Меч, рассекающий листья

Меч, рассекающий листья.

Кавадзи был один и размышлял о прошедшем визите русских. Перед глазами чередой проплывали картины минувшего события. Заново переживая их, он то и дело тяжело вздыхал. Эти картины говорили ему, что старому времени приходил конец. Это понимал не только он, специально уполномоченный решить это непростое дело. Это понимали и в Эдо, и в других городах Японии. Даже крестьяне и простые рыбаки понимали, что грядут изменения. Осознать мысль, что многовековое затворничество уйдёт в прошлое, было страшно, но вместе с волнением и страхом душа Кавадзи испытывала некое особое вдохновение, поскольку именно он, Кавадзи-сойе-мон-но-дзио-сама, был главной исполняющей и руководящей фигурой всего спектакля. Конечно же, это был спектакль, и русские, далеко не слепые и не глупые люди, видели и терпели всю вынужденность и обязательность прошедших мероприятий. Им надо было отдать должное за упрямство, а порой, неуступчивость в стремлении к намеченной цели. Но как изобретательны порой и терпеливы были эти русские! И неизвестно, кто кого водил за нос все эти три долгих месяца, пока красавцы фрегаты гостей стояли на рейде, приводя в ужас местных рыбаков. И всё это время японцы терпеливо ждали и надеялись на то, что русские уберутся туда, откуда пришли, и в то же время боялись, что это произойдёт. Но русские не только не ушли. Они расположили к себе всех, с кем вступали в контакт: баниосов, губернаторов, переводчиков, которые, разве что только не ночевали на фрегатах. Что уж говорить о простых рыбаках.

Это была уже вторая миссия русских к берегам Японии. Кавадзи не мог понять, как Россия, далёкая, как американский континент, в одночасье сделалась соседом Японии, обжила Курильские острова и наладила отношение со всеми, кто жил на этих островах. И теперь на правах полноправного соседа стучалась в гости со своими подарками и запросами. Япония долго закрывала на это глаза, наивно полагая, что это ненадолго. Но всё оказалось совсем не так, а посему отказывать соседу в тех соглашениях, которые русские желали заключить, было просто нелепо. «Но что последует дальше за всем этим? Как в народной поговорке: налей соседскому коту молока, он будет приходить каждый день». Американцы, англичане, голландцы… Их корабли годами стояли у берегов Японии и словно ждали удобного момента, чтобы войти в бухты и сойти на берег. А это означало конец всему: независимости, порядку, чистоте нравов. Слава богу, нравы японцев пока были чисты, и везде царили порядок и мир.

Русские не ушли, как в первый раз, они были готовы ко всему, и теперь, когда они добились своего и вынудили японское правительство подписать мирное соглашение, стало понятно, что незаметно всё станет изменяться. Хотя рано или поздно это всё равно произошло бы. Кавадзи с высоты своего социального положения это прекрасно понимал и лишь вздыхал от облегчения, а вместе с тем и осознания, что он всего лишь послушная фигура в сложной игре, исполнитель чужой воли, и, если что, то с него, как с простой пешки, спросят по всей строгости. Но он также знал, что большинство влиятельных удельных князей уже не видели не только причины, но и возможности оставлять всё по старому и отказывать русским, а те, кто не желал этого, несильно на этом настаивали. Быть может, все осознавали, что другого раза не будет, и если не русские, то другие придут уже не с предложением о мире, а требованием что-нибудь отдать или навязать, например, торговлю. Все, словно акулы возле большой незащищённой пойманной рыбы, были где-то рядом и ждали случая, чтобы вывалить из своих трюмов свой залежалый и ненужный у себя на родине товар, и тогда не надо уже никакой войны и цунами. Рухнет всё: и внутренний рынок, и политическое равновесие, и покорность народа.

