000
ОтложитьЧитал
Часть 6. Воскресенье
– Выжигалова нашли!
– Скажите ему…
– Не получится.
– Почему?
– Вдрызг.
Режиссер хватается за скулу, будто в зуб вбили гвоздь. Большой, кривой и ржавый.
– Где?
– Доставили в гримерку.
– Сценарист! Переписывай, чтобы в кадре было только тело. Никаких слов ему, никаких самостоятельных передвижений. Хоть больным сделай, хоть мертвым, лишь бы доснять.
– Может быть, ему ногу сломать?
– Мысль.
– Имею в виду – по сценарию.
– Жаль. Но тоже мысль. А мальчик где?
– Еще в школе.
– Он же детсадовца играет!
– Не волнуйтесь, сыграет. Евгений Карлович за него просил. Говорит, талант.
Режиссер пытается рвать последние волосы. Съемочная группа с удовольствием наблюдает, как это случится.
– Фиг вам! – орет режиссер. – Все по местам! Работаем!
32
По классификации Жванецкого женщины делятся на молодых и остальных. По классификации Алены мужчины делились на Кирилла и остальных. Так было до сих пор.
Все изменилось. Кирилл умер. Для нее. А она все еще жива. Зачем?
Наверху кто-то появился. Приближается топот.
Халат на плечи. Взгляд вверх. Скрип.
Свет. Женщина. Даже сквозь маску изливается неприязнь. Она смотрит на Алену долго и пристально. Разглядывает, как кобылу на рынке.
Зубы показать?
Непонятная чужая ненависть испепеляет, жалит, вонзается в мозг, стекает по коже. Алена ждет. Появляется большое, если сравнивать с прошлыми, послание, привычно начертанное безликими печатными буквами:
«Сегодня тебе отпустят грехи. Будем считать, что сегодня – прощеное воскресенье. Потом мы отдадим тебя любому, кто внесет выкуп. Подумай еще раз, нет ли еще кого-то, кто мог бы поучаствовать в твоей судьбе или ссудить под залог имущества. Выпустим с условием забыть все, что услышишь или почувствуешь. Подтверди, что все поняла».
Алена поднимает лицо на временную хозяйку ее тела. Но не души. Впрочем… Душа сломана. Истерзана, растоптана, перемешана с грязью. Не душа, а крохотный комочек, дрожащий во тьме – пинаемый и никому не нужный.
– Вы меня точно отпустите?
Быстрый письменный ответ:
«Условия принимаешь?»
– Да.
В корзинке опускаются бумага и ручка, а в проеме люка появляется следующая картонка с надписью. Видимо, они у женщины заготовлены, только вынимай и показывай.
«Пиши: я, такая-то, добровольно хочу подвергнуться наказанию во искупление мучающего меня греха, иначе мне трудно будет жить дальше. В произошедшем прошу никого не винить. Число, подпись».
Ручка в пальцах дергается:
– Какое наказание?!
Сверху фломастер быстро скребет по картону, ответ не был предусмотрен заранее.
«Увидишь».
– А если не напишу? – смесь страха и упорства в глазах.
«Хочешь отсюда выйти?»
Алена опускает голову и продолжает писать.
– Какое сегодня число? – спрашивает она хмуро. – И еще – день или ночь?
Ей показывают дату. Она подписывается. Расписка в корзине уносится в небеса. В проеме возникает очередная ранее заготовленная надпись:
«Последнее. Подними глаза на решетку вентиляции под потолком и произнеси то же самое своими словами. Это для пущей убедительности и нашего спокойствия».
Алена чуть не падает. Столбняк. Безвольно открывшийся рот.
Все это время ее снимали…
Накатывает горячая красная волна.
– Вы!.. Вы… – Нет слов.
Маска мерзко ухмыляется.
31
Мороз и солнце. Жуть слепящая. Щурящийся водитель сверяется с адресом и ставит машину на видном месте. Плотная самолетная маска для сна накрывает глаза. Ждать. Гонорар – двойной, если все пройдет как надо. Год назад прошло нормально, расплатились сразу и еще сверху накинули. Замечательные клиенты, пусть и играют в секретики. А кто не играет? У кого нет тайн или хотя бы тайночек?
