Повелители волков

© Гладкий В. Д., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

* * *

Пролог
Тьма

Едва небо на востоке окрасилось в пурпурный цвет, обширная равнина на Фракийском побережье пришла в движение – огромная армия персов начала готовиться к смотру. Везде запылали костры, и полусонные кашевары, самые негодные из воинов, большие лентяи и лежебоки, подгоняемые пинками своих командиров, начали готовить завтрак. Сменились пешие дозоры, и в лагерь начали возвращаться конные разъезды. А под стенами крепости гетов^[1], которую еще вчера пришлось брать с боя, на обширном поле для конных ристалищ, суетился темник-байварапатиш Фарнабаз – сгонял десять тысяч воинов в единую, плотно сбитую массу.

Армия персов не знала строя, поэтому Фарнабазу и тысяцким-хазарапатишам пришлось здорово потрудиться, чтобы начать воплощение плана своего повелителя, царя царей Дараявауша, которого надменные эллины называли Дарием^[2]. Царь Персии хотел сосчитать свое несметное войско, перед тем как обрушиться на земли заморских саев^[3]. Воины многих покоренных народов и племен шли за ним, но сколько их, не знал даже главный советник царя Ксифодр, изрядно поднаторевший в подсчетах огромной ежегодной дани, которую присылали в новую столицу Парсастахру^[4] правители провинций – сатрапы.

Наконец десять тысяч воинов образовали почти правильный квадрат, который тут же очертили острием копья, а затем, когда равнина опустела, вступили в дело плотники. Довольно сноровисто они соорудили по очерченному контуру прочную изгородь с широкими воротами – наподобие загона для скота, и поторопились за своей порцией просяной каши, потому что в этом деле нельзя было зевать; кто не успел, тот опоздал, а на лишнюю порцию было много охочих.

Когда бог Мифра показал над морем краешек своего сияющего лика, к смотру все было готово. Военачальники персов неотрывно следили за стенами крепости, чтобы не пропустить момент появления своего повелителя. Но вот над мрачными камнями блеснул золотым шитьем квадратный царский штандарт – золотой орел на красном поле, и сам Дарий приветственно взмахнул рукой, после чего огромная равнина взорвалась единым воплем из многих тысяч луженых глоток.

Начался смотр. Воинов сгоняли в загородку словно баранов, и после того, как царский писец делал запись на глиняной дощечке, их место занимали другие. Каждые десять тысяч получали своего командира – темника-байварапатиша, который тут же, в некотором отдалении, назначал тысяцких, а те, в свою очередь, разбивали тысячи-хазарабы на сотни – сатабы во главе с сотниками-сатапатишами. Дальнейшее деление должно было происходить в процессе движения – чтобы не мешать остальным: сотни делились на отделения-датабы (десятки) и получали своих начальников-датапатишей, у которых были заместители пасчадатапатиши; командиры отделений старались набрать в свой десяток побольше бывалых ветеранов, из-за чего нередко случались стычки с другими датапатишами… Короче говоря, в любой армии мира и в любые времена происходили и происходят подобные процессы, и огромное войско Дария не было исключением.

Царь завтракал. Он сидел за невысоким столиком на площадке для стрелков с лука, откуда хорошо были видны все манипуляции его военачальников. Слева и справа от него неподвижно застыли «бессмертные» – царская гвардия, его личные телохранители. Места на стенах было немного, поэтому царя охраняла всего одна сотня, хотя «бессмертных» насчитывалось десять тысяч, из них тысяча телохранителей, всегда находившихся рядом с Дарием, и все они шли в поход вместе с царем. Конечно, такая охрана ему не нужна была в данный момент. Но его высокий статус не позволял обойтись лишь прислугой, двумя приближенными – военачальником Мегабазом и Гобрием – и афинянином Мильтиадом^[5], правителем полуострова под названием Херсонес Фракийский, не оказавшего сопротивления его армии и согласившегося стать под царские знамена, которых он пригласил разделить с ним трапезу.