За размышлениями Кавадзи не услышал, как постучали. Прибежал один из гокейносов, по имени Ёде, как всегда беззвучный, как змея. Войдя, он резко поклонился и доложил, что русские уже на своих кораблях, и там продолжают праздновать событие. У них к тому же был новый год, а за ними ещё больший их праздник – рождество. Об этих праздниках Кавадзи был наслышан, понимая, что степень значимости прошедшего события для гостей удесятерялась. По-видимому, русские ликовали. Но ликовали не только они. Народ тоже был в восторге от гостей. От их гигантов – матросов, от ярких мундиров, салюта и грома пушек. «Всё это теперь, как легенда, годами будет передаваться, пусть даже шёпотом, но надолго». Пушки потрясли не только прибрежных чаек и простых крестьян, они потрясли всех. Это было самое ужасное, что довелось пережить Кавадзи за последнее время.

– Позови мне, пожалуйста, Кичибе. Кажется, русские к нему расположены больше чем к другим, – в раздумьях произнёс Кавадзи.

Ёда безмолвно поклонился и так же бесшумно исчез за створкой входа.

«Что Кичибе? Простая пешка. Маленький человек, но и он осознаёт значимость произошедшего события. Как бы он проголосовал, будь у него высокое положение? Как ни кланяйся, а глаза не спрячешь. Они выдают всё. А Кичибе был в восторге, да, как и все баниосы, будь они неладны. Столько месяцев общения с русскими. Этот Кичибе, кажется, готов плясать перед русскими за угощения, утратив всякие приличия. Даже стал понимать их язык. То же и остальные. Один Эйноске не подкупен и предан. Это старая гвардия».

Кичибе появился почти сразу, словно всё это время стоял за стенкой. Но его тяжёлое дыхание говорило о другом. Видно было, что он волновался и, как мог, сдерживал это волнение.

– Чем ты так напуган, Кичибе?

Кичибе ещё раз низко поклонился, но продолжал молчать.

– Расскажи ещё раз, как ведут себя русские у себя на фрегатах. Ведь ты был и на Диане? Видели лицо адмирала? Доволен он началом переговоров?

– Они всё время смеются, – смущённо заговорил чиновник.

– Как дети?

– Не смею признаться…

– Не бойся, Кичибе. Ты многое сделал для общего дела, поэтому можешь говорить смело о том, что видел.

Кавадзи умышленно перешёл на простую форму общения, ему хотелось узнать правду, а для этого он должен был расположить к себе мелкого чиновника, каким был Кичибе.

– Дети мы в их глазах. Мне кажется, что они даже жалеют нас, – почти шёпотом произнёс Кичибе.

– И поэтому они смеются? – изумился Кавадзи.

– Это смех снисхождения.

– И за что же нас, японцев, жалеть по-твоему? – стараясь не проявлять раздражения, спросил Кавадзи. – Ну, говори, не бойся.

– Господин… Я всего лишь слуга, и должен исполнять приказы начальства.

Кавадзи понял, что провести Кичибе не так просто, но он продолжал игру.

– А я думаю, что именно мы были снисходительными к ним. Ты так не думаешь?

– Я всего лишь переводчик. Разве я вправе высказывать такие мысли?

– Но ты ведь имеешь их, не правда ли?

– Как и любой человек, господин.

– И когда ты заметил, что русские к нам снисходительны? Я, например, этого не заметил. И Ёде не увидел этого. А он тоже был у русских много раз. Может тебе понравились русские угощения? Поэтому ты такого мнения о русских. Ведь они дикари, разве не так?

Кичибе немного сжался, но лицо его по-прежнему светилось.

– Господин, русские угощали всех, не только меня. Никто не отказывался. Простите меня за мою дерзость, но это правда. Мы для них действительно, как дети. Я чувствую себя ребёнком рядом с русскими.

– А мне показалось, что они чересчур простоваты и доверчивы.

– Но только не адмирал.

– Да, согласен. Его не провести. А ты думал, что русский царь пошлёт дураков, вроде тебя для такого важного дела?

– Для такого дурака как я, и в Японии найдётся работа.

Кавадзи рассмеялся, но до него тут же дошло, что его подчинённый превзошёл все допустимые рамки дерзости. Он с удивлением посмотрел на подчинённого, пока тот в смущении не увёл глаза.