За то, что кто-то подкрадется и врежет по голове или угонит машину, можно не волноваться. В прошлый раз хотелось попросить друга, чтобы присмотрел с дальней точки во избежание неприятностей. Еще появлялась мысль поставить на приборную панель или лобовое стекло смартфон – вроде бы с навигацией, но тот снимал бы все, что происходит сзади. Или можно воткнуть куда-нибудь миниатюрную камеру…
Клиент вовремя предупредил: никаких камер внутри и наблюдений со стороны. Полная анонимность. Неприятности возникнут именно в случае излишнего любопытства. Отсутствие криминала гарантировано, просто взрослые люди играют во взрослые игры и готовы за это платить.
Большего не требуется. К тому же, как намекнули, за ним будут присматривать и ничего аврального не допустят. Перестраховщики. Заказчик мог бы завязать пассажиру глаза и доставить на своих машинах, но почему-то не хочет делать этого сам. Возможно, не желает светить собственный транспорт у дверей клиенток, по нему выйти на веселых массовиков-затейников легче легкого. Или те, кто съезжаются на мероприятие, не хотят ехать непонятно куда с завязанными глазами. В последнем случае встает вопрос: неужели не доверяют организаторам?
Впрочем, сам он тоже не поехал бы с завязанными глазами, если рядом не сидит друг или брат.
А может быть, все намного проще, и дамам нужны именно микроавтобусы, чтобы иметь возможность переодеться? В обычном седане или джипе, даже самом шикарном, особо не развернешься.
Сзади хлопает дверца.
– Имя? – спрашивает он.
– Скромница.
В выданном маршрутном листе, который по исполнении требуется сжечь, так и сказано. Сегодня она у него третья, последняя. В конечной точке автоматически откроются ворота особняка, и толстый швейцар в черной шубе и маске пропустит очередную гостью внутрь. Новый Год давно прошел, а люди все празднуют, да еще с такими изощрениями. Может быть, сегодня отмечают по китайскому или какому-нибудь восточному календарю? Надо поинтересоваться.
Не надо. Меньше знаешь – дольше будешь. Даже если у пассажирок Новый Год африкано-антарктический, пусть знание подробностей уедет с ними же.
Он только что отвез на место Элизабет и Анестезию. Последняя представилась нечетко, ему послышалось «Анастасия». Мелкие отклонения допустимы, если в пределах разумного. Срочно оповещать заказчика нужно только в случае серьезного нарушения протокола.
Водитель беспрекословно ждет, пока сзади не прекратится возня. Пассажирка переодевается – в особняк все прибывают при полном параде, а из собственного дома, видимо, выходить в виде пришелицы из девятнадцатого века не хочется. Они все переодеваются в машине, хотя это жутко неудобно. Окна, конечно, тонированы в ноль, никто не увидит, но ведь тесно.
Дамочек это не смущает.
Он возит только дам. Еще кто-нибудь, скорее всего, возит кавалеров. Он явно не один такой. Время прибытия согласуется через сеть, ни опоздания, ни спешка не приветствуются. Скорее всего, в промежутках особняк принимает других гостей.
Что только ни приходит в голову. В древности карнавалы с костюмами и масками служили прикрытием оргий. Та же история? Иначе для чего такая таинственность?
Узнать, что происходит после того, как двери за отвезенными дамами закроются, хочется нестерпимо, и все же он похоронит это желание, веселые картинки сгинут, как только в кармане окажутся деньги. Его выбрали за трезвость, взрослость и ответственность.
– Поехали, – командует переодевшаяся пассажирка.
Разрешение получено – глаза открываются. В салонное зеркало видно бальное платье и маску, перьями метущую потолок.
«Скромница». Ну-ну. Наметанный глаз определит возраст и без лица, по сочетанию голоса, поведения, позы и другим мелочам. Дама не юна. Анестезия, кстати, тоже была больше любимых Бальзаком лет. А Элизабет – девчонка. Не ребенок, естественно, а по сравнению с двумя другими. Наверное, студентка или вроде того.
Странная компания. Ну и Бог с ней. Машина трогается.
