Трудовые будни барышни-попаданки 2

Глава 1

Сани мчались ровной наезженной дорогой. Мне ни разу не пришло в голову подогнать Еремея – он делал все, что и должен был сделать в этой ситуации кучер-мастак. Гнал коней, но без предельного утомления, чтобы они не то что не задыхались, но даже не захромали и не сбавили скорость.

Спать я не могла, читать – тем более. Вспоминать те самые страшные минуты на волжском берег у не хотелось – они вспоминались сами…

Первый сладостный и малодушный порыв – стадия отрицания.

Не-е-ет! Это шутка! Я приеду в Голубки и узнаю, что пожара не было, а навстречу мне Луша выведет Лизоньку и Степку. За ними на крыльцо выползет Павловна и будет ворчать, что детки плохо одеты и надо не обниматься на холоде, а скорее бежать в дом.

Ванька, Ванечка, скажи, что ты пошутил! Я сердиться не буду, наоборот – награжу!

Нет. Гонец искренен и напуган, он говорит отрывисто и хрипло, пряча глаза. С конских губ падает пена. Коня надо расседлать, пусть отдохнет, бредя за гружеными санями. Перед этим немного поводить – нельзя остановиться после скачки. Еремей этим уже занялся.

Теперь вдохнуть-выдохнуть. И потребовать неторопливый, обстоятельный рассказ, а не поток бессвязных слов. Хуже, чем я боюсь, быть не может.

Пожар в коровнике начался поздно вечером, когда все спать собирались. До сеновала пламя не дошло, иначе сгорела бы вся усадьба. Когда залили и затоптали пламя, обнаружились следы поджога. Кто-то оставил в углу подожженную свечу – осталась грязная лужица несгоревшего воска.

Хоть и Масленица, нашлась трезвая голова, чтобы координировать действия добровольных спасателей – одних отправил на тушение водой и мокрыми рогожами, другим скомандовал выводить скотину. А еще позвать всю прислугу, в том числе Лушу и Аришу, помогать – встать в цепочку, таскать воду. Павловна прошлась по дому, собрала всех.

Ущерб оказался небольшим, лишь две коровы слегка обожглись. Надо узнать, кто распоряжался, не забыть поблагодарить-наградить.

Когда потушили и горняшки вернулись на барскую половину, вот тут-то и выяснилось – дети пропали. Все: и Аришин Прошка, и Лушин Степка… И Лизонька.

Первым спохватился Дениска. Увидел в потемках, как с крыльца выносят шевелящийся мешок, откуда доносится плач. Помчался к воротам, догнал сани, получил кистенем. Не сильно, на излете, уточнил Ванька, голова в крови, но говорит внятно и помнит все, что увидел. Правда, увидел немного: двое похищали, третий кучер. Сани – тройка.

В доме верховодит Павловна. Велела следить за Лушей и Аришей, чтобы не сделали над собой чего, от горя и страха. Хотя и за ней проследить бы не грех.

А больше ничего не известно. Мужики видели тройку, въехавшую в село, поняли, что не барыня вернулась, потеряли интерес, не приглядывались. Тройка остановилась неподалеку от ворот. Верно, ждали крика «пожар!». Кстати, кто же им ворота отворил?

О чем я сейчас думаю?! Какие ворота?! Это – потом.

…Запрокинуть голову, еще раз глубоко вздохнуть. Отогнать картину: теплые, встревоженные дети. Все взрослые куда-то умчались. Прошка просто плачет в колыбельке, Лизонька хмурится, Степка всех успокаивает. Грубый топот в коридоре. И вот кто-то незнакомый врывается в комнату. Бабай из страшной сказки со своим мешком…

Еще раз вдох-выдох – прогнать стылый ужас. Дети были нужны живыми, значит, они и теперь живы. И вернутся домой живыми. Похитителей найдем и оторвем все похищалки.

Когда гонец закончил рассказ, я начала распоряжаться. Одна тройка, без груза и с одним пассажиром – со мной. Вот она-то и помчится в усадьбу. Остальные, неторопливо, следом.

Я случайно оглянулась, посмотрела на вечерний силуэт кремля.

Может, вернуться в Нижний? Искать там защиты и помощи?

Нет, торговые партнеры не помогут. А Михаил Второй, самый полезный в этой ситуации, как выяснилось, позавчера отбыл из города по некоему неотложному делу. Может, ждать его придется день, может – три, может – неделю. Нет времени. Вперед!