– Ладно. Не обижайтесь, Кичибе. Но в следующий раз думайте над своими шутками. Наверное, вы у русских научились. Мне больно смотреть, как гокейносы посходили с ума и потеряли все приличия с этими русскими. Когда они возвращаются с фрегатов, то их пошатывает, а их рукава набиты доверху едой, словно они не ели целую неделю. – Кавадзи вдруг осёкся, вспомнив, как и сам на приёме у русских завернул в бумагу какое-то лакомство. Ему хотелось угостить своих слуг, но всё равно выходило, что все они действительно выглядели, как дети.

… – А кого бы ты предпочёл в друзья, голландцев или русских? Ты ведь голландцев знаешь лучше других. Недаром ты выучил их язык.

– Дружба с любым человеком хороша. Но за целое государство я говорить не могу. Об этом может думать один микадо, господин. Но, если честно, мне по душе их песни.

Возникла пауза.

– Значит, русские тебе больше нравятся… Что же ты замолчал? Ведь не я каждый день сидел в русских кают-компаниях. И не я облазил все трюмы на фрегатах. Из тебя может получиться отличный шпион, хотя ты обычный переводчик.

– С русскими легко. Они щедрые, а их матросы по-настоящему добрые. Я видел одного матроса, который легко приподнял целую свинью, что привезли им для еды. Корзину с фруктами несли три человека, а он один поднял её легко и понёс. С такими лучше не ссориться, господин.

– Это не тебе решать. Ступай и никому не говори о том, что видел у русских, иначе твоё место займёт кто-то другой.

Кичибе низко поклонился, и весь бледный от волнения, исчез за ширмой. Кавадзи в который раз тяжело вздохнул. Он чувствовал, что его нервы начинают сдавать, и ему стоило больших усилий, чтобы не нагрубить. Кичибе был открытым человеком и большим жизнелюбом. Такие никогда не выслуживались и не получали значимых должностей. Но таким, как Кичибе, они были не нужны, потому что они были рады тому, что у них есть. Кавадзи не мог такого позволить себе. Он должен был думать далеко вперёд, ведь у него была семья и дом в столице. Он вспомнил Эдо. Любая его оплошность могла стоить жизни всем его близким, а потому он завидовал простым людям, их открытости и простоте. Кавадзи нельзя было ошибаться, и, если что, то он окажется крайним. Ни Бунгоно, нынешний губернатор Нагасаки, ни Мизно-Никогоно, приехавший на его место, они и пальцем не пошевелили без веления сверху. Хотя в этом-то и крылся залог порядка и послушания. Скоро фрегаты уйдут, и его работа закончится, но Кавадзи понимал, что с этого момента в делах с русским все будут посматривать в его сторону. С ним будут советоваться, а значит и спрашивать. И в этом ему было не обойтись без надёжного и опытного человека. Таким был Ёде, преданный и неподкупный, всегда молчаливый и внимательный. Ему в противовес подходил Кичибе, лёгкий на весёлую шутку, импульсивный, но с мгновенной реакцией и острым умом. Последняя его шутка в который раз это подтверждала. Именно поэтому Кавадзи делал всё, чтобы расположить к себе этих людей.

Четыре корабля стояли на рейде. О любом их движении молниеносно докладывали десятки наблюдателей. Для этого специально из столицы привезли подзорную трубу. Наблюдение за русским имело много полезных сторон. Их распорядок, взаимоотношения, управление такелажем – всё, что происходило на фрегатах, фиксировалось наблюдателями, а затем разбиралось на специальном совете. Они прошли половину мира, не зная страха и не обращая внимания на огромные затраты государственной казны. Их ничего не останавливало: ни штормы ни болезни. И всё лишь для одной цели – установления добрососедских отношений. Кавадзи вдруг увидел всю картину целиком. Увидел чью-то неумолимую волю и, как неизбежный финал минувшие события. Огромную Россию, ничтожную в сравнении с ней Японию и возникающие неизбежно отношения. Погружённый в свои мысли, он едва услышал стук. По этому стуку он догадался, что это Тутсуй. Старик выглядел уставшим, но глаза его светились, как и у Кичибе. Кавадзи поднялся и предложил гостю своё место.

