Том второй
Первое убийство
– Вставай, Саша. Пора подниматься! Вставай, говорю! – громкий голос набирает пронзительности. – Вставай! Кому сказано?
Кровать не хочет выпускать из теплых объятий. Так хорошо лежать на нагретой простыне и чувствовать расслабление тела. Как бы хотелось продлить это мгновение… Увидеть, что Митька остался жив…
– Теть Маш, ну ещё полчасика, я же в школу сегодня не пойду! – я натягиваю на уши одеяло.
– Вставай, говорю! Пора начинать тренировки, или ты собираешься от оборотней грязными трусами отмахиваться? – не унимается тетя.
– Ну, ещё пять минуточек. Так давно не спал на нормальной кровати, на чистом белье, на мягких подушках, – я пытаюсь надавить на жалость, но безрезультатно.
– Хорошо, я отстану от тебя, и впредь не буду трогать, если сможешь щелкнуть меня по лбу, – идет на компромисс коварная женщина.
Вот знал бы о дальнейшем, ни за какие коврижки бы не повелся.
– Теть, да после моего щелбана придется «Скорую» вызывать, – я выглядываю из-под одеяла.
Тетя застывает посреди кухни – худенькие ноги в войлочных тапочках, ситцевый халатик поверх ночнушки и пластмассовые бигуди на седых волосах. Тонкие руки на уровне груди вызывающе помахивают. Вид щупленькой тети, стоящей в странной боевой стойке, заставляет меня расхохотаться. Подобное грозное зрелище прогоняет прочь остатки сна. Надо вставать.
– Ты прямо Ван Дамм в засушенном виде! – приходится вылезать из теплого плена кровати и шлепать к рукомойнику.
Тетя не сдвигается с места, лишь слегка наклоняет голову, когда я попытался обойти с левой стороны. Что происходит дальше – не вписывается ни в какие рамки…
Стальные пассатижи проводят молниеносный захват чуть выше кадыка, и чугунный рельс бьет под колени. По крайней мере – ощущения схожие.
Две миллисекунды спустя я прикладываюсь спиной о твердый пол так, что от приземления выбивает дыхание. В комоде тонко звякает посуда. Пару минут я пытаюсь отдышаться. Тетя спокойно взирает сверху.
– Так ты дашь щелбан, или я состарюсь и помру не щёлкнутая ни разу?
– Как так? Может, я поскользнулся? – я приподнимаюсь на локтях.
– Да-да, поскользнулся, попробуй ещё раз. Охотничек…
Вскочив на ноги, я протягиваю руку к ролику бигуди надо лбом тети. Рука проваливается в пустоту. Запястье окольцовывает стальная хватка. Тетя на мгновение превращается в размытый столбик, вокруг которого пролетает мое тело. Я впечатываюсь в те же самые половицы, в спине громко хрустит. Посуда звякает громче. Я глотаю теплый воздух как горячий чай – он с трудом пробивается в легкие.
– Тебе на кровати места мало? Решил ещё и на полу понежиться? – улыбка тети Маши собирает морщинки на лице, превращает его в печеное яблочко.
Подтянув ноги к груди, я взлетаю с пола в стойку – в полной готовности отразить любую атаку. Раньше это производило впечатление, особенно на девушек.
– Где же тебя так учили стоять? В балетной школе? Чего же пачку не надел с пуантами? – ехидничает тётя.
Так явно надо мной ещё никогда не издевались, даже в детском саду. Я готовлюсь в случае чего вызвать «Скорую», и резко выстреливаю в белый рулончик бигуди, решив не доносить руку до лба. Моя «короночка» – хлесткий удар, он не раз приносил очки на ковре.
Оказалось, что это не тот случай…
Очертания тети слегка размываются, кулак пролетает вперед. Левую руку рвет вниз, следом устремляется тело и, сделав кувырок вперед, я приземляюсь с ещё большим грохотом.
С посудного комода падает чашка. У самого пола её подхватывает за ручку непонятно как возникшая там тетя. Только что ухмылялась, глядя на меня, хлоп! – исчезает из виду и вот уже распрямляется в трех метрах от места, где только что была.
Ну, ничего себе, вот это скорость!
