Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню

Глава 7
Васспард. Акона

1 год К. Вт. 1-й день Зимних Волн

1

Гирке проводил гостей солнцем, Васспард встретил хозяина тучами, чуть ли не рассевшимися по башням, да родственничками, которых Арно потихоньку начинал считать своими. В том смысле, что вежливо поддакивать больше не выходило. Лукаса все ощутимей тянуло треснуть, графинь разогнать, а мальчишек схватить в охапку и уволочь подальше от стылых прудов с озверевшими утками. Тем не менее пришлось влезать в мундир и сопровождать мать на обед.

По дороге почтительный сын слегка поплакался почтенной родительнице и услышал, что она тоже является графиней, а посему свору Альт-Гирке лучше называть как-то иначе.

– Хорошо, – буркнул Арно, – я буду звать их утками.

– Слишком безлико, – безмятежно указала мать. Словно только их и ждавший слуга распахнул дверь в Малую гербовую столовую, забили крыльями безликие утки, и началось…

Лукас крякал, его супруга подкрякивала, Арно бесился, Валентин держался, и все усиленно кушали. Первые две перемены хоть как-то спасало то, что обед был предпоследним, о чем виконт не уставал себе напоминать. Кровь Рафиано с одолевавшей своего обладателя злостью справлялась все хуже, наружу так и норовило вылезти нечто дикое, скорее всего – алатское. Сдерживаясь из последних сил, Арно затолкал в себя кусок пирога и поднял глаза от тарелки. Это было ошибкой.

– Вы плохо кушаете, – объявила сидевшая напротив Клара-Неонила, – вы очень плохо кушаете. Это может быть первым признаком лихорадки. Мы с Гертрудой видели, как вы умывались снегом, не представляю, как ваша матушка это допускает.

– О, – немедленно вступила матушка, – это такие пустяки. Я допускаю много больше: все мои сыновья воюют.

– Вы, – немедленно ввернула Гертруда, – кажетесь героиней Иссерциала, это они говорили своим сыновьям: «Иди и сражайся!»

– Вами невозможно не восхищаться, – вновь завладела мячом Клара-Неонила, – но я бы так не смогла…

– В чем-то вы правы. – Какой разный у матери может быть прищур, то смешливый, то сосредоточенный, а бывает, как сейчас. – Женами военных не должны становиться трепетные создания. Дитя мое, надеюсь, ты не свяжешь судьбу с девицей, которую приводят в ужас даже самые невинные торские привычки?

– О да… матушка, – немедленно подтвердил обладатель упомянутых привычек. – Я никогда не совершу подобной подлости и не загублю едва расцветший цветок.

Оба расцветших далеко не едва цветка дружно сверкнули глазками, они были готовы покусать излишне заботливую маменьку, отчего настроение Арно чуточку улучшилось. Виконт прикидывал, как повторить столь удачный разговор в Старой Придде, слуги меняли тарелки и вносили десерты, изысканное общество позволяло положить себе немного того, самую малость сего и капельку вот этого, не прекращая при этом рассуждать о церковной архитектуре и загробном спасении.

– То, что вы вспомнили о Создателе, похвально, – трубил малость притихший, когда вперед вырвались дамы, Лукас, – однако в первую очередь надлежит озаботиться выбором священника, который в состоянии помочь в искуплении ваших и родительских грехов. Архитектор ничью душу не спасет, затеваемые вами переделки – лишь дурная трата средств, на которые можно заказать молебны в лучших храмах. В первую очередь вам следует подумать о переносе праха родителей в фамильную усыпальницу.

– Сейчас это невозможно, – Валентин все еще был вежлив. – Оллария недоступна, к тому же я не считаю правильным тревожить прах умерших, если, конечно, они похоронены согласно обряду. Тем не менее о семейных делах вы заговорили вовремя. Изначально я намеревался взять с собой лишь Клауса-Максимилиана, но печальные события последней недели не позволяют мне оставить Питера-Иммануила в Васспарде. Я временно передам его на попечение нашей сестры графини Ариго, здесь же начнутся работы, которые доставят ряд неудобств обитателям дворца.

