000
ОтложитьЧитал
– Эура как всегда, преувеличивает, – быстро заметил Трюггер. – Наши земли спокойны. Король сам во всем убедился.
Наместник тысячу раз пожалел, что поддавшись на уговоры жены, заставил дочь присутствовать на трапезе. Нужно было соврать, что она нездорова. О, женщины, от вас все беды! Так бы приехал король, показали бы ему земли, напоили, накормили, развлекли бы поэтами. Поэты конечно, не первый сорт, зато свои, местные. А Эура… Ну уломал бы он кого-нибудь из соседей, приданного больше заплатил бы…
– Оборотни? – Оживился Хайдгер, до этого грустно грызший баранью ногу.
– Вот госпожа Эура тебе все покажет.
– А похороны за чей счёт? Если конечно останется хоть что-то, что можно будет предать земле и написать на камне «здесь покоится сумасшедший»… Эм… как его имя? Я забыла.
– Хайдгер мне имя. И не женское это дело рассуждать об оборотнях.
– А что же позволь спросить женское?
– Ясно дело: детей растить, в храм ходить, еду готовить.
– Благородный Хайдгер, обычно добавляет “почистить мужу сапоги и заштопать плащ”, – с хитрой ухмылкой добавил Риквид, отводя глаза.
– Да, сапоги тоже должны быть чистыми. Порядок должен быть!
– Да ты шо… – прошипела Эура, по-кошачьи прищуриваясь.
Трюггер, собрался было что-то сказать, но король вновь остановил его движением руки.
– Молчите, благородный Трюггер, молчите. Поверьте мне, эти двое стоят друг друга, – заговорщически прошептал король, наклоняясь к уху наместника.
– Моя дочь его с потрохами сожрёт, – укоризненно покачал головой Трюггер.
– Подавится,– усмехнулся король. – Если сожрёт, заставлю выйти замуж за то, что останется.
– Эх…, – махнул рукой Трюггер и с горя залпом осушил кубок.
Эура снизу буравила обидчика взглядом, словно болотная змея глупого птенца. Хайдгер опираясь на крышку стола пудовыми кулаками, нависал над ней горным троллем… Лысым, свирепым горным троллем с поросшим трехдневной щетиной подбородком.
– Мне стоит пожалеть жену господина Хайдгера?
– Господин Хайдгер не женат.
– Конечно, если больше интересоваться оборотнями, чем женщинами! Хотя… Вам, с вашей комплекцией и мозгами больше подойдёт горная троллиха. Горные тролли тупы и молчаливы.
– До оборотней, господин Хайдгер интересовался тобой, Эура… – Заметил король. Перепалка его развлекала. Он развалился в кресле, поглаживая седые длинные усы. Спина его чудесным образом прошла, да и ноги перестали ныть, стоило только стянуть сапоги.
– Это практически одно и то же… – усмехнулся Хайдгер.
– Не думаю.
– Девушка, Вам думать вредно, – заметил Хайдгер. – Вам лучше сидеть и молчать, по крайней мере, до свадьбы.
– У господина был печальный опыт?
– У господина есть мозги, чтобы подобный опыт не приобретать, – парировал Хайдгер.
– Мы несказанно счастливы за господина Хайдгера.
Эура собиралась было добавить какую-нибудь колкость, как позади отца мелькнула детская фигурка в грязно зелёном плаще. Вместо того, чтобы ждать в конюшне, наглый гоблинец шнырял по Снерхольму. Девушку с мелким народцем связывал многолетний договор: Эура не трогала их, аккуратно платила за проезд через гоблинские заставы, продавала куньи шкурки и мёд, а гоблинцы не трогали её, поили медовухой и пропускали к шаману. Она держалась подальше от их жилищ, а они не совались в Снерхольм. Это была не дружба, это был нейтралитет. И вот нахальный гоблинец шастал по дому её отца, шарил по углам, подглядывал за людьми, и успел что-нибудь стянуть по старой гоблинской привычке.
– Ум, госпожа Эура – понятие растяжимое.
– Человек вообще понятие растяжимое.… На дыбе….
– Опыт?
– Теоретический.
– Это ненадолго, госпожа Эура. Судя по длине вашего язычка, вы быстро приобретёте опыт практический, – усмехнулся Хайдгер, обнажив неровные зубы.