Воздуха в груди как будто никогда и не было. Жар самого знойного дня в пустыне поселяется в легких. Я хватаю воздух и похож на вытащенного на берег карася.
Тетя усаживается за стол и меланхолично наливает чай в спасенную чашку.
– Я правильно понимаю, что слово «высыпаться» для меня стало недосягаемой роскошью? Буду как мокрая соль в солонке, – я с трудом выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
– Правильно. Ты должен быть готов встретиться с оборотнями. Так что сон, обжираловка, алкоголь – для тебя пропадают на время. Имей в виду, всё чему ты обучался в своем балетном кружке под названием «рукопашная секция», придется откинуть в сторону, а то и вовсе забыть. Мышцы, сухожилия, хрящи, кости – всё необходимо укреплять и развивать. Однако не в мускулах сила. Главное в голове, но тебе лучше сосредоточиться на физических составляющих. Для мозга же нужен переворот, встряска, иначе все уйдет в пустоту – вроде как с холодной водой в бане, чтобы запомнил. Этим мы и займемся ночью. Ты же у нас бандит и беглый каторжник. Чего валяешься-то? Досыпать вздумал? – тетя облизывает ложку.
Я пробую приподняться, раздается кастаньетный перестук позвонков, которые встают на место, и решаю полежать ещё чуть-чуть.
– Тетя, а ты никогда не задумывалась, почему в стихотворении Маршака звучит такая странная фраза – «А у нас сегодня кошка родила вчера котят»? Вроде сегодня и вчера одновременно, как же такое может быть? – вновь предпринимаю попытку подняться, на сей раз получается.
– Ой, сейчас и не такое напишут. А ведь в школе не обращала внимания, учила, как и все, не думала даже о многострадальной кошке, – раскатывается колокольчиковый смех.
Я радуюсь смеху и тянусь к пирогам, но не успеваю отдернуть руку, как ложка резко бьет по кисти. Ойкаю, недоуменно посмотрев на тётю. На коже вздувается красная шишка. Тётя хмурится и помешивает чай.
– Бо-бо? Ничего, это лишь начало. Тебе очиститься нужно, поэтому будешь принимать настой из трав. После двух дней перейдешь на здоровую пищу. Не смотри так жалостливо, для тебя же стараюсь. Ты должен подготовиться к обучению…
– Тетя Маша, как говорил один знакомый, после горохового супа: «В здоровом теле – здоровый дух!» Чего же здорового в настое на травках? Я же отощаю и помру молодой, – я снова пытаюсь схватить пирог и опять не успеваю отдернуть руку.
– Я что сказала? И вообще, для всех ты беглый, поэтому не показывайся перед окнами, на улицу только ночью, днем же будешь в подвальной комнате! – на тетино лицо словно набегает тень.
– Опять в подвал? Лучше бы в камере остался, там хоть кормили!
– Дурак! Там бы и ухайдокали, или не слышал историю, как в этой камере пропал человек? Костяшками от домино размочалили кости и спустили в унитаз. Был на вечерней поверке заключенный, а утром нет его и в помине. Написали, что убёг. Вот так бы и тебя отправили в "свободное плавание". Хорошо, что Иваныч помог! Дуй в подпол и без разговоров! – тетя встает, отдергивает половичок-дорожку и открывает крышку в подпол.
Отлично замаскированная крышка – почти как у берендеев. Да, в этом доме тоже есть свои сюрпризы.
Эх, и зачастил же я по подвалам и щелям прятаться, но делать нечего – жизнь дороже. Ступени жалобно отзываются на немаленький вес, земляной пол тихо ухает, когда я спрыгиваю с последней доски. Небольшой подпол, банки с вареньями-соленьями, картошка, кабачки. Стандартный набор на зиму – и среди этого добра придется ютиться?
– Отодвинься, чего встал на пути? – ворчит тетя.
– Тетя, а как здесь жить? Я же не дитё подземелья, к тому же на голодный желудок могу и картошку всю погрызть! – запах пирогов ещё теребит ноздри.
Тетя сдвигает в сторону банку с солеными огурцами, в стене открывается невысокий проход. В руке чернеет цилиндрик фонаря.
– Аккуратно ступай за мной, не отставай, а то кроты утащат, – тетя первая ныряет в темный проход.