30
Она идет вперед, в жуткую зовущую тьму. Накатывает чувство нереальности происходящего. Но она идет – с опаской и все возрастающим восторгом.
Играет танцующими тенями неяркий живой огонь – это факел. Настоящий средневековый масляный факел. Не бамбуковая поделка из хозтоваров. Трепещущее пламя несет перед ней, поигрывая крепкими ягодицами, великолепно сложенный атлет. Его широкие плечи блестят в шарахающихся отсветах, мышцы шикарно перекатываются, из одежды – только глубоко утопшая ниточка стрингов. Впрочем, это если говорить о теле. Но о таком теле говорить хочется. Факелоносец идет впереди, и на затылке видна вторая ниточка – завязочка скрывшей лицо маски. Здесь все в масках.
По бокам бетонной дорожки горят свечи. Коридор длинен и оранжево-мрачен, расположенные по одной стороне окна плотно зашторены. Ни капли света извне.
Ее мысли разбегаются и теперь напоминают то зависшие, то вовсе недоступные файлы. Череп кипит, мозг жужжит несправляющимся вентилятором, что пытается привести его перешедшую за грань деятельность в нормальное русло. Но если мозг – компьютер, то разум – программы. Они тормозят и перебивают одна на другую. Вытесняют, накладываются, стирают начисто.
– Сюда, госпожа.
Бесподобный провожатый принял эстафету опеки над ней у неуклюжего швейцара в шубе и новогодней маске. Тонированный микроавтобус доставил ко входу с лепниной и колоннами, швейцар распахнул двери, через мороз пришлось бежать не более двух шагов.
Позже этот особняк можно найти. Наверняка, такая мысль придет в голову многим. Значит, организаторы продумали этот момент, и владельцы не назовут, кто именно отвалил им несусветную сумму за несколько дней пользования. Не захотят или не смогут назвать, потому что сами не знают – разницы нет. Как-то этот вопрос организаторами решен, иначе они нашли бы другие пути. Например, привозить участниц с завязанными глазами, чтобы те не знали, куда их везут, и въезжать прямо в холл – огромные двери это вполне позволяют. Да, можно, но тогда место можно вычислить через водителя. Транспорт через базы данных найти проще, чем иголку в коробке спичек. Видимо, выбран лучший из вариантов. И, надо не забывать, он уже опробован, минусы не найдены или давно выявлены, работа над ошибками проведена. И все равно взгляд искал брешь в чужой защите. Идеальной защиты не существует. А если все же план отработан до мелочей и выглядит совершенным, то несовершенны люди, которые его осуществляют.
Похожий на греческого бога атлет проводит через заставленный цветами холл и отворяет тяжелую резную дверь. Отсюда вниз ведет лестница, ступеньки украшены ковровой дорожкой, вокруг темно. Воздух кажется пыльным и застоявшимся.
Она входит. Божественно выглядящий провожатый обгоняет ее и, освещая путь, спускается впереди. Она приподнимает пальцами платье в старинном стиле и, придерживая на весу, чтобы не наступить, идет за ангелом в человечьем обличье. Иначе не назовешь. Где только нашли такого? Спросим по-другому: как согласился? Настоящий Аполлон.
Древний бог вводит ее в цокольный этаж особняка, отворяется еще одна массивная дверь, глазам открывается сумрачное помещение с низкими потолками. Дальняя часть приподнята в виде сцены, в центре рядами стоят сколоченные из досок скамьи. Здесь достаточно людно, навскидку – около двух десятков дам в безумных по нынешним временам туалетах. Шумно, и звучит музыка.
– Леди Элизабет! – во всеуслышание объявляет Аполлон, чем заставляет всех обернуться. Он почтительно склоняется и уходит за следующей участницей бала.
У большинства присутствующих маски цветные, они приветствуют новоприбывшую радушными наклонами голов и перьев. Четыре фигуры в белых масках ограничиваются легкими кивками. Это Комиссия.
– Проходи, Элизабет, – левая из Комиссии указывает на основную массу многоцветных масок.
Элизабет занимает место среди остальных. Общее внимание возвращается к импровизированной сцене, а Элизабет сначала осматривается.