– Тому, кто пытается дотронуться до меня, я выломаю руки и вставлю их в жо…
– Хватит! – Не выдержала Аурика. – Эура, марш в свою комнату!
– Прошу прощения, – девушка вежливо опустила глаза.
– Живо, Эура. Ты наказана!
Едва не сбивая слуг, девушка выскочила из зала, и, словно белка, метнулась вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. Как только звуки пира затихли, смешавшись с гулом поместья, она замедлила шаг. Оказавшись в своей комнате, Эура заперла дверь на засов и спрятала за косяком гальку с голубыми рунами. Быстро развязав шнуровку, девушка стянула платье и небрежно кинула его на пузатый ларь. Туда же полетели сапожки, украшения и исподнее. Затем Эура вытащила из-под кровати сундучок с обычной одеждой, той, что бережно носилась каждый день, в жару и в мороз: сине-зелёные штаны и такая же куртка. Кожа на куртку была взята с брюха первого пойманного тролля, кожа со спины – пошла на плащ, а из остатков скроили штаны, перчатки, мешок и сапоги. Подштанники и длинные шерстяные чулки ей достались от Кнутти, когда, закончив вязание, мать вдруг поняла, что сынок слегка подрос за прошлую весну. Холщовую рубаху из небелёного полотна девушка купила на ярмарке. Поверх рубахи старшие братья таскали кольчуги, но для Эуры кольчуга всегда была непозволительной роскошью. Вот если только Матиас найдёт покупателя на троллячью шкуру…
Матиас Младший, сын торговца Матиаса Старшего, одногодка Кнутти, был старым приятелем Эуры. Они вместе охотились, рыбачили, ездили в горы. Если спокойный, слегка застенчивый Матиас был светлой стороной их тандема, то взрывная и острая на язык Эура – тёмной. Матиас был голубоглазым высоким чуть полноватым увальнем, больше похожим на медведя подростка. Его коротко стриженные вечно топорщащиеся рыжеватые волосы и крупные веснушки, придавая лицу детское, слегка глуповатое выражение. Эура, маленькая худая, с бледной, почти прозрачной кожей, тёмными длинными прямыми волосами и миндалевидными глазами, доставшимися в наследство от бабки, больше походила на змею.
Быстро одевшись, девушка вытащила из-под кровати рюкзак, пристегнула ножны к поясу и распахнула маленькое оконце. Короткий зимний день клонился к концу. Уже легли длинные тени, окрасившись рыжими лучами заходящего солнца. Уже тёмной стеной чернел подступающий к Снерхольму лес. Уже слышалась с дальних заимок тоскливая волчья песня. Ловко цепляясь за торчащие из брёвен крючья, девушка проскользнула по узкому подоконнику на крышу, а затем спустилась на этаж вниз, мягко ступая по почерневшей от осенних дождей дранке. Там, где крыша дома упиралась в кровлю хозяйственных построек, едва заметно выступал квадратный люк. Расковыряв ножом лёд, девушка потянула за кусок верёвки, привязанной к медной ручке, и люк распахнулся. Из чёрного провала вырвались клубы тёплого пара, пропитанного тяжёлым конюшенным духом: ядрёной смесью из запаха прелой соломы, навоза, конского пота, вина, и кожи. Девушка нащупала ногой балку, и спрыгнула вниз, после закрыв за собою крышку. Оказавшись внутри, она осмотрелась: в конюшне было тихо, лишь лошади сонно вздыхали в стойлах. Конюхи давно сидели на кухне, травя байки за кружкой медовухи со слугами короля. Пока Эура возилась с упряжью, появился Терррорк. Он словно крыса вылез из-за бочки с водой, и побрёл к девушке, слегка покачиваясь на тонких лапках.
– Женщина ехать с Терррорком?
– Ехать, ехать, – недовольно отозвалась Эура, затягивая подпругу. – Я приказала тебе сидеть в конюшне! Какое право ты имел бегать по моему дому?
– Ты сама просить человеческого мальчика проводить Терррорка к лошади, – пожал плечами гоблинец.
– Ты в своём уме, ушастый!? – Скривилась девушка от ударившего в нос терпкого виноградного запаха. – Шаман на дух не переносит запаха вина.
– Это все мальчик. Мальчик напоить Терррорка вином и дать капустный пирог. Терррорк не отказываться. Зачем Терррорк отказываться? Мальчик говорить, а Терррорк пить! Мальчик много говорить, Терррорк много пить!
