Повелители волков

– Это слова истинного мудреца, великий царь… – Маг склонил голову в легком уважительном поклоне. – Но не будем больше философствовать, приступим к делу. Иди за мной…

Царь позвал Артагерса, чтобы тот привел жертвенное животное и принес прочие дары земли великому Зервану, и послушно потопал вслед магу, который на поверку оказался не таким уж и дряхлым старцем – он ступал по камням легко и быстро. Оказалось, что за скальным выступом есть вход в пещеру. Он был не очень широким, и крепко сбитому Дарию пришлось согнуться и протискиваться в пещеру бочком, но когда он оказался внутри, то невольно ахнул (правда, тихо, чтобы не уронить свое царское достоинство).

Пещера была громадной. Ее свод терялся в темноте, а остальное пространство освещали четыре священных огня, размещенных в виде креста. В центре этой крестообразной фигуры высилась чаша, сработанная искусными мастерами из цельного куска нефрита дымчато-зеленого цвета. По ее бокам резчики изобразили какие-то фигуры, но что они собой представляли, царь не понял. Чаша была заполнена до половины какой-то маслянистой жидкостью и, казалось, светилась изнутри.

Дарий посмотрел на стену пещеры позади священных огней, и почувствовал, как сильно забилось сердце. Там был изображен тот, к которому он пришел попытать свою судьбу. Рельефное изображение Зерваны вырубили прямо в скале, и явно в очень далекие времена. Его изрядно закопченный облик был лишь намечен грубым резцом; звериное лицо было плоским, невыразительным, хорошо просматривались только львиная грива, крылья и жезл. По обе стороны повелителя судьбы древний каменотес вырубил трех юношей, трех мужчин и трех старцев. Три возраста – молодость, зрелость и старость – соответствовали будущему, настоящему и прошлому времени, трем стадиям любого процесса: причине, становлению и следствию.

Маг сноровисто полоснул жертвенного барана ножом по горлу, и темно-красная струя хлынула в бронзовый сосуд. Когда он наполнился, старик брызнул несколько капель крови в каждый из четырех огней, а также в нефритовую чашу. После пришел черед и другим дарам богу Зерване: в пламя поочередно были брошены зерна пшеницы и ячменя, кусочки меда в сотах, вяленый овечий сыр и пролито немного молока молодой кобылицы. Огонь недовольно зашипел, на какое-то мгновение притух, но затем взметнулся вверх с новой силой.

Царь перевел дух – жертва принята! Магу не понадобились дополнительные усилия, чтобы поддержать огонь после жертвоприношения. Дарий смотрел на голубоватое пламя и дивился – в очагах не было дров! Там горели камни. Это было настоящее чудо. Что это за камни, царь спросить не решился. Впрочем, он и не надеялся на честный ответ – у магов, как и царей, были свои тайны, и они имели право хранить их с большим тщанием. А уж тайны оракула – тем более.

Маг бросил многозначительный взгляд на Артагерса, который неприкаянно торчал у входа в пещеру, царь понял, и жестом выпроводил хазарапатиша вон. Теперь в пещере остались только они одни. Но не успел Дарий и глазом мигнуть, как возле чаши, словно из каменного пола, выросла прорицательница. Царь не очень верил в разные чудеса, и сразу понял, что в пещере есть боковые ответвления, где и таилось женоподобное существо, представшее перед Дарием.

У прорицательницы имелась высокая женская грудь, но ее нарумяненное лицо покрывала растительность, а небольшая жидкая борода была тщательно завита. Одежда служительницы Зерваны тоже была женской – пестрой, яркой, но широкий кожаный пояс, который она носила, был воинским, с приклепанными бронзовыми пластинами. Правда, вместо оружия на поясе висели разные магические побрякушки, в том числе и небольшие косточки каких-то животных. В общем, вид прорицательницы (или прорицателя?) впечатлял.