Здесь нет окон, стены увешаны холодным оружием и светильниками с живым огнем, запасной выход заперт на стальной засов, а маленькая боковая дверца ведет, скорее всего, в подсобку, кладовку или санузел. Этот зал расположен ниже уровня земли и раньше, до бала, он, скорее всего, был обычным подвальным помещением. Как правило, в нижних этажах размещают, в зависимости от пристрастий, склады солений, тренажерные залы или просто устраивают свалку того, что, как считает старшее поколение, «может пригодиться».
Сейчас бывший подвал не узнать. Воссозданный аналог рыцарского зала отгорожен от современного мира непроницаемыми стенами. Не хватает только камина, но его заменяют настенные факелы и большие свечи в кованых подсвечниках. Дрожащее пламя превращает бетонную коробку в старинный замок с его особенным антуражем, замкнутостью и витающим в воздухе мистицизмом. Может быть, и со своими приведениями. Обидно же, если замок без приведений.
Человек на сцене – не привидение. Но похож. Гибкий мужчина в соответствующих восточных полуодеждах и обязательной здесь маске исполняет танец живота. Все взоры сошлись на нем.
Полет руки, разворот, игра бедрами и животом. Прыжок. Изгиб до самой земли. «Дзинь-дзинь» – звон серебра браслетов и пояса. Страсть и жар искушения. Безмолвная песня о любви. Браво.
Обвешанный серебром мужчина одет в шаровары с низкой талией и что-то цветасто-прозрачное на плечах. Он танцует умело, с небывалым чувством, в движениях присутствует душа. На влажном от пота торсе голодная пасть пупка то выгибается к потолку, то скручивается, то мелко волнуется вопящим зевом, поющим о вожделении. Ажурно-переливчатый смерч рук и ног не дает покоя загипнотизированным зрительницам.
Музыку перекрывает голос Аполлона:
– Леди Кириллица.
Все оборачиваются для приветствия. Очередную соратницу приглашают к пиршеству глаз. Кириллица равноправно вливается в красочное карнавальное море.
Не проходит двух минут, дверь вновь отворяется:
– Леди Скромница.
Снова приветствие. Музыка вдруг обрывается. Танцор исчезает, будто действительно был привидением.
– Прибыли все, – объявляют белые маски. – Начинаем.
29
Напротив него сидит солидный человек в накинутом поверх костюма больничном халате. Черные, как смоль, волосы и усы. Острый взгляд. Выдающийся нос.
– Приехал только из уважения к Борису Борисовичу.
– Спасибо, – говорит Алекс.
Он в гипсе. Одна нога подвешена.
Они в палате одни.
– Борис Борисович сказал, что у вас есть несколько вопросов. Я жду.
– Есть. Расул Алигаджиевич, вы слышали о проблемах «Риэлтинга»?
Вместо ответа – осторожный кивок.
Алекс спрашивает в лоб:
– Это вы устроили?
Густые брови возносятся вверх. Не понимает. Или не хочет понимать.
– Закрытие «Риэлтинга», – объясняет Алекс. – Они ваши главные конкуренты.
Гаджиев негодующе мотает головой:
– Не мой стиль. Я работаю честно.
– А я слышал… – в глазах Алекса уничтожающая ирония.
– Молодой человек, я эту фирму только в прошлом году купил. Когда узнал, какие дела под этой крышей творились – поседел. Вот, посмотри. Теперь только на реабилитацию в сознании клиентов сколько времени и денег уйдет!
Выходит, что свои грязные делишки «Провинция» творила не при этом хозяине. Лучше ничего не знать о незнакомом человеке, чем начинать разговор, предполагая только плохое. Алекс доволен.
– Кому это может быть выгодным еще?
Гаджиев морщит лоб.
– Наезд полиции? Конечно, самой полиции.
– Получить отступные?
– Вроде того. Произойди такое с моей фирмой, я бы любые деньги отдал. Прекращение операций, опечатывание офиса – непоправимый удар для бизнеса, это конец любой коммерческой организации.
– Поэтому именно вы для всех – первый подозреваемый.
– Зря. – Мужчина качает головой. – Я бы не тронул «Риэлтинг». И не только из этических соображений, которые в бизнес-среде, к сожалению, давно забыты. У меня личная заинтересованность.
