000
ОтложитьЧитал
– А как без газет? Все здесь интересно,– говорила Капа, рассматривая моды на последней странице. Поднимая голову от страницы, строго кричала в коридор:
– Уроки сделали? – услышав дружное «да», она листала новый журнал.
Родители шли на завод, все было по-новому: работа, коллектив. Но работать Николай и Капиталина умели всегда только хорошо, вскоре их большие портреты опять висели на Доске Почета у проходной завода.
На кухне готовила Капа на своем столе, а рядом Настя свою дочку уговаривала съесть еще ложечку и еще одну. Надя капризничала, ей было лет пять. Вечерами Капа с Настей опять плели макраме, осваивали новые узоры. По телевизору шел фильм «Человек амфибия», все у экрана. Потом Шурик брал свою гармошку и Настя пускалась в пляс, перед Шуриком с выходом, пела частушки громко звонким голосом и била дроби:
На стене весит пальто,
Меня не сватает никто,
Выйду, выйду, закричу:
Караул, замуж хочу!
Зоя ходила в школу в первую смену, город разделен на кварталы – двести метров и перекресток, а вот и церковь Николы без крестов, в ней по-прежнему мебельный магазин. Повернув за угол на центральную улицу, через дорогу городская больница, одноэтажные деревянные здания выкрашенные в голубой цвет. Зоя шла по тротуару, над главным входом в большую церковь вывеска «Мебель». Напротив входа небольшой деревянный голубой ларек – парикмахерская.
Только зашла в свой класс, как зазвонил звонок, зашла учительница, Зоя торопливо смотрела:
– Что она там задавала? С тревогой наблюдала, как она водит пальцем по журналу: «Хотя б не вызвала».
Придя домой, Зоя еще долго останавливалась у двери, не заходила. Она скучала по деревне, но постепенно привыкла. Жители на улице менялись, инженеры переезжали в квартиры в новые трехэтажные дома, приезжали на улицу новые технологи, инженеры, специалисты.
За калиткой через дорогу начинался выгон, вдалеке виднелись посадки, они прикрывали собой железную дорогу. Выгон весь изрыт воронками, одна возле другой, это такая была плотность огня в сорок третьем.
В выходные народ шел в новый кинотеатр «Дружба» – нет свободных мест. На танцах в старом деревянном Доме Культуре, рядом с парком с восточной стороны ограды. Молодежи в клубе битком. На футбол тоже шли семьями. Стадион был в центре города на Советской улице напротив рынка, зря его перенесли за речку, этим отняли у многих праздник. Ателье мод находилось рядом с памятником танкистов в деревянном доме, выбор тканей шикарный – шерсть, крепдешин, драп. Молодежь одевалась у карачевских портных, новинки моды тут же появлялись на Карачевских модницах.
А Первомайские и Октябрьские праздники ждали, их любили и дети, и взрослые. С работы приносили подарки. В слюдовых пакетах лучшие конфеты Бабаевской и Красного Октября фабрик, и мандарин, и зефир в шоколаде, и орех грецкий. К этим праздникам готовились, шили наряды, покупали новую обувь.
– Ну и гуляли! Народ гулял от души, с пышными застольями, танцами, песнями. В дом приходили гости. Музыка летела над городом. Гремели марши оркестров.
В выходной Капиталина шла с Николаем на базар. Они покупали обновки своим девочкам. Брали на неделю продуктов. На базаре прилавки завалены мясом, полосками сала. Капа долго ходила по рядам, она умела выбирать. Сало только паленое соломой и толщиной с ладонь. Дети встречали у двери, заглядывали в саквояж. Капа давала вафельные трубочки внутри со сладким сливочным маслом. Конфеты белочки. Капиталина сразу начинала варить щи наваристые, мясо она умела выбирать. Селедка жирная малосольная с молокой или икрой, большой кусок колбасы любительской. Николай ставил пластинку «Ландыши, ландыши, светлого мая привет…» – хорошая песня заполняла квартиру, а сам уходил в
сарай поросят кормить и с мотоциклом возиться. Там уже Шурик ремонтировал свой «Урал». Настя подавала инструмент ему. Терпеливо ждала, пока он прикрутит, опять подавала инструмент.
– Не тот ключ...., – Шурик отбрасывал, сопровождая отборным матом. Она молча быстренько исправляла свою оплошнось. Николай рядом перебирал свой «ИЖ—56»,аккуратно раскладывал запчасти на тряпку растеленную на землю.
В воскресенье Зоя с родителями ходила по мебельному магазину, потолки и стены сохранили роспись—фрески. Большая церковь Николы теперь была магазином. Совсем недавно, в ней были наши пленные. Немцы их плохо кормили. Солдат была полная церковь. Врач с районной больницы нескольких человек смог спасти. До войны церковь была клубом, молодежь танцевала, где несколько столетий народ молился. Зоя разглядывала фрески – красивые. Под сводами стояли шифоньеры, диваны, был приятный, лесной, запах новой мебели, но хотелось быстрее уйти, что-то пугало. Родители выбрали большой трехпольный шифоньер, диван мягкий.