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить, царь царей, – высоким голосом сказала прорицательница. – Но удостоит ли тебя ответом всемилостивейший Зервана, про то мне знать не дано. Пока не дано. Для тебя, великий царь, избранник судьбы, я постараюсь…

Все дальнейшее происходило словно в каком-то тумане. Маг сыпнул в чашу жменю порошка с едким запахом, а затем начал бросать туда семена конопли (уж их-то царь хорошо знал). В какой-то момент жидкость в чаше загорелась (как у мага получилось ее поджечь, Дарий так и не понял), и запах конопли, заполнив всю пещеру, начал кружить голову.

Но если царь и маг стояли на расстоянии в три-четыре шага от чаши, то прорицательница находилась рядом. Она склонилась над чашей и жадно вдыхала едкий дым. Дарию еще не приходилось пользоваться услугами оракула, поэтому ему все было в диковинку.

– Вижу! – вдруг вскричала предсказательница. – О, великий! А-а-а!!!

Ее дикий вопль, казалось, потряс пещеру до основания. У Дария душа ушла в пятки. Предсказательница вдруг начала бесноваться, на ее полных накрашенных губах появилась пена, как у загнанной лошади, и слова, которые она выкрикивала, были малопонятны (а то и вообще непонятны; набор звуков). Единственное, что царь услышал довольно явственно, так это Йима и Альбордж. Он вопросительно посмотрел на мага, но тот лишь предостерегающе прижал палец к губам – молчи!

Постепенно дикие бессвязные крики предсказательницы перешли в бормотание, глаза, которые она подкатила под лоб, приобрели осмысленное выражение, и она вдруг ясно и отчетливо, но с запинками, словно ей было тяжело говорить, сказала:

– Иди… и найди дар Хормузда… что оставил… Йима Сияющий на Царь-горе… Альбордж. Это будет… то, что ты… ищешь.

После этих слов предсказательница потеряла сознание. Маг с поразительной для его возраста прытью бросился вперед, подхватил ее безвольное тело и уложил на лежанку – покрытый грубошерстным полосатым ковриком каменный выступ под стеной пещеры. Затем он схватил миниатюрный серебряный кувшинчик и влил в рот бесполой предсказательнице несколько капель то ли вина, то ли какого-то снадобья. После этих манипуляций ее дыхание выровнялось, и она, как показалось Дарию, уснула.

– Уходим отсюда, царь, – сказал маг. – Уходим!

– И это… все?

– Это даже больше, чем все, – сказал маг, когда они оказались возле водоема. – Боги к тебе благосклонны, царь. Присаживайся, и я растолкую тебе слова служительницы Зервана.

Дарий присел все на ту же шкуру барса, а маг расположился напротив него – без обычного стариковского кряхтения и скрипа в костях, будто и не носил на плечах тяжелый груз прожитых лет.

Какое-то время старец молчал, сосредоточенно рассматривая рыбок, хорошо заметных в прозрачной воде. А Дарий в полном недоумении размышлял над словами прорицательницы: какое отношение имеет его дело к Йиме?

Маг не задержался с ответом.

– Царь Йима Сияющий правил благословенной землей Арийана Вэджа много лет. Но однажды к нему явился Хормузд и сказал: «Первой из двух счастливых земель и стран, которые я создал, была Арийана Вэджа. Но вслед за этим Ангро-Майнью, носитель смерти, создал в противовес ей могучую змею и снег. Скоро в твоем мире наступит роковая зима, несущая с собой неистовый разрушительный мороз. Губительная зима, когда выпадает огромное количество снега. И погибнут все три вида животных: те, что живут в диких лесах, те, что живут на вершинах гор, и те, что живут в глубине долин под защитой хлевов. А посему построй себе вар – подземное убежище – размером с пастбище. И приведи туда представителей всякого рода зверей, великих и малых, и скота, и людей, и собак, и птиц, и огонь пылающий. Сделай так, чтобы там текла вода. По берегу водоема на деревья посади птиц среди вечнозеленой листвы. Посади там образцы всех растений, самых красивых и благоухающих, и плоды самые сочные. И все эти предметы и существа уцелеют, пока они находятся в варе. Но не вздумай поместить сюда существ уродливых, бессильных, безумных, безнравственных, лживых, злых, ревнивых, а равно людей с неровными зубами и прокаженных…»

– Мне это известно, маг, – раздраженно сказал царь. – С детских лет.