– Вы уже поступаете как русские, – заметил старик. –У них, верно, при появлении старших принято вскакивать, как сторожевой пёс при виде хозяина.

Кавадзи рассмеялся, чувствуя смущение.

…– Я и над собой смеюсь, продолжил гость. – Никогда не испытывал к себе такого внимания, как сегодня, даже когда был у них на их огромном фрегате. Они даже позволили мне спуститься в трюм и осмотреть арсенал. Какая непозволительная щедрость и открытость. Вы не находите?

– Не волнуйтесь. До вас там уже побывал Кичибе, так что вы не первый. С его слов я знаю устройство фрегата не хуже вашего. Мы для них не представляем опасности, поэтому они так снисходительны.

– И вам, значит, так показалось. Я уже старик, и мне не стыдно признаваться в своих слабостях. У меня такое чувство, что мы с вами для них самые большие друзья. Теперь я знаю, как можно потопить русский фрегат. Надо поджечь фитиль в их арсенале. Хотя вы правы. Воин – нинзя из меня уже некудышний. Моё место на праздниках, подобных этому. Ходить и объяснять гостям как скушать то или иною лакомство. А то люди сильно смущаются при виде чего-то незнакомого.

– Да, за чужим столом всегда руки мешают, и пачкаются рукава.

– И всё роняют, – по детски рассмеялся старик. – Мне крайне неловко, но с годами я всё больше осознаю, что такая роль мне к лицу. Вполне понимаю ваше состояние, ведь вы хозяин всего события, и вчера не сомкнули глаз. Это хорошо, что вы ещё молоды. В моём возрасте это уже вредно для сердца. Но и я почти всю ночь не спал. Размышлял. А зашёл побеспокоить вас я вот по какому поводу… Вы наверное знаете… В Эдо у меня был разговор с микадо. Он, как и мы, озабочен приходом русских. Трудно поверить, но он, кажется, предвидел их приход. Хотя труднее представить, что он мог и не произойти.

– Но как, позвольте, он мог знать, если он не выходит за пределы своего дворца, – изумился Кавадзи.

– Не забывайте, что он потомок великой Аматерасу, и никто не воспретит ему говорить с небом.

– Вы правы, конечно. Что же он вам сказал?

Старик ненадолго закрыл глаза, вероятно вспоминая свою беседу с микадо:

– Он сказал, что разбрасываться такими соседями нам нельзя. Если это будет враг, то он сплотит нас, а если друг, то поможет в трудную минуту. Вы же понимаете, что русские без нас проживут, и мы тоже без них проживём. Но вы же видели в других портах другие корабли. Англичан, голанцев… От всего этого не отмахнёшься простым веером.

– Я видел пушки русских. Их мундиры… Каждый их матрос стоит десятерых наших. Они не похожи на назойливых мух.

Тутсуй одобрительно кивнул в ответ на последние слова Кавадзи.

– А так же их отношения меж собой. Их женщины, судя по картинкам, не мажут себе зубы смолой. И кажется, это не выглядит смешным. Скорее наоборот. Нарабайоси подарили несколько листков с яркими рисунками. Я лишь мельком взглянул на них и смутился. Но он доволен чрезмерно этими картинками, словно у него нет своих детей и жены. Если завтра его жена счистит смолу со своих зубов, то я не удивлюсь.

– Да, – вздохнул Кавадзи в который раз за вечер. – Наши нравы недолговечны.

– Вы, как всегда, правы, мой молодой коллега. Но дело не только в этом. Мы, японцы, думали, что, сидя в клетке, можно быть в безопасности, отгоняя от неё непрошенных гостей. Но это не выход, потому что нас перестали замечать в ней. Пока мы в ней сидели, все научились большему: ходить по океану, делать огнестрельное оружие или вот эти часы, что я вижу у вас на столике.

Кавадзи смутился при упоминании подарка русских, но старик махнул рукой:

– Не смущайтесь. Вы ещё молоды, и вам к лицу такой подарок. То, что я говорю, к сожалению, правда. Я думал, что только в Японии умеют делать настоящие сабли. И я опять ошибся. Их умеют делать и другие.