Это было бы весьма прискорбно, но положение в Талиге заметно улучшилось, и у вас больше нет необходимости хоронить себя в провинции. Надеюсь, что в самое ближайшее время мои кузины Гертруда и Габриэла будут приглашены ко двору ее высочества Октавии. Собственно говоря, это уже бы произошло, если бы граф Лукас в ответ на письмо герцогини Ноймаринен посетил Старую Придду и принял участие в чествовании его величества.

– Мы… – выдохнула Габриэла, – …мы не знали…

– Придворные туалеты… – простонала Клара-Неонила, – три больших придворных туалета… это невозможные расходы… невозможнейшие…

– Мои владения, – Валентин отрезал от яблока идеальный кусочек, – благодаря рачительному управлению приносят хороший доход, и я готов выделить его часть на помощь тем из моих родственников, кто в этом нуждается.

– Как это с вашей стороны благородно, но мы бы в любом случае…

– Приглашение ко двору – огромная честь, однако граф Гирке…

– Альт-Гирке, дорогая, – напомнила о себе Амадея-Алиция. – Наш милый граф Гирке в это время не покидал классной комнаты…

– Граф Лукас, – бросилась на защиту супруга Маргарита-Констанция, – отвечал перед Создателем за вашу безопасность и не мог быть уверен, что приглашение в Старую Придду не является ловушкой!

– Письма так легко подделать, – согласилась Клара-Неонила. – Страшная судьба Ангелики…

– И не только ее… Мой брат, его очаровательная Адель…

– Это был страшный год… страшный…

– Отъезд назначен на послезавтра, – то, как Валентин резал яблоко, сделало бы честь хорошему геометру. – К этому времени мы с управляющим как раз закончим работу с наиболее неотложными бумагами. Клаус-Максимилиан, вам следует заняться сборами. Питер-Иммануил, вам тоже полезно решить, с чем вы не готовы расстаться.

– Да, монсеньор, – Клаус чуть ли не светился, ради того, чтобы стать унаром, он был готов немедленно бросить всё. Вот бы ему повезло с друзьями!

Тех, кто дорос до Лаик, тьфу ты, до Вальдзее, Арно наперечет не помнил, но кажется, кто-то из младших Катершванцев вполне годится. Если так, надо напустить на них Йоганна…

– Дитя мое, – мать поднесла к виску правую руку, – у меня слегка разболелась голова. Тебя не затруднит проводить меня в мои комнаты?

– У вас есть нюхательная соль? – затрепыхалась Габриэла, похоже, она была самой наивной. – У маменьки есть агарийская, очень хорошая.

– Нет-нет, мне помогает только моя… Видимо, меня утомила дорога, прошу нас с сыном простить.

О том, что следует отцепить салфетку, Арно вспомнил, поймав материнский взгляд. Мимолетной задержки никто не заметил, а если и заметил, вряд ли истолковал правильно. До салфеток ли, когда речь о приглашениях, вспомоществованиях и прочих туалетах? Тошнотворие какое! И надо же было втравить в него Эдиту с Амандой, это же как… как форель в болото выпускать.

2

Тот, кто сложил историю Круга Скал из историй любви, был мудр, он знал многое и отвергал грязное. Даже найди Мэллит вобравшую в себя свет книгу в трактире или лавке старьевщика, она бы ее читала и перечитывала, но дар нареченного Ли стал для гоганни дороже Кубьерты. Сегодня исполнялось два месяца с начала года первородных, когда Мэллит услышала свое сердце и открыла золотистый том. Гоганни прочла книгу, не пропуская ни строки, и вернулась к ее началу, теперь она выбирала рассказы о Савиньяках. Рожденные в этом доме умели любить и не страшились странного. Морис Савиньяк был сед и вдов, но юная Раймонда Карлион предпочла его всем прочим. Бурной ночью дева, тайно покинув замок отца своего, отправилась к любимому, и первородный Морис открыл двери и сердце той, что стала его последней звездой… Мэллит смотрела на портрет графини Савиньяк и вспоминала сгоревшее и вновь вспыхнувшее. Разве ничтожная не уходила тайно из дома в поисках радости? Разве не готова отдать жизнь за миг любви?

Гоганни думала о смелой Раймонде и о себе, пока не раздался крик желающего войти кота. Мэллит открыла дверь, но черно-белый всего лишь сопровождал подругу.

– Ты пойдешь со мной? – спросила Селина.