– Несомненно, – утвердительно закивал старец. – Но есть кое-что, о чем юный отрок, пусть и будущий царь, не задумывался. Йима сделал все так, как советовал Хормузд. Но потом, после длинной зимы, пришел всемирный потоп. И почему-то никто не задался мыслью: а где же Йима построил вар? В какой местности? Ведь у нас здесь в основном равнинные места, а горы не очень высокие.

– А как насчет упомянутой прорицательницей горы Альбордж?

– Вот в этом и заключается весь смысл ее предсказания! Есть две горы Альбордж – в твоих владениях, царь, и в горах Каф^[33]. Как раз там гора – очень высокая гора! – с таким названием существует издревле, со времен сотворения мира. Разные народы называют ее по-разному: Огненная Гора, Белоснежная Гора, Гора Берс, Гора Кингу, Гора Бога. И именно там Йима Сияющий построил свой вар, а затем оставил один из двух священных предметов, которые дал ему Хормузд, тем самым подтвердив его царственную власть – плеть, украшенную золотом, и золотой рог.

– Ты хочешь сказать?..

– Да! Иди, великий царь, к Горе Бога и найди там царскую Хварну!

Дарий вдруг почувствовал необыкновенное воодушевление. Оракул никогда не ошибается! Тут он вспомнил судьбу Камбиза. Да, все верно! Нужно идти к горе Альбордж. Собрать сильную армию – на это придется потратить не меньше года – и в поход. Царь, конечно, знал, что на северном берегу Ахшайны есть племена заморских саев, но что могут дикие варвары противопоставить его огромному войску? Горы Каф не так уж и далеко, и он за пару месяцев управится.

С этими бодрящими душу и тело мыслями Дарий и покинул оракула Зервана. Богатые дары повелителю судьбы – слитки серебра, драгоценная посуда, меха и ковры – «бессмертные» сложили горкой возле водоема; там же лежали мешки с зерном и кругами вяленого сыра, а также стояла кадушка с медом. Не забыл царь и про вино. А в загородке тоскливо мыкались остальные два жертвенных барана, боязливо принюхиваясь к запаху крови третьего – его уже вытащили из пещеры и положили на камни возле разделочной доски.

– Царь очень щедр, – заметила прорицательница, жадным взглядом окинув дары.

– Да, бараны нам весьма кстати, – рассеянно ответил маг, снимая шкуру с жертвенного животного. – Мы давно не ели мяса. Народ начал забывать Зервана, а цари не каждый день приезжают сюда, чтобы узнать пророчества и пожертвовать на оракула.

– Зачем ты отправил Дария к горам Каф?

– Но ты ведь сама напророчествовала гору Альбордж… – Маг хитро улыбнулся.

– Не знаю… вырвалось как-то само собой. – И тут же прорицательница поправилась: – Так сказал Зервана. Я всего лишь передала его слова. Но мне и в голову не могло прийти, что есть еще одна гора Альбордж.

– Да, есть. А почему я отправил Дария к горам Каф… Дарий мечтает о большой славе. Но по происхождению он из параллельной ветви Ахеменидов – внук Ариарамна, брата царя Кира Великого. Но род Кира через брак с домом Киаксара приобрел значительное количество мидийской крови, а потомки Ариарамна остались чистокровными персами. Вот Дарию и захотелось, чтобы боги подтвердили его царскую сущность. Так почему бы не помочь ему в этом благородном деле? Великий Кир и Камбиз завоевали много народов и племен. Дарий присовокупил к их завоеваниям еще несколько стран и стал править половиной мира. Из просвещенных государств осталась лишь одна Эллада, но она крепкий орешек, и Дарий пока не готов его раскусить. Поэтому пусть до поры до времени оттачивает свое воинское искусство на варварах. Это полезно во всех отношениях.

– Ты хочешь сказать, что на горе Альбордж нет царской Хварны? Что ты солгал царю?