– Вероятно, у кузнеца Амакуни было много братьев, – вздыхая пошутил Кавадзи. От этой шутки они оба рассмеялись и, не сговариваясь, посмотрели на стенку, где находились клинки для церемоний.

…– Может, вы напрасно переживаете так сильно. Ведь мы сохраняли традиции, а это чего-то стоит, ведь они достались нам от богов.

– Верно. Но если традиции чего-то стоят, то трудности их только укрепят. Я видел, как русские уважительны, а мы всё время принимали их за дикарей. Разве нет? Не думаю, что дикари умеют так притворяться. Как они чтят свою богородицу! Наблюдатели докладывали, что на их кораблях регулярно проходит молебен, во время которого все преисполнены большого почтения. Мне кажется, что эта их святыня ни чем не отличается от нашей. Не сочтите мои слова как святотатство. Ведь не думаете же вы, что бог будет выбирать между нами и русскими или ещё кем-то. Для него мы все простые и смертные люди, и тогда почему у него должно быть непременно лицо, как у японца или русского. Бог просто бог, со всей его любовью к людям. Чем же, по-вашему, должны отличатся от нас русские? Тем, что на коленях друг перед другом не ползают? Думаю, что это не та традиция, за которую надо держаться обеими руками и тем более сидеть в клетке. Мы должны быть им благодарны за этот визит, и я видел, как они не скрывали своей радости от свершившегося. Вам есть что привезти в Эдо. Я не говорю о подарках.

– Спасибо, дорогой Тутсуй. Ваши слова сняли с меня большой груз.

– Не стоит того. Я всё думаю, чем мы можем достойно ответить на их щедрость? Мы ведь не бедные соседи, иначе они с нами не стали бы разговаривать. Конечно, шкатулки наших мастеров в большой цене у них в Европе, но такие же можно купить и в Китае. А русские, как известно, плавают где пожелает их душа. Вы слышали такие слова? Их сказал какой-то очень древний мудрец. И это правда. В противном случае мы бы о них ничего не знали. И не знали бы ничего о том, что у русских есть целая армия воинов, подобных нашим самураям.

– Вы говорите о казаках?

– Да. Если бы у нас были такие самураи, то не американцы ошивались бы у наших берегов, а наоборот. Но это я так. Пошутил.

– Вы правы. Русских ничем не удивишь. Гокейносы говорят, что нашими подарками заставлена вся их палуба. Им некуда складывать коробки, потому что их трюмы забиты своим товаром.

– Это нам урок за нашу медлительность и порядки. Откупаться перед гостями, вместо того чтобы принять их сразу.

– Но что мы могли сделать? Ведь русские грозились уйти совсем.

– Не ушли бы, дорогой Кавадзи. Не забывайте, что они прошли полземли специально для этого. Надо было…

Старик смолк ненадолго, а потом улыбнулся, да так искренно, что Кавадзи ощутил теплоту этой улыбки сердцем.

…– Всё, что необходимо, было сделано. Микадо прав. Нам такой сосед необходим. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Между прочим, эту поговорку я услышал от русских. Мне её рассказал их секретарь Гончаров. Я поинтересовался о его фамилии, и он откровенно рассмеялся и сказал, что, вероятно, его предки обжигали горшки. Они такие же люди, как и мы, вот что я вам скажу. И общение с ними заставит нас шевелиться, а японцам по-другому не выжить. Кстати, вы обратили внимание на то, что они не забыли даже тех, кто возил для них воду на корабли. Даже тем досталось по цветному халату и какой-нибудь безделице.

– У русских бездонные трюмы, – заметил Кавадзи.

– Они не скупятся не потому.

Старик подошёл к невысокому столику, на котором стояли подаренные Кавадзи часы. Их корпус был сделан из зелёного камня, отчего поверхность казалась глубокой, как вода, покрывавшая водоросли. Он осторожно погладил их и вздохнул. – Какая удивительная работа, не правда ли?