– Ты точно спятил, – покачала головой девушка. – Похоже, не только оборотни теряют мозги в полнолуние. Видимо на вас, гоблинцев, луна тоже действует.
– Женщина, не бояться! Терррорк зелье верный знать: пол бутылочки и Терррорк свеж, как маленький крольчонок. Ням-ням, крольчонок.
– Смотри сам, ушастый, – отозвалась Эура, тихо выводя лошадь во двор. – В любом случае, если шаман будет спрашивать, то я тут ни при чем. Я тебе не наливала.
– Куда? – Окликнул их пожилой конюх, куривший трубку на старой бочке у ворот.
Эура кинула ему медяк. Старик, поймав монетку, подмигнул и побрел открывать ворота. Старый Улов никогда не задавал вопросов, когда ему щедро платили: ни прежде, когда он с дружиной отца Трюггера ходил в походы, ни сейчас, когда он целыми днями курил трубку верхом на старой бочке у ворот конюшни. Прикрыв за Эурой и её маленьким сопровождающим ворота, он, вернулся на место, мурлыкая себе под нос песенку и прикидывая сколько пива можно купить на внезапно свалившееся богатство.
Старый Снерхольм стоял на опушке. Со всех сторон его чёрной стеной окружал лес.
– Прямо, – улыбнулся гоблинец, обнажая острые жёлтые зубы. Он стянул мешавший капюшон. – Терррорк показать дорогу к шаману.
– Я знаю, – раздражённо отозвалась Эура.
Гоблинец никак не мог устроиться на лошади, елозил в седле, задевая вывернутыми назад коленками стремена. От него тащило шерстью и вином. Длинные зелёные уши, торчащие по бокам чуть сплюснутой головы, порванные и унизанные медным кольцами, тряслись перед её носом. Маленькое гоблинское сердце трепетало от счастья: его накормили и напоили, и в стойбище он въедет верхом, как уважаемый и знатный господин. Собственная лошадь всегда была для Терррорка недостижимым предметом роскоши, символом богатства и объектом вожделения и страсти. В своих тайных гоблинских мечтах он покупал белоснежного коня и торжественно появлялся на нем перед изумлёнными сородичами.
– Неа, – погрозил пальцем ночной темноте гоблинец, когда Эура уже собралась свернуть на знакомой развилке. – Шаман переехать. Терррорк перетаскивать его шатёр. На старом месте плохо. В горах снег выпал: олени спуститься ниже, гоблины спуститься ниже, тролли спуститься ниже.
– Олени у отца гуляют и завтра собираются на охоту.
– О! Тролли славно поужинать завтра. Ням-ням.
– Тролли не поужинают! Нам не нужны проблемы.
Гоблинец хмыкнул и замолчал. Терррорк захмелел, укачиваемый ровным шагом лошади. Он дремал, приоткрыв правый глаз, опёршись спиною об Эуру, словно о спинку кресла. Лошадь осторожно ступала по тёмной лесной тропинке, мелко вздрагивая от волчьего воя, раздававшегося неподалёку.
– Волчколюди на деревню нападать, – флегматично заметил гоблинец, мотнув головой вправо на очередной развилке. Тропа, едва заметная в снегу, исчезла, свернув за валежник.
– Сегодня полнолуние. Им сложно прятать свою натуру.
– Не только им,– хихикнул гоблинец.
– Ты лучше скажи куда дальше. Я не знаю этой дороги.
– Прямо…. Если не знать, куда идти – иди прямо… – философски заметил гоблинец.
– Тут дорога заканчивается: дальше сугробы, бурелом и кусты.
– Хде? – Резко мотнул головой гоблинец, едва не заехав в глаз краем уха.
– Везде!
– А… Прямо.
– Терррорк, прямо мы не проедем! Может быть, ты пешочком проскачешь, но я на лошади – нет. Мы увязнем в снегу, сделав пару шагов.
– Доверять, Терррорку, человеческая женщина.– Глубокомысленно произнёс гоблинец, поднимая палец.
