000
ОтложитьЧитал
Странное дело, меня не узнали ни знакомые, ни старый друг Вендрон, моя родная сестра не узнала меня… Но негодяй, мигом узнал своего смертельного врага.
Да, с такой бешеной яростью и страшной ненавистью на него мог глядеть только один человек в мире, тот, чью сестру он опозорил, чьих родителей он свел в могилу…
И негодяй понял это. Он кинулся к двери, предчувствуя грозившую ему беду, но я предупредил его. Я схватил его обеими руками, и между нами завязалась ужасная борьба.
Однако этот неравный бой не мог продолжаться долго… Гигантского роста закаленный в бою солдат скоро победил старого негодяя и подлого труса!
Через несколько минут Жан Катильон уже лежал на полу, связанный по рукам и ногам, я позаботился также заткнуть ему рот платком, чтобы он не мог звать на помощь.
– Я мог бы пронзить кинжалом твое черствое сердце, негодяй. – сказал я, – Но я не хочу убить тебя, а выполнить над тобой приговор, который был бы тобой вполне заслужен. Ты совершил в своей преступной жизни столько зла, что смерть была бы для тебя более чем снисходительным наказанием. Слушай же, негодяй, ты стоишь перед грозным судьей, который спрашивает тебя. Что заслуживает изверг, забивший плетью до смерти несчастного, ни в чем неповинного старика, свел в могилу и его старуху, а в довершении своих преступлений обесчестил их единственную дочь? Ты молчишь, чудовище? Ах, у тебя заткнутый рот! Но ты все разно ничего не мог бы сказать в свое оправдание, а поэтому я сейчас же приступлю к выполнению приговора, справедливость которого ты сам не стал бы отрицать.
Я заметил, как лицо негодного управляющего исказилось смертельным страхом, и ужасом, когда он заметил мои приготовления. Я снял со стены толстую кожаную плеть, может быть, то самое страшное орудие, которым этот изверг избил моего отца.
Анна отвернула голову к окну, ее страшил вид ужасного истязания.
Я не медлил. Глухие удары посыпались на спину связанного негодяя, который выражал свою страшную боль отвратительнейшими звуками, так как платок во рту не позволял ему кричать. Я спустил уже десятый удар, когда его отчаянным усилиям удалось вырвать затычку изо рта. Ужасный вопль огласил комнату. Если бы я поспешил снова заткнуть ему рот, то мне, может быть, удалось бы избежать наказания за свою расправу и спастись бегством.
Но странное дело, вопли и ужасные крики истязаемого негодяя ласкали мой слух и восхищали меня, словно райская музыка.
Может быть, в этих отчаянных криках мне слышались отзвуки тех мучительных воплей, которыми эта же комната огласилась три года тому назад… Да, я увлекался своей жаждой мести, я с наслаждением слышал эти мучительные вопли и продолжал опускать удар за ударом.
Разумеется, на шум сбежались со всех сторон замка. Но дверь была тщательно заперта, и слугам пришлось выломать ее топорами. Все это требовало времени, которого для меня было достаточно, чтобы окончить свою экзекуцию. Когда люди ворвались в комнату, я уже опустил тридцатый удар, а Жан Катильон уже молчал.
Да, негодяй замолк на веки!».
Каторжник печально опустил голову, слезы душили его, и он должен был прервать свой рассказ, приближавшийся уже к концу. Старый князь, и лорд Вардмур глядели на Пухлера с глубоким участием, у Елизаветы Бах даже слезы навернулись на глаза.
– Что было дальше, можно рассказать в двух словах, – прибавил Пухлер, после долгой паузы. – Я даже не пытался бежать, а мой процесс кончился весьма скоро. Меня приговорили к смертной казни, но в виду моих заслуг на войне, я был помилован, и смерть заменили мне пожизненным заключением в этой крепости. Какая злая ирония! Хорошее помилование! Вместо мгновенной смерти и избавления от всех физических и нравственных мук, меня обрекли на жизнь полную человеческих страданий на этой каторге. Но судьба послала мне одно маленькое утешение прежде, чем меня отправили сюда. Я узнал, что моя бедная сестра не пережила своего позора, что она предпочла смерть той жизни, которая ждала ее после ее падения. Она нашла вечный мир и покой, бросившись в маленькую речку, протекавшую за замком. Теперь вам известна печальная повесть моей короткой, но полной страданий жизни.
Пухлер кончил свой рассказ и в изнеможении опустился на свои норы.