Рядом стояли не менее красивые стеклянные вазы, изрезанные затейливыми узорами. Прикосновение к ним вызвало долгий и нежный звук, наполнивший всю комнату.

…– Эти вещи выполнены большими мастерами, и в России их, наверное, немало.

Кавадзи в знак согласия низко поклонился, словно признавая за собой вину за эти подарки. За то, что именно ему, а не Тутсую, они достались от русских. Но ему было приятно и радостно осознавать, что эти вещи будут радовать его взгляд и украшать его дом. В то же время он чувствовал неловкость, ведь он был всего лишь чиновником, выполнявшим чью-то волю. Там же, в сознании зародилась мысль, что, соглашаясь на что-то новое, ему придется неизбежно забыть что-то привычное, старое.

– Не переживайте, дорогой Кавадзи. Мне они тоже сделали царский подарок. И это за то, что я объяснял им, как нужно есть рисовые шарики. И я тоже, как и вы, не знаю, что с ним делать. Но испытываю не меньше радости, чем вы. Мы все большие дети, и русские от нас мало чем отличаются. Нам всем свойственна радость и восторг от всего нового.

Слова старика успокоили Кавадзи, словно бальзам.

…– Их визит – для всех нас испытание.

Взгляд старика остановился на той стене, где находились клинки.

…– Я слышал, что у вас очень редкий клинок. В молодости я тоже любил держать в руках оружие. Но мне больше нравилась алебарда. Сжимая её в руках, я всегда чувствовал прилив силы. Вы не против, если я вновь испытаю это чувство?

Кавадзи радостно кивнул.

…– Сразу видно настоящее оружие. Нынче ведь можно увидеть лишь Хосодати. Всех занимает пышность и украшения, как будто жизнь состоит из одних праздников и торжественных приёмов. А игрушки делать куда быстрее, да и цена в несколько раз меньше. Старые времена уходят безвозвратно. В последнее время всё труднее увидеть на улице работу настоящего мастера. В период покоя и тишины их всё меньше становится в Японии.

– Согласен с вами. Всех занимает блеск оружия, но не его надёжность и острота.

– Тутсуй долго не отрывал взгляда от клинка, изучая качество отделки ножн, словно пытался увидеть через них сам клинок. – Синто, время хороших копий, но мне эти мечи всё равно чем-то нравятся. Они радуют глаза. А время повелителей коленок уходит в прошлое, как мне кажется. А вы как думаете?

Старик улыбнулся, но в глазах его читалась тоска по старым временам.

– Вы это правильно заметили, особенно глядя на текущие события, – сказал Кавадзи.

– Но чей же это клинок? По всем признакам его сделали давно. Кто его мастер? Наверняка он известный. Попробую угадать хотя бы время.

Старик наполовину раскрыл клинок, ловя блеск лампы на изогнутой линии гладкой поверхности лезвия. – Почти прямая линия изгиба, а рукоятка, конечно же, имеет другую линию. Это решение очень выгодно в ближнем бою. Лезвие немного расширено, но тоньше обычного. Граница закалки едва различима. Такая закалка требует большого мастерства от кузнеца. Представляю его твёрдость. Неужели Камакура? И в таком прекрасном состоянии. Ни одной зазубрины. Видно, что этот клинок невероятно острый. А ножны, я полагаю, у него неродные.

– Вы, как всегда, правы. Ножны и рукоятку ему сделали специально. – Голос Кавадзи слегка дрогнул, отчего старик косо взглянул на собеседника и замер.

– Вы, наверное, пошутили? Ведь это противоречит установленным правилам. Я не помню такого случая, когда чужакам преподносили в подарок меч. Это шутка?

– Нисколько. Вы же понимаете, что такими вещами не шутят, к тому же я в таких делах ничего не решаю сам. У меня есть личное распоряжение сёгуна – подарить этот клинок самому адмиралу. Полагаю, что таким образом он вскоре окажется в руках у русского царя.

– И там ему не будет равных. Я правильно вас понял? А здесь он, конечно, не так заметен.

– Всё верно, мой дорогой Тутсуй.