Я следую за ней, в сырую прохладу. Чем-то мне это напомнило сон про убийство родителей. Корни деревьев вылезают из стен, под ноги попадаются неглубокие ямы.
Уползай, малыш, уползай!
– Ого, а скелеты будут? – спрашиваю я у торопящейся тетки.
– Если кто-то продолжит задавать глупые вопросы, то не исключено, – ворчит тетя, фонарь в её руках освещает тоннель впереди.
Стены и потолок поддерживаются деревянными подпорками, на утоптанном полу иногда встречаются крупные доски. Ореол таинственности витает в затхлом воздухе, как в фильмах про старинные клады. Не хватает только воющего призрака с гремящими цепями.
– Забавный домик, даже с ходом подземным. А почему мы раньше сюда не приезжали?
– Раньше не нужно было, а теперь вот пригодилось. Это одна из тренировочных баз охотников, подобные раскиданы близ больших городов, чтобы обучать новобранцев, – отвечает тетя. – Почти пришли.
Проходим далеко, судя по затраченному времени. Тетя толкает деревянную дверцу, обитую железными полосами, та беззвучно отворяется. А я-то ожидал противного скрипа: или врут всё в фильмах, или тетя смазала петли перед моим появлением.
Ого, да тут целый бункер, тусклый свет трех ламп освещает четырехугольное помещение. Широкая скамья больше напоминает больничную банкетку – почти увидел сидящих бабушек в ожидании очереди. Возле неё большая деревянная кадушка с песком, в подобных красуются пальмы в гостиницах, или же плещутся в сказках говорящие щуки. Рядом стопка обшарпанных книг, сразу вспомнились техникумовские пары и сладкий сон на жесткой парте. Эх, как я тогда не понимал своего счастья… С крюков в подкопченном потолке свисают боксерские груши, три разносортных чучела щерятся в углу.
– Круто! Тут не то, что от оборотней – от атомного удара спрятаться можно, – присвистываю я.
– Как раз сейчас мы находимся под холмом Дмитрия Пожарского – по легенде воины шлемами натаскали землю, чтобы создать ему возвышение. И именно с этого холма началось освобождение Руси от польских захватчиков. Так что наливайся мужеством и храбростью от призраков героев! – прищелкивает языком тетя.
– А мне сегодня сон приснился, где поляки хорошие были, – вспоминаю я о своем сновидении.
– Нет плохих или хороших людей, есть различное воспитание и отношение к ним. Как человек воспринимает мир, так и будет поступать. Тебе ли это не знать, ты вон на все лыбишься, может, поэтому и жив до сих пор, – улыбается тетя Маша.
– Тетя Маша, так я смеюсь, чтобы не расплакаться!
– Осматривайся пока! Позже к тебе спущусь!
Тетя захлопывает дверь. В квадратной коробке с гладкими стенами остается едва слышное гудение тока, спешащего к лампам. Я подхожу к чучелам.
Опаньки! Старый знакомый!
Вылупившись налитыми кровью глазами, на меня скалится серый оборотень из ночного кошмара, лишь не хватает белого пятна на лобастой башке. Осматриваю его со всех сторон, шлепаю по блестящему носу, отчего чучело качается взад-вперед, а я в испуге отскакиваю. Смеюсь над собственным страхом и тут же обрываю смех – в замкнутом пространстве он звучит зловеще.
Второе чучело. Улыбается человеческий манекен из магазина, подобных красавцев выставляют в ярко освещенных витринах. А вот возле третьего я останавливаюсь подольше.
Мохнатая фигура возвышается горой мускулов, щерится оскаленная пасть, острые клыки длиной с палец спокойно могут перегрызть кости мамонта. Верхние лапы по толщине как свернутые персидские ковры, а на широкой груди можно выспаться. Такие оборотни ещё не попадались, но, судя по тетиным словам, я пересекался с ними. Так вот как выглядит Михаил Иванович в обличье зверя.
Получеловек-полумедведь.
На телах чучел красной краской светятся пятнышки, если я правильно понял, то так обозначаются болевые точки. У оборотней они расположены немного иначе, чем на теле человека – органы смещаются во время трансформации?
