000
ОтложитьЧитал
Н-да, Леонид не упустил бы возможности познакомиться ближе. Вместо этого:
– От Сыча.
Теперь ответ устраивает.
– Для Толика в самом деле все так серьезно?
Дама привыкла спрашивать, а не отвечать.
– Очень.
– Ладно.
Пауза.
Леонида прорывает:
– Конфиденциальность гаран…
Его останавливает усталый взмах ладони:
– Это понятно. Толик – случайный знакомый. Было такое настроение… – Взгляд женщины с интересом останавливается на соседе по замкнутому мирку салона. Ползет по штанам.
Леонида бросает в дрожь. И в краску.
Дама с доброй усмешкой объявляет:
– В общем, я подтверждаю, что вечер он провел со мной.
Какое-никакое, а все же алиби. Дело сделано. Леонид вышколено кивает и собирается прощаться. В ухе гневно шуршит микропередатчик, голосом Алекса требуя конкретики.
– Простите, – Леонид замирает и конфузливо опускает глаза, – Анатолий говорил про какую-то запись…
В ответ – смех:
– Я снимала на камеру. Иногда бывает любопытно пересмотреть что-то особенно запомнившееся. – Хитрый взгляд вновь нескромно буравит Леонида, заставляя забыть о словах и перейти в измерение, где словам места нет. – Понимаешь?
– Думаю, да. Значит, запись не сохранилась? – Он помнит слова о переполненной карте памяти.
Ему отвечает лукавая усмешка:
– Для Толика – нет, а вам, молодой человек, раз уж настолько близко принимаете к сердцу чужие проблемы…
Она поворачивается назад и достает ноутбук. Вниманию предлагается весьма откровенный ролик.
Комната. Скорее всего, отель. Затянутая в кожу дама в маске активно милуется с Анатолием Агеенко. Сомнений нет.
Леонид стушевывается под прямой наводкой разглядывающей женщины, ему хочется быстрее прекратить моральное издевательство.
– Спасибо, – выталкивает он нетвердо, – вы нам очень помогли…
И снова злой шепот Алекса оставляет его на месте. «Когда это было, точное время? Где именно? Кто подтвердит?»
Леонид согласен, демонстрируемое алиби весьма условно. Для полноты картины требуются свидетели. Запись можно было сделать в любое время.
– Я думала, вы более любопытны. – Дама с улыбкой тянется к кнопке остановки.
– Подождите, – просит Леонид. – Я не договорил. И на самом деле я очень любопытен.
У него складывается ощущение, что соседка не возражает против дальнейшего сотрудничества с ним и в других плоскостях. И это первый случай в жизни, когда он не пользуется моментом. Если все срастется, не Леонид добавит в список побед новую строчку, а его добавят в некую коллекцию, и у сидящей напротив дамы окажется такая же запись с его участием – захочет он того или нет. К тому же, ее супруг – известная личность. Впервые будущее спокойствие перевешивает азарт нового приключения.
– Меня интересует все, – продолжает он, – каждая мелочь. Особенно детали, которые пролили бы свет…
Пока он говорит, барахтающиеся на экране тела сметают с тумбочки все предметы, что попали под горячую руку и прочее, не менее горячее: лампу, которая с грохотом рушится на пол, телевизионный пульт, летящий под ноги, камеру…
Камера заваливается, кувыркается в падении и опрокидывается на бок. Под коленом женщины трещит пульт. От случайного сигнала вспыхивает экран оказавшегося в поле зрения настенного телевизора.
Оживают новости. Пятничные вечерние. В углу высвечивается время. Леонид вглядывается:
– Семнадцать… не вижу. Ага, семнадцать пятнадцать. А где это?
– Гостевой дом «Приют». Если решишь проверить, – дама томно переходит на ты, – веди себя тактично. Ситуация приятная, но, как понимаешь, пикантная, а муж, знаешь ли…
– Постараюсь.
Леонид потряс головой. Алекс в ухе молчал.
89
Жанна срочно ищет решение. Сейчас они с Лизой одеты так, будто спали и разбудил их внезапный звонок в дверь. Именно возможность этого звонка удерживает обеих вместе. Они сидят на кровати, смятое одеяло валяется в ногах (мол, спали же), обе – в нижнем белье. На открытой дверце шкафа висят приготовленные домашние халаты – их наденут, когда (то есть, если) Матвеев объявится. На его визит они еще надеются, но с каждой следующей минутой шансы тают.