На летние каникулы родители отправили Зою к Елене в деревню, а младших Анечку с Людой отправили в пионерский лагерь. Зое было скучно, не хотелось возиться с маленькими детьми Михаила и Антонины. На знойном большаке было пустынно. Взрослые на работе, после посевной работы много на полях. На лугах покос – заготовка сена на зиму скоту. Детвора плещется на старой речке, доносятся голоса. Речка маленькая, холодная из родников, что в километре, возле деревни Каменная Гора. Чего она каменная? Когда расположена на равнине. Зое не нравилась ни холодная вода, ни топкое дно. Да и подруг у нее там не было. Скучно. Жарко. Горячий воздух наполнен ароматами лета, вон возле дорожки к колодцу буйно цветет ромашка аптечная, крупный подорожник, аниски. Вон несется на Карачев грузовик, поднимая пыльную завесу. Дорога на большаке грунтовая, накатанная. Промчалась машина и опять тихо. Куры и те стайками копались в тени деревьев. Солнце в зените.
– Зоя, переверни торф, а сухой сложи в колодцы,– с порога сказала Елена.
Зоя знала, что торф копали на большом лугу около деревни Хотеншино. Несколько штыков земли снимал дядя Миша, а потом подавал большие глудки торфа, яма глубокая и он уже с трудом выкидывал тяжелые глудки, пока не появлялась у него под ногами вода. Тогда переходили на новое место. Над лугом стоял гул голосов. Весь народ деревни готовился к зиме. Торфом топились. Теперь нарезанные глудки на пласты сушились на солнце, занимая весь ток возле хаты. Зоя не могла ослушаться бабушку и принялась за работу. Она никогда раньше это не делала, но она всё сделала. как велела бабушка.
– Иди нарви лебеды, – бабушка подала плетуху – большая корзина плетёная из прутьев ивы.
Зоя пошла по меже в конец огорода, перед колхозным полем росла сочная высокая лебеда,ромашка, а рядом колхозная морковь, Зоя схватила за ботву, пытаясь вытянуть морковь, но сил не хватило. Земля тяжелая, а морковь росла мощная. Сорт хороший, оранжево-красная, сочная,сладкая. Зоя видела как на это поле по осени на тракторах возили навоз с Конного Двора. Земля хорошая черноземная. Весной пахал сильный гусеничный трактор, а следом по свежей пашне шли грачи, им нравились жирные червяки. Грачей не пугал рев мотора. Видимо тракторный завод выпускал в войну танки, а теперь сильные трактора.
Зоя притянула полную плетуху лебеды, а бабушка не унималась:
– Иди на лугу у речки нарви цветов, там кукушки расцвели, поставим на стол в банку с водой. Елена видела, что девочка скучает, вот и находила ей занятие.
Зоя спустилась к Старой речке, прыгая с кочки на кочку рвала цветы
кукушки. Эти красивые цветы росли только здесь. Этот небольшой луг у речки видел в сорок первом, как бежал наш танкист из подбитого танка к своим, за ним гнался огородами немецкий танк, здесь догнал и закрутился на месте. Елена потом похоронила его здесь же. Над головой кричал Чибис.
– Где-то рядом гнездо, – подумала Зоя.
Уже вечерело, на столе в столовой стояли цветы. Свет еще не зажгли, годовая девочка плакала, не успокаивалась, а Антонина возилась с кормом в сенцах, носила воду с колодца. Зоя услышала взволнованные голоса,
– С Еленой плохо, она там на поле у бурта, сердечный приступ.
Зоя испугалась, в хате сильно потемнело. Заходила гроза, уже слышались раскаты. Девочка кричала, успокоить было невозможно. Зоя брала её на руки, показывала ей цветы, давала понюхать их, девочка была тяжелая. Сверкала молния, стало совсем темно, страшно.
– А вдруг умерла? – страх сковал Зою.
Девочка плакала, взрослые не появлялись. Вот в хату вбежала Тоня и стала на пол в зале кидать фуфайки и подушки. В сенцах послышались голоса. Женщины ввели бабушку под руки. Ей было очень плохо. Бабушку положили на постеленную постель на полу.
– Почему не на её постель? – Зоя не понимала.
Била страшная гроза, сверкали молнии, окно никто не закрывал, ужас сковал. Бабушка громко стонала, она задыхалась. Михаил лежал рядом с матерью и плакал в голос, Тоня с другой стороны плакала.
– Позовите Зойку,– простонала Елена.