В походе участвовали многие народы и прежде всего персы, которых эллины называли кефенами. На головах у них были мягкие войлочные шапки, на теле – пестрые шерстяные кафтаны с рукавами из железных чешуек, подобных рыбьей чешуе, на ногах штаны. Вооружены они были плетеными деревянными щитами, большими луками с камышовыми стрелами в колчанах, короткими копьями, а на правом бедре у пояса висел кинжал.

Точно в таком же вооружении выступили в поход гирканы и мидяне-арии. Собственно говоря, у персов было мидийское оружие, как и у киссиев; последние отличались лишь митрой – повязкой на лбу, концы которой свешивались по обеим сторонам лица, – которую они носили вместо войлочных шапок.

У ассирийцев на головах высились прочные медные шлемы, сплетенные из проволоки каким-то необычным способом. Из вооружения они имели щиты, копья и кинжалы, подобные египетским, а кроме того, еще и деревянные палицы с железной оковкой и льняные панцири.

Бактрийцы носили на головах шапки, похожие на мидийские. Луки у них были необычными – тростниковыми, а копья короткими. Вместе с ними шли и саки в островерхих прямостоящих тюрбанах из войлока. Вооружены они были луками, кинжалами и секирами. Каспии оделись в козьи шкуры и вооружились луками из тростника и персидскими мечами, саранги с мидийскими луками щеголяли пестро раскрашенными одеждами и сапогами до колен.

Арабы, одетые в длинные, высоко подобранные бурнусы, носили на правом плече длинные луки, вогнутые назад, а эфиопы облачились в барсовые и львиные шкуры. Их луки из пальмовых ветвей имели в длину не менее четырех локтей^[6], стрелы были маленькими, камышовыми, а на конце, вместо железного наконечника, острый, особо прочный камень. Кроме того, у них были копья с острием из рога антилопы, а также палицы, обитые железными шипами. Идя в бой, они окрашивали половину тела мелом, а другую – суриком.

Ливийцы выступали в кожаных одеяниях с дротиками, острие которых было обожжено на огне, пафлагонцы шли в поход в плетеных шлемах, с маленькими щитами и небольшими копьями; кроме того, у них были дротики и кинжалы, а на ногах башмаки, доходившие до середины икры. Вооружение лидийцев было похожим на эллинское. Мисийцы носили на головах кожаные шлемы, их вооружение – маленькие щиты и дротики с обожженным на огне острием. Фракийцы надели на головы лисьи шкуры, а сверху длинные пестрые плащи, ноги до колен обмотали козьими шкурами, вооружились дротиками, пращами и маленькими кинжалами.

Писидийцы несли маленькие щиты из невыделанных бычьих шкур. Каждый был вооружен охотничьим копьем ликийской работы, на их головах блистали медные шлемы, к которым были приделаны медные бычьи уши и рога, а ноги они обмотали кусками ткани пурпурного цвета.

И вся эта масса народов и племен проходила перед глазами владыки половины мира, который мог одним своим словом бросить ее в огонь и воду, на верную смерть. Гобрий, сидевший слева от царя, невольно поежился, вспомнив случай перед походом. Когда один из придворных, престарелый Ойобаз, хорошо понимая все опасности предстоящей войны со скифами, попросил царя оставить с ним хотя бы одного из сыновей, Дарий милостиво сказал: «Будь по-твоему. Все твои сыновья останутся с тобой».

Ойобаза по возращении с аудиенции у царя переполняла радость, что его семья не будет вообще разлучена, но Дарий приказал убить трех молодых людей и послать трупы домой с сопроводительной запиской отцу, что сыновья навечно остаются с ним, освобожденные от воинской службы. Тем самым он предупредил остальную знать, что не потерпит ни малейшего ослушания его приказов и распоряжений, и тем более, никаких сомнений в победоносном окончании похода.