Пока Жанна молчит, восседающая по центру кровати Лиза перечисляет:
– Давай все: адрес, телефон, приметы. Что любит, на что ведется, какие позы предпочитает.
– Позы? – вздрагивает Жанна. Мысли в лихорадке.
Давно она не попадала в подобные передряги. Обычно подставляла других.
Лиза перехватила инициативу. Она сидит со сложенными по-турецки ногами, пальцы барабанят по коленям, в глазах – огонь:
– Мстить хочешь как? По-полной?
– Конечно.
– Тогда и позы. – Лиза безжалостна. – Не женат?
– Не-ет… – тянет Жанна. Руки бессмысленно тычут в кнопки смартфона.
Алекс теперь, само собой, отменяется, но показать кого-то необходимо. Сейчас же. Лиза ждет. Сослаться, что случайно стерла – половина доверия под хвост. Впрочем, можно сказать, что стерла намеренно, когда решилась на разрыв. Но тогда потребуют найти его в сети. Выдать первую же попавшуюся на глаза кандидатуру? Несерьезно.
Жанна вдруг успокаивается – нужное найдено.
– Вот он, – пальцы увеличивают лицо на весь экран, – подонок.
– Имя?
– Леонид.
Лиза смотрит в двухмерные плутовские глаза вечного холостяка, друга и соратника Алекса.
– Слишком смазлив, – произносит она со знанием дела. – Такого даже ты не удержишь.
– Хочу не возвращать, а мстить. И мстить жестоко. – Сталь. Лед и пламя. Жанна вошла в роль.
– Статья «тяжкие физические»?
Жанна отрицательно машет головой:
– Не физически. Морально.
– Чтобы проучить – например, выставить на весь свет безнадежным идиотом… или чтобы на всю жизнь запомнил?
– На всю!
Хватит, попортил девичьих нервов наш красавчик. Пусть лично Жанну обходил и обходит стороной (еще бы, фаворитка босса), но вокруг только треск стоит. За всех женщин России – подлецу Леониду привет от новоявленной мстительницы. А нечего было, сам виноват.
Совмещая чужие истории, воображение и некоторые факты, поведанные тремя девушками фирмы, которые не избежали разового внимания Леонида, Жанна выплескивает море информации. Телефоны и адреса сотрудников у нее забиты в контактах, с этим тоже не проблема. Фото, по случаю сделанное в офисе, оказалось весьма кстати.
– Прекрасно. – Лиза довольна. – Я разберусь. Составлю сценарий, отошлю на утверждение Комиссии.
– Это… обязательно?
– Для моей безопасности. – Довод Лизы неоспорим. – После одобрения возьму его тепленьким и представлю запись, после которой ад ему покажется раем.
– А мне что делать?
– С сегодняшнего дня ты кандидат на испытательном сроке. Беру в члены Лиги под личное поручительство. Не подведи. – Лиза глядит на нее серьезно. – Выполнишь несколько разноплановых заданий – станешь полноправным участником. Тогда тоже сможешь пойти на Бал.
– Собираетесь у кого-то дома?
– С ума сошла? – Лиза мотает головой. – Никогда. Инкогнито участниц соблюдается неукоснительно.
– Не в ресторане же?
– За большие деньги снимают огромный особняк. Расходы ничего не значат для такого события. – Лиза улыбается. – Ты даже представить не можешь, что такое наш Бал.
– Расскажешь?
– И так много рассказала. Увидишь. В следующем году.
«В следующем»? Так далеко Жанна не заглядывает. Она указывает на поразившие фото:
– А я пока займусь одним их них, чтобы время не терять?
– Выбрала кого-то?
– Немолодого из «главной» темы. Интересно, за что его?
– Скорее всего, жена заказала. В «главной» таких большинство.
Комок в горле. Жанна едва выталкивает следующий вопрос:
– А тех, «особых»?
– Повторяю: не нашего ума дело. – Лиза в который раз косится на часы, затем страдальчески морщит лоб: – Не придет. Надо идти домой.
– Домой? – У Жанны вид, будто она удивлена.