– Не смотри на меня с упреком. В моих словах не было ни капли лжи. Я рассказал ему лишь то, о чем повествуют древние предания. Йима действительно построил свой вар в горах Каф, и там же он оставил священные предметы Хормузда. Один или оба – про то история умалчивает. Если уж царю так приспичило заполучить царскую Хварну, то пусть найдет ее. Путь ему указан.

– А если не найдет? Что тогда будет с твоей головой?

– Мне ли об этом печалиться? Никто не вечен. Нам ли это не знать… – Тут старец хитро улыбнулся. – Думаю, что этот поход принесет Дарию столько разных хлопот, что ему будет не до какого-то никчемного мага. Он думает, что сможет завоевать весь мир, ему мало половины. Это заблуждение. Боги предпочитают равновесие. И когда оно нарушается, то нарушитель жестоко наказывается. Я ведь не зря ему начал говорить о том, что Зерван породил царя света Хормузда и царя тьмы Ахримана. Тем самым великий бог уравновесил человеческие страсти, которыми управляется земной мир. Но Дарий меня не понял. Да и не мог понять – каждому свое…

Прорицательница сокрушенно покачала головой, чисто мужским жестом огладила бороду и принялась помогать старику. Над скалами постепенно поднимался опушенный косматыми седыми тучами алый солнечный диск, предвещавший непогоду и сильный ветер.

Глава 3
Финикийский купец

Спустя три недели после начала осеннего Торжища Борисфенитов в гавань Ольвии вошли два больших грузовых судна в сопровождении диеры – двухпалубного боевого корабля. Сбежавшийся на причал народ рассматривал их со сдержанным гулом – грузовые посудины мало походили на суда эллинов и напоминали своими обводами круглую ореховую скорлупу.

Боевая диера была длиннее, уже и выше грузовых суден. Гребцы располагались на двух палубах для большей скорости, а над ними возвышалась узкая площадка, защищенная щитами, с которой воины во время битвы обстреливали врага из луков и забрасывали дротиками. Но главным оружием был грозный таран, обитый медью и поднятый над водой. На диере находились воины охраны каравана, не менее полусотни человек. Судя по их количеству, груз на судах был очень ценен.

Вскоре все разъяснилось – в Ольвию прибыл богатый финикийский купец. Обычно финикийцы торговали медью, серебром, оловом, слоновой костью, но главным их товаром была краска – тирский пурпур, ценившийся на вес золота, а также ювелирные и стеклянные изделия, в том числе зеркала. Прибытие купца из Ханаана (так финикийцы называли свою страну) вызвало гордость не только у горожан, но и у магистрата, – финикийские купцы всегда были желанными гостями в портах Эллады, а уж про различные города-полисы, созданные метрополией на берега Понта Эвксинского, и говорить не приходилось.

Купец оказался весьма представительным мужчиной – рослым, бородатым, с обветренным лицом, загорелым до черноты. Его одежда была смесью платья финикийского и персидского кроя. Нужно сказать, что своим восточным одеянием финикиец произвел сильное впечатление на ольвиополитов.

Оставив таможенные формальности на попечение помощника, мрачного здоровяка, очень похожего на пирата, купец попросил агоранома указать путь к дому, где проживал весьма уважаемый гражданин Ольвии землевладелец Алким, сын Ификла. Видимо, купец уже вел с ним какие-то дела. Агораном быстро нашел провожатого, и купец важно пошагал по направлению к агоре. Его охраняли два матроса такой же свирепой наружности, как и помощник купца. Оружия у них, ясное дело, не было, но увесистые дубинки в руках и большие ножи у пояса весьма убедительно подсказывали праздношатающимся портовым бездельникам, способным и кошелек срезать у зазевавшегося гостя или ольвиополита, и бока кому-нибудь намять, если доведется, что с финикийцами шутки плохи.

Финикиец шел и дивился. Чем ближе он подходил к агоре, тем больше встречалось ему каменных домов, построенный по типу греческих – внутренний двор с колоннами, украшенный мраморными статуями львов и грифов, а вокруг двора располагались жилые и хозяйственные помещения и пристройки.