Дарий не стал дожидаться, когда закончится смотр войска. Это действо могло растянуться до самого вечера, так много было народу в войске. Его ждали другие, более неотложные дела. Ему уже доложили, что с разведочного поиска прибыл каппадокийский сатрап Ариарамн. Месяц назад царь приказал ему переправиться на другой берег Ахшайны^[7] и взять в плен языка. Ариарамн, переплыв море на тридцати пентеконтерах^[8], пленил нескольких скифов-саев, причем захватил и брата одного из скифских вождей, найдя его заключенным в оковы за какой-то проступок.

Спустившись во внутренний двор крепости, Дарий увидел Ариарамна, который тут же упал перед ним ниц, как предписывал придворный этикет. Царь недовольно поморщился и приказал:

– Встань! Повелеваю: отныне в походе этот пункт этикета отменяется. Лишь поклон вышестоящему, не более. Иначе мы только то и будем делать, что землю нюхать. Враг времени на это не даст.

– Будет исполнено, повелитель! – засуетились писцы со своими палочками для клинописи и глиняными табличками.

«Будет исполнено!» – зашуршали многочисленные придворные крючкотворы, которые наконец нашли достойное применение и своим талантам. Они тут же стали обсуждать в сторонке, какой глубины поклон должен полагаться царю, сатрапам, военачальникам разных рангов и прочая и как это нужно делать, чтобы немедленно составить закон и подать его на утверждение Дарию.

– Все получилось – лучше не придумаешь! – блеснул белозубой улыбкой Ариарамн. – Сцапали мы птенчиков, не успели они и запищать. Ушли без потерь.

Дарий любил его за бесшабашность и веселый, разбойничий нрав. До него доходили слухи, что пентеконтеры Ариарамна пиратствуют в Ахшайне, нападая на караваны эллинов-колонистов с вином из метрополии и скифским зерном, которое направлялось в Афины. Но он старался его об этом не спрашивать. Зачем царю царей такие мелочи? Тем более, что пиратство во все времена не считалось достойным занятием. Но за размером дани, которую присылал Ариарамн, все-таки следил. Она была явно выше положенной. Это указывало на то, что Ариарамн не скрывает своих «левых» доходов (а если и скрывает, то самую малость), хотя и не болтает о них на всех углах.

– Где они? – спросил Дарий.

– Сюда, повелитель… – Ариарамн провел царя персов к большой клетке в углу двора, в которой сидели скифы – с десяток мужчин и три женщины.

Наверное, царь гетов, которому принадлежала крепость, держал в клетке диких животных, потому что слышался тяжелый запах экскрементов, а рядом стояли двузубые вилы, чтобы держать зверей на нужном расстоянии.

– Спросите у этих… – Дарий брезгливо покрутил пальцем, – кто сейчас у них главный царь?

Ему уже докладывали, что царей у заморских саев несколько, но только один имеет право вершить судьбы остальных и всего народа.

Все беспомощно переглянулись, – никто не знал скифского языка – Дарий нахмурился и послал за переводчиком. Вскоре прибежал знатный эллин по имени Коес, родом из Митилены, что на острове Лесбос. Он не раз бывал в колониях эллинов, расположенных на северном берегу Ахшайны, и общался там со скифами.

Коес перевел вопрос царя пленным скифам. Но в ответ не услышал ни единого слова. Все скифы сидели, потупившись, с отрешенным видом, – наверное, готовились принять смерть. Уж кто-кто, а они точно знали, какая судьба уготована пленникам. Скифы – народ воинственный, поэтому с ними особо не церемонились. А уж персы, тем более – в походе… Пленники – это лишняя обуза.

– Может, поджечь им пятки? – предложил Ариарамн. – Тогда они точно станут посговорчивей.

– Вряд ли, – насмешливо улыбнулся Коес. – Ты не знаешь этого народа. Хоть на кусочки их режь, а толку не добьешься. Они могут все сделать лишь по своей доброй воле.

– О чем вы там переговариваетесь?! – раздраженно спросил Дарий.

– Эти варвары, повелитель, не снисходят до разговора с тобой, – поспешил ответить Ариарамн. – Я предлагаю их немного подогреть, чтобы у них язык развязался. А Коес возражает, говорит, что их ничем не проймешь.