– Здесь – пристанище для беглых и гнездышко для ищущих покоя. Дом у меня в другом месте. – Лиза мечтательно вздыхает. – Так хочется рассказать тебе про всю несусветную мощь завтрашнего дня… но запрещено. Перестраховщики хреновы. На месте Комиссии я открыла бы доступ вообще всем, кто захочет. Такой поток народу повалил бы…
88
Папа. Почему?
Ответ получить легко. Сквозь тьму и мороз, захвативших мир и душу, Жанна гонит стальную ласточку за невозможной правдой к дому родителей. Лизу она высадила, как та сама попросила, за квартал от дома – в целях, ха-ха, конспирации. Что же, не доверяет – пусть поморозится.
Сейчас мысли улетели вперед. Лиза – далекое прошлое. До поры до времени – вычеркнуть и забыть.
Недалеко от последнего поворота Жанна тормозит на светофоре и вдруг замечает у круглосуточного магазина мамин «Мерседес». Выхлопную трубу окружает белое облачко. Значит, мама внутри. На ловца, как говорится, и зверь. Пора поговорить по душам. Жанна ждет зеленого сигнала, чтобы свернуть…
Правая дверца «Мерседеса» открывается, оттуда выходит человек, очень похожий на Леонида.
Не может быть. Это все равно, что из синагоги выйдет мулла в тюрбане. Мама – человек другого круга, она столько сил и времени потратила, чтобы никак не пересекаться со сферой, откуда берет начало достаток семьи…
Жанна вглядывается, но глаза не врут, это действительно Леонид. Он бежит по морозу, пыша паром, к временной машине Алекса, которая, как оказывается, стоит напротив. К двери пассажира. Дождавшийся его Алекс дает по газам, и они уносятся со стоянки.
Загорается зеленая стрелка, Жанна сворачивает к магазину.
– Мама? – говорит она, останавливаясь стеклом к стеклу и опуская свое.
– Доча? Какими судьбами?
Еще на восемнадцатилетие Жанне подарили квартиру и машину. Полыхнул ослепительный фейерверк начала собственной жизни. Его сменили будни – то счастливые, то не очень. Родители в жизнь дочери не вмешивались. Папа немного помог с работой, которую любимому чаду хотелось. С тех пор папа с мамой наслаждались не только материальным благополучием, но и абсолютной свободой. От всех и всего. Завязав с Сычом, папа стал известным благотворителем. Везде с мамой, всегда вместе. И вот тебе…
Хлоп, – дверца. Клац-фырк-фырк, – сигнализация. Не успев почувствовать холода, Жанна тонет в еще теплом после Леонида кресле.
– Зачем здесь Сычевы ребята? – накидывается она, словно это противоправно.
– Неважно. На тебе лица нет. Что-то случилось?
– Не у меня. – Тон Жанны жесток. – У вас.
– Объясни.
– У папы любовница?
Мама бледнеет:
– С чего ты?..
– Да или нет?
После краткого раздумья раздается:
– Нет.
– Врешь.
– Не вру. Он никого не любит, кроме меня.
– И не собирается уйти?!
В глазах мамы – покой и мудрость веков. Жанна остывает:
– Прости. Наверное, я что-то поняла не так.
– Наверное.
Мама утешительно поглаживает ее по голове, как в детстве.
– Расскажи мне про Лигу, – выбрасывает Жанна последний козырь.
Как же хочется, чтоб у мамы нашлось, чем покрыть…
В голосе мамы впервые прорезаются жесткие нотки:
– Кто тебе сказал про Лигу?
– Мне предложили участвовать. – Жанна не собирается что-то скрывать. – Для первой акции на выбор дали несколько объектов. Представь, каково мне было увидеть там…
Мама мрачнеет:
– Ты уже…
– Ничего не делала. Сразу к тебе.
– Правильно. Потому что… это не то, что ты думаешь.
– Глупая отмазка, – передергивает плечиками Жанна. – Попахивает тупой комедией.
– И тем не менее.
– Но он тебе изменил, да? Я знаю, в объекты «главных» акций жены и подруги выставляют своих непутевых…
Жанна прикусывает язык. До крови, но даже не замечает этого. Сама сказала: «и подруги». Если какая-то папина знакомая решила таким образом ему отомстить… Маме бы потом сообщили…
Черт!