Зоя стояла за перегородкой в потемках, в отблесках молний, ей всего девять лет. Невыносимо страшно. В отблесках страшных молний, треска грома она встала у ног стонущей бабушки. Зоя неожиданно молча повернулась и быстро пошла на кухню, встала на табуретку и взяла пузырек лекарств, со стола ложку большую.
Зоя на ходу открыла пробку, подошла к бабушке, не наступив на прильнувшего к матери рыдающего Михаила. Она по края ложки налила сердечные капли и поднесла ко рту бабушки. Она проглотила лекарство, подождала еще минуту, бабушка уже не хрипела, а стонала. Зоя решительно налила еще ложку и бабушка выпила лекарство. Повернулась и отнесла пузырек на место. Зоя слышала, что бабушка не стонет, рядом с ней не причитают. В доме наступила тишина, лишь раскаты грома и всплески молний. Но Зоя через минуту спала крепким сном.
Утром она проснулась, уже во всю говорило радио. Бабушка возилась у печки. На столе в банке с водой стояли кукушки, страх за ночь ушел, да и бабушка шустро управлялась у печки, виновато поглядывая на внучку.
В выходной приехал Николай с Капиталиной. С гостинцами они вошли в хату. Елена рада была гостям, она подавала на стол угощения. Елена гордилась зятем, да и дочка вон уже на городскую похожа. Михаил сел к окну и распахнул его, летний полдень дыхнул ароматами лета.
Зоя уселась на заднее сидение мотоцикла, ей очень хотелось домой, там подружки. Капа села в коляску, Николай махнул рукой теще. Бабушка стояла у хаты, сложив руки на груди, и улыбалась.
Мотоцикл мчался по большаку, через мост. У запруды плескалась деревенская детвора. Визг и смех неслись над округой. Мотоцикл ехал на Гору-Грязь, теплый ветер с ароматами лета в лицо. Как хорошо, когда рядом родные, они посматривают по сторонам. У них тоже все хорошо. Да и в стране все хорошо. Лето 1960 года.
Эпилог
Коварна, молчалива неизбежность,
Волной смывает место для потомков,
Уйдет великий и уйдет невежда.
Родятся дети, засмеются звонко.
Оглянувшись назад, мы вспоминаем то, что было. Вспоминаем тех, кого уже нет. Воспоминания о прошлом, рассказы слушаем участников далёких событий. Время уносит всё дальше голоса, лица, события. Мы внимательно смотрим в лица, на те события,они вереницей перед нами. Они смотрят молча, сменяя торопливо друг друга. Все в прошлом, все далеко. Мы вспоминаем людей, которые окончили свой жизненный путь. Пока мы помним, они все рядом, они молча смотрят на нас. А у нас и их радость, и та их легкость, и переживания, и наше отчаяние, что исправить ошибку невозможно. Нам нравится то время, когда мы были с ними рядом, мы были маленькие, а они сильные, надежные. И хорошо, когда совсем взрослые вспоминают те времена, те события,которые за пределами нашего времени,время другого поколения. Надо слушать, спрашивать,интересоваться и помнить. Люди оборачиваются и память уносит их в прошлое, всплывают события, люди, наша та страна. Все там другое, там другие песни, фильмы и другие радости. Это тот отрезок для того времени и он такой. У каждого и судьба своя, и у страны тоже судьба своя.
Арина будет долго жить в своей деревне Кондрево. Она уже привыкнет к деревенской тяжелой жизни, хотя вина за ошибку бежать с семьей сюда тогда в восемнадцатом не отпускала, лежала тяжелым гнетом:
– На погибель привела, на погибель. Она доживала рядом с невесткой и ее детьми от сыновей – от Васи и Коли. Арина так и не отпустила от себя Шуру, хотя была очень недовольна изначально выбору сына. После смерти Василия женила на ней младшего сына Николая. Ей уже нравился Шурочкин характер легкий, веселый, хотя и кляла ее по-прежнему за малейшую провинность.
– Тебя, голодранку, в семью взяли, иной раз могла Шурке влепить пощечину.
Младший сын Николай не перенес то, что вынесла тогда она – гибель своих восьмерых детей, гибель любимого мужа Павла. Вскоре Арина сдаст сына Николая в психбольницу и останется с двумя внуками и Шурочкой.
До сумерек она будет сидеть на пороге своей хаты, вспоминать долгую свою жизнь.
– Лучшее время ее жизни? – хочется спросить мою прабабушку.
Хотя знаю: замужество и жизнь в Юзовке. Павел – муж такого поискать! У них успешная фабрика канатная, хороший большой дом. Костя и Лена уже учились в гимназии. Вечерами в соседнем парке играл духовой оркестр. Она с Павлом сидят на лавочке у фонтана и едят мороженое, рядом дети,
– Не спеши, – это Костя делает замечание Лене, она держит билеты на качели.