– Возможно и так… – Царь какое-то время размышлял, а затем вдруг прищелкнул пальцами, вспомнив что-то важное, и обратился к сатрапу Каппадокии: – Мне доложили, что ты захватил брата царя заморских саев. Так ли это?

– Точно так, повелитель. Вон он, самый крайний… – Ариарамн указал на мужчину с седеющей бородой, руки которого были взяты в деревянные колодки. – Эй, ты, подними свою башку! С тобой хочет говорить царь царей! Переведи ему, – сказал он Коесу.

Тот перевел. Но скиф даже не шелохнулся, сидел словно каменное изваяние. Тогда Ариарамн схватил вилы и больно ткнул ими в бок пленника. Когда он вернул вилы на место, их зубцы были обагрены кровью, но скиф даже не вздрогнул. Тем не менее голову пленник поднял и посмотрел на Дария со странным прищуром, словно хотел сказать что-то язвительное, но сдерживался.

– Выпустите его из клетки и снимите колодки! – распорядился Дарий.

– Повелитель, это опасно! – подступил к нему Мегабаз, загоревший до черноты рослый муж с густой, тщательно завитой бородой.

– Не думаю, что этот варвар опаснее льва, – снисходительно улыбнулся Дарий.

Все придворные подобострастно захихикали. Уж кто-кто, а они точно знали, что царь царей – великий охотник на львов.

Когда сняли колодки, скиф долго растирал затекшие руки, бросая исподлобья волчьи взгляды на окруживших его персов, а затем стал ровно и посмотрел просто в глаза царю. Дарий, который и сам обладал магнетическим (как он считал) взглядом, невольно стушевался; царю вдруг показалось, что пленник вонзил в его глазницы два невидимых клинка.

Тем не менее перс не подал виду, что проигрывает борьбу взглядами и спросил по-прежнему ровным, звучным голосом:

– Как тебя зовут?

Коес начал было переводить, но скиф понял вопрос и без перевода. На этот раз он ответил:

– Я Марсагет.

– Кто ваш царь?

Коес перевел, и все персы подумали, что столь серьезный пленник вряд ли ответит сразу, без пыток, но они ошибались.

– Нами правит Иданфирс, – спокойно сказал скиф.

– Ты брат Иданфирса?! – приятно удивился царь.

– Нет. Я всего лишь брат вождя одного из племен сколотов^[9]. Его зовут Скифарб.

– Тогда каким образом ты оказался в оковах?

Дарий вдруг подумал, что варвар мог бы пригодиться в походе. Перейти на сторону сильного не считается предательством. Тем более, что этот Марсагет конечно же сильно обижен своим братом.

– Я был чересчур неумерен в возлияниях, – хмуро ответил Марсагет и потупился.

Когда Коес перевел его ответ, придворные тихо захихикали. Этот грех водился не только за варварами, но и за некоторыми из них. Но чтобы за лишнюю чашу вина в колодки…

– У меня к тебе есть предложение, великий царь, – вдруг сказал Марсагет.

– Говори, – милостиво кивнул Дарий, – я слушаю.

– О твоих великих деяниях даже мы наслышаны, в наших далеких от Персии краях. Ты завоевал много богатых стран. Но что ты хочешь взять в наших степях? Ты готовишься, великий царь, вторгнуться туда, где не найдешь ни вспаханного поля, ни населенного города, ни каких-либо сокровищ. Единственное наше сокровище – это свобода. Но мы никогда и никому ее не отдадим. Ты потеряешь в наших степях свою славу, а твои воины – жизнь. Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это получить за меня богатый выкуп и уйти покорять другие страны, коих на свете еще немало осталось.