– Эмма Марковна, а Эмма Марковна? – Голос кучера был слегка озабочен.

– Что, Еремей?

– Я гоню, как условились, с расчетом, что перемена будет. Если на станции новых лошадей не возьмем, тогда сбавить сейчас придется.

– Не сбавляй, – приказала я. – Будут лошади.

Минут через пятнадцать тройка влетела на станцию. Я заранее подготовилась к непростому разговору с чиновником самого низшего класса – станционным смотрителем, но все оказалось еще сложнее.

– Мне надо немедленно получить свежих лошадей! – твердо и спокойно сказала я, глядя в глаза пожилому рябому чинуше. Одновременно протягивая купюру в уверенности, что она будет взята.

Но бумажка осталась в руке.

– Сударыня, нет лошадей, – ответил чиновник, стараясь избежать моего взгляда.

– Лошади есть, – так же спокойно ответила я, – велите перезапрячь.

То, что свежие кони на станции имеются, я догадывалась и без Еремея. Но он все равно уже выяснил, а заодно договорился с местным конюхом приберечь нашу тройку на пару дней, потом пришлю забрать. Точнее, пришлет Еремей, я дала ему все полномочия и небольшую сумму, чтобы не отвлекаться самой на любые конские нужды. Кроме, конечно, станции и ее властелина в замызганном мундире. Тут могла только я.

– Свежие лошади-то завсегда есть, – вздохнул смотритель, – только вот вы же понимаете…

Я понимала, что своим финансово-волевым прессингом переломила привычную ему модель: барыня должна или пуститься в истеричный крик, или добавить к нему слезы.

Или… Или они прорываются сквозь мое спокойствие и волю. Надо незаметно прикусить губу, повысить тон и победить.

– Понимаю. Но мне. Очень. Нужны. Свежие лошади!

– Беда у вас, барыня, стряслась? – участливо спросил чиновник. Судя по тону, его участие было искренним, а готовность к капитуляции – близкой.

Но тут появилось новое действующее лицо – его супруга.

– Андреич, – проквохтала она, демонстративно не глядя на меня, – главное, чтобы с тобой беда не стряслась. Дашь лошадей, а тут курьер заявится. О, так и есть. Слышишь?

Конечно же, она обращалась к мужу, но и я расслышала приближавшийся звон колокольчика.

– Ну ты, Федоровна, накаркала, – вздохнул Андреич с явным облегчением и обратился ко мне уже официальным тоном: – Сударыня, вам придется обождать-с. Казенные надобности – первое дело, это всем известно.

И мгновенно забыл обо мне, принявшись сбивать пыль с мундира, нуждавшегося, скорее, не в щетке, а в стирке.

Я обежала взглядом стены полутемной комнаты – иконы, портрет государя-императора, пожелтевший лубок про Казанского кота. Надо успокоиться. Кто бы ни оказался пассажиром звенящей тройки, это не беда, а проблема. В худшем случае – задержка. А может, удастся обратить проблему в ресурс?

Только надо отвернуться, глубоко подышать. И проглотить застрявший в горле ком.

Робкая надежда блеснула искоркой и вспыхнула фейерверком, едва я увидела человека на пороге.

Быть такого не может! Но это был он.

Глава 2

– Здравствуйте, Михаил Федорович, – сказала я.

Михаил Второй, он же дядя-котик, растерянно оглянулся, как бывает с каждым человеком, вошедшим в полутемное помещение. Увидел меня, шагнул навстречу.

– Эмма Марковна, здравствуйте. Возвращаетесь в ваши уютные родные пенаты?

– Да, – ответила я, добавив: – И очень спешу.

Попутно взглянула на смотрителя и супругу. Они перебрасывались удивленно-напуганными взглядами. Ох, неспроста барыня себя так круто повела, вот с какими чинами она в знакомствах.

– Вы спешите, – кивнул Михаил Второй. – Простите, если я ошибся как физиогномист, но я уверен, причина вашего желания как можно скорее оказаться в Голубках не радостна.

– Сударыня и правда очень торопиться изволят, – несмело сказала супруга смотрителя и замолкла под испепеляющим взглядом мужа, дополненным злым шипением.