– Если нужно, – Мэллит посмотрела в окно, за которым крутился серый снег. Почему он, упав на землю, становится белым, гоганни не понимала, но пепельная круговерть тревожила и напоминала о чем-то, чего, возможно, никогда не было. – Куда мы идем и надо ли брать корзины?

– К Эйвону, мама все-таки ему написала. Письмо люди графини Ариго привезли мне, и теперь я должна его передать, а мне не хочется. С некоторыми людьми трудно говорить, потому что они придумывают то, чего нет, и поэтому не могут понять, что есть на самом деле. Если бы Маршал думал как Эйвон, он бы не поймал ни одного голубя.

– Маршал тоже приходит, когда он не нужен, – Мэллит погладила вскочившего на окно кота. – Я всегда его боюсь, когда несу горячее, и потом он часто кричит, когда мы заняты и не можем открыть ему дверь, а когда открываем, садится и никуда не идет.

– Это другое дело! – Подруга поменяла местами вазу с яблоками и кувшин. – Маршал никуда не идет, потому что ему весело, когда мы прибегаем и делаем, как он хочет. Мы можем браниться, но нам это все равно нравится.

– Да, – признала гоганни, – когда именуемый Маршалом безобразничает, мне становится весело, даже если он вскакивает на стол. Отец отца называл подобное злодеянием, но именуемый Огурцом гулял по разделанной рыбе, хоть и был сыт. Мы идем сейчас или ждем обеда?

– Лучше сейчас, я уже часа два собираюсь, а вечером не захочется еще больше.

Подруга вернула кувшин на прежнее место и сняла передник, она не хотела идти, но скрывающий письмо нарушает волю Кабиохову. Сэль жила по слову Создателя, но правильное правильно везде. Они спускались согретой новыми коврами лестницей, опасаясь нанести вред путавшемуся в ногах черно-белому.

– Смотри, – Мэллит поставила назад уже занесенную ногу, – он не хочет, чтобы ты делала то, что решила.

– Кошка отправится туда, куда ей не хочется, только в корзинке, – Сэль поправила волосы, – мне это сказал Руппи, а ему один очень хороший и умный человек. Я его видела, он эсператистский епископ, но у него это совсем не противно. Маршал! Ты куда?

– Он радуется и спешит к двери, – объяснила гоганни, – ты этого не видела, потому что так он встречает лишь тебя.

– Значит, это Руппи, – вздохнула подруга, – он все-таки приехал, а кошки его любят, даже самые злые. Почему, он не говорит, но это должно быть что-то очень хорошее.

– Пойдем встречать названного Руппи. – Если мужчина настойчив и при этом светел, сердце женщины может открыться, как открывается драгоценная раковина. – Герцог Надорэа прочтет свое письмо позже.

– Да, – сказала Сэль, и они сбежали вниз, где освобождались от плащей Герард и тот, кого Мэллит прежде не видела, но кто был полуночью и полднем, сном и явью. Одетый в черное с белым, он гладил вскочившего на сундук кота и смеялся, а рядом лежала засыпанная снегом шляпа.

Рука Мэллит невольно метнулась к груди, а глаза ожгла полуденная синь, в которой играли горные птицы. Так было, когда она летела на качелях, так стало сейчас.

– Добрый день, монсеньор Рокэ, – подруга сделала книксен. – Здравствуй, Герард, хорошо, что с тобой все в порядке, но ты мог бы и сообщить, что приехал. Монсеньор, это Мелхен, моя подруга.

– Да будет ее жизнь исполнена радости!

Он ответил, как отвечают правнуки Кабиоховы! Он… знает?!

– Да будет путь первородного шелком, а цель дороже алмазов.

– Это нетрудно, – теперь он говорит как талигоец, и это он забрал сердце Сэль! – Сегодня я бы отдал немало алмазов за цветы, но аконские садовники их прежде времени не будят. Селина, и особенно вы, Мелхен, я прошу подарить мне этот день.

– Конечно, – подруга вздохнула, и гоганни взяла ее за руку, ощутив, как быстро бьется жилка на запястье. – Монсеньор Рокэ, вы не знаете, что с монсеньором Лионелем?

– И с герцогом Эпинэ, – быстро добавила Мэллит. – Подруга говорила, он был с перво… первым регентом Талига.

– Если я никого не упустил, – Монсеньор монсеньоров приподнял бровь, – то регент я все-таки третий. Граф Савиньяк на пути к Аконе, а Эпинэ был со мной до сегодняшнего, видимо, все же утра; сейчас он отдыхает.