Он неловко сполз с лошади, плюхнувшись рядом с кучей присыпанных снегом веток, принюхался, по-звериному морща острый нос, и вытянулся. Убедившись, что никого подозрительного рядом нет, он снял с плеча мешок и принялся в нем капаться, бормоча что-то под нос на родном языке. Эура молча ждала, поминутно озираясь по сторонам: волчий вой слышался все ближе, и испуганный конь, чувствуя опасность, бил копытом, мелко вздрагивал и тряс гривой. Хруст ломающихся под звериными лапами веток, звучал в лесной чаще подобно арбалетным выстрелам. Наконец, гоблинец вытащил маленький неприметный мешочек, сгрёб раскиданное барахло обратно в сумку, и, закинув её за спину, замер. Бросив хитрый взгляд на Эуру, он развязал мешочек и потряс. На ладонь упали три чёрные блестящие костяшки, в каждой из которых была пробита маленькая дырочка и привязан чёрный шнурок, заканчивавшийся бронзовым грузиком. Шнурки маленькими змейками оплетали камни. Ласково погладив камешки шершавой ладонью, гоблинец аккуратно размотал шнурки; взяв их за длинные хвосты, отошёл; прищурив глаз, прицелился и запустил один из камней в крону старой ольхи. Камень пролетел над головой Эуры, зацепился за ветку, и, повис, маятником раскачиваясь под лёгкими порывами ночного ветерка. Второй камень гоблинец закопал в снег среди голых кустов малинника, привязав конец шнурка к колючей ветке. Третий – был спрятан в корнях старой сосны. Когда камни заняли свои места, Терррорк достал из-за пазухи деревянный, потемневший от времени жезл, в вершину которого был вставлен матовый царапанный камень. Рукоять жезла лоснилась от жира, а в прожилках деревянных листьев, державших камень, скопилась грязь. Поймав спиной заинтересованный взгляд, гоблинец обернулся, хмыкнул, потёр лапкой камень и что-то тихо прошептал, прикрывая рот ладонью. Камень вспыхнул и засиял ровным тусклым светом, едва рассеивая ночную мглу. Птицы разбуженные яркой вспышкой, поднялись с веток и недовольно крича закружили над поляной. Три камня замерцали во мгле, и перед Эурой разверзся голубой зев портала. Переливаясь и вспыхивая кобальтовыми всполохами, воронка загудела, словно растревоженный улей.
– Быстро внутрь,– приказал Терррорк, опасливо поглядывая по сторонам. – Я идти следом. Волшебные ворота закрыться сами, а камни Терррорк подобрать на обратном пути .
Эура согласно кивнула и пришпорила лошадь, но упрямое животное стояло на месте. В кустах скрипнул снег, и зажглись янтарные огоньки.
– Волчколюди…– Испуганно прошептал гоблинец, по-звериному прижимая уши к голове.
– Вижу. Лошадь упирается, – сквозь зубы процедила Эура, замахиваясь кнутом. Девушка ударила, но лошадь не шелохнулась. Заворожённое мерцающим порталом, животное, не мигая, смотрело в голубую воронку. Оборотни же, почуяв добычу, стягивались к поляне. Огни их глаз все чаще вспыхивали среди голых сосен. Снег скрипел под тяжёлыми лапами.
– Оставь лошадку, госпожа. Отец твой богатый, он подарить тебе новую, – взмолился гоблинец. – Луна выйти из-за туч, и мы стать мёртвыми, совсем мёртвыми, а мёртвым лошадь не надо!
Леденящий душу вой возвестил начало охоты.
– Пропади ты пропадом, упрямая скотина! – Рявкнула Эура, спрыгнув с лошади. Подхватив сумку, она нырнула в портал.
Терррорк крутанулся на месте, очерчивая жезлом круг. Навершие накалилось, и кобальтовое пламя короной взвилось над ним. Голубая стена отгородила портал, упрямую лошадь и маленького гоблина от внешнего мира. Волки видя, что добыча ускользает, рванули вперёд, замерев перед внезапно возникшей преградой. Звери плотным кольцом окружили гоблинца: их сдерживала лишь полупрозрачная, гудящая стена пламени, отгородившая такую близкую и такую желанную добычу.
– Ну, мёртвым лошади не нужны, а живым гоблинцам очень, очень пригодятся! – Проговорил гоблинец, ударяя раскаленным навершием по лошадиному крупу. Животное, заржав от боли, бросилось в портал, следом юркнул Терррорк. Голубая воронка беззвучно схлопнулась за его спиной, а через мгновение исчезла и магическая стена.