Я присаживаюсь на отлакированную скамью, пролистываю старые записи, местами написанные от руки. Одна книга оказывается учебником по растениеводству, но названия знакомых растений другие. Под картинкой с подорожником написано «Поранник», под одуванчиком «Остружник». Никогда не замечал в себе любви к биологии, поэтому учебник падает на прежнее место.
Гудение тока усилилось, или это я прислушался к тишине?
Непрерывное жужжание слегка раздражает. Из-за металлической двери не доносится ни звука. В тон гудению урчит желудок.
Где там напиток богов?
Ага, возле банкетки. Трехлитровая банка с мутноватой янтарной жидкостью, на запах вроде ничего, а вот вкус оставляет желать лучшего. Терпко-горький букет оттенков проваливается в жаждущее нутро. Гадость редкая, я с трудом подавляю рвотные позывы.
Пролистываю ещё одну книгу, в ней старорусской вязью описаны встречи с оборотнями. "Как распознать перевертыша – ежели кушак повязан левым концом сверху, то буди наготове".
Вряд ли в настоящем эта особенность пригодится.
«В какую полночь звери становятся сильнее… как происходит перекидывание… где замечены самые большие скопления». Целый трактат, а вот как сделать так, чтобы отстали – увы, древние охотники не написали.
Я прохожусь по залу, от моего удара отлетает груша. Ноет кулак, когда я бью во второй раз – снаряд мотается чуть сильнее. Да чем же она набита? В зале рукопашного боя груши взлетали чуть ли не до потолка, а тут лишь лениво колыхнулась, словно я пнул лежащего в луже толстого борова.
Я подпрыгиваю с разворотом и основательно прикладываюсь стопой о твердую поверхность – киношные каратисты сошли бы с ума, увидев такой удар. Груша слегка виляет в сторону, а меня же относит назад. Почти грохнулся на пятую точку, когда за шиворот поддерживает твердая рука. Я вздрагиваю от неожиданности.
– Развлекаешься? – спрашивает тетя.
– Теть Маш, пробую. Никогда не видел таких груш, словно статуи, отлитые из металла! И как ты так тихо зашла? – я оглядываюсь на дверь, она слегка приоткрыта, и ни один шорох не выдал вошедшую тетку.
– Может и вовсе не увидел этих груш, если бы на тебя не началась охота. Жил бы обычной жизнью, растил детишек и любил жену. Тихо зашла? Так я специально топала погромче, да только ты не услышал, пока пытался покалечить грушу, – тетя открытой ладонью бьет по моему снаряду.
От легкого шлепка грушу уносит к потрескавшемуся потолку, на противоходе тугой мешок летит на меня.
– Блокируй! – командует тетя.
Я выставляю предплечья в попытке остановить летящий снаряд. Ага, с таким же успехом можно постараться задержать падающий ствол многовекового дерева. Жесткий рулон врезается в предплечья, и меня откидывает к стене.
Многострадальная спина, сколько же тебе пришлось вынести в этот день. Холодная стена встречает жесткой поверхностью, грушу уносит обратно, и тетя легонько касается её. Тяжеленный снаряд останавливается, слегка покачиваясь над полом. Тётя Маша поджимает губы и её седые завитушки укоризненно качаются.
– В чем твоя ошибка?
– В том, что приехал к тебе? А не умчался на крайний север? – я растираю ноющую спину.
– Ты попытался остановить противника, когда можно всего лишь уйти с линии атаки и обратить чужую силу в свою пользу. Оборотни заведомо сильнее людей и не нужно надеяться на честный бой. Ведь будет так, словно лесоруб выйдет на ринг с первоклашкой! – тетя кивает на стоящие в углу чучела. – Тебе рано касаться груши, сегодня тренируешь пальцы. Видишь в углу кадушку с песком? Вот и первое задание, постарайся сильно не шуметь! Смотри!
Тетя одним движением втыкает целиком ладонь в песок и резко выдергивает из деревянной кадушки. Ни одной песчинки не упало на пол.
Я тоже пробую – пальцы по фалангу погружаются в сыпучую массу и натыкаются на неодолимую преграду. Дальше не пускают спрессованные слои, а когда по примеру тети выдергиваю руку, то целая пригоршня вылетает наружу и осыпает ровный пол.