Через агору проходила главная и самая широкая улица – от северных ворот к югу; параллельно и под прямым углом к ней шли другие улицы. С агоры особенно хорошо была видна нижняя часть города, примыкающая к берегу реки, и финикиец даже остановился на некоторое время, чтобы полюбоваться великолепным видом. Несмотря на суровый вид, ему, похоже, не была чужда способность восхищаться красотой окружающего мира.

Дом Алкима находился неподалеку от агоры. Он оказался большим и красивым, крытый дорогой красной черепицей. Видно было, что дела у богатого землевладельца Алкима шли хорошо. Получив пригоршню ольвийских «дельфинчиков», проводник с благодарностью удалился, а финикиец взял в руки деревянный молоток и громко постучал. Спустя какое-то время двери отворились, и на пороге встал разбитной малый, который нимало не смутился при виде внушительной комплекции и богатой одежды незваного гостя.

– Мое почтение, господин хороший! – сказал он весело. – Ты не ошибся дверью? Хозяин никого не ждет.

– Придержи свой глупый язык, раб! – надменно бросил финикиец. – Доложи своему хозяину, что его хочет видеть купец из Сидона^[34] ханаанин Итобаал.

Купец довольно сносно изъяснялся на языке койне, но все равно чужеземный акцент был ясно различим. На койне говорило в основном простонародное население греческих городов-полисов. Этот язык был с варварскими примесями, но динамичный и выразительный, лишенный витиеватости эллинской речи.

– Не могу, почтеннейший, – изобразил глубокое сожаление на своем улыбчивом молодом лице дерзкий привратник. – Никак не могу.

– Почему?! – громыхнул купец.

– Хозяин почивает. Он приказал разбудить его только в том случае, если к нему явится сам Дионис со своей свитой и амфорой доброго вина. На Диониса ты не похож, да и даров я почему-то не вижу, так что придется обождать. Рекомендую отдохнуть в священной роще. Это вон там, – ткнул он пальцем куда-то в сторону. – Очень приятное место. Заодно и жертву принесешь Аполлону Дельфинию, покровителю мореплавателей. Это делают все гости Ольвии.

– Наглец! Ты смеешь меня учить?! Займитесь им! – приказал финикиец своим слугам.

Похоже, матросы, сопровождавшие Мардунни, были большие любители почесать кулаки. Они напали на привратника без предупреждения, сразу с двух сторон, благо юноша вышел на улицу.

– Э-э, мы так не договаривались! – вскричал привратник Алкима и молниеносно влепил одному из финикийцев такую увесистую затрещину, что тот упал на землю как подкошенный.

Что касается второго, тот в диком изумлении лишь хлопал ресницами, глядя на свои пустые руки. Только что он в них держал дубинку, а теперь она куда-то испарилась. Впрочем, дубинка улетела недалеко; многозначительно ухмыляясь, страж ворот Алкима демонстративно примерялся, как лучше врезать матросу по башке – сверху или сбоку по челюсти.

– Что за шум?! – вдруг послышался хрипловатый голос, и сам Алким показал народу свой пресветлый лик. – Кто мешает мне отдыхать?

На самом деле лик богатого землевладельца был вовсе не пресветлым, а помятым, как старая тряпка после стирки. Вчера он имел честь принимать у себя вождя небольшого скифского племени, которое вело оседлый образ жизни и занималось сельским хозяйство и с которым Алким договаривался о покупке тысячи медимнов^[35] зерна. А разве может быть договор крепким и нерушимым, если его не утвердит сам Дионис?^[36]

Увы, Алким немного не рассчитал своих сил, к тому же проклятый варвар пил неразбавленное вино как воду, да все подливал ольвиополиту в его чашу, а отказываться никак нельзя было, чтобы не обидеть торгового партнера.

Увидев финикийца, Алким уставился на него как на привидение. Если до этого хмель еще бродил по жилам землевладельца, то при взгляде на строгое, надменное лицо купца он мгновенно испарился.