Эура очутилась перед воротами гоблинского стойбища. Позади неё шумели сосны, и где-то вдалеке раздавался протяжный вой. От леса стойбище отделяла широкая полоса с торчащими из-под снега кривыми пеньками и чёрные зубья частокола, над которыми в свете луны можно было разглядеть дозорные вышки. Над воротами высилась трёхэтажная башня с камышовой крышей, на шпиле которой, болталась выцветшая тряпка, в лучшие времена служившая знаменем клана. В надвратной башне горел огонь и слышался стук деревяшек: после ужина стража резалась в кости.
Набрав снега, Эура слепила снежок и кинула в закрытые ставни. Стук костяшек прекратился, ставня распахнулась и в окно второго этажа высунулась клыкастая морда.
– Че надо? – Гаркнул гоблинец, прищуривая единственный глаз.
– Эура из Снерхольма, к шаману! – Рявкнула Эура. – Открывай ворота!
– Терррорк должен идти с тобой! Где этот прохвост? – В окно высунулась вторая морда.
– Не знаю, – пожала плечами Эура. – Он открыл портал и велел идти.
– Опять свалить куда-то, плут, -донеслось из башни.
– Ему лишь бы от работы отлынивать, да с людьми шляться! – Поддержал говорившего первый гоблинец.
– Позор нашему роду: уродить бездельника и дармоеда. Не хотеть ни копьё держать, ни охотиться, ни купцов грабить, ни золото у драконов таскать! Дармоед! Зря только кормим! Пользы с гулькин нос, а съедает за двоих!
– Да… Выгнать его и дело с концом…
– Мне-то что делать? – Прервала перепалку Эура.
– Здесь сидеть. – Рявкнул одноглазый гоблинец. – Без Терррорка не пустить. Нам Хооре велеть: выпустить одного, а впустить двух.
– Так вы меня впустите, а Терррорк позже подойдёт.
– Человек один в лагере: плохо, очень плохо. Может ты стащить что-нибудь или нагадить, откуда же мы знать? Набедокурить, а мы отвечать.
– Нет, не надо нам такого, не надо. Ты детишек пугать!
– Да ваши женщины и дети сами кого хочешь, напугают. Открывайте ворота! Я много раз была у шамана, и со мной никогда не было проблем.
– То было тогда, а сейчас – это не тогда, а сейчас.
– Тогда пусть меня проводят.
– Пост покидать нельзя! Начальник ругаться! Совсем ругаться! – Отрезал одноглазый охранник и скрылся в окне, хлопнув вместо прощания ставней.
– Может волчколюди напасть или орки. Или горные тролли… Нет, не можем покинуть пост, никак не можем. Ждать своего Терррорка. – Добавил второй охранник.
– Не надо ждать. Здесь Терррорк.
Эура вздрогнула. Гоблинец выскочил из ночной мглы, словно кукла из-за ширмы в ярмарочном балаганчике. От гоблинца пахло полынью и мятой. Тяжёлый винный запах исчез, словно и не бывало.
– Волки ням-ням лошадку, – скорбно покачал ушастой головой гоблинец. – Эй, а вы что, заснуть?! Поднимать свои задницы и открывать посланнику Великого Шамана! – Заорал Терррорк и забарабанил по воротам. – Поторапливаться, лентяи! Терррорк спешить! Шаман не будет ждать: если у него кончиться терпение, он сварить из вас суп, кости скормить собакам, а бульон вылить в выгребную яму!
Воистину имя шамана творило чудеса: стража кинулась открывать ворота, бормоча под нос проклятья.
Несмотря на то, что солнце давно село, стойбище жило своей жизнью. В тёмных проулках слышалась грызня гоблинских собачек, деливших остатки ужина. Собаки были сильны, выносливы и вечно голодны, отчего устраивали свару из-за каждой кости, которую удалось стащить со стола или отобрать у ребёнка. Те же, кто не участвовал в дележе добычи, спали на снегу у входов в гоблинские жилища, положив острые морды на длинные худые лапы. Они недоверчиво косились на проходящую мимо Эуру. Гоблинские жилища, покрытые лапником землянки, зарывшиеся в снег по самую крышу, сгрудились кучками из трёх-четырёх строений беспорядочно разбросанными по лагерю. У входа в каждый дом стоял закопанный в снег факел, а на двери висел маленький колокольчик – ловец духов. Истинное назначение этих предметов Эура представляла смутно: гоблинцы хорошо видели в темноте, а мёртвых предков почитали в особо отведённых местах. Терррорк же объяснял просто: гоблинцам нравились серебряные колокольчики и огонь.