– Был бы весьма признателен, если бы вы временно оставили нас одних, – произнес Михаил Второй засушенным тоном. И добавил чуть резче: – Распорядитесь с лошадьми для двух экипажей!

Тон, в дополнение к мундиру, сделал свое дело. Смотритель с супругой покинули помещение, из-за закрытой двери донеслась тихая ругань.

– Мы торопимся оба, – немедленно сказал Михаил Второй, – поэтому было бы лучше, если бы вы сразу рассказали о случившемся.

За эти несколько секунд я решила – говорить надо. Кратко, сдерживая эмоции, хотя фиг их сдержишь. И только то, что мне известно. Например, не «в усадьбе похитили детей», а «как прошлым вечером сообщил мне слуга».

А еще я не стала скрывать причину. Нашла подходящие слова, вроде «внебрачное дитя», и рассказала всю предысторию.

Собеседник слушал внимательно, без уточняющих вопросов. Первая его реплика меня удивила.

– И почему же вы приняли такое участие в судьбе этой крепостной девки?

– Я своими руками… – начала я и поняла, что не очень-то хочу рассказывать предысторию своего знакомства с жертвой сладострастия родного дядюшки. По крайней мере, всю правду. – Я своими руками готовила для нее лекарство, когда ее вытащили из воды мужики и привели в мою усадьбу. Бросить ее после этого для меня было невозможно.

– Достойное человеколюбие, – заметил дядя-котик. – Понимаю вас: по закону, да по его практическому применению, ситуация для девки была безвыходной. И вы видите прямую связь между произошедшим и вашим филантропическим актом? – спросил собеседник. – Или, может быть, целью была ваша малютка?

Я вздрогнула. Может, так оно и есть? Но кто? Бывший староста Селифан на такое решился бы вряд ли, да и сын бы не позволил так себя подставить. А иных врагов не нажила.

Разве что… Вспомнила своего ухажера, окончившего жизненный путь на березе в моих владениях. Но в этой истории злодей не обнаружен. Если даже и был.

– У меня нет других объяснений, – ответила я.

– Так что же делать-то будем?

Судя по тону, собеседник задал вопрос сам себе, и я не стала мешать ему собираться с ответом. Что делать мне – давно решено: оторвать руки тем, кто похитил, и открутить головы тем, кто задумал. Пусть чиновник по особым поручениям найдет другой вариант.

– Мне необходимо закончить одно важное дело, на это вряд ли потребуется больше двух суток, – наконец сказал Михаил Второй. – Понимаю ваши чувства и волнения…

Понимаешь ты, котик бесчувственный!

Похоже, я лишь подумала, а не сказала, потому что чиновник продолжил:

– Но у меня есть твердая уверенность, что малютка содержится в безопасных условиях. Извините, что я столь отстраненно говорю о вашем ребенке, но она не главная цель похищения, а, как я предполагаю, всего лишь залог того, что вы объявите о своей безучастности к судьбе другого ребенка.

– Михаил Федорович, – твердо сказала я, – надеюсь, вы понимаете, что это невозможно. Я догадываюсь о мотивах похитителей, но, если мне поступит такое предложение, я немедленно откажусь.

Кстати, а почему? «Сударыня, скажите "да", и не пройдет и часа, как Лизонька будет в ваших объятиях…» Почему так нельзя? Неужели я настолько привязалась к этому младенцу… к Проше? Не могу я согласиться, чтобы Прошка, которого я держала в руках, остался у бабая. Даже если тот его и не съест, а просто устроит социальную пакость, которая искалечит судьбу навсегда.

– Понимаю, – кивнул Михаил Второй. – Я, как человек и слуга государев, возмущен этим редкостным злодейством и считаю недопустимым частный договор с его замыслителями. Дети будут спасены, негодяи – наказаны. И все же у меня будет важная просьба к вам.

Я напряглась. Важные просьбы всегда неприятны.

– В таком деликатном деле необходимы спокойствие и тишина. Вы не будете ничего предпринимать сами. А также вы сохраните происходящее в тайне от полицейских властей. И особенно…

Мне показалось, что собеседник приготовился назвать Михаила Первого. Но так этого и не сделал. Или не хотел лишний раз произносить имя, или понял, что я догадалась.

– Я жду от вас конфиденциальности в нашем деле, – закончил он.