87
Добившись своего – отпустят, она это понимает. Но… когда и чего?
К ней приходит женщина. Кто? Никогда не отвечает на вопросы. Чего хочет? Если выкупа – сколько, и как Кирилл его соберет? Скоро ли? Дело наверняка в этом. И уже решается там, в большом мире.
А если не выкупа… Тогда чего?
Лучше думать про выкуп.
Снаружи лютая зима, а здесь тропическое лето. Жара просто невыносима. Воздух от дыхания постепенно превращается в пар, он отсырел настолько, что скоро его можно будет носить в ведрах. На стенах влага собирается в капли и стекает неровными струйками. Кожа выглядит так же – влажная и неприятная. Стоит провести пальцами, и на них остаются катышки из грязи. Хорошо, что нет зеркала, Алена его сразу разбила бы.
Люк. Свет. Алена запрыгивает с ногами на тюфяк, подтягивает колени к груди и прикрывается мятой тряпкой, в прежние времена носившей гордое название халата. Сейчас это всего лишь ширма для крайних случаев, больше ни на что не годится.
– Можно поменять ведро? – обращается Алена к яркому прямоугольнику в потолке. – И принести еще воды? А еще – убавить мощность обогревателя.
Грязные слипшиеся волосы прилипли к щеке. Она страшна в своем унизительном виде. Но это дает силу требовать.
– Эй вы, слышите?
Она вдруг напрягается: силуэт в люке ей незнаком. Это мужчина. На уши натянута вязаная шапка, глаза прячутся под большими черными очками, нижнюю часть лица вместе с носом закрывает платок, связанный концами на затылке. На руках – перчатки. Поверх одежды накинуто что-то вроде пончо. Очень удобно, чтобы скрыть телосложение: под накидкой может оказаться очень много всего. А может и нет.
До мужчины долетает запах. Он вздрагивает, быстро кивает и опускает раздвижную алюминиевую лестницу.
Алена вскакивает. Плевать на приличия. Она одевается под уставившимся сверху взором, после чего одной рукой хватает ведро с помоями, второй придерживается за лестницу, и когда ноги достигают пятой перекладины, с трудом протягивает ведро вверх.
А не схватить ли похитителя за руку? Что будет, если вцепиться и дернуть вниз? Пусть не получится свалить… хотя это было бы идеально. Его – вниз, сама – вверх, люк – на задвижку…
Размечталась.
Во всяком случае, пока он будет отдирать ее от себя, можно будет сбить очки и посмотреть в глаза.
«Дура. Не вздумай!» Алена чуть не хлещет себя по щекам, чтобы не натворить глупостей. Каков шанс, что перед ней знакомый? Мизерный. А что будет, если она узнает в похитителе знакомого? Тогда ей точно отсюда не выйти. У того, кто решился на преступление, обратного пути нет. Такому проще замести следы, чем жить в постоянном страхе. Концы в воду – и преступления вроде бы не было.
А если она увидит лицо похитителя который ей неизвестен, с этого момента он станет известным, его можно опознать. Итог – тот же: глупая смерть, сейчас невыгодная обеим сторонам.
Алена двигается так, чтобы похититель понял: она все понимает, неприятности ей не нужны. Вслед за первым ведром вверх отправляется второе, пустое.
Лестница исчезает, раздается звонкий хлопок упавшего люка.
Руки сами собой приводят прическу в порядок. Хоть как-то. Потом оправляется халат, вызывающе темный на остриях груди. Алена борется с противоположными желаниями: выглядеть как можно лучше даже в такой безумной ситуации и не привлечь к себе внимание, чтобы не стать объектом насилия.
Люк открывается.
Лестница. Вслед – чистое пустое ведро с пластиковой крышкой.
– Спасибо, – говорит Алена.
Мужчина передает второе ведро, оно до краев наполнено чистой водой. Запястье Алены подгибается под тяжестью…
А она-то думала, что до этого была мокрой. Двенадцатилитровый душ обрушивается на голову и едва не сносит с лестницы.
Ладони протирают глаза, Алена виновато смотрит вверх. «Давай ведро», – машет мужчина кистью в зимней перчатке.
Теперь халат и вовсе не халат. Перестав его даже придерживать (куда он денется, прилипший?), Алена спрыгивает в лужу за укатившейся емкостью и вновь протягивает вверх.