Встреченные по пути молодые гоблинцы, завидев девушку, или замирали, прищуривая жёлтые глаза, или скалились, обнажая жёлтые треугольные зубы и отводя назад уши, или сразу же исчезали между домами. Взрослые гоблинцы не обращали на неё никакого внимания. Эура была частым гостем в лагере. К ней привыкли: её больше не ощупывали, не обнюхивали, как при первом появлении, не теребили одежду, не осматривали оружие и не пытались залезть в сумку. Для обитателей лагеря Эура не была союзником, не была и врагом: просто случайно прохожей, заглянувшей на огонёк. Ей, не задумываясь, перерезали бы горло, если бы на то был приказ старейшин или шамана.
Сегодня то ли в честь полнолуния, то ли в честь одного из многочисленных праздничков улицы были полны народу: старые гоблинцы сидели у разбросанных по лагерю костров. Закутавшись в грубые домотканые палантины, они курили трубки, шёпотом переговариваясь на своём языке. На Площади Собраний пожилой крепкий гоблин в алых шароварах стучал в барабан костяной колотушкой из берцовой кости. Татуировки проступали на худом жилистом торсе сквозь редкую шерсть. При каждом ударе он резко вскидывал голову. Седой чуб на его бритом черепе взметался ввысь, и отблески огня вспыхивали на золотых колечках, продетых в дыры по краям длинных рваных ушей. Молодёжь радостно прыгала рядом, высоко поднимая коленца, и подскакивая, словно ужаленные. Сами гоблинцы называли эти прыжки и ужимки танцами, но как были не похожи эти звериные телодвижения на медленные неспешные придворные танцы или деревенские хороводы.
– Терррорк не хуже танцевать,– хвастливо заметил гоблинец.
Эура растерянно кивнула. Что-то пугающее было в звериных плясках.
Дорога к шаману тянулась от ворот через Площадь Собраний, амбары и жилые постройки, центральные улицы и казармы, рынок и мастерские, одним словом, через все стойбище. Сам шаман жил в пещере, там, где лагерь примыкал к утёсу. Двор его, огороженный крепким забором с собачьими черепами, отделяла от остальных построек полоса земли триста футов шириной. Летом она зарастала сорной травой, а зимой её покрывала толстая шуба снега, державшаяся до поздней весны. К шатру для приёма гостей, стоявшему у входа в пещеру вела широкая утоптанная тропа. Оставив Эуру ждать, Терррорк скрылся за пологом.
В этой части стойбища было тихо. Неспешно плыла по небу жёлтая, словно блин, луна. Заунывно пели свои песни волки. Чадили факелы у входа, сплёвывая на снег чёрную жижу. Едва слышно стучали деревянные амулеты о ветви Древа Рода. Дерево, корявое, с морщинистой корой, разбитое молнией на две половины, но все ещё живое, жалобно скрипело под лёгкими порывами ночного ветерка. Дриады, обитавшие в его кроне, вздыхали во сне.
Наконец Терррорк появился. Высунув голову из-под куска полосатой шерстяной материи служащей дверью, он кивком головы приказал следовать за ним.
В палатке в каменном очаге горел огонь. Шаман сидел на грубо сбитой дубовой скамеечке и помешивал беличьим хвостом бурую тягучую жидкость. Впустив девушку, Терррорк выскочил прочь, пообещав явиться по первому зову.
– Садись, – проговорил шаман, указывая на свёрнутое вчетверо шерстяное одеяло, лежащее рядом с ним.
Эура послушно села, подобрав под себя ноги.
Минуты тянулись, словно густой мёд. Шаман молчал, сосредоточенно возя кистью по стенкам глиняного сосуда. Рядом стояли блюдца с травами, кореньями, сушёными грибами, подтаявшими от жара очага ягодами, обугленными мышиными трупиками и чем-то кишащим, похожим на червей. В углу Эура заметила плетёную клетку со змеёй. В палатке было натоплено, и гадина, мучаясь от зимней бессонницы, лениво шевелилась, скребя чешуёй об ивовые прутья. До полуночи было далеко, и шаман не торопясь готовил свои зелья. От вони, аромата, запаха гари, дыма, поднимавшегося над очагом резало глаза.