– Итобаал?! – удивленно и одновременно испуганно воскликнул Алким. – Глазам своим не верю! Ты ли это? В наших краях…

– Здравствуй, Алким, – пробасил ханаанин, возмущенный до глубины души. – Ты плохо встречаешь старого приятеля. Примерно накажи этого раба, – кивком головы он указал на привратника, стоявшего с невинным видом неподалеку, – который осмелился мне дерзить.

– Наказать? – Алким смешался. – Обязательно накажу… после. Только это не раб, а свободный человек.

– Все равно он наглец, каких свет не видывал, – упрямился финикиец. – Оскорбить гостя – значит оскорбить хозяина.

Аким согласно закивал и, чтобы как-то разрядить обстановку, поторопился пригласить финикийца в дом. Бросив уничтожающий взгляд на парня, Итобаал последовал за Алкимом, но когда вслед за ним направились и телохранители финикийца, привратник заступил им дорогу и сказал:

– Брысь! Псы должны охранять, а не кости обгладывать во время пиршества. Ждите своего хозяина здесь. – С этими словами он захлопнул дверь перед самым носом опешивших матросов и отправился по своим делам.

А их у него накопилось много. Это был тот самый искусный наездник, который сумел укротить мидийского жеребца на Торжище Борисфенитов. Его звали Ивор. Имя было совершенно не характерно для миксэллина, а тем более – ольвиополита, но Алким на такую мелочь не обратил должного внимания. Главным для землевладельца было то, что едва Ивор появился в его хозяйстве, как тут же все дела пошли на лад. Парень сумел найти язык со всеми – с поваром, слугами, рабами, а нерадивого конюха, место которого он занял и который хотел учинить над ним расправу, пригласив для этого своих дружков, Ивор едва не отправил к праотцам.

После этого авторитет Ивора стал непререкаем. Но он им практически не пользовался. Работал, как все, даже больше, конюшню содержал в чистоте, хотя ради этого ему пришлось здорово потрудиться, – неубранного навозу накопились горы, – лошади хозяина были вовремя накормлены, их гривы расчесаны, а бока холеные. Кроме того, Ивор никогда не отказывался подменить кого-нибудь из слуг, если возникала такая надобность. Как раз в тот день, когда в гости к Алкиму пожаловал Итобаал, Ивор выступал в роли привратника.

В общем, Алким не мог нарадоваться столь ценным приобретением. Парень работал за троих, а получал плату совсем мизерную, – землевладелец был жаден и прижимист до неприличия – поэтому просьбу финикийца примерно наказать нахала Алким пропустил мимо ушей.

Итобаал и Алким расположились в парадном зале, украшенном фресками и мозаикой. Финикиец осматривался с невольным удивлением. Он никак не ожидал увидеть в этих варварских краях такой комфорт и такую роскошь. Низенький мраморный столик был уставлен разнообразными яствами в посуде, расписанной искусными мастерами Эллады и покрытой черным и красным лаком. А чеканные серебряные блюда, кубки и дорогой кувшин для вина – стеклянная ойнохойя – дополняли картину.

В красном углу высилась большая статуя Кибелы – Матери богов, весьма почитаемой в Ольвии. Облик ее был обычным – Кибела сидела в кресле с высокой спинкой с львенком на коленях, с тимпаном и чашей в руках. Однако манера исполнения несколько отличалась от греческих изображений. Матерь богов была сработана из мрамора, что уже необычно, притом явно местным мастером. Талантливым мастером – прожженный торговец Итобаал неплохо разбирался в художественных ценностях.

– Однако, – одобрительно сказал ханаанин, приняв из рук Алкима позолоченный ритон^[37]; это был знак высочайшего почтения к гостю. – И вино у тебя превосходное! – добавил он, с удовольствием отхлебнув несколько глотков. – Хиосское?

– Не угадал… – Алким снисходительно улыбнулся. – Конечно, вина острова Хиос считаются лучшими в Элладе. И они у меня есть. Но ты пьешь критское. Оно древнее нашей истории. Лучшего вина, чем это, я, к примеру, еще не пробовал.