Видно, что ею любуются, мужчина этого не скрывает. Вернее, он делает вид, что просто наблюдает, но некие флюиды доносят правду.
Как ни странно, Алене это приятно. С нее течет, как с огородного пугала, волосы и кожа – грязные, запах – как от бомжа… а ей приятно.
Мужчина протягивает губку, Алена собирает разлившуюся воду в помойное ведро. Наблюдение за ней в открытый люк продолжается.
Кстати, теперь, когда присматривает мужчина, одна из возможностей побега – через налаживание отношений с надсмотрщиком. Над этим можно подумать. Но не торопиться. Алена в полной власти похитителей, стоит ли усугублять положение? Мало, что взбредет ему…
Взбрело. Мужчина карябает фломастером по картонке, показывает:
«Хочешь прогуляться?»
Удивление, страх, сомнения – она не знает, на чем остановиться.
«Сходишь за водой сама» – появляется новая надпись.
Вода! Это решает все. Алена героически кивает и поднимается вверх. Прохладный воздух заставляет зябко съежиться. С халата течет. Мужчина смотрит на восставшие соски. Пусть. Это не худшее, что с ней может произойти.
После узенькой клетушки глухое, не имеющее окон широкое помещение кажется огромным. По бокам горят две мощные лампы-переноски, нависает низкий потолок. В центре стоят ряды деревянных лавок, дальнюю часть занимает подобие эстрады, все доски свежие, пахнут лесом. Вот, оказывается, что здесь колотили.
Дверей – три. Массивная, из мореного дуба, и противоположная ей стальная закрыты, простенькая боковая приотворена. Помещение похоже на подвал большого дома или здания, из которого убрали все лишнее. Мысль о побеге беспомощно уползает обратно в берлогу. Стальная и дубовая двери наверняка заперты, и если удастся справиться с надсмотрщиком, найти ключи и выбраться наружу – что там ждет? И чем грозит такое поведение?
Алена – не боец. Сейчас к ней относятся хорошо, даже пошли навстречу при возникшей проблеме, а что будет при неудачной попытке побега? В том, что попытка окажется неудачной, можно не сомневаться, для удачной нужно знать, что находится наверху кроме тридцатиградусного мороза.
Ей показывают в сторону двери, которая открыта. Там… рай! Подхватив ведра, пустое и полное, Алена с радостью бросается в санузел. Он переполнен всеми достижениями современности. Глаза разбегаются. Хочется схватиться сразу за все.
Хочется не только схватиться. Пока набирается вода, Алена косится на унитаз и биде. Мужчина понимает. Он делает два шага назад и исчезает из поля видимости. Но открытая наружу дверь…
Внизу на ведре все равно хуже.
А потом она без спросу залезла в душ. На звук божественной падающей воды заглядывает похититель, грозит пальцем.
Плевать.
Хмыкнув что-то невразумительное, мужчина остается внутри, но не требует прекратить сказочного слияния с чудом. Он просто стоит, подпирая косяк, и смотрит.
– А полотенцами здесь не пользуются? – нахально вопрошает Алена, когда мытье закончено, а халат постиран и напялен обратно, мокрый на мокрое.
Полотенец нет. Как и многого другого.
Мужчина молчит.
– Про обогреватель не забудете? – говорит Алена, переступая белый бортик.
Виден неопределенный кивок.
– Еще, пожалуйста, принесите одежду и полотенце. А также зубную щетку и туалетные принадлежности. Буду очень признательна.
На ее губах – улыбка. В этот момент Алена почти счастлива.
Написанный на картонке ответ врезает по мозгам не хуже кувалды, что упала на прохожего из рук работяги со строящегося небоскреба:
«Уже не пригодится».
86
Оставленный без поддержки, Кирилл падает. Корчится от кашля.
– Стоп, пацаны. – Размяв запястья, спортсмен делает быстрый шаг назад. – Он больной, что ли?
Не успевший слинять подросток угодливо пригибается:
– Фюр, он просто замерз.
– Потрогай ему лоб.
Парнишка трогает:
– Холодный.
– С мороза. Еще раз потрогай. Дольше.
– Горячий.