– В КаулютМаа, значит, собралась, – наконец прервал он молчание.
– Нет, просто на север.
– Просто на север…. Просто север – это горы: для прохода туда тебе хватить деревянного медальона с тотемом нашего Клана. Ты платить за проход через ТрайЕлоссу!
– По горным перевалам хочу пройтись, охотничью удачу испытать, – гнула свою линию девушка. – А печать, открывающую врата ТрайЕлоссы, я на всякий случай просила. В горах может всякое случиться.
– Ущелий и перевалов хватить и здесь, а к ТрайЕлоссе случайно не попасть. Туда ведёт только одна дорога – через речку Киттеру и перевал Орлов. В тех землях мало дичи: все чуять смрад КаулютМаа и бежать оттуда.
– Зря беспокоишься, Хооре, не поеду я туда. У меня и карты-то нет.
– Не лгать старому Хооре, женщина! Ты и Матиас убить тролля. Это пришлый тролль, не наш. Тролль соглядатай, он прийти из-за гор, у него ты найти карты. Ты затеять недоброе, Эура, – неодобрительно покачал головой шаман. – Ты внести плату за проход через ТрайЕлоссу: если ты захотеть, шаман вернуть все деньги, все до последнего золотого.
– Нет.
– Время ещё есть. Подумай.
– Нет.
– Ну, тогда сидеть и слушать. Может боги осветить твой тёмный ум моими словами. КаулютМаа – страна мертвецов. Давно-давно наш клан жить по ту сторону гор. Я не могу сказать плохо или хорошо: мы охотиться, воевать, растить маленьких гоблинов и молиться. Я плохо помнить те времена. Я быть маленький. Очень маленький. Но я помнить, как все измениться. Глупые люди поссориться с драконами и мёртвые выползти из земли. Люди испугаться огородить свои земли магией. Мой клан бежать от беды, но мы сохранить Право Перехода в наши старые земли.
– Ты хочешь сказать, что по ту сторону гор только пустыня и живые мертвецы?
– Я не знать правды. Может быть, люди-маги справиться с мёртвыми, а может нет… Я знать только одно: мой клан больше не вернуться в те земли. Земли, где мёртвые ходить, словно живые, а живые забыть своих богов и предков – прокляты. Нам там нет места.
– То есть, там живут люди?
– Из КаулютМаа сбежать даже гоблинцы, а ты говорить о людях! Не пытайся попасть в те земли, Эура.
Девушка молчала, опустив голову.
– Я могу обмануть тебя, сказать, что боги открыли судьбу, что я заглянуть в шар предсказаний и видеть волю небес. Я мог врать, что боги против твоя затея, – продолжал шаман, размешивая зелье. Голос его тихий и строгий наполнял палатку, вместе с дымом уносился в небеса сквозь оконце надо очагом.– Старый Хооре быть честен с тобой: я никогда не уметь предсказать будущее и гадать по чайной гуще или кишкам свиньи. Шаманом меня называть за другое: я уметь строить цепи в своей голове…. Цепи из событий, поступков, желаний и помыслов. Они помогать мне угадывать. Я просто видеть чуть дальше своего носа. То, что я видеть про тебя, мне очень не нравиться. Я видеть: ты наделать много глупостей. Я не могу отказать тебе, но пока есть время, и серебряная Селена не встать над моим домом, я хотеть спросить ещё раз: «Эура, дочь Наместника Трюггера, ты хотеть купить ключ от ТрайЕлоссы, Право на Переход в КаулютМаа?»
– Да.
– Снимать одежду. – Голос шамана стал ледяным. – Шкуру твою слегка подпорчу.
Эура подчинилась, поспешно скинув рубашку и куртку.
Шаман надел перчатки и осторожно вытащил из очага раскалённый нож, отчего в воздухе завоняло палёной кожей. Обмакнув кончик толстого лезвия в плошку с зелёной жижей, он начал водить остриём по оголённому плечу. Раскалённое лезвие, едва касаясь фарфоровой девичьей кожи, оставляло багровый кровоточащий след.