– Действительно, вино просто потрясающее на вкус! – Итобаал посмаковал и в восхищении закатил большие, выпуклые глаза под лоб. – Извини, устал с дороги, все чувства притупились, – пожаловался он Алкиму. – В Ахшайне, как оказалось, пиратов больше, чем в Западном море^[38]. Два раза пришлось с ними сражаться.

– Ты прав, – болезненно скривившись, словно ему наступили на больную мозоль, ответил Алким. – Я имел неосторожность ссудить деньгами одного местного купца, пообещавшего мне солидную прибыль, но пираты имели на сей счет иное мнение… Где теперь этот купец, провалиться ему в Тартар^[39], и где моя прибыль?! Одни убытки…

– Судя по обстановке, – финикиец широким жестом обвел парадный зал, – ты совсем не бедствуешь…

– Это видимость, Итобаал, одна видимость, – горестно вздыхал земледелец, пряча глаза от испытующего взгляда гостя. – Год назад случился неурожай, так я чуть по миру с протянутой рукой не пошел. А в этом году едва свел концы с концами.

Итобаал с сочувствием закивал, а затем осторожно молвил:

– У тебя, Алким, появилась хорошая возможность поправить свои дела…

– Ах, как бы это было здорово! – оживился Алким. – Уж не хочешь ли ты предложить мне для перепродажи свои товары… м-мм… по сходной цене? В знак нашей старой дружбы.

– Не исключено, что и товары тоже. – Выражение смуглого лицо финикийца стало хищным, отталкивающим. – Нам нужно поговорить без лишних ушей. – Он выразительно посмотрел на весьма симпатичную рабыню, которая обслуживала господ.

Она бросала томные взгляды на купца и вела себя не как служанка, а как гетера. Скорее всего, так оно и было – Алким припас для дорогого гостя очень полезную и приятную во всех отношениях забаву, благо ханаанин был мужчиной в расцвете сил, и его чресла за долгую дорогу соскучились по женской ласке.

– Поговорим на истахра, – перешел на персидский язык Алким. – Кроме меня, в доме его никто не знает.

– Еще не забыл?.. – многозначительно подмигивая, спросил финикиец; он тоже заговорил на истахра – диалекте Фарсы, одной из провинций Персии.

На истахра разговаривал простой народ. Официальным языком Ахеменидской державы был арамейский, который применялся для общения между государственными канцеляриями всего государства. На нем изъяснялись и придворные.

– Как можно! – На лице Алкима появилось мечтательное выражение. – Царь Камбиз был так милостив ко мне….

– Благодаря Камбизу ты смог высоко подняться и стать уважаемым человеком в Ольвии, – подхватил Итобаал. – Не правда ли?

– М-мм… да, в какой-то мере, – не очень охотно признался Алким.

– Я должен тебе сказать, что новый царь Персии не менее щедр, чем Камбиз. Те, кто ему верно служат, не остаются внакладе.

– Ты о чем? – остро посмотрел на ханаанина Алким.

Он вдруг почувствовал сильное волнение. Ольвиополит хорошо помнил тот день и час, когда он познакомился с Итобаалом. Тогда он еще жил в Милете, одном из самых богатых и могущественных ионийских городов-полисов. Удачное расположение Милета позволило городу получать хорошую прибыль от торговли. Его торговые суда плавали по всем известным тогда морям. В гавань Милета нередко заходили и корабли Ханаана – Финикии. Тогда еще совсем молодой, Алким лишь с завистью вздыхал, глядя, как на пристанях разгружают товары из дальних стран. Он мечтал стать богатым купцом, чтобы насладиться роскошью.

Его семья была знатной, но небогатой. Отец Алкима состоял в коллегии девяти проэдров – председателей общественного совета города, а однажды его избрали даже эпистатом – главой совета. Но все эти должности не приносили семье желанного обогащения, тем более, что у Алкима было еще четыре брата и две сестры. Так что на помощь почтенного отца рассчитывать ему особо не приходилось.