– Тренируйся, а ночью поможешь замкнуть Защитный круг. Пей настой – тебе нужно очищение. Не думай про сопротивляющийся песок, представляй себе ласковую воду, – тетя улыбается на прощание и легкой бабочкой улетает к выходу.
– То есть пирожков сегодня не ожидается? – с прежним успехом я загоняю пальцы в кадушку и поднимаю глаза.
– Пока не заслужил! – отрезает тетя.
Опять в гудящей тишине скалятся чучела, поскрипывает качающаяся груша.
Так! Представил себе теплую воду, мягкую, ласковую, что жарким летним днем облизывала разгоряченный песок пляжа. Представил и вонзил…
Ё-моё, больно-то как!
До вечера я пытаюсь пронзить твердые слои, горки песка осыпают кадушку. Подушечки немеют, то и дело приходится растирать пальцы, края ногтей синеют от прилившей крови до цвета спелых слив. Хочется бросить всё и растянуться на скамейке, но лишь взгляд падает на стоящие чучела, как я вновь начинаю взрыхлять песок.
Травяной настой ополовинен, жутко хочется в туалет, но не в угол же идти, потом самому же придется нюхать. Наконец дверь открывается. На этот раз я услышал легкий стук – сиденье в глухом помещении все-таки обостряет чувства.
– Ну что, Монте-Кристо, выходь на свободу. К окнам не приближайся! – тетино лицо опять превращается в сморщенное яблочко.
– Пусти в туалет, злая надзирательница! Даже у Монте-Кристо были удобства! – отвечаю в той же манере.
– Шуруй, страдалец! Про туалет-то я и забыла, зато потренировал терпение, – доносится вслед. – Тебе ещё много чего придется тренировать, чтобы сопротивляться оборотням…
Длинный коридор кажется бесконечным, пока я лечу на выход. Луч фонаря мотается по земляным стенам, деревянным стуком отзываются лежащие доски.
Осенняя ночь радует прохладой и свежим ветерком. В городе не замечаешь огромного пространства над головой, зато в деревне очень хорошо видно раскинувшийся черный купол с поблескивающими вкраплениями ярких точек и крадущимся серебряным диском.
Тётя Маша встречает меня в дверях. На плечах серый плащ, резиновые сапоги, к спине прижимается холщовый рюкзак – она явно приготовилась к походу.
– Быстренько одевайся и пошли. Надень куртку с капюшоном, для всех ты ещё в бегах. Ко мне и так сегодня приезжала милиция. Помыкались-поспрашивали, да и уехали ни с чем, но днем кто-то ошивался возле села. Непонятный какой-то, злой. Не смогла почуять, если перевертыш – то очень сильный. Хотя последнего оборотня такой силы уничтожил твой отец, – тетя говорит задумчиво, словно беседует сама с собой.
Я накидываю куртку, по ноздрям бьет чем-то резким, пряным. Не могу удержаться и чихаю, потом пытаюсь утереться рукавом.
– Не смей! Твой запах не должен оставаться на одежде! – дергает за руку тетя.
– Ладно-ладно. А что за оборотни "такой силы"? – спрашиваю я, пока натягивал кроссовки.
– Первые из клана оборотней, они обучали и руководили своими стаями. Первые, старые, древние. После уничтожения самого главного, – на этом месте тетка вновь спотыкается, – твой отец отошел от охоты. Оборотни на время притихли, пока год назад не появился кто-то ещё. Тогда и начали пропадать охотники, кого-то находили разорванным, другие исчезали без следа. Ну, оделся? Пойдем.
– Куда же смотрят власти, если такое творится у них под носом?
– А с чего ты взял, что у власти нет перевертней? Или не ты недавно попал «случайно» в камеру с перевертнем? Замалчивают и всё. Эх, нам бы успеть круг замкнуть, – тетя поправляет темную косынку.
– Тетя, а что за круг мы идем замыкать? – спрашиваю я возле калитки.
Тетя развязывает хитрый узел на веревке с мешочками. Веревка опоясывает забор по периметру, как меловой круг в гоголевском «Вие».