– А ну, вон его отсюда! – Громила, которого назвали Фюром, машет в сторону выхода рукой с вытатуированным орлом. – У меня завтра важный бой, а вы мне гриппозную бациллу приперли! Уроды. И деньги не забудьте вернуть, только близко не подходите. На скамье оставьте. В следующий раз думайте головой.
Кирилла снова волокут. Теперь вверх. С трудом, больно задевая за каждую из бетонных ступеней, прочь из оформленного в черных и красных тонах подвала и его грозного обитателя.
– Бросим здесь? – предлагает первый парнишка, едва они оказываются на улице. Второй отшатывается:
– Фюр выйдет и увидит.
Тащат дальше.
– Сюда.
Кирилла сбрасывают в снег у гаражей.
Снова один. Снова лютый холод, почти такой же, как в сердце. Может, в нем – спасение?
Нет, спасение – в гараже неподалеку, откуда тянет дымком. Кирилл из последних сил добирается до ворот. Слышен стук, похожий на скрип.
– Чего надо? – доносится изнутри грубый окрик.
– Погреться. Немного.
Стальная дверь в левой половине ворот поддается, и Кирилл падает внутрь.
– Пьян? – кривится пожилой мужчина.
Он ремонтирует потрепанную «Тойоту», в руках два гаечных ключа разного размера. Сейчас они выглядят угрожающе.
– Нет. Обокрали.
Мужчина понятливо кивает:
– Бывает. Грейся. И вот что, – он достает из вороха промасленного тряпья кепку и брезентовую куртку-спецовку, – держи. Замызгано, и все же лучше чем ничего.
Одежда летит к двери, где из последних сил пытается встать Кирилл. Он благодарен:
– Спасиб… – И снова заходится в кашле.
– У-у, приятель…
Кириллу не удается узнать, что хотел сказать добрый человек по поводу его состояния. В гараж влетают три невысоких фигуры в натянутых на лица шапках с прорезями для глаз:
– Ты же говорил, он один будет?
– Справимся и так.
Град ударов обрушивается на Кирилла и владельца «Тойоты».
Когда все кончилось, тело себя не чувствует.
Хозяин гаража с кряхтением поднимается и оглядывает пустой, открытый настежь гараж.
– Да-а… – тянет он. – Починил.
Его взгляд падает на Кирилла:
– Эй, бедолага, пойдем, чаем, что ли, напою.
– У меня температура. Кажется, я заболел.
– Боишься заразить? Не бойся. Пару стаканов – и все как рукой снимет.
Мужчина помогает Кириллу подняться.
– Заодно и засвидетельствуешь, когда приедут.
– К… кх-кгх… кто приедет? Полиция? Нет. Мне нельзя.
– Чего нельзя?
– Полицию.
В него упирается недобрый прищур:
– Проблемы?
Кивок.
– Тогда дуй отсюда к чертовой матери. – Вытолкнув Кирилла на снег, мужчина закрывает гараж изнутри.
Ноги пытаются вспомнить как ходить. Трудно. Больно.
Нужно.
– Э-э, друг, закурить не найдется? – доносится из темноты голос.
Не опасный. Вежливый. Именно закурить, а не то, что обычно подразумевается под этой фразой ночью.
К Кириллу подходит припозднившийся прохожий. Он видит плачевное состояние Кирилла, разводящего руками в ответ на просьбу.
– Что случилось? – интересуется прохожий с участливым любопытством. – Тебе помочь до дома добраться? Ты где живешь?
Ответ он выслушать не успевает. Из уже известного Кириллу подвального помещения выходят натренировавшиеся Фюр с командой и видят разговаривающую парочку.
– Ты? Опять здесь? – взгляд Фюра направлен не на Кирилла. – Предупреждали же: еще раз увидим…
Собеседник Кирилла уже сверкает пятками, за ним несутся несколько спортивно сложенных теней, остальные накидываются на Кирилла.
– Вот тебе, ублюдок! – лупят его сразу несколько человек. Наверное, приняли за приятеля того, сбежавшего. Не сразу раздается удивленный возглас:
– Это же больной, которого мальцы притаскивали…
– Черт. Уходим!
Еще удар, на прощание.
Топот. Тишина. Мороз.
85
Рука, гладящая ее волосы, стала еще нежнее:
– Глупая…
– Я пришла за ответами. – Жанна твердо глядит на мать. – И я не глупая.