Ясно было, что эти тяжелые вспоминания теперь еще давили несчастного страшным кошмаром.
Князь Фельс и лорд Вардмур, некоторое время были погружены в глубокие размышления, но старик первый прервал молчание.
– Уже весьма поздно, – сказал он, – Нам пора отдохнуть, ибо завтра нас ждет тяжелая работа, но каждый из нас должен хорошенько помышлять о способе и плане бегства из этого проклятого места. Нас всех связывает общее горе и общая участь невинно пострадавших людей.
При последних словах князя Пухлер соскочил со своих нар и крепко пожал руку старого князя. Он не был в силах вымолвить ни слова, но его взгляд говорил весьма красноречиво. Он был от всей души благодарен старику, своими словами доказавшему, что он верил рассказу несчастного страдальца, и вполне понял его душевное состояние, толкнувшее его на этот страшный акт мести.
Елизавета Бах распростилась со своими друзьями и крепко пожала руку Пухлера, устремив на него полный участия и благодарности взгляд.
Старый князь и Пухлер, проводили девушку до конца коридора, а десять минут спустя трое каторжников крепко спали на своих жестких нарах.
Глава 71. Бегство
На следующее утро трое каторжников, по обыкновению, уже работали вместе с остальными несчастными.
День был прекрасный, но солнце с самого утра палило над головами тружеников, с которых пот лил градом. А надсмотрщики безжалостно торопили их, наказывая кнутом отсталых и лениво исполняющих свою работу.
Наши трое друзей еле держались на ногах после проведенной без сна ночи. Хотя они легли спать поздно, но уже проснулись до рассвета, да и их короткий сон был тревожен и беспокоен. Каждого, из этих случаем заброшенных вместе людей преследовали прошлые образы и вспоминания. Но больше всего в их голове кружились и теснились мысли о плане бегства. Свое решение бежать они хотели, во что бы то ни стало, привести в исполнение, и чем раньше, тем лучше.
Бриссон в особенности злился сегодня на Пухлера. Хотя никаких улик у надсмотрщика не было, но инстинктивно он чувствовал, что напавший на него в темном проходе человек был ни кто иной, как Пухлер. Между всеми каторжниками не было другого, который обладал бы, подобно Пухлеру, гигантской силой и железными руками.
Старый князь и лорд Вардмур, работавшие вместе, время от времени обменивались некоторыми замечаниями, но лишь только кто-нибудь из надсмотрщиков приближался к ним, они снова усердно принимались за молот, которыми они дробили огромные камни.
Пухлер находился почти возле них, и если он молчал, то он чутко прислушивался к тихому разговору своих друзей и сообщников.
– Придумали вы уже кое-что? – спросил князь Фельс лорда. – Я напрасно ломал себе голову, но ничего путного не вышло.
– А мне пришел на ум неплохой план. – шепотом возразил знатный англичанин.
– Должно быть, вы не спали весь остаток ночи, милорд. – сказал князь.
– Нет, дорогой князь, – гласил ответ, – уже проснувшись на рассвете, я вспомнил, что я был несколько дней тому назад во дворе большого здания, в котором живет главный надзиратель. Меня послали туда с каким-то поручением, и мне пришлось ждать на дворе с полчаса. Из любопытства, а, может быть, инстинктивно я оглядел весь двор, и насколько мне помнится, мы могли бы проникнуть в этот двор, ибо он обнесен невысокой оградой. А там возможно было бы выбраться через конюшню в поле.
– А дальше? – спросил князь. – Куда же мы могли бы направиться оттуда, не рискуя быть настигнутыми погоней?
– Все это покажет будущее, – возразил лорд Вардмур, – Мы должны вручить свою судьбу воле Всевышнего. Но нам нужно быть готовыми к всякой неожиданной встрече, а если мы будем вынуждены к этому обстоятельствами, мы не остановимся ни перед чем. Может быть, нам придется обагрить свои руки кровью, если мы встретим какую-нибудь помеху на своем пути.
– Но вы упустили из виду одно важное обстоятельство, – печально проговорил князь. – Наши ноги в кандалах, а у нас нет пилы, чтобы распилить их.
– Я подумал также и об этом, – ответил Лорд. – Мы тайком заберем с собой в свою камеру несколько огромных молотов, с помощью которых мы разобьем связывающие наши ноги кольца.
– Но Елизавета? – спросил вдруг князь. – Я не могу оставить эту несчастную здесь, я обещал ей взять ее с собой, если мы выполним наш план бегства.