– Круг защиты. Пока ты не научился защищаться, он куполом закроет нас от проникновения оборотней. Недавно почуяла твой запах, вместе с запахом берендея, но увидела лишь, как проехала разбитая в хлам машина. За рулем сидел берулька, подопечный Иваныча, позже видела, как он отправился обратно. Через полчаса за машиной промчались перевертни. Тогда я поняла, что на тебя началась охота. Приехала в Медвежье, но там меня встретил тот самый заспанный шофер разбитой машины, Федька-берендей. Как раз появился Иваныч с другим учеником, пообещали тебя доставить, я им и назвала этот адрес. На Южу я не смогла бы сделать круг, поэтому и решила отправиться сюда, в село,– тетя распутывает узел.
– Федор больничный халат утопил с моим запахом. Помогли тогда ребята здорово! – мы выходим в черноту улицы.
– Я давно договорилась с Иванычем о подобной «помощи», и, если бы меня не оказалось рядом, то тебя доставили бы сюда. Так и получилось. Взамен я задолжала ему услугу, а это очень плохо – быть должником у оборотня. Никогда не делай этого, – тетя закрывает калитку и завязывает веревку.
– Почему?
– В этом случае оборотень может потребовать у охотника простить ему убийство, и охотник не откажет. Вот почему никогда нельзя так делать. Мы с Иванычем давно знакомы и наши одолжения исключают одно другое. То я ему помогу, то он мне поможет. Про тебя оговорено давно, когда ещё в школу пошел. Я не знала – войдешь ли ты в игру, но на всякий случай сделала оговорку…
Так на меня договор составлен между оборотнем и охотником? Вот это да. Чего я ещё не знаю? Судя по хитрому прищуру теткиных глаз, мне предстояло узнать ещё немало интересных историй.
В некоторых домах всполохами телевизора отсвечивают окна. В селе ловило всего три канала, однако люди собирались перед вечерними новостями, чтобы утром можно было обсудить случившееся в стране и мире. Деревянные дома с небольшими огородами утопают в яблоневых, сливовых или вишневых деревьях, которые почти потеряли рыжую листву. В воздухе витает дымок от печей – ночи становятся холоднее.
У приземистого клуба, под качающимся фонарем, скопилась местная молодежь. Слышатся аккорды гитары, взвизги девчонок, смех парней – эх, мне бы сейчас туда. Мы обходим компанию по широкой дуге, стараясь не показываться на глаза редким прохожим. Негромко переговариваясь, мы выходим далеко за край села.
– Вот тут и остановимся, – тетя сдергивает с плеча рюкзак.
– Что делать нужно? Командуй! – я всем видом показываю готовность помогать. Да и пальцы немного отпустило от боли.
– Буду заговаривать Защитный круг, ты же вбивай иглы в дорогу, – тетя протягивает пучок блеснувших в лунном свете длинных тонких стержней.
Я осматриваю иглы – заостренные с одной стороны, с другой же небольшие утолщения. Больше похожи на гвозди, но иглы так иглы. На протянутом молотке привлекла внимание необычная вязь на рукоятке – древнеславянские руны вырезаны умелой рукой, никогда раньше не видел подобного рисунка. Или нет, я их видел совсем недавно, во сне, на «медных яблочках»…
– Как только кивну, сразу же вбей иглу в дорожку. Поглядывай по сторонам, пока я заговариваю – могу и пропустить что-либо, – тетя рассыпает поперек дороги темный порошок из газетного кулька.
Шум деревьев, качающиеся кроны, закрывающие луну тучи – вот что составляло компанию двум путникам. Знакомое и почти что привычное чувство опасности царит в воздухе. Чей-то ненавидящий взгляд скребет кожу. Хотя я периодически оглядываюсь, но чувство не пропадает. Словно я вновь оказался у черного джипа, и сквозь затемненные окна в меня целится зрачок пистолета.
Запах сырой листвы, будоражащие скрипы сухостоин, далекое брехание собак сопровождают наши действия. Далеко просматривается пустынная дорога – укатанная грейдером полоса земли, кусты по краям, высокие деревья и облачное небо.
Тетя начинает речитативом нашептывать какие-то малопонятные слова, я же останавливаюсь я у небольшой лужи, слегка утопив острие иглы в землю. Рукоять молотка удобно располагается в руке.
