Катари или нет, для Карваля она вчера стала королевой, и вряд ли только для Карваля. – Ей не следовало появляться в этом вертепе даже с людьми Левия.

– Ее величество настоящая Ариго. – Никола светился гордостью за родную провинцию. – Монсеньор, я отбываю. С вами остается граф Пуэн и пять сотен человек.

– Хватит и пары сотен, – не согласился Робер, – вряд ли сегодня что-нибудь случится.

– Не могу разделить вашу уверенность. – В голосе Карваля звучало неподдельное сожаление. – Вынесение приговора способно вызвать стихийное возмущение.

– Вынесение приговора? – пробормотал Робер, разминая вдруг затекшие пальцы. – Но ведь суд отменили.

– Как же! – Лицо Карваля стало злым. – Простите, монсеньор, я думал, вы знаете. Из обвинения вычеркнули несколько строчек и перенесли заключительную речь прокурора и слово обвиняемого на утро, только и всего.

– Закатные твари! – Эпинэ вновь потер виски, унимая бешенство. – Они хотят его убить. Несмотря ни на что…

– Да, монсеньор, – подтвердил Никола, – и это не только отвратительно, но и глупо. Тем не менее я должен ловить кэналлийцев, а вам нужно ехать в Гальтарский дворец. Разрешите идти?

Робер взглянул в светлеющее окно. Утро молочников и булочников перерастало в утро чиновников и судейских. Заезжать домой и тем более ложиться спать смысла нет.

– Карваль, прошу вас задержаться еще на минуту. Вы отправляетесь за город ловить кэналлийцев, а уверены ли вы в том, что они не прячутся возле Багерлее? Не бросят же они соберано на произвол судьбы. Вы не согласны?

Мир вокруг медленно наливался красным, Робер на мгновенье прикрыл глаза, и все стало на свои места, только слова кончились, вернее, не кончились, а замерли, как испуганные кошки. Никола Карваль верен, но до какой степени? Хватит ли его на то, чтоб переступить через ненависть к Ворону?

– Монсеньор, – маленький генерал зачем-то вытащил кинжал, тронул лезвие и сунул обратно в ножны, – если у вас будет время проехать по городу, то, на мой взгляд, имеет смысл осмотреть окрестности Голубиной площади. Я был там прошлым вечером. Признаю́сь, это место меня беспокоит.

– А что с ним такого? – Ему кажется или они думают об одном и том же?

– Вы помните заколоченный дом в Шляпном переулке? – сощурился маленький генерал. – Возле него растет старый клен. Если дерево упадет, оно перекроет дорогу. Улица узкая, карете не развернуться, а дворами можно проскочить до Капустной. Если кэналлийцы захотят отбить своего герцога, это место им понравится.

– Для начала нужно, чтобы узника из Багерлее повезли именно в Занху, а заговорщиков собралось не меньше трех десятков.

– Четырех, – поправил Карваль. – Три десятка во дворах и с десяток на крышах с мушкетами.

Сегодня Ворона осудят, а еще через пять дней убьют, то есть казнят. Если не вмешается кардинал, послы и судьба… Если они с Карвалем не свалят старый клен.

– Вы опасаетесь нападения? – Сердце подскочило и заколотилось, как в детстве на подходе к барьеру. – Или знаете о нем?

– Альдо Ракан отправляет нас ловить кэналлийцев. – Никола и не подумал опустить взгляд. – Если б я захотел освободить герцога Алва, то выбрал бы Шляпный. У кэналлийца много сторонников и становится все больше. Они не позволят его убить.

Осталось всего ничего, сказать вместо «они» «мы» – и заговор готов. Конечно, можно и промолчать…

– Вы возьмете Шляпный на себя? – раздельно произнес Эпинэ, сжигая последний и без того плохонький мостик.

– Да, но будет лучше, если мои люди получат приказ о дополнительном патрулировании Старого города. Герцог Окделл весьма щепетилен, когда речь заходит о полномочиях.

– Вы хотите сказать, глуп? – Если предстоит драка, вранье лучше отбросить. – Дик слишком молод, и он рано потерял отца.

– Я своего отца не помню, – набычился коротышка, – но это ничего не меняет. Если я предам, меня следует расстрелять, если не справлюсь с тем, что мне поручено, – разжаловать.