– Ничто не мешает нам выполнить ваше обещание, – возразил лорд Вардмур. – В условленную ночь она придет в нашу камеру, и мы все отправимся вместе.
В это время к разговаривавшим каторжникам подскочил Бриссон.
– Эй, лентяи! – свирепо заревел он, высоко помахивая своим кнутом. – Ты, старик, болтлив, как баба!
Надсмотрщик уже замахнулся кнутом, но удара не последовало, ибо его внимание было вдруг привлечено Пухлером. Работавший возле обоих друзей гигант, обернулся к надсмотрщику и устремил на него страшный огненный взгляд.
Глаза обоих врагов встретились, и молчаливый взор каторжника сказал Бриссону то, в чем тот вчера ночью не хотел сознаться.
– Чего ты выпучил глаза на меня, собака? – заревел надсмотрщик, бросившись к Пухлеру, и в следующий миг кнут опустился на спину гиганта.
Надсмотрщик снова поднял свое оружие, но грозный взгляд каторжника невольно остановил Бриссона.
Может быть, в этот миг, он вспомнил вчерашнюю сцену, когда железные пальцы напавшего на него в темном проходе едва не сдавили ему горла.
Когда надсмотрщик удалился, Пухлер шепнул стоявшему за ним князю:
– Я слышал ваш разговор с лордом, его план не дурен, и мы после работы подробнее обсудим его…
Прошло три дня.
Была темная ночь, почти весь день было покрыто тучами, за которыми скрывалась теперь луна. Был уже поздний час вечера, но трое каторжников и не думали о сне.
Внимательный наблюдатель легко заметил бы, что лица этих несчастных были сильно взволнованы, что в их глазах светился лихорадочный огонек. Ясно было, что они готовились к чему-то необыкновенному, от чего зависела вся их судьба, а может быть и жизнь.
Пухлер нагнулся к замочной скважине и стал чутко прислушиваться.
В длинном коридоре царила могильная тишина.
Давно уже прошел час, в который по вечерам надсмотрщики осматривали камеры арестантов, чтобы убедиться, все ли там в порядке. Но в этот вечер они, должно быть, забыли эту свою обязанность.
– Я думаю, что сегодня ревизии не будет. – сказал Пухлер, отойдя от двери. – Старший надзиратель празднует свои именины, и все тюремное начальство, вероятно, пьянствует на его квартире.
– Тем лучше для нас, – заметил лорд. – Это обстоятельство весьма благоприятно для нашего побега, и мы можем скоро приступить к делу.
– Подождем еще с час, – предложил старый князь. – Наше предприятие слишком отважно и опасно, почему нам нужно действовать по возможности осторожнее. Малейшая опрометчивость может погубить все дело.
Лорд и Пухлер согласились с мнением своего старшего товарища, хотя их нетерпение возрастало с каждым мигом.
– К тому же нам все равно нужно ждать прихода Елизаветы, – прибавил князь Фельс, – а она не придет раньше полуночи.
Прошел еще час, показавшийся вечностью для лорда Вардмура, нетерпение которого достигло высшего предела.
– Пора приступить к работе. – сказал он наконец, взглянув на князя и Пухлера.
С этими словами он подошел к своим нарам, где под старым платьем была спрятана пара огромных молотов.
– Князь, – сказал лорд Вардмур, подойдя к старику со своими страшными орудиями. – Вы старше нас, а потому вам принадлежит первенство. Поставьте вашу ногу на нары, и я раздроблю железное кольцо.
Два раза опустил лорд страшный молот со всего размаху, но железо не подавалось.
Пухлер слегка усмехнулся и, подойдя к лорду Вардмуру, сказал:
– Дайте мне молот, милорд, я думаю, что эта тяжелая работа не по вашим силам.
В самом деле, когда гигант опустил страшный молот на железо, кольцо лопнуло, а после второго удара оно раздвоилось. Старый князь, с каким-то радостным ощущением пошевелил теперь своими ногами, которые так долго давили цепи. За князем наступила очередь лорда, себя же освободил последним.
Разбитые кандалы каторжники спрятали под нары, но молоты они решили забрать с собой.
– Кто знает. – сказал лорд, – Может быть, они пригодятся нам на полном опасности пути, который мы предпринимаем. У нас другого оружия нет, и эти молоты окажут еще нам большую услугу, если нам придется защищать свою жизнь.
– Что же Елизаветы не видать? – тревожно спросил старый князь. – Не задержало ли что-нибудь неожиданное?