– Ты ничего не знаешь о любви.
«Это я-то?» – ухмыляется Жанна про себя. Вслух:
– Ну так расскажи.
– Придется, – вздыхает мама и смотрит вдаль. Чувствуется, как ей трудно подбирать слова.
Жанна понимает, что происходит нечто небывалое. Сегодня – их первый разговор на эту тему. До сих пор ограничивались общими словами, намеками или, наоборот, многословными нудными нотациями. Нотации требовались, когда конфликт поколений набирал силу, а после того, как накал страстей спадал, тема уходила в тень.
Отношения в семье строились на доверии. Родители не лезли в жизнь Жанны, она старалась не слишком мешать им.
– Я знала, что однажды этот разговор состоится. Вернее, догадывалась. И всячески отодвигала его, надеялась, что пронесет, – мама прикусила губу, – думала, что все останется внутри, между мной и Альфредом.
Лицо у нее серьезное, выражение бесстрастное, глубоко в глазах – боль. Или страх. Или что-то еще. Если бы мама не сдерживала чувств, Жанна все поняла бы, а так приходилось вслушиваться и делать выводы из слов, которые сами по себе ничего не значат.
– У всех есть свои скелеты в шкафу, – продолжает мама. – Пока шкафы закрыты, со стороны семьи кажутся одинаковыми. Я много лет думала так же – читая книги, глядя фильмы о великой любви и просто наблюдая за жизнью своих родителей. Надеюсь, после того, как я все расскажу, ты простишь и поймешь. Точнее, наоборот – сначала поймешь, и тогда обязательно простишь. Твой папа… Ты знаешь, какую жизнь ему пришлось вести, когда старая советская система рухнула и оставила без работы. Его новая жизнь подразумевала определенное поведение с женщинами. Потребительское. Как у всех в его сложившемся кругу. Потом мы поженились. Я заставила его уйти из бизнеса. Того, что появилось у нас за это время, хватит до конца жизни. Ушел он красиво, оставив всех себе должными.
– Семейные предания мне известны, – перебивает Жанна.
В интонации – жажда знать главное.
– Трудно заставить человека измениться. – Вздох. Любящий взгляд. Мольба о понимании. – Альфред любил меня, а хотеть продолжал всех.
– Для мужчин это нормально. – Жанна тоже могла бы поделиться опытом. – Но если выбрал одну, должен…
– Я ведь любила его, – просит понять мать. – Любовь – это не брать, а давать. Любовь – чтобы тебе было хорошо, когда хорошо любимому.
– Значит, нужно сделать так, чтобы ему всегда было хорошо с тобой.
– В твоей формуле ошибка. Формула чересчур длинна.
Жанна искренне не понимает.
– «С тобой» – лишнее.
Объяснение сначала только удивляет. Жанна прочитывает про себя с исправлением. Глаза лезут на лоб:
– Ты?..
– Мы. – Мать отводит взгляд. – Договорились. Я разрешила ему, он, соответственно, мне. Ты уже не маленькая, видела жизнь и в какой-то мере знаешь людей. Самый странный вывод, который я сделала на основании собственного опыта – что все люди разные и каждому нужно разное. Одни гонятся за недостижимым, другие кормятся подножным кормом, третьи любят один раз и навсегда. Но, повторяю, каждому – свое.
В длинной речи Жанна выделяет главное:
– Вы получаете удовольствие на стороне, и оба знаете об этом?!
– И продолжаем любить друг друга.
Жанна категорически не понимает.
– Но Лига… Там только мужененавистницы! Подставы и игры на краю!
Губ матери касается грустная улыбка:
– Представляешь, как это нравится папе?
– Он… знает?
– Через Лигу я подыскиваю интересных новых «мстительниц» и делаю ему невообразимые подарки. Кстати, я тоже неплохо провожу время, когда участвую в акциях и «мщу» сама. Не будь этой отдушины, мы, возможно, давно разбежались бы. Получается, Лига выгодна обоим, она спасает нашу семью.
– Пипец… – единственное, что приходит на язык Жанне.
Она почти в шоке. Услышанное не укладывается в голове.
Мама сказала: любовь. Нет, не любовь. А что? Неизвестно. Но что-то другое.
– Ладно. – Жанна пытается справиться с мыслями. – С отцом разобрались. Но в списке «жертв» еще мой коллега. В «особом» списке.