– Замутили революцию, все прахом. И полилась кровь людская в жерновах бойни. Ошиблись с Павлом, что спасаясь с детьми, бежали сюда – пропасть себе нашли. Надо было заранее за границу, хотя бы в Турцию. Десять детей родила, осталась Лена, всех потеряла, – Арина горько вздыхала, – да, судьбинушка, ошиблась, в пропасть толкнула семью. Муж, Павел, не думала, что такая жизнь здесь ждала.
Шура шумно мыла в сенцах кормовую свеклу и картофель и что-то напевала. Внук старший Миша принес плетуху лебеды и крапивы, младший Коля ему помогал. Это все в корм. Арина отгоняла веткой комаров и опять ее память возвращалась в прошлое.
– Ах, эта свадьба, свадьба пела и плясала… – доносилось с конца деревни.
– Кто-то женится, – выглянула Шура с сенцев.
– Тебя там только не хватает, – прервала ее Арина, – готовь корм, все гулянки в голове, когда только ты успокоишься?
Умрет Арина зимой, стоял лютый мороз и мела пурга. Елена молча стояла с Николаем рядом. Капа не поехала, сослалась на мороз. Шура голосила, дети плакали. Шурка сразу выйдет замуж и переедет с детьми жить в Брянск. Скоро Кондрево начнет зарастать орешником, бурьяном, люди ехали жить в города, кладбище зарастет тоже бурьяном и орешником, прикрывая собой судьбы, радости и горе.
Елена пошла на пенсию, ей колхоз назначил девять рублей в месяц. Исполнил свою угрозу председатель: Елена с танцев возвращалась с подругами, они обсуждали Николая, его выбрала Елена в мужья дочери, подруги весело критиковали Ивана, который назойливо добивался внимания от дочери Елены. Хотя Иван работал уже бригадиром и фронтовик, он был не к душе Елене. Иван в темноте шёл следом и все разговоры слышал, догнал и пригрозил отомстить. Елена рассмеялась:
– Что копань с водой сожжешь?!
Елена жила с семьей сына и подруга Паня всегда рядом. Крутой нрав матери и не простой характер жены много огорчений приносили Михаилу. Елена состарилась быстро, неподъемная ноша прошлого разрушила ее сильный организм. Сколько ударов позади. А как все хорошо начиналось. Судьба. Память ее возвращала в те светлые, счастливые годы. Вот Костя качает ее на качелях во дворе их дома. Рыжеволосая маленькая девочка в голубом сарафанчике и в белой панамке улыбается брату. Молодые родители мама и папа сидят на веранде за большим столом пьют чай, зовут к столу детей. Елена уже гимназистка, ей уже десять лет, густые волосы заплетены в косу, рядом Костя, он несет ее ранец. Уже начало октября, а день теплый, солнечный. В парке играет духовой оркестр, народ прогуливается по аллеям усыпанными жёлтыми листьями кленов. Елена любила осень, ботинком подбрасывает листья, Костя строго посматривает.
Елена открыла глаза, услышав, как открылась дверь в сенцах:
– Уснула. Мишка с работы пришел или внук?
Кто-то пришел. Она с трудом встала, всё большое тело болело:
– Во, совсем рассыпалась, совсем. Путь бесконечно длинный, назад обернуться страшно.
Год назад неожиданно умер зять Николай от апендецита. Елене семьдесят два, позади тяжелые годы испытаний. Сколько потерь! У детей свои семьи, Шура в Донбассе, так и работает на кирпичном заводе с мужем, сына женила, Капа в Карачеве со старшей внучкой живет, а Мишка рядом и трое его детей, невестка попалась с гонором, но тут уже ничего не поделаешь. Весной Елена умрет. Ее похоронят на карачевском кладбище, но не рядом с любимым зятем Николаем. Похоронили отдельно, среди чужих. И здесь судьба коверкала ее надежды. Как и в тот день, когда врач выписала ее с больницы, но никто не забрал ее домой, пообещали завтра, а вечером одна больная дала ей «хороших» две таблетки мочегонных. Капа пришла за ней утром, а Елена уже умирала, она, молча, взглянула на дочь и по щеке у неё скатилась слеза. Через пять лет придет к власти Горбачев и вскоре не станет и страны, в это тогда и поверить никто не мог. Начались перемены, ломались жизни, судьбы. В восьмидесятом ещё был жив Л.И. Брежнев и Советский Союз был сильной державой. Толи время, толь судьба? Новые события, новые испытания, они придут позже. Путь бесконечно длинный, назад оглянуться страшно. Невозможно прошедшее исправить и попросить прощение. Мы оборачиваемся и смотрим назад вдаль. В минуты отчаяния молимся за грехи свои и чужие. А жизнь продолжается и каждого ждёт своя судьба.