– Во всяком случае, мы не можем ждать дальше условленного часа, – заметил лорд. – Полночь уже миновала, а нам нельзя медлить, иначе мы испортим все дело.
– Подождем еще полчаса, – просил князь Фельс. – Сердце мое сжимается болью при мысли о том, что эта несчастная девушка погибнет навеки в этом земном аду.
– А если она не придет? – спросил лорд, – Не погибнем же мы из-за нее! Ведь у нас уже нет пути к отступлению. Если нас застанут без кандалов, нас строго накажут и всякая надежда на побег будет навсегда потеряна для нас.
Князь поневоле должен был согласиться с этими словами, логичность которых нельзя было оспаривать. И Пухлер нашел, что иначе они не могут поступить, хотя и ему жаль было бедную девушку, приобретшую его симпатию.
Но прошло и последние полчаса, а Елизавета Бах, не пришла. Лицо князя Фельса было мрачно и озабоченно, но он должен был покориться неизбежности. Спрятав под своим платьем огромные молоты, они стали готовиться в путь.
Несколько минут Пухлер прислушивался у двери, но в коридоре ни что не нарушало мертвой тишины. Тихо и осторожно двигаясь словно тени проскользнули трое беглецов в полутемный коридор. Путь был свободен, и они благополучно вышли на двор.
Остановившись на миг, каторжники окинули взором, погруженный в полумрак большой двор и направились к каменной стене, за которой находилось большое здание, служившее квартирой старшему надзирателю.
Хотя кругом ничего не видно было, каторжники соблюдали крайнюю осторожность и медленно двигались вперед.
Достигнув стены, они прижались к ней, опасаясь, чтобы их не заметил кто-нибудь.
– Ждите меня здесь несколько минут. – сказал лорд Вардмур своим товарищам, – Я пойду на разведку, взберусь на стену, с которой спущусь на двор, чтобы убедиться не грозит ли опасность. Если я встречу на пути часового, мне придется устранить его.
С этими словами лорд скоро исчез. Он быстро взобрался на стену, и высунув голову вперед он стал осматривать дверь старшего надзирателя.
В окнах большого здания еще виден был огонь, они были даже ярко освещены, но за дальностью расстояния лорд ничего не мог разглядеть, да кроме того ему мешали занавески.
Устремив свои глаза в ту сторону, где находились ворота, каторжник с радостью заметил, что они не были заперты, однако, он увидел часового медленно шагавшего взад и вперед с ружьем на плече.
– Это маленькое препятствие, – пробормотал лорд про себя, – которое нужно устранить. Мне, не хотелось бы, проливать человеческую кровь, но нужно покориться неизбежному.
Тихо и неслышно, словно тень, двигался лорд по стене, пока он достиг ее края, граничившего с воротами. С ловкостью и проворностью кошки он соскочил на землю, но, несмотря на всю его осторожность, внимание часового было привлечено тихим неожиданным шумом.
В следующий миг каторжник увидел себя лицом к лицу с солдатом.
Глава 72. Именины
Куда же делась Елизавета Бах? Отчего она не пришла в условленный час в камеру своих трех друзей и сообщников? Какое неожиданное обстоятельство задержало несчастную девушку?
Елизавета Бах в сильном волнении сидела в своей камере, вместе со своими обеими соседками. Старая Жульета уже дремала на своих нарах, но ее прекрасная дочь еще не думала о сне. Эта падшая девушка знала, что ее любовник старший надзиратель справлял свои именины. И сидя в мрачной камере своей тюрьмы, она мысленно переносилась в ярко освещенную залу, где ее любовник веселился и пировал со своими друзьями.
Время от времени она бросала злобные взгляды на сидевшую в углу Елизавету, погруженную в тяжелые думы. Негодная девушка с ненавистью и завистью относилась к гордой Елизавете, которая энергично защищала свою невинность и с презрением отвергала соблазнительные предложения Бриссона.
Но мысли Елизаветы Бах были теперь далеки от сидевшей возле нее легкомысленной девушки, от надсмотрщика Бриссона и от всей этой адской каторги, где она так долго томилась. Ея мысли уносили ее далеко отсюда, в родной край, где она некогда мечтала о счастье и блаженстве, о мирной и спокойной жизни вместе с горячо любимым человеком.
С лихорадочным нетерпением несчастная девушка ждала наступления полуночи. Она хорошо знала, что в эту ночь ее ждали старый князь и оба его товарища, что в эту ночь, может быть, она очутится на свободе вместе с ее тремя сообщниками. Сердце Елизаветы стучало и прыгало в радостном волнении при одной только мысли о свободе.