– И всё же. Кто мастер этого бесподобного оружия?

– Это не секрет. Его ковал…

– Погодите. Попробую угадать без вашей помощи. Если это подарок царю, то его автором должен быть непременно Кавабэ Гихатиро. Я не знаю в Эдо более известного мастера, чем этот монах. Его клинки даже при жизни имели огромную цену.

– Муромаси, – коротко перебил Кавадзи.

Услышав это имя, старик закрыл глаза и какое-то время не шевелился, словно не знал, чем ответить. Лицо его, до того источавшее доброту и спокойствие, изменилось. Оно словно уменьшилось под тяжестью морщин. Он медленно вложил клинок в ножны и поставил его на место, казалось бы, с ещё большей осторожностью, словно тот мог причинить ему какой-то вред. Долгое время он молчал, и всё ещё смотрел на клинок.

– Я слышал, что его клинки приносят несчастье. Даже не могу допустить мысли, что его можно кому-то дарить. Не могу представить, что он окажется в руках русского царя, – взволнованно произнёс старик.

Кавадзи несколько удивила, и даже развеселила реакция старика на имя мастера. Он понимал, что у всех старых людей обязательно найдётся какой-нибудь предрассудок, и старик Тутсуй не был исключением. Ему стало неловко за ситуацию, и он постарался сгладить её. К тому же Кавадзи понимал, что все решения, которые он выполнял, были даны согласно его более высокому происхождению, тогда как старик, с его опытом и дипломатическими способностями, был лишь вторым лицом. Это его нисколько не оскорбляло, но для Кавадзи было серьёзным испытанием. Если бы решение о подарке поручили Тутсую, то, наверняка привезли совсем другой клинок. И теперь, когда изменить ничего было нельзя, Кавадзи по-настоящему растерялся. Суеверность старика нашла место в глубине души первого уполномоченного в переговорах с русскими и заставила задуматься.

– Мне кажется, что эти легенды о хищных клинках Муромаси во многом преувеличены, -непринуждённо начал Кавадзи. – Поверьте, они не более опасны, чем мечи братьев Конэхиро. Вы что-нибудь слышали об этих мастерах?

– А… Мечи палачей. Конечно, слышал, – несколько рассеянно ответил Тутсуй. – Не хватало только их подарить русскому царю! – Старик всё ещё находился под впечатлением услышанной новости, продолжая держать глаза закрытыми, словно стыдясь видеть этот свет. Потом он всё же открыл глаза. – Конечно, это легенды. Но разве не благодаря легендам мы знаем о нашей великой Аматерасу? Легенды тем и хороши, что их невозможно придумать. Приукрасить – да, но не выдумать. В годы своей молодости я слышал историю о том, что таким мечом сын Токугавы сделал себе харакири, а его племянник случайно порезал себе указательный палец. И тоже таким же мечом, и этот палец так и не зажил, и в конце концов его пришлось отрезать. Таким было лезвие. Вам разве неизвестно, что чем лезвие острее, тем дольше заживает рана. А мечи Муромаси рассекали листья. Их бросали на воду, и лезвие клинка рассекало листья на две части. И это совсем не легенда. Вы скажете, что это всего лишь результат правильной закалки? Думаю не только. Когда Муромаси ковал свои мечи, то на их полотно падали не только капли его пота, но и слюна с губ дьявола, что всё время стоял за спиной. Неужели вы не понимаете, что изготавливая подобную вёщь, мастер разговаривает с богами. Могу представить, кому молился этот кузнец, выковывая такой клинок. За каждой его работой могли наблюдать с неба. Рассказывали, что когда он делал свои клинки, то в каждый удар вкладывал магические заклинания. Об этих словах даже думать нельзя, а он их произносил. Мне думается, что причина человеческих несчастий не только в их глупости, но и неугодности богам. Некоторые боги тоже могут наслаждаться человеческими несчастиями. А для этого они выбирают себе помощников среди смертных. Таких как Муромаси. Потом этот клинок уничтожили, как и многие другие. Хорошо, что Муромаси уже не было в живых. Думаю, что ему не поздоровилось бы, ведь Токугава умел мстить своим обидчикам. Он был большим мастером сводить счёты с теми, кто не угождал ему хотя бы раз. Да, Иясу Токугава… Вы должны знать, что в годы его правления даже хранить эти клинки запрещалось, не то что носить. Он видел в них прямую угрозу своему благополучию и покою. Но мечи Муромаси были так хороши, что многие самураи их прятали, несмотря на то, что за ослушание их могли сурово наказать. Зло всегда загадочно и привлекательно, а человек любопытен. В отличие от своего учителя Муромаси делал мечи, несущие смерть. Вот в чём беда.