После того как Коес перевел речь Марсагета, во дворе крепости воцарилась гробовая тишина. Придворные боялись даже шелохнуться (да что шелохнуться – лишний раз вздохнуть), ожидая неминуемой грозы со стороны повелителя. Столь дерзкий ответ царю царей должен был стоить варвару не просто головы, а долгой и мучительной казни. И только Мильтиад смотрел на пленника горящими от возбуждения глазами: «Достойный муж! – думал он. – Какие слова! Афинским бы архонтам^[10] их в уши. Чтобы у них поджилки не тряслись от одного упоминания имени царя Дария».

Но придворные ошиблись. Дарий хорошо владел своими чувствами. После речи пленника он лишь утвердился во мнении, что перед ним незаурядный человек, хоть и варвар, и привлечь его на свою сторону значило получить немалое преимущество в предстоящей войне с заморскими саями.

– Иди за мной! – резко приказал он пленнику.

Они поднялись на стену крепости, где все еще стоял столик с вином и фруктами, а внизу по-прежнему шло нескончаемым потоком разноплеменное войско царя персов – подсчет продолжался.

– Гляди! – величественно молвил Дарий, указав на огромную равнину, сплошь забитую воинством. – Кто и как может остановить эту силу?

Марсагет был поражен. Он даже пошатнулся от неожиданности, а может, от слабости – Ариарамн не счел нужным кормить пленников. Широко открытыми глазами Марсагет наблюдал за Тьмой (так скифы называли что-то необъятное, которое нельзя ни измерить, ни сосчитать, ни описать словами), заполонившей равнину, ограниченную с одной стороны морем, а с другой – плоскогорьем. Наблюдавший за ним Дарий снисходительно улыбнулся и приказал царскому виночерпию:

– Налей ему вина!

Виночерпий нашел чашу повместительней, плеснул туда немного вина из кувшина, и хотел было разбавить его водой (так обычно делали эллины, а персы, чтобы не казаться варварами в глазах просвещенных жителей Эллады, переняли этот обычай), но тут Марсагет, который, похоже, понял указание царя, придержал его за рукав, сам наполнил чашу до краев неразбавленным вином и выпил ее одним духом, чем поразил не только придворных, виночерпия, но и самого Дария.

– Не удивляйтесь, повелитель, – сказал Коес. – Варвары пьют вино, не разбавляя его водой.

Дарий благоразумно промолчал. Зачем этому никчемному эллину знать, что и он тоже не любит, когда доброе выдержанное вино теряет свой вкус и аромат от смешивания с водой. Его удивило лишь то, как лихо опорожнил пленник столь вместительную чашу.

– Мегабаз! – позвал царь. – Варвара переоденьте в чистые одежды и держите под стражей. Он нам еще пригодится.

– А что делать с остальными? – спросил Мегабаз.

Царь небрежно отмахнулся от этого вопроса, и Мегабаз поклонился – он все понял. Отпускать пленных нельзя, тащить с собой – зачем такая обуза? (которую, к тому же, нужно кормить, а с провиантом и так не густо), оставалось последнее, самое надежное в таких случаях средство, – отправить пленников к их богам своим ходом. Спустя какое-то время клетка опустела – воины увели пленников куда-то в камыши, чтобы не были слышны их предсмертные крики, а Марсагета закрыли в одной из комнат крепости, где он погрузился в мрачные думы.

Заметив, что царь начал нудиться от безделья, Мильтиад вкрадчиво сказал:

– Времени до вечера еще много… Но можно его использовать не только разумно, но и с пользой.

– На что ты намекаешь? – оживился царь.

– Здесь неподалеку есть река Теар с обширной долиной, в которой водятся свирепые львы. Поистине царская охота…

– Да! – воскликнул Дарий. – Это именно то, что нужно! Гобрий, ты слышал?

– Я все понял, повелитель. Сколько человек возьмем?

– Пятьсот «бессмертных» для охраны, сотню загонщиков и десяток псарей с собаками.

– Не мало ли охраны, повелитель? – обеспокоенно спросил Мегабаз. – Надо взять хотя бы тысячу. Места здесь чужие, незнакомые, вдруг где-нибудь притаился отряд гетов.