Алекс удивлен, но молчит. Гаджиев с неохотой заканчивает мысль:
– Замешан другой человек, я несу за него ответственность, поэтому не могу продолжать.
Другой человек, понятное дело, – женщина. На юге, как известно, все воды – нарзаны, все мужчины – тарзаны. Гаджиев не женат, а о том, с кем он встречается, недавно докладывал Дым. Алекс на время уводит разговор в сторону:
– Расскажите про Горского. Вы были знакомы?
– Чуть-чуть.
– Как думаете, почему он сбежал?
– До денег очень жадный.
– А семья как же?
Гость язвительно фыркает:
– Он же ходок, каких мало. Никакого уважения к женщине.
– Вы – другой?
Гаджиев смотрит с укором и чуть неприязненно, как на появившуюся в поле зрения вошь, до которой не дотянуться:
– Да. Другой.
Алекс не сбавляет темпа:
– Говорят, Горский сбежал с Аленой, невестой своего коммерческого директора. Ничего не слышали?
– С Аленой?!
– Вы ее знали?
– М-м… В некотором роде.
– А точнее?
Кажется, сейчас вскроется нечто значительное.
– Горский не мог сбежать с Аленой, – сообщает Гаджиев с необъяснимой твердостью.
– Почему?
– Алена не хотела с ним встречаться. Очень не хотела.
– Но – встретилась? – Алекс весьма въедлив. – Судя по вашей интонации…
– Да. К сожалению, именно я ее уговорил.
28
– Ежегодный Бал-маскарад Лиги открыт!
Оглушает овация, слишком громкая для маленького низкого помещения. Все рассаживаются. Для Чрезвычайной Комиссии на сцену принесли троны – мягкие кресла из холла, через который проводили гостей. Остальным достаточно длинных скамей. В антураже рыцарского зала они смотрятся органично.
Говорит одна из членов Комиссии:
– Год был замечательным. Мы много сделали. Вторая часть нашего девиза теперь не просто брошенные сгоряча слова обиженной женщины, которая жаждет реванша. Мы стали силой. Сегодня мы наградим самых выдающихся наших героинь. Номинация первая – за наибольшее количество отыгранных эпизодов.
Устанавливается тишина, почти абсолютная. С улицы в подземный этаж не доносится ни звука.
– Шестнадцать «главных», два «поддерживающих» и один «особый»! Лучший общий результат, если учесть, что «поддерживающие» и «особые» намного труднее и несравнимо опаснее. Итак… – Выдерживается еще одна томительная пауза. – Роза!
Одна из цветных масок радостно поднимается… скорее, возносится на обретенных крыльях, украшенная перьями голова кланяется хлопающим окружающим.
– Поздравляем! Прими вот это скромное… гм, скорее нескромное бриллиантовое кольцо и приз в пятнадцать тысяч евро из кассы Лиги.
Роза расцветает.
– Вручит заслуженную награду король российской эстрады, золотой голос России… ну, вы узнали!
На скамьях счастливое замешательство – не ждали. Знаменитый певец появляется в зале, озаряя присутствующих знакомой из телевизора улыбкой:
– Добрый день!
– Ура! Вау! Вот это да! – со всех сторон.
– Да-да, это я. Спасибо. Меня попросили вручить завоеванную награду прекрасной Розе. – Знаменитость проходит сквозь ряды, останавливается у героини церемонии и целует в едва обнаружившийся внизу маски кусочек щечки.
Из одних холеных ручек в другие переходят бархатная коробочка и конверт. В освободившейся руке певца появляется микрофон.
– Позвольте исполнить для вас песню…
Элизабет глядит широко раскрытыми глазами. Шире маски. Шире сознания. Во что обошлось организаторам это выступление? А ведь это только начало.
27
Чарли вспоминает начало. Как недавно – и как давно…
Сколько смеха было, когда сочиняли название. Клуб обиженных жен – КОЖ? Фу. Не только жен, а женщин вообще, идея построена именно на этом. «Женщины» – все равно «ж». Как еще назвать? Леди? КОЛ. В одном месте. Что ж, звучит. Но кратко и некрасиво. Пусть – КОЛБАСА. Нет. «Б» среди «леди» несет ненужные ассоциации. Тогда не Клуб, а Лига. ЛОЛ? Смайлик, блин. Несерьезно. Уберем леди, вернем женщин – ЛОЖ. Ложа. Как у масонов.