Старик подошёл к стенке, взяв другой клинок, стоявший рядом. – Вы не представляете, какие несчастья могут принести вещи, сделанные с таким умыслом. Вы осознаёте свою ответственность, предлагая русским такой клинок? И что может последовать за всем этим? Я лично не представляю. Неужели у сёгуна не нашлось другого достойного клинка? Почему бы не подарить русским вот этот клинок? Тут и цуба богаче украшена, и литьё её очень тонкой работы. И металл, похоже, нисколько не уступает в твёрдости. Поверьте, в руках он вызывает совершенно другие чувства. Кто его автор? Могу поспорить, что не Муромаси, – не скрывая удивления и восторга произнёс гость.

– Это мой личный меч. Мне его подарили. И, если бы не это обстоятельство, то я непременно так и поступил бы, дорогой мой Тутсуй.

– Вы, должно быть, лукавите, Кавадзи. Но ради бога, извините меня, старика, за мою откровенную глупость. Разве я осмелюсь поступать вопреки воли сёгуна? А такой меч достоин своего хозяина. Он стоит целого состояния. Я искренне рад за вас. У вас замечательный друг, если смог сделать вам такой подарок. Я знаю много людей в окружении сёгуна, мечтавших о таком клинке. Полагаю, вам многие завидуют.

– Ещё как! Поэтому и послали меня, надеясь, что я допущу какую-нибудь оплошность.

– Ну да. Что русские уйдут, а обвинят во всём, разумеется, вас. Мне такие фокусы известны. Вы справились блестяще, и об этом уже говорено, и скоро узнают в Эдо. Но как быть с подарком? Я не могу поверить, что сёгуну неизвестны истории, связанные с этими мечами. Поверьте, это не сказки. Но я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали.

– Хорошо, если бы и стены не слышали, – иронично заметил Кавадзи. – Я не могу изменить воли сёгуна, как и русские, веления своего царя. Хотя мне кажется, что у них в этом деле больше свободы. Будем надеяться, что наши гости не так суеверны как вы, и ничего не узнают вообще.

– Они, может, и не узнают, но богам-то известно всё. Разве я не прав?

– Значит, и это угодно богам, – невозмутимо ответил Кавадзи.

– Теперь я понимаю, почему назначили именно вас. Но не скажу, иначе вы обидитесь. Вы мне вот что скажите… Русские интересуются оружием? Вдруг они не оценят его по достоинству? Будет ужасно обидно, если они не заметят такой щедрый подарок.

– Ещё как интересуются. Вы бы видели, как они осматривали мой клинок.

– Вы мне так и не сказали, кто его сотворил. Надеюсь, вы осмотрели его хвостовик? Вы снимали рукоять.

– Мне сказали, что его сделал Масамуне.

– Я так и думал! Это действительно царский подарок. Подумать только, учитель и ученик рядом, но какие разные. Говорят, что мечи Масамуне необязательно было вынимать из ножен. В них такая сила, что присутствие уже только одного клинка приводит к порядку. Я слышал, что этот кузнец даже не ставил клейма на своих изделиях, словно его не интересовала слава.

– Он был скромным, это верно, – согласился Кавадзи, довольный тем, что его клинок вызвал такой восторг у старика. – Но если вы помните, Масамуне обслуживал сёгунов Минамото, а эти честолюбивые полунебожители не терпели, когда их личные вещи оскверняла надпись какого-то ремесленника.