– Делай, как знаешь, – беспечно отмахнулся Дарий; мысленно он уже был на охоте…

Мегабаз был сильно обеспокоен. Временами он кидал злобные взгляды на Мильтиада – какой дэв^[11] нашептал этому хитроумному эллину дать совет царю поохотиться на львов?! В том, что стрела попадет в цель, у Мильтиада конечно же не было никаких сомнений. Охота на львов – царская охота.

Царь, хоть и не хотел никому в этом признаваться (даже самому себе), старался подражать своим предшественникам – великим воителям прошлого. К примеру, на заре своего правления египетский фараон Аменхотеп III в течение десяти лет убил сотню свирепых львов. Численность убитых львов, конечно, впечатляла, но способ охоты на них, по мнению Дария, был трусливым и примитивным – льва заманивали к месту, где заранее привязывали быка-наживку. Бык жалобно мычал, тем самым привлекая голодного хищника, а в это время охотники во главе с фараоном сидели в засаде, дожидаясь голодного царя зверей.

Дарию больше импонировал ассирийский царь Ашшурбанипал. Он охотился с загонщиками, которые выгоняли на него разъяренных львов. Но особенно опасной была ночная охота с факелами (в этом Дарий уже успел убедиться). Загонщики отгоняли львов от их логовищ и жгли в плавнях костры, не подпуская зверей к местам их постоянной охоты. Изголодавшиеся львы сутками бродили в поисках добычи, готовые к смертельной схватке, но это лишь подогревало азарт охотников. Поединки со львами в таких случаях происходили с кровопролитием, без жертв не обходилось, но и славы было больше.

Рядом с резвым жеребцом царя нисейской породы бежали два огромных свирепых пса, верные спутники Дария. Он вырастил и обучил их сам, поэтому псы не признавали никаких других хозяев; они даже еду брали из чужих рук только тогда, когда это разрешал царь. Ростом с доброго теленка, с массивными челюстями и волчьими клыками, они вдвоем могли взять льва. Но Дарий берег их, не разрешал участвовать в травле зверей. А если такое и случалось, то лишь тогда, когда царь был уверен в легкой победе своих питомцев.

Несколько поодаль от царя быстрым шагом, временами переходя на бег, передвигались псари, державшие на поводках собак, не менее свирепых, нежели воспитанники повелителя персов. Собаки были пониже ростом псов царя, но их слегка кривоватые передние лапы и тугие рельефные бугры мускулов на груди подсказывали искушенному наблюдателю, что эти зверюги могут загрызть любого хищника.

Это были боевые собаки персов. Конечно, их использовали и во время охоты на крупного зверя, но главной задачей собак было находиться в боевых порядках армии, в первых рядах, и одним своим видом пугать плохо вооруженные племена варваров. Предшественник Дария, царь Камбиз, при завоевании Египта (чуть больше десяти лет назад) применял при атаках противника своры мощных боевых псов, вес которых достигал больше трех легких царских талантов^[12]. Собаки были в ошейниках с острыми кривыми ножами, а перед самым боем им давали немного похлебки, обильно перемешанной с красным порошком. Пасть у собак после этого надолго становилась ярко-красной, а слюна окрашивалась в цвет крови, что производило неизгладимое впечатление на противника. Кроме того, в пищу боевым псам добавляли также настои трав и растений, значительно снижающих восприимчивость к боли и повышающих агрессивность.

Местность, где обитали львы, и впрямь оказалась не очень далеко от крепости гетов. Обширная долина, по дну которой струилась река, изобиловала камышовыми зарослями, кустарниками и невысокими деревьями. Их высота обуславливалась близостью плоскогорья и холодами в зимнее время. Тем не менее древесные кроны были пышными, зеленели ярко, а поляны сплошь покрывали яркие цветочные ковры.

Вблизи оказалось, что река гораздо шире, чем на первый взгляд. То, что царь увидел с возвышенности, оказалось всего лишь глубоким руслом. Остальное речное пространство, где было совсем мелко, заросло камышом, местами в два человеческих роста. Камыш даже на склоны долины местами забрался; там он был гораздо реже и тоньше, но ровней и стройней – как раз подходил для древков стрел.