– Плохо. Это значит, что он где-то перешел Лиге дорогу.
– Лиге как движению?
Маме вопрос понятен:
– Или встал на пути кого-то из основателей. Завтра попытаюсь выяснить.
Завтра может быть поздно. Но уже ночь, ничего сделать нельзя. Зато можно еще спросить.
– Что можешь рассказать про бал?
84
Дался ей этот бал. Снежана отмахивается:
– Не бери в голову. Бабское собрание и годовой отчет под соусом сплачивающего маскарада. Игры глав Лиги в «укрепление командного духа», сейчас это довольно модно. На это ухается куча средств, часть из них кто-то кладет в карман.
Ее мозги сосредоточенно скрежещут: в последние дни «особые» акции участились. Задания достались чуть ли не каждой. Если Комиссия затеяла с кем-то войну, это аукнется всем. Нужно поинтересоваться, а то и принять меры.
Дочка сидит рядом как статуя и глядит вперед. Там сверкает снег. Все белое.
А под белым – разное. В том числе черное. Как в жизни. Снежана достаточно узнала жизнь. На самом деле не существует ни черного, ни белого, все на свете – обман и видимость. В реальности мир серый. И жизнь серая. Никакие деньги не раскрасят его по-настоящему. Они усиливают контраст и позволяют лучше разбираться в оттенках. Но серое, если внимательно присмотреться и вдуматься, оказывается коричневым. Стать знатоком видов и вкусов дерьма – не лучший итог жизни. И ничего не поделать – молодость позади, время растрачено на ерунду. Да, все казавшееся важным – полная ерунда, и неожиданно выясняется, что единственная настоящая ценность – дети. У Снежаны и Альфреда это дочка, больше детей Бог не дал. Сначала сами не хотели, затем не получилось. Теперь вся жизнь (точнее, ее остаток) – ради дочки. И будущих внуков. «Дети – цветы жизни» оказалось не просто словами, на деле только дети расцвечивают этот мир, только они по-настоящему (жаль, что недолго) цветные на холсте серого, которым маскируется коричневое.
Не хотелось вываливать на Жанну свои проблемы и, особенно, способы их решения. Но лучше пусть услышит от матери, чем донесут гадкие слухи. То же самое, сказанное другими словами, может выглядеть неприглядно и мерзко.
Снежана мрачнеет. Выворот мысли привел к неожиданному выводу. Оказывается, взгляд на вещи с другой стороны показывает их в истинном свете. Что же получается? Вещи, которые требуют оправданий и поиска нужных слов, чтобы не выглядеть неприглядно и мерзко… Неужели они и вправду такие?
Доносится:
– Сможешь провести меня на бал?
– И не подумаю. Будут только свои.
– Но ведь – маскарад? – упорствует дочка.
– Маски – чтобы сохранить тайну личности. Члены Лиги не знакомы друг с другом и не должны быть знакомы.
– Это же замечательно!
– Зато Комиссия знает всех. – Усталый выдох завершается остужающим дочкин энтузиазм заявлением: – Забудь. Посторонний на балу – глупость из области фантастики. Беспредельно опасная глупость. Лига умеет хранить секреты.
83
В «Приюте» пришлось чуть ли не на колени встать, Леонид даже подумывал, не предложить ли в обмен на информацию развеселой, но скрытной администраторше руку и какую-нибудь частичку своего многолюбящего сердца.
Оказалось достаточно шутливых комплиментов и серьезных заверений, что дальше эти сведения не уйдут. Времени затрачено немало, но все подтвердилось.
– Кто у нас остался без алиби? – наморщил лоб Алекс.
– Горская. Ее слова, что сидела дома с детьми, и раздумья соседей, «вроде бы не видевших, что выезжала куда-то» – полная чушь.
Некоторое время они едут молча. Дорога скользкая, приходится быть сосредоточенным больше обычного. Лоб Алекса внезапно разгладился:
– Помнишь, когда еще работали в «Риэлтинге», ты постоянно и безрезультатно подкатывал к бухгалтерше?
– К Наташке-то? – Леонид счастливо оскалился. – У тебя устаревшие сведения.
Алексу не до хвастовства напарника:
– Видел, как она вначале по Кириллу сохла?