– Спасибо, Монсеньор. Понимаете, герцог Надорэа живет у нас, и мама прислала ему письмо, но я его пока не отдала. Генерал фок Дахе тоже здесь, только он пошел к утренней службе. Вы обещали о нем позаботиться и дать ему один из орденов Герарда, помните?

– Да, Монсеньор, – Герард щелкнул каблуками, он хотел справедливости для хромого полковника и не знал о горе своей сестры. – Генерал фок Дахе…

– Скоро вернется, и я о нем позабочусь, – пообещал тот, кто мог быть братом огнеглазого Флоха, а стал смертью подлых и сердцем подруги. – Герцогу Надорэа надлежит пребывать в своих владениях, и он туда скоро отправится.

– Спасибо, Монсеньор, я еще могу терпеть, только очень боюсь за маму.

– Первородный будет обедать? – прерывать беседу неучтиво, но смотреть на подругу Мэллит не могла. Того, кто пришел, не забыть, а значит, если ничего не сделать, Сэль закончит вышивку и уедет к обходительному казару. Незнакомый Руппи слишком похож на Монсеньора монсеньоров, но ведь есть еще и первородный Робер. – Если да, ничтожная встанет к жаровне и будет этим счастлива.

– Мы обе встанем, – подхватила подруга, – но обедать с герцогом Надорэа очень трудно.

– Поэтому пообедаем без него. Селина, вы доверите мне письмо вашей матушки? Где она, кстати?

– Мама сейчас в Альт-Вельдере, – Сэль протянула футляр, за которым не надо было даже идти, – пожалуйста, Монсеньор.

– Благодарю, – тот, кого так боялся именуемый Папенькой и ненавидел исполненный зависти Альдо, приоткрыл дверь и позвал: – Антал!

– Тут, – капитан Уилер, входя, приподнял шляпу, прежде он так не делал.

– Отнесите это письмо Райнштайнеру и возвращайтесь. Селина, капитан Уилер посвящен в чувства господина Надорэа, как, впрочем, и я, и герцог Эпинэ.

– Ну, – «фульгат» виновато развел руками, – у нас лошадки, и те посвящены. Уж больно чувства эдакие…

– Да, чувства возвышенные. Когда вернетесь, скажете, что пришла оказия из Альт-Вельдера и там есть личное письмо герцогу Надорэа. Это оставит его без обеда, но дарует иное счастье, куда более долговечное.

3

Первой узнать о состоянии головы графини Савиньяк явилась Маргарита-Констанция, и мать сочла возможным показать заботливой даме присланную Бертрамом нюхательную соль. Назревал секретный разговор, и Арно был отпущен восвояси, оставалось распорядиться свободой без ущерба для себя.

Валентин все еще вкушал мужские напитки в обществе Лукаса, а по дому бродили девицы и дамы. Самым безопасным казался парк; виконт накинул плащ и выбрался под намекавшие на скорый снегопад тучи. Было не столько холодно, сколько сыро, дорожки садовые рабочие отскребли до гравия, но поляны украшали следы и следочки людей, птиц и всяческой садовой мелочи, увы, давным-давно описанной сьентификами. Возле Длинного пруда совсем недавно резвились забежавшие из леса зайцы, наверняка «белооблинялые», ниже, у Конюшенного моста, сверкнул красной шапкой дятел, и сразу же раздалась почти барабанная дробь.

Арно немного постоял в горле Конюшенной аллеи, слушая дятла и прикидывая, не промять ли Кана, но решил дождаться исхода битвы монстров. Валентин, конечно, был еще тем Заразой, но Лукас казался непрошибаемее Дубового Хорста. Графскую шкурищу даже мать не прокусила, хотя, может статься, она не кусала, а стригла. Манлий Манлием, но то, что творилось при Алисе, занимало мать все сильнее, Лукас же со своей Констанцией помнили не только старую королеву, но и ее короля. Как Алиса с невеликим Франциском могли пригодиться сейчас, Арно не представлял, но он в дворцовых делах был дурак дураком, и гордиться этим не приходилось. Брякнуть, что ты военный, а не паркетный шаркун – не штука, но когда армия в казармах, на паркетах решается слишком многое.