– Тогда уж – «Лига обиженных женщин, ищущих справедливости», – сказал Друг, он же первоначальный спонсор, он же сподвижник, он же единомышленник, он же просто друг. – ЛОЖИСь!
Посмеялись и приняли.
Команду набрали в сети. Во главе поставили ЧеКа – из-за исторической аналогии даже звучит страшно, а главное – наводит на нужные мысли. Чрезвычайная Комиссия наделена всеми полномочиями, кроме одной – видеть Чарли. Только голос. Только через сеть. Да, у Чарли необыкновенное преимущество в получившемся средстве влияния на нужных людей: Чарли знает всех, никто не знает Чарли.
Про Друга не знает даже Комиссия.
Они с Другом практически захватили глупый провинциальный городишко. Помешать могут лишь федералы, только у них есть силы и возможности. Но их никто не зовет. Все решается внутри.
Очень многое решится сегодня. Друг встревожен. Слишком глубоко завяз в игре. Ну что же, никто не виноват, это он сам придумал.
Пора обратиться к происходящему. Какие виды, какие краски… и как довольны собравшиеся! В восторге. То ли еще будет.
Красиво завернули, черт подери. Молодцы. Браво!
Себя не похвалишь – никто не похвалит.
26
У автомобилей бывает пониженная передача, чтобы пускать больше мощности на ту же скорость. Бывают блокировки дифференциалов, они заставляют колеса вращаться равномерно и вытаскивать из ям завязшую громадину. Или, например, режим «спорт» у коробки передач. В человека такие удобные и нужные в некоторых моментах прибамбасы Творцом не заложены. Тюнингу поддаемся лишь поверхностному: что-то убрать, где-то прибавить, чему-то научиться. В основном довольствуемся заводскими настройками, а они не всегда справляются со стрессами новых времен. А как бы сейчас пригодилось…
Элизабет пытается совладать с волнением. Бал грандиозен. Она ждала нечто вроде костюмированного междусобойчика, в далеком от столиц (как по расстоянию, так и в прочих отношениях) городе другое представить невозможно.
Она проводит рукой по платью, незаметное нажатие пальцев включает микрокамеру. Теперь тот, кто надо, видит происходящее. Жаль, здесь нет ни дневного света, ни электрического. Ничего, разберут, если захотят. С миниатюризацией перестарались. Кто же знал, что обыскивать на наличие жучков здесь не станут. А ведь логично – присутствуют только свои, проверенные. От своих подвоха не ждешь. Обслуживающий персонал? Появляется эпизодически. Известный певец тоже на шпиона не похож.
Элизабет медленно поворачивается, чтобы объектив дал полную картину.
После поклона и ухода утонувшего в аплодисментах певца слово вновь берет член Комиссии:
– Вторая номинация – наибольшая сумма принесенных Лиге средств. Все понимают, что эта часть нашей работы не основная, но материально наказанные сволочи тоже показательно наказаны, для некоторых удар по карману – больнее, чем скандал супруги, а потеря денег – важней изгнания из дома. Итак, наш лучший результат, полученный за один эпизод…
Зал затаил дыхание.
– Кириллица!
25
Кристина вскакивает и по-детски хлопает в ладоши. Она догадывалась, когда узнала размер выкупа, полгода назад полученного Лигой с одного политика за пленки с интересными записями… Но вдруг у кого-то больше?
Ни у кого.
Имя она взяла по человеку, из-за которого оказалась в Лиге. Само вырвалось, когда спросили, как хочет назваться. Постепенно привыкла к прозвищу, но с некоторых пор стала тяготиться. Одним Кириллом жизнь не ограничена, а имя напоминает о нем постоянно. На следующий год, если такое допустимо, она попросит у Комиссии сменить имя. К тому времени на Кирилле и его предательстве будет стоять жирная точка. Все должно закончиться сегодня.
Появляются похожие на первые бархатная коробочка и конверт. Вручать их Комиссия не спешит:
– Кроме денег и украшения – подарок для души. Лично провести БП. Она долго этого ждала.