– Медью кровавой, зверобоем-отравой,
Печатаю жилище свое охотничьей справой.
Жизни люде и разум свой иглой охраняю,
Добро и зло на две стороны разделяю.
На последнем слоге тетя кивает и с одного удара игла уходит в землю, едва успеваю отдернуть пальцы. Легко взвивается облачко просыпанного порошка. Рядом тут же устанавливаю другую иглу.
Воины ратью встанут на мой порог,
Не протиснется сквозь них пыль дорог.
Скроют против оборота дыры и щели.
Крепостною стеной завалят окна и двери…
Кивок – удар, кивок – удар, кивок – удар. С неба начинает капать редкий дождик.
Далеко впереди показывается одинокий пешеход с фонариком. Мужчина идет, слегка пошатываясь, похоже, что возвращается с гулянки из соседней деревни.
– Теть Маш, глянь, кто-то идет! – я застываю с поднятым молотком.
– Быстро в кусты, и не высовывайся, чтобы не произошло! – тихо говорит тетя и сует руку в карман.
– Я тебя одну не оставлю!
– Быстро! Я справлюсь сама, не вылезай!
Я боком сползаю в придорожную канаву. Холодная вода тут же заливается в кроссовки. Брр, какая мерзость. Почти слышу, как раздается скрип, когда я шевелю пальцами в мокром носке. Я затаиваюсь, стараясь не дышать. Фигура невысокого худощавого мужчины медленно приближается. Порывы ветра толкают его в спину, отчего мужчина иногда подергивается.
– Зачем ты сюда пришел? Его здесь нет, ваши проверяли! Кто тебя послал? – громко спрашивает тетя, не вынимая руки из кармана.
– Не противься, охотник! Меня послали следить за твоим домом, чтобы сообщить, когда он вернется! – хрипит мужчина.
Он озирается по сторонам, слабый луч фонарика скользит по облетевшим кустам. Я вжимаюсь в землю, ощущая на губах песок, по щеке елозит мокрая трава. В ладонь больно впивается осколок бутылочного стекла, но я боюсь пошевелиться, чтобы не выдать себя.
– Его здесь нет. Так и передай тому, кто послал! Иначе я сама тебя сейчас пошлю!
– Ты обманываешь! Не мешай и проживешь ещё немного!
– Ступай прочь, создание зла! Ты слишком слаб, чтобы тягаться со мной!
– За мной придут другие! Я ощущаю здесь запах молодого охотника!
Нога соскальзывает в небольшую ямку, всплеск воды грохочет выстрелом. Я чертыхаюсь про себя, но поздно, голова мужчины поворачивается в мою сторону, и уголки губ ползут вверх, обнажая острые зубы.
Лицо мужчины вытягивается вперед, в свете упавшего фонаря на бледной коже блестят крупные капли пота, удлиняются волосатые уши. Мужчина вскидывает руки к черному небу, куртка на плечах трещит – по ткани ползут прорехи, показывая ватную подкладку. Руки утолщаются в размерах, кожа темнеет, на глазах вырастает густая шерсть. Треснувшие губы разъезжаются в жутком оскале, и вперед выступают клыки. Судорогой мужчину сгибает пополам, и лопнувшая куртка показывает крупные выпирающие позвонки, обтянутые темной кожей.
Штаны разъезжаются по швам, из сапог вырываются острые когти. Несколько мгновений спустя над тетей возвышается огромный получеловек-полуволк. С мощного тела сползают обрывки одежды. Тетя взирает на превращение спокойно, как на продавщицу, которая отсчитывает в магазине сдачу за покупку.
– Ещё не поздно уйти! Сгинь, нечисть! – повышает голос тетя, поднимая над головой блеснувший в лунном свете кругляшок.
Оборотень огрызается на нее и прыгает в мою сторону. Я инстинктивно жмурюсь, почти физически ощутив, как шею пронзают клыки.
Уползай, малыш, уползай!
Раздаются два шлепка и следом жалобный скулеж. Я открываю глаза и слегка высовываюсь над канавой.