То, что в Старой Придде разрастается пусть и верноподданная, но пакость, виконт сообразил бы и без дружбы с Валентином, просто не придал бы этому значения. Савиньяков короли с присными не задевали не меньше пары Кругов, за такой срок можно и оглупеть, хотя оглупевших как раз и тронут…

Конец раздумьям положило примеченное краем глаза движение. Обернувшись, Арно протянул руку, помогая взобраться по обледеневшим ступенькам Питеру-Иммануилу, графу Гирке.

– Добрый день, господин капитан, – в своей шубе братец Валентина походил на выпущенного днем совенка, – как здоровье госпожи графини?

– Ей заметно лучше, с ней госпожа графиня… старшая из графинь Альт-Гирке. Все забываю спросить, почему их столько?

– У нас так принято, – печально объяснил Питер. – Граф Гирке – титул учтивости, его носителя выбирает герцог из числа братьев, которые не являются наследниками. Если граф Гирке умирает, его вдова становится графиней Альт-Гирке, но к титулу прибавляется имя покойного супруга.

– А как же тогда с графом Лукасом?

– Тут умер не он, а наш дедушка. Герцогом стал наш отец, и он передал титул второму дяде, который был младше первого, который, пока у моих покойных родителей не появился наследник, был графом Васспардом. Потом графом Васспардом стал мой покойный брат Юстиниан, и мой отец сделал графом Гирке дядю, который перестал быть…

– Спасибо, – торопливо поблагодарил не пожелавший вдаваться в фамильные дебри Арно, – а почему ты один?

– Мы после обеда всегда гуляли с мэтром Цвиссигом, я к этому привык.

– Ясно… Я беднягу видел только раз, мне он понравился.

– Мэтр Цвиссиг хорошо объяснял, особенно точные науки. Лучше мэтра Моцера.

– А тот куда девался?

– Его отправил в отставку граф Гирке, который был супругом моей сестры Ирэны.

– Наверное, было за что. – Выходит, сестра Валентина, не выйди она замуж за Ариго, стала бы очередной Альт-Гирке и угодила бы в утятник?! – Я в Альт-Вельдере не бывал, но Лионель, мой брат, говорит, что там очень хорошо.

– Лучше, чем в Васспарде, нигде быть не может, – твердо сказал Питер, – но я с радостью увижу свою сестру. Она должна быть достойной глубокого уважения дамой.

– Я о ней только хорошее слышал… Постой, ты ее не помнишь, что ли?

– В последний раз я видел свою сестру Ирэну в год смерти моего старшего брата, но тогда я еще обедал в детской. Господин виконт, разрешите мне вернуться в дом.

– Ты что, замерз? В этакой шубе?

– Я надел неудачные сапоги, они промокли, когда я кормил лебедей возле павильона. Сперва я не заметил и решил сделать обычный круг по парку, но теперь чувствую…

– Тогда беги! – По-хорошему бы проводить, стянуть сапоги и растереть ноги, но ведь заартачится. Ты бы точно заартачился! – Только чулки смени. Или, знаешь что, пошли вместе!

– Господин виконт, у меня есть камердинер, он днем всегда на месте и обязательно мне поможет. Мне бы не хотелось отрывать вас от ваших раздумий.

– Ну так не отрывай, только смотри не сворачивай никуда.

– Да, господин капитан, но днем и в парке, и в доме все спокойно.

– Вот и хоро… Постой, если спокойно днем, то ночью, выходит, нет?

– Ночью по дому кто-то ходит, я иногда чи… засыпаю поздно и слышу шаги.

– Наверное, какой-нибудь слуга проверяет, все ли в порядке. – В старых домах всегда что-то скрипит, обычно не вслушиваешься, но если проснуться среди ночи… Ты в своей спальне один, а тут смерть за смертью, первая – прямо на глазах, вторая – не на глазах, зато собственный ментор! Вчера гуляли, уток кормили, а сегодня все, конец мэтру, и прежней жизни тоже конец, хоть бы новая повеселее была.

– Нет, господин виконт, – очень вежливый совенок всегда все объяснял, – слуги ночью поднимаются к нам только по звонку. Я спрашивал ночных охранников, они никогда не отлучаются из вестибюля вдвоем, и они никого не видели.

– Значит, дом трещит или что-то в этом роде, так часто бывает.