Дарий молча указал на такие участки Мегабазу, и тот с пониманием кивнул – сделаем; завтра же, с утра пораньше, пошлю команды для рубки камыша. Время для этого было – царь решил дать пятидневный отдых своему воинству в ожидании вестей от Мандрокла и Эака, архитекторов-эллинов из острова Самос.

Они уже построили в районе Халкедона плавучий мост из финикийских и греческих галер через Боспор Фракийский^[13], по которому армия персов переправилась на северный берег Ахшайны.

Теперь Мандрокл и Эак получили приказание двинуться на кораблях ионийского флота вдоль западного берега моря к устью Истра^[14], чтобы, поднявшись вверх по течению, построить в самом узком месте мост для перехода войск Дария на левый берег этой реки, в степи заморских саев.

Загонщики, повинуясь советам энергичного Мильтиада, поневоле оказавшегося в роли устроителя львиной охоты, быстро рассредоточились по указанным местам, и вскоре долину огласили истошные человеческие крики, свист, звуки бубнов и рев охотничьих рогов. Для схватки со львами Мегабаз, который ставил превыше всего безопасность своего повелителя, выбрал довольно удачное место – обширное пространство на берегу реки, где не было ни камыша, ни деревьев, только чахлая трава и местами низкорослый кустарник.

Река намыла здесь песочно-глинистую косу, а остальная площадь оказалась каменистым выходом горного кряжа. Судя по многочисленным звериным следам на песке, как определил опытный царский следопыт, этот берег служил водопоем для львов и других зверей поменьше размерами. Очень уж удобным было место, особенно для живности, на которую охотились львы и другие хищники, потому что подобраться к жертве тихо и незаметно никак не получалось.

Вода в реке Теар оказалась весьма необычной. Как рассказал по дороге Мильтиад царю, ее образовывали тридцать восемь ключей, бьющих из одной скалы, причем некоторые из них давали теплую, а другие – холодную воду. Полученная от смешения этих потоков вода была чистой, прозрачной и вкусной. Она отличалась замечательными целебными свойствами. Поэтому в речной долине и водилось так много животных и птиц, которые вода защищала от разных недугов. Река так понравилась Дарию, что он тут же приказал Гобрию, чтобы воду для войска брали отсюда.

Царь, облаченный в панцирь и бронзовый шлем, уселся шагах в десяти от кромки воды на мягком дифре^[15]. Он изображал приманку. Из оружия у него был короткий меч – акинак, наиболее удобный для схватки со львом, два копья с толстыми древками (чтобы не сломались в самый неподходящий момент) и широкий эллинский нож. От лука он отказался; ему хотелось посмотреть зверю в глаза, чтобы прочитать свою судьбу. Так говорили вавилонские маги: только царь зверей в свой предсмертный час способен открыть царю людей его будущее.

Рядом сидели оба пса Дария. Они явно чуяли зверя, потому что по их мускулистым телам то и дело пробегали волны большого напряжения. Они щерили клыки, но ни один из них не издал ни звука – так их приучили. Таким же образом вели себя и остальные псы, рассредоточенные вдоль берега вперемешку с «бессмертными». Царских телохранителей на берегу осталось немного, вместе с Мегабазом всего двести человек самых сильных и опытных воинов, обученных охоте на львов. Остальные охраняли место охоты, стояли на возвышенностях.

Шум и гам, поднятый загонщиками, приближался. Вот выскочила на берег перепуганная лиса со своим выводком, но люди даже не посмотрели в ее сторону. Затем побежала и другая дичь, начиная от зайцев и заканчивая барсуком. Мелкие звери словно чувствовали, что людям не до них, поэтому преспокойно просачивались сквозь заслон из «бессмертных» и исчезали в зарослях. Но когда на берег выбежали два крупных оленя, сердца заядлых охотников Мильтиада и Мегабаза не выдержали: звучно тренькнули тетивы и рогатые красавцы улеглись рядышком, даже не дернувшись – и эллин, и перс были великолепными стрелками, и стрела каждого попала точно в сердце животного.