«Да!» – хотела я крикнуть в ответ. Но сдержалась. Представила, как будет, если ожидание затянется на три дня или больше. Не свихнусь?

Да и не в этом дело. Луч надежды ослепляет. И я не замечу, как попаду в зависимость. Слушайте меня, надейтесь на меня, никому не говорите обо мне и, что бы ни происходило, помните мои слова. Это страшная паутина, к которой стоит только прикоснуться – и уже не выпутаться.

А я еще не коснулась.

– Михаил Федорович, я понимаю вас, – ответила я, надеясь, что твердым голосом, – я очень благодарна вам за столь живое участие. Но поймите: сейчас для меня каждый час – пытка. Мне предстоит терпеть всю дорогу до дома. Я обещаю вам ничего не делать пару часов по приезде, кроме как расспросить дворню лично. Помня ваше обещание предпринять… спасти детей, я не буду совершать безрассудных шагов. Но терпеть и бездействовать дольше этого срока, особенно если что-то выяснится, я не обещаю. И не собираюсь немедленно обращаться в полицию. Но если слух о произошедшем дойдет до нее, я также не обещаю солгать ей, что мой ребенок находится в Голубках.

На одну секунду взгляд дяди-котика стал страшным. Вернее, пугающим. Напугать он мог лишь одним: «Извините, тогда ничего сделать не могу».

Но он тотчас же потеплел.

– Да, сударыня, я понимаю ваши чувства и согласен с вами. Пахом! – позвал он громко, и его сопровождающий, видимо денщик, живо подскочил и вытянулся в ожидании приказа.

– Передашь его превосходительству пакет лично в руки. И на словах – что меня задержало дело чрезвычайной важности. Вернусь – доложу подробности. Смени лошадей и во весь дух в Нижний. Там все сделаешь и так же быстро – обратно, в Голубки. Понял?

– Есть, вашвыскблагродие! – браво рявкнул дюжий усач. – Будет исполнено!

– Я еду с вами, – отвернувшись от денщика, объявил Михаил Второй. – Не могу отпустить вас в таком состоянии. К тому же вы правы, медлить не стоит. Чем быстрее дети вернутся домой, тем лучше будет всем.

Глава 3

Мой экипаж увеличился на одного пассажира, но скорость не снизилась – сани тянули свежие кони, лучшие из тех, что нашлись на станции. Мои лошадки остались отдыхать в пристанционной конюшне, дожидаясь нашего обоза, чтобы вернуться с ним в Голубки.

Обо всех лошадиных комбинациях договорился Михаил Второй. Он уединился со смотрителем, и разговор был почти неразборчив. До меня только донеслось «никак невозможно-с», а потом – повышенный, ровный и уверенный баритон особого чиновника. Когда смотритель вышел, на его покрасневшей физиономии читались и обида, и радость, и облегчение – неприятная беседа закончилась. Похоже, он был и запуган, и материально стимулирован, но в любом случае согласился ради его высокоблагородия серьезно нарушить должностной распорядок.

Ну и пусть. С той самой минуты, когда я услышала «я еду с вами», меня отпустило. Точнее, я ощутила себя пассажиркой тонущего корабля, вцепившейся в канат и разжавшей руки, едва под ногами оказалась шлюпка. Да, эта скорлупка прыгает на волнах, а буря вокруг не утихла. Но все же – надежда. О моей беде узнал человек, который не ждет от меня распоряжений, а готов действовать сам.

Пожалуй, впервые с той минуты, когда я вынырнула из реки, в моей судьбе участвует кто-то другой, неравнодушный и сильный.

Ну а все наши прежние мелкие смешные недоразумения, например ночные блуждания по спящему дому… Что делать, такая эпоха. Был бы он гусарским ротмистром, приставал бы не так деликатно, не крался бы, не шуршал, а шевелил усами, топал сапожищами, позвякивал саблей. А сейчас помчался бы на коне в усадьбу дядюшки – «где убийца, где злодей, не боюсь его когтей!».

Забавно… ведь Муха-Цокотуха изначально презентована как дама самостоятельная – по полю пошла, денежку нашла, ну, или заработала. Проявила инициативу с самоваром и гостями. Но все же, когда явился паук, не обошлось без Комарика. Вот так и со мной.

От этой мысли я улыбнулась. Наверное, впервые за последние сутки. А так как эти сутки еще и не спала, то решила подремать. И не заметила, как заснула