Она не обманывала себя слишком розовыми и льстивыми надеждами, она хорошо сознавала, сколько страшных опасностей грозила ей на пути к свободе, но цель была слишком заманчива, что стоило рисковать и жизнью.
Да разве остаться на этой каторге не значило обречь себя на верную, хотя медленную гибель? Разве эта нежная молодая девушка могла бы переносить муки тяжелой непосильной работы и адские душевные терзания?
Наконец пробило полночь, и Елизавета уже начала собираться в путь. Она не опасалась своих соседок, ибо последние знали, что Елизавета часто посещала старого князя, которого она любила и уважала, как родного отца.
Вдруг послышались шаги, а минуту спустя отворилась дверь, и в комнату вошел тюремный служитель. Елизавета слегка побледнела, словно предчувствуя грозившую ей беду. Но во взгляде, который ее молодая соседка бросила на вошедшего можно было прочесть любопытство и живой интерес. Казалось, в душе негодной девушки вдруг пробудилась надежда и непристойные желания…
– Старший надзиратель послал меня за вами, – грубо проговорил тюремный служитель. – Идемте же поскорее, вас ждут.
Глаза негодной девушки радостно заблестели, и она поспешно накинула платье, которое старший надзиратель недавно подарил ей. Она бросила на Елизавету вызывающе торжествующий взгляд.
– А ты чего стоишь? – грубо крикнул служитель Елизавете. – Приказано и тебя привести.
Елизавета встрепенулась и посмотрела на говорившего с испугом и страхом. Ее соседка также широко раскрыла глаза от изумления.
– Не мешкай же, – торопил служитель, остолбеневшую от ужаса Елизавету.
– Нет, я не пойду! – воскликнула она, наконец, полным отчаяния голосом. – Мне не за чем идти, я хочу отдохнуть, чтобы завтра идти на работу.
– Что-о? – прогремел голос служителя. – Ты смеешь упрямствовать! Или ты хочешь, чтобы тебя силой потащили, негодная собака?
Бедная девушка задрожала всем телом, она чувствовала на себе злорадный взгляд своей соседки, которая с ядовитой усмешкой на лице схватила ее за руку и сказала:
– Идем, моя милая, нечего церемониться! Мы с тобой одного поля ягоды…
На квартире старшего надзирателя в этот вечер шел пир горой. Хозяин дома с особенным шиком справлял свои именины. Здесь было на лицо все «начальство» каторжной тюрьмы, не исключая, конечно, и надсмотрщиков.
Старший надзиратель любил повеселиться, а после женщин его первой страстью было вино. Впрочем, и вся веселая компания, собравшаяся на именины старшего надзирателя, любила хорошенько выпить. Но больше всех отличался тюремный доктор Тизо, который напился в этот вечер до положения риз.
Когда все уже были навеселе, начались бесконечные тосты. Первый тост был провозглашен в честь виновника торжества, который к этому времени уже сильно охмелел. Затем следовали и другие тосты, и к чести пировавших нужно сказать, что они усердно осушали свои бокалы.
Но вот старший надзиратель ударил по столу и пьяным голосом заревел:
– Эй, господа, я предлагаю еще один тост.
Гости устремили свои глаза на хозяина дома, а пьяный доктор даже хлопнул его по плечу и хрипливым голосом проговорил:
– Ну-ка, дружище, послушаем, за кого прикажешь опять выпить?
– Выпьем за прекраснейшую девушку на нашей каторге! – с трудом произнося слова, проревел старший надзиратель.
– Кто же она, твоя красавица то? – спросил доктор Тизо.
– Роза… дочь Жульетты, – пролепетал старший надзиратель, еле двигая языком.
Надсмотрщик Бриссон лукаво усмехнулся. В его голове вдруг созрел дьявольский план мести Елизаветы.
– Вы ошибаетесь, г-н надзиратель. – сказал он, вызывающе глядя на полупьяного хозяина дома. – У нас в каторге есть девушка куда красивее этой Розы.
– Что? – прохрипел надзиратель, весь побагровев от гнева. – Что вы сказали, Бриссон? Кто красивее Розы?
– Ее соседка Елизавета, – ответил надсмотрщик.