Сделав этот непростительный, совсем не этикетный поступок, оба покаянно склонили головы перед царем. Но Дарий, которого снедал не меньший азарт, чем его подданных, лишь грозно нахмурил брови, но затем милостиво кивнул головой – мол, я не сержусь на вас, вы прощены. Царя можно было понять: олени – знатная добыча. Оба стрелка облегченно вздохнули и снова заняли свои позиции.

То, что случилось несколькими мгновениями позже, всем показалось дурным сном. Сначала послышался тихий шорох (персы подумали, что опять бегут какие-то мелкие зверушки), а затем раздался приглушенный топот копыт, и на берег выметнулась группа всадников на невысоких, широкогрудых лошадках. На какое-то время все застыли в диком удивлении. И почему-то никто даже не подумал взяться за оружие. Возможно, по той причине, что всадники держали в руках только поводья своих лошадей и выглядели удивительно спокойными и дружелюбными.

Тем не менее вооружены они были знатно. Каждый имел два длинных меча, горит^[16] с луком и стрелами, у пояса нож. Не было лишь щитов, да и защитное вооружение оставляло желать лучшего: кожаная куртка, такие же штаны в обтяжку, а на голове шапка из рысьего или лисьего меха; те, у кого шапка была лисья, еще прицепили к ней и хвост рыжей плутовки.

Кто эти люди? – спросил себя сбитый с толку Дарий. И как с ними поступить? Он мигом стал суровым и неприступным. Похоже, они точно не заморские саи. Если, конечно, сравнивать их с Марсагетом. Судя по тому, как они сидели на лошадях, неизвестные воины были прекрасными наездниками. Но больше всего царя поразили длинные волосы воинов (их оказалось пятеро); они были цвета зрелой пшеницы и сплетены в косу. Правда, волосы он мог наблюдать только у одного, шапка которого была на спине, – головные уборы этой пятерки крепились к куртке с помощью тесьмы.

Первым опомнился Мегабаз – согласно своей должности.

– К оружию! – вскричал он высоким, прерывающимся голосом. – Повелитель, это вражеские лазутчики!

Дарий все еще пребывал в размышлениях, поэтому никак не отреагировал на слова своего главного телохранителя. Мегабаз принял его молчание за согласие на пленение лазутчиков и скомандовал псарям:

– Взять их! Пускайте псов!

Он знал, что боевые псы не дадут ускользнуть ни одному из этой пятерки. Собаки набрасывались на лошадь скопом и сразу же валили ее с ног. Ну а дальше все было просто…

И тут раздался волчий вой. Он был просто оглушительным. Казалось, что это воют даже не волки, а дэвы, вырвавшиеся из своих подземных темниц. Дарий машинально бросил взгляд на своих верных псов и поразился – они вдруг легли и начали мелко дрожать, словно сильно иззябли. То же случилось и с другими собаками. Растерянные псари не знали, что им делать – псы, которые не боялись никого и ничего, перестали им повиноваться.

Взбешенный Дарий вскочил на ноги. Запугать царя царей было непросто. Он уже сообразил, что вой исходит от неизвестных.

– Убить их! – взревел он тем зычным голосом, который славился и который был хорошо слышим и узнаваем на полях многочисленных битв под его руководством.

Что касается «бессмертных», то они боялись лишь царского гнева. Закаленные в боях ветераны – а именно таких взял на охоту Мегабаз, словно предчувствуя неприятные события, – бросились на наглых варваров, чтобы поднять их на копья и бросить под ноги повелителю.

Но не тут-то было. Неизвестные нимало не испугались толпы воинов, готовой их просто смять. Дарию вдруг показалось, что ситуация кажется им отнюдь не смертельно опасной, безвыходной, а забавной, потому что на лицах некоторых из них появились улыбки. Правда, они были хищными, как волчий оскал, тем не менее это было так.