– Наверное, но мне кажется, что это отец. Он умер без завещания, а граф Лукас говорит, что его последняя воля была бы иной.

– Нашел кого слушать. – Вот ведь пень трухлявый, превеликий, для жуков негодящий! – Граф Лукас завидует Валентину, потому и бурчит, а я тебя все-таки провожу!

– Не надо господин виконт, я хочу себя уважать. Прошу засвидетельствовать мое почтение вашей матушке.

Питер-Иммануил наклонил голову тем же жестом, что и Валентин, и кругленькая фигурка покатилась по аллее в сторону дворца. Если ты не видел ничего, кроме Васспарда, полюбишь и Васспард. Наверное…

Даже не думавший замерзать Арно от души поежился и постарался как мог непредвзято оценить хотя бы усилия парковых зодчих. Красота и соразмерность были налицо, но оставаться здесь по доброй воле? Для этого надо быть… уткой, а он как-никак олень! Достойный представитель рода Савиньяк усмехнулся и отправился дальше, к Лебединому мосту, лед у которого крылатые нахлебники прямо-таки заполонили. Подавляющее большинство составляли утки, но среди них белело и несколько лебедей; тот, что был побольше, словно почувствовав взгляд, взмахнул крыльями и, переваливаясь на черных перепончатых лапах, пошлепал к вдававшемуся в пруд мостку с ажурными перилами. Вслед за вожаком двинулось еще пятеро. За вспомоществованием, надо думать.

– Гуси дриксенские, – буркнул себе под нос виконт и, минуя обледеневшую лестницу, спрыгнул на прибрежный лед, чем живо заинтересовал уже крякв. Явно не удовлетворенные подачками Питера обжоры толпой двинулись к источнику предполагаемой благодати, и виконту ничего не оставалось, как, взобравшись на мостки, проверить уже знакомую кованую корзинку. Та оказалась полнехонькой.

– Повезло вам, – фыркнул Арно, загребая какие-то хлебцы. Главный лебедь шикнул на соплеменников и, диво дивное, завилял хвостом, утки тоже изготовились, но дальше пары пригоршней дело не пошло – сверху спустился ощутимо угрюмый Валентин.

– Ты никогда не задумывался, – Придд обвел взглядом суетящееся сборище, – почему мы кормим тех, кого не любим и не уважаем? И кто, не окажись нас поблизости, вполне был бы способен позаботиться о себе сам.

– Намекаешь? Так мне банально было нечего делать.

– Нет, я скорее про себя. Видишь ли, я объяснял графу Лукасу, что не нуждаюсь ни в его помощи, ни в его присутствии, и прошу его покинуть Васспард.

– А он?

– Открыл мне роковую тайну. По его мнению, я не знал, что наш управляющий – единокровный брат отца.

– А ты знал?

– Разумеется. Тебя это удивляет?

– Да нет, с кем не бывает… Просто вы с этим Альбрехтом – он ведь получается твоим дядей? – не похожи. А с чего Лукасу понадобилось старье ворошить?

– Он подозревает заговор против своей особы. Управляющий, пользуясь моим скудоумием, намерен добиться сперва дворянства, а затем права на титул графов Гирке. Первой частью замысла является изгнание моего единственного законного родича, второй – принуждение к браку одной из вдов Альт-Гирке. Догадавшийся о преступном замысле, но не успевший разоблачить злодея священник убит, как и слишком много знавший ментор. Следующей жертвой должен стать сам Лукас, но уезжать он все равно не желает.

– Вот ведь! – Арно со злостью швырнул на лед целую пригоршню. Лебеди с утками злости не оценили, их занимала исключительно кормежка. – Ну и гуси у тебя! Зильбершванфлоссе обзавидуются.

– Это в самом деле дриксенские лебеди, – Валентин провел рукой по перилам, – их выписали при Алисе и для Алисы. Кажется, это самый крупный вид. Помню, я маленький был, младше Питера, отец нынешнего вожака меня случайно крылом ударил и сбил с ног… Арно, очень похоже, что мне хочется напиться.

– И кто тебе, то есть нам, мешает?

– Никто. После ужина я закончу со злодеем-управляющим и буду рассчитывать на твое гостеприимство.

– С моим гостеприимством не выйдет. Сэ спалили напрочь, и он вообще-то не мой, а Ли, которого где-то носит.