И тут появился, как змей-искуситель, Итобаал. Он не требовал многого; ему нужен был лишь верный человек в Ольвии. Вернее, даже не ему, а самому царю Камбизу. Видимо, повелитель персов имел какие-то виды на заморские колонии греков. Алким посетил все три столицы Персии и даже удостоился высочайшего приема во дворце царя, а когда корабль вез его на новое место жительства, в Ольвию, кошелек будущего землевладельца приятно отягощали золотые кизикины, подарок царя Камбиза. Денег вполне хватило на покупку большого участка земли в ольвийской хоре, хозяйского инвентаря, волов, и даже осталась малая толика на постройку дома.

Прошли годы, и Алким начал забывать, кого должен благодарить за свое благополучие. Итобаал, который долгие десять лет не подавал о себе ни единой весточки, свалился как снег на голову. Его появление сначала испугало Алкима, но затем, по здравому размышлению, богатый землевладелец решил, что никаких противоправных деяний он не совершал, тем более – против Ольвии, и успокоился. А что касается щедрот бывшего повелителя персов, так ведь у царей свои причуды; кого казнят непонятно за что, а кого милуют и награждают – тоже неизвестно за какие заслуги, повинуясь капризу.

– У тебя есть верные люди, которые хорошо знают степи саев? – спросил Итобаал.

– Если будет нужно, найдем. А зачем?

– То, что я сейчас скажу, должно остаться между нами. Ты сейчас услышишь большую тайну и сразу же забудешь ее. Иначе за твою голову я не дам и ольвийского «дельфинчика». Поклянись своими богами, что тайну сохранишь.

– Но тайны бывают разные…

– Эта пойдет тебе только на пользу. Ты получишь за свои услуги достойное вознаграждение. Клянись! – В голосе купца прозвучал металл.

Алким поклялся. Намек на вознаграждение оказался чересчур веским доводом. Тем более, он хорошо знал, что в денежных делах на Итобаала можно положиться.

– В следующем году, – сказал финикиец, понизив голос, словно его могли подслушать, – царь Дарий придет в степи саев с огромным войском. Это затронет и греческие колонии. Сопротивляться ему бесполезно, это и так понятно. Когда идет потоп, лучше держаться на гребне волны, нежели лежать, погребенным под илом. У тебя есть шанс оказаться полезным войску повелителя персов, а в его благодарности ты можешь не сомневаться. Он, кстати, не менее щедр, чем Камбиз.

– Это опасно… – почти шепотом ответил изрядно напуганный Алким. – Если уличат в пособничестве персам, мне не сносить головы. И первыми ее потребуют скифы. Они хоть и варвары, но в вопросах чести очень щепетильны. Наконец, кто даст гарантию, что меня не изрубит на куски первый попавшийся воин армии персов? Ведь на мне не написано, кто я и что. А я совершенно не сомневаюсь, что скифы окажут персам сильное сопротивление, и в этом им будут помогать и ольвиополиты. Нет-нет, я не могу!

– У тебя будет фирман самого Дария, – сказал Итобаал, доставая из сумки, висевший у пояса, табличку из обожженной глины. – На нем его личная печать – орел. Любой перс, которому ты ткнешь под нос эту охранную грамоту, склонится перед тобой в земном поклоне и сделает все, что прикажешь. Такие же фирманы получат и проводники.

Алким все еще колебался. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, какая опасность грозит жителям Ольвии в случае похода Дария на скифов. Персы их точно не пощадят. А значит, все добро, нажитое за десять лет, пойдет прахом. Оставалось лишь погрузиться на корабль и срочно отплыть в Милет. Но кто его там ждет? Кому он нужен? Без денег, без достойного положения в обществе он изгой.

Словно проникнув в мысли ольвиополита, Итобаал коварно ухмыльнулся, снова полез в сумку, достал оттуда увесистые кожаный кошелек, и бросил его на стол перед землевладельцем. Раздался мелодичный звон золотых монет, и Алким встрепенулся, как боевой конь при звуке военного рога.