– А вы можете предать? – Они говорят о Диконе или сговариваются о нападении?

– Нет, монсеньор, – лицо маленького генерала стало странно торжественным, – на мою верность вы можете рассчитывать. Я выполню любой ваш приказ. Почти любой.

– То есть? Что значит «почти»? Договаривайте.

– Я не оставлю вас, даже если вы прикажете, – отчеканил Карваль, – и не только я. Мы в вашем распоряжении, монсеньор. Пока речь не идет о вашей жизни.

– Моя жизнь недорого сто́ит.

– Мой герцог, – свел брови южанин, – мы сами решаем, чему служить и за кого умирать. Если понадобится, мы это сделаем не хуже Алвы.

Спорить бесполезно. Никола не уступит, и Сэц-Ариж, и Дювье со своими теперь уже драгунами, и Форестье. Как там говорил Спрут – «мои люди слушают только меня»? Стали бы лиловые спасать своего герцога вопреки его приказу?

– По Гальтарским кодексам казнь назначат на утро пятого дня после оглашения приговора. Вам хватит времени?

– Должно. – Коротышка вновь был спокоен и деловит. – Лучше, чтоб это была Занха, но деревья растут и на других улицах.

Моро кэналлийцу пока не видать. Вернуть коня – все равно что расписаться в похищении, значит, нужно добыть мориска или хотя бы полукровку.

– Нужно подыскать подходящую лошадь.

– Лошадей, – поправил Карваль. – Я знаю, где купить полуморисков.

– Деньги возьмете у меня. – Он должен задать этот вопрос, не может не задать. – Вы понимаете, кого решились освободить?

– Разумеется, монсеньор, – подтвердил Никола. – Я освобождаю Талиг. Могу ли я вернуться к своим обязанностям?

– Отправляйтесь. – Эпинэ внезапно понял, что улыбается. – Желаю вам обнаружить побольше… кэналлийцев.

3

 
Я вас предупреждаю, вам же хуже,
Коль скоро вы отринете совет,
Хлебнете вы неисчислимых бед,
Я вас предупреждаю, вам же хуже…
У вас ни памяти, ни чести нет,
Свинья душой, ступайте ж в вашу лужу…
Я вас предупреждаю – вам же хуже,
Коль скоро вы отринете совет.
 

Почему-то вспомнилось, что эта мерзость называется триолетом. Триолет был выведен каллиграфическим почерком на оборотной стороне выписок из кодекса Диомида, которыми снабдил Высоких Судей еще Кракл. Под виршами виднелась прозаическая приписка. Граф Медуза лаконично уведомлял герцога Окделла, что в случае вынесения герцогу Алва смертного приговора он, Суза-Муза, возьмет дело в свои руки, и горе тем, кто встанет у него на пути. Далее следовала подпись и печать со свиньей на блюде. Неведомый затейник продолжал свои шуточки на глазах у целой армии военных и судейских…

Дрожа от ярости, Дикон перечитал послание. Граф был верен себе, кусая именно тогда, когда про него забывали. Подлец пролезал в самые невозможные щели, путая следы не хуже знаменитого лиса-призрака ^[2]. «Я вас предупреждаю – вам же хуже…» Безграничная наглость, но кто за ней стоит? Найденный было ответ после исчезновения Удо обернулся новыми вопросами. Тех, кто не мог быть Сузой-Музой, Дик знал наперечет, но не подозревать же всю столицу.

– Монсеньор. – Помощник экстерриора казался смущенным. – Монсеньор… Вам не попадалось в бумагах адресованного вам послания вызывающего содержания?

– Нет. – Дикон торопливо облокотился на злосчастный кодекс. – А что, кто-то получал?

– Господин гуэций, господин супрем, господин обвинитель, а также большинство Высоких Судий, – с готовностью перечислил чиновник. – Им были подброшены оскорбительные стихи с угрозами.

– Вот как? – Начав врать, нельзя останавливаться. – Что ж, писавший, кем бы он ни был, знает, что угрожать Окделлам бессмысленно.

– Письма подписал так называемый граф Медуза, – сообщил судейский. – Монсеньор, возможно, есть смысл просмотреть бумаги на вашем столе?