– Ха-ха… ты врешь, Бриссон! – заревел пьяный надзиратель, окончательно вышедший из себя, но вдруг доктор вмешался в спор начальника с подчиненным:
– Господа! – воскликнул пьяный доктор. – Я разрешу вам спор. Прикажите, г-н надзиратель, привести сюда обеих девушек, и все присутствующие выскажут свое мнение о них, тогда выяснится, кто из вас прав милые спорщики.
Предложение пьяного доктора было охотно принято не только обеими сторонами, но и всеми уже хорошенько выпившими гостями. По знаку старшего надзирателя один из тюремных служителей отправился в здание тюрьмы, чтобы привести обеих каторжниц.
Четверть часа спустя посланный вернулся, ведя за собою весело смеявшуюся Розу и мрачно глядевшую Елизавету.
– Вот они! – воскликнул один из старших надсмотрщиков. – Право, они обе хороши.
Елизавета Бах остановилась на пороге, низко опустив глаза, на которых сверкали слезы. Доктор Тизо, сидевший на мягком диване, уже склонял голову на сторону, его глаза слегка заблестели при появлении обеих девушек.
– Роза, моя милая Роза, – пьяным голосом заговорил старший надзиратель, увидев свою любовницу. – Иди сюда, тебя ждут мои объятия!
Надсмотрщик Бриссон устремил свои глаза на несчастную Елизавету, которая в своем горестном и отчаянном виде показалась ему еще более соблазнительной. Взяв со стола стакан с вином, он подошел к молодой девушке и схватил ее за руку.
– Пей, моя милая. – сказал он, поднеся стакан к ее рту, – Вино развеселит тебя! Черт побери, как ты хороша!
С ужасом и отвращением Елизавета оттолкнула от себя негодяя. Раздался громкий хохот старшего надзирателя, что еще более усилило ярость Бриссона, сильно побагровевшего от злости на свою неудачу.
– Посмотрите господа на обеих девушек, – с трудом проговорил старший надзиратель, – и судите, какая из них лучше.
Елизавета Бах густо покраснела, почувствовав устремленные на нее со всех сторон взоры. Она хотела отвернуться, но было уже поздно. Со всех сторон послышались восторженные возгласы в похвалу красоты.
Старший надзиратель, все более и более пьянея, не выпускал из своих рук Розы, осыпая ее нежными ласками.
– Эй, Бриссон, – продолжал доктор, обратившись к надсмотрщику, – ты, брат, оробел! Твоя красавица, того и гляди, вцепится в тебя своими когтями.
– Эта, вообще, недоступная! – проговорил надзиратель. – Пусть только Бриссон попытается поцеловать ее! Помнишь ли, какое поражение ты потерпел недавно?
Бриссон побагровел от ярости, услышав этот намек на злополучное приключение в темном проходе, где на него напал Пухлер. Негодяем овладело какое-то бешенное чувство, и в следующий миг он уже подскочил к Елизавете Бах.
Она хотела уклониться в сторону, но он уже схватил ее, и при общем хохоте и одобрении поцеловал ее в губы. Девушка задрожала от отвращения, и в страшном отчаянии она оттолкнула от себя негодяя.
Однако, Бриссон не хотел выпустить своей жертвы, и ему удалось снова схватить девушку. Несчастная, совершенно обезумев от отчаяния, ударила его из всех сил, так, что полупьяный негодяй потерял равновесие и упал при общем хохоте пьяной толпы.
– Как тебе не стыдно, Бриссон! – подразнил его старший надзиратель. – Ты не можешь побороть этой девушки?
– Стыд и позор для тебя! – послышались голоса со всех сторон.
– Ты проучил бы ее нагайкой, – издевался кто-то из гостей.
Последние слова как бы вдохновили негодяя. Он походил теперь на дьявола, его лицо выражало ужас и ярость.
Отодвинув в сторону стулья, Бриссон очистил большой стол, готовясь наказать непослушную девушку В следующий миг он уже сорвал с несчастной, жертвы грубую блузку и повалил ее на стол. В его глазах сверкал адский огонь, а ее руки дрожали и тряслись, как в лихорадке.
– Нагайки сюда, принесите нагайку! – приказал старший надзиратель.
В следующий миг Бриссон уже вооружился грозным кнутом, которым он замахнулся над своей жертвой.
– Не жалей ее! – задорно кричал старший надзиратель, – Не щади ее, дай ей по заслугам!
Но в тот самый момент, когда, надсмотрщик готовился уже опустить кнут на тело несчастной, вдруг открылась дверь, и на пороге раздался чей-то дрожащий голос:
– Остановитесь… я приказываю!