– Я наложить две печати и замок. Первая печать исчезнуть, когда ты пройти через врата на ту сторону. Вторая – когда вернуться в Предгорья. Замок пропасть, когда исчезнуть обе печати, – объяснял шаман, старательно выводя на плече круглую розетку из листьев клевера. Внутри розетки улыбалась клыкастая морда с гривой курчавых волос, отдалённо похожая на львиную. Закончив вырезать голову на правом предплечье, он смазал кровоточащий рисунок снадобьем и положил нож в очаг. Затем, он вытащил из огня второй нож и принялся тонким лезвием наносить узор на тыльной стороне ладоней. Орнамент из листьев, завитушек и полевых цветов покрыл руки бурой вязью. Там, где элементы соединялись или переходили один в другой, сочилась сукровица. Если же шаман, увлёкшись, нажимал чуть сильнее, набухала кровавая капля.
– Твои люди не оценить мою работу, – грустно покачал головой шаман. – Им не понравиться узор.
– Придётся носить перчатки, – сквозь зубы процедила Эура. Губы её, стиснутые от боли, побелели и высохли. Они едва сдерживалась, чтобы не заорать, но шаман продолжать вырезать на коже причудливый узор, оставляя коричневую дорожку шрама. Наконец, он вернул нож в огонь и придирчиво окинул взглядом работу.
– До утра можешь оставаться в лагере. Как только солнце вставать, Терррорк проводить тебя. Да хранить тебя людские боги… и мать наша, Морриган, – добавил он.
Эура накинула куртку и встала. Покачиваясь на одеревеневших ногах, она вышла из палатки. Только когда полог закрылся за ней, она беззвучно зарыдала и рухнула на снег. Холод унял боль. Снег, касаясь кожи, таял, кровавыми ручейками стекая с татуировок. За Право Прохода в КаулютМаа нужно было платить. Платить золотом. Платить болью. Девушка вытерла лицо снегом и подняла глаза. Ничего не изменилось: все те же холодные звезды и огромная луна висящая над шатром.
– За мной идти, женщина человека, – недовольно скомандовал Терррорк, вылезший из шатра. – Нечего пачкать гнилой кровью двор.
Тряпка, пахнущая травами, упала рядом с Эурой, оставляя в сугробе бурый след. Эура вытерла руки: шрамы защипало, но кровь перестала капать, запёкшись на краях ранок.
– Быстрей, – потребовал гоблинец. – Не стоит привлекать запахом своей крови волчколюдов.
– Лагерь хорошо укреплён, – устало заметила Эура.
– Луна делать их глупыми и злыми. Не стоит дёргать судьбу за усы, – скривился гоблинец, недовольно морща нос.
В подтверждении его слов, в отдалении завыл волк. Его песню поддержали несколько голосов.
– Быстро, – потребовал гоблинец откидываю полог палатки. Эура встала и, накинув на плечи куртку, и побрела за ним.
В палатке было все так же жарко. Шаман давно скрылся в своей пещере, слуги утащили его добро и клетку со змеёй. Остался только запахи кожи и крови, смешавшиеся с ароматом снадобий. У огня валялись одеяла и её сумка, заботливо застёгнутая на две застёжки, хотя Эура помнила, что застёгивала только на одну. Рядом лежал свёрнутый, перевязанный ремнём тюфяк, кусок чистой белой материи и рубаха. Кое-как перевязав предплечье и кисти, девушка оделась и села у костра. Все это время Терррорк внимательно разглядывал её.
– За такую, как ты, можно было получить золото…. много золота….
Эура грустно улыбнулась.
– А что, теперь меньше предложат?
– А кому теперь нужна? Шкура у тебя теперь порченная, как у захребетника.
– Терррорк, расскажи, что там за горами? – Не унималась Эура.
– Шаман разве не рассказывать? Шаман все, что нужно тебе рассказать. Шаман старый и мудрый, а Терррорк маленький и глупый. Он не рассказать больше шамана, никак не рассказать.
– Ничего не рассказал, Хооре. Только пугал.
– Вот и я ничего не рассказать.
– А я тебе золото дам, – усмехнулась Эура. – За все же надо платить, так ведь?
– Терррорк не брать золото.
– Я тебя не первый день знаю, – прищурилась Эура. – Мы вместе ходили на оленей, мы курили трубку мира, я доставала в деревне игрушки для твоих племянников и бусы для твоих женщин. Раньше ж брал и не брезговал.