Между мной и оборотнем находится тетя. Впервые вижу такую странную стойку, в которой стояла тетя Маша. Втянутая в плечи голова, слегка расставленные ноги, левая рука у подбородка, в откинутой правой покачивается на цепочке восьмиугольная звезда. Звездочка походит на те, какие с ребятами делали в юношестве, насмотревшись фильмов про ниндзя. Оборотень сидит на задних лапах в трех шагах от тети, широкий язык зализывает глубокую рану на предплечье. Ненавидящие глаза светятся в темноте ярко-красными прожекторами.
– Последний раз прошу – уйди и останешься жив!
– Нет! Он должен умеррреть! – рычит перевертень и молнией бросается к тете.
Тетя Маша, всегда такая добрая и понимающая, дожидается приближения летящего зверя, и на мгновение её фигура вновь смазывается. Лапы оборотня хватают воздух… Если можно на морде собаки заметить недоумение, то именно такое выражение застывает у перевертня.
Неожиданно время замедляет ход, медленно падают капли, разбиваясь в круглые кляксы, маленькие прозрачные дробинки слегка приподнимаются над поверхностью лужи и растворяются в мириадах себе подобных. Тетя присаживается под пролетающим шерстистым телом. Рука со звездочкой почти ласково проводит по поджарому телу… Танцевальным пируэтом пожилая охотница уходит из-под медленно двигающегося оборотня. Даже в замедленном времени, она двигается очень быстро. Неудивительно, что я не мог прикоснуться к ней на кухне.
Вдох!
Время возвращается к обычному течению. Приземлившись на четыре лапы, всего в полуметре от меня, оборотень радостно щерится. Мускулистая лапа взлетает для удара.
Я опять инстинктивно зажмуриваюсь, но преодолеваю себя и открываю глаза, устыдившись собственной слабости.
Огорчение и обида появляются на лохматой морде. Когтистые лапы подгибаются, и оборотень тяжело падает. Ощутимо вздрагивает земля, принимая в свои объятия увесистую тушу, взлетают вверх брызги небольшой лужи.
Я вижу два красных огонька перед собой. Горящие ненавистью глаза медленно затухают, как у робота из фильма «Терминатор». Поднятая лапа бессильно падает, в последний раз проходятся по грязи острые когти.
От черных ноздрей идет рябь по луже – оборотень ещё жив!
От лохматого подбородка до паха протянулась ровная линия разреза. Из неё вырываются струйки черной крови, виднеются белеющие кости, выползают дымящиеся мотки кишок.
– Саша, теперь выходи! Впредь постарайся вести себя тише! – окрикивает тетя.
Стряхнув кровь с краев звезды, женщина нажимает на центр и острия втягиваются в круглую сердцевину. Теперь на цепочке висит обычный медальон. Интересно, у меня такой же? Я украдкой нажимаю на свой, но ничего не происходит. Значит не такой…
Аккуратно огибая тело оборотня, я замечаю, что оно начало съеживаться, уменьшаться в объемах. Втягиваются когти, лицо приобретает вполне человеческие черты. Вскоре на сырой земле, в луже черной крови, остается лежать обычный мужчина. Словно уснул летом на нудистском пляже. Но сейчас далеко не лето, пляжем тут не пахнет. А ужасная рана, в которую вывалились сизые кишки, говорит только о вечном сне.
– Вбей ему иглу в сердце, в лоб и по одной в каждую глазницу. Не кривись, чистюля! Так надо, иначе он восстановится, – тетя протягивает упавший молоток.
Предательски дрожат руки, когда подношу иглы к бледной коже человека. Грудная клетка чуть-чуть приподнимается, кажется, что мужчина загулял и уснул на дороге, если бы не вылезшие на землю внутренности. Меня мутит, выпитый ранее настой подскакивает к горлу.
– Бей! Иначе он это сделает! – глядя на мои колебания, командует тетя.
Ненавижу! Уничтожить!
Под иглой проседает натянутая кожа. Я опускаю молоток. Одна игла есть. Тело оборотня пронзает мелкой дрожью, человеческие глаза умоляюще смотрят на меня, окровавленные губы что-то шепчут. Прислоняю следующую иглу к морщинке на испачканной землей коже лба, туда, где спутанные волосы слиплись в грязный вихор…
– Тетя, Слава с Федей говорили, что есть какой-то настой от укусов. Может, получится вылечить этого бедолагу? – я с надеждой гляжу на тетю.