Глаза Кристины сияют круче бриллиантов. Дождалась. Ночные события выветриваются из головы, как вчерашний дым.
– Но это чуть позже. Сейчас во славу женского начала состоится бой без правил между представителями исконного противника. Прошу уважаемое собрание переместиться на следующий этаж.
Все дружно поднимаются. Красавчик-лакей отворяет дверь и с факелом шествует по лестнице впереди. Пламя играет на его литых мышцах.
24
Знакомые мышцы. Где-то видела. Как Элизабет ни напрягается, узнать не может. Это ее бесит. Такие шикарные мышцы нельзя забыть… но и вспомнить не получается. Она пытается сместиться к Аполлону ближе. Толпа не позволяет этого сделать.
Из цокольной части по знакомой лестнице все входят в холл первого этажа. Здесь такой же полумрак, как внизу. Окна наглухо задрапированы. Электрический свет отсутствует как явление.
Свечи. Море свечей. На всех уровнях. От пола до специальных люстр.
Цветы. Стоячие и висячие. В кадках, вазах, на полочках, тумбочках, столиках и дизайнерских конструкциях. Океан цветов. Хочется утонуть. Запах невыносим и божественен, сбивает с ног.
Вдоль одной из стен замерла в ожидании целая шеренга Аполлонов. Они кланяются. В руках – подносы с шампанским. Мышцы бугрятся и переливаются ярким маслом. Стринги топорщатся. Прессы впечатляют.
В правой стороне холла сооружен импровизированный ринг – установлены четыре столбика, между ними натянуты веревки. В центре помещения для дам приготовлены диваны и кресла, все рассаживаются.
На ринге появляются двое бойцов. Спортивные трусы, кожаные шлемы, перчатки. Всеобщее воодушевление. Подбадривающие возгласы и хлопки.
– Победитель удостоится поцелуя героини объявленной номинации. – Ведущая дает отмашку.
Бой начался.
«Не такой уж и "без правил"», – думает на своем месте Элизабет. Она видела настоящие, которые совсем без правил. Зрелище не для женщин.
Бойцы дубасят друг друга что есть мочи, летят пот, слюни и кровь. Аполлоны разносят шампанское.
23
Сверху долгое время слышен неимоверный шум. Звукоизоляция не позволяет различить подробностей, но понятно, что там много людей, звучит музыка, и периодически кто-то громко говорит через усилитель. Алена пробовала кричать, но убедилась – нет смысла. Потом звучит навязшая на зубах песня, и все стихает. Алена настораживается. После недавнего гула одиночные шаги пугают.
Это по ее душу. Скрип, свет. Мужчина. Тот же. Лучше он, чем.
Про себя она прозвала его Карлсоном. Необъятный, неопасный, неуклюже переваливается с ноги на ногу, живет на крыше. На крыше мира. Покольку мир – клетка, в которой находится Алена. Остальные – небожители.
Опускается лестница. Лестница в небо.
– Пора?
Карлсон кивает.
С тех пор, как узнала про видеокамеру, халат она не снимала. Сырой, мятый, непотребный – единственная защита. Запахнувшись глубже, Алена делает первый шаг наверх. Затхлый смрад сменяется свежестью и благоуханием.
Перед самым верхом Карлсон делает знак остановиться. Извиняющимся жестом достает плотный мешок, надевает ей на голову и помогает выбраться наружу.
Придерживаемая под локоток, через пару десятков шагов Алена оказывается в знакомом санузле, мешок сдернут с головы, Карлсон указывает на удобства и отходит к двери.
Она его не стесняется. После всего… Зная, что за ней все это время наблюдали…
Сегодня здесь и шампунь, и гели, и полотенце. Почти счастье. Но подъема, подобного прошлому, не ощущается. Душа устала.
Через пять минут появляется Карлсон и знаками просит поторопиться. Она подчиняется. Вместо халата оборачивается в огромное махровое полотенце и выходит. Карлсон вставляет ей в уши ватные затычки. Звуки пропадают. Потом на глаза ложится повязка, концы крепко стягиваются на затылке.
Ее ведут наружу, в зал. Направление непонятно. Шагов через десять ноги встречают преграду и восходят на нее, как на ступеньку. Видимо, это эстрада, которую сколотили за предыдущие дни.
Через два метра – грубый толчок в спину. Грудью, животом, а затем и лицом Алена налетает на вертикальное препятствие – деревянное, ровное, длинное. Похоже на обычную доску. Невидимый конвоир заставляет обнять широкую деревяшку и привязывает к ней. Руки и ноги.
Руки ощущают поперечину с обратной стороны доски. Наверное, это одна из длинных скамей, ее поставили вертикально для…
«Я добровольно хочу подвергнуться наказанию…» – вспоминается из написанного по требованию похитителей, и это жуткое озарение приходит вместе с гадостным ощущением на лице, когда от щеки до щеки рот залепляют куском скотча. Невидимая рука сдергивает с Алены полотенце и на прощание проводит шершавой перчаткой по пошедшей мурашками коже – словно может что-то почувствовать.
22
Один из бойцов лежит в углу, заплывшие глаза ничего не видят, пол залит кровью, льющейся из носа и разбитых губ. Второй, огромный и жуткий даже на вид, ликующе подпрыгивает со вскинутыми над головой руками, на одной из которых вытатуирован орел. Кристина поднимается на сцену и целует победителя. Не сказать, что с большим удовольствием – тот весь потный и в крови, своей и чужой. Но общий дух поединка подстегнул разлитое в воздухе возбуждение, и Кристине хочется это сделать. Награжденный боец уходит счастливый, проигравшего уносят с ринга напоминающие древних богов лакеи.
– А теперь, – вновь берет слово ведущая, – для нашей героини – сюрприз.
Кристина напрягается. Ведущая продолжает:
– Награду вручит…
Дверь отворяется. Все смотрят и не верят. Больше всех – Кристина.
Он! Боже…
Трепет. Нестояние. Возможность обморока.
– Поздоровайся хотя бы, – смеется ведущая, – для тебя приглашали. Мечты должны сбываться.
– Но я не знаю языка…
– Буон джорно! – с живущей в сердце улыбкой хрипато обращается к ней появившийся мужчина. Он седой, морщинистый и плешивый. Но – он!
На таком уровне итальянский она понимает. Выдавливает:
– Бон джорно.
– Танти аугури! – Крепкие руки вручают ей невероятный букет, коробочку и конверт. Освободившись от груза, эти руки тянутся к ней… обнимают… и…
Знаменитый итальянец целует ее. Только ради этого стоило жить.
Ведущая передает гостю микрофон. Все погружаются в гипноз ритма и мелодического хрипа.
– Арриведерчи! – произносит певец через несколько минут.
Он отдает микрофон и удаляется в сторону двери. Там оборачивается и машет рукой:
– Спасыбо!
Его русский хромает и никому не нужен. Все под впечатлением песни.
– А сейчас… – ведущая обводит взглядом с трудом возвращающийся в реальность зал, – прошу всех вновь спуститься вниз, для БП все готово.
Кристина едва понимает, что это и зачем нужно, она уже сейчас на седьмом небе. Но обожаемая (с каждой минутой – все больше) Лига дает ей шанс стать еще счастливее.
Поигрывающие мышцами красавцы отстраненно-почтительны, как заправские лакеи. Они придерживают створки, чтобы на лестнице, пока по ней спускаются, было светло, и исчезают, плотно затворив за собой двери. Шурша платьями и задорно перестукиваясь каблуками, дамы возвращаются в «рыцарский зал».
На сделанном из досок возвышении – жертва. Привязана, подготовлена, ждет.
21
Он смотрит. Она перед ним, на экране. Скоро он снова спустится через запасной вход, отворит железную дверь… но сейчас ему в зал нельзя. Лиге не положено знать, какую роль он играет в событиях.
Все было ради этого дня. Ради этого часа.
Он смотрит.
Вперед выходит Кристина, здесь ее зовут Кириллицей. Она давно мечтала отомстить. Он предоставил ей такую возможность.
В ее руке, вспарывая пространство, свистит черный кожаный хлыст. Кристина довольна звуком и ощущением. Она подходит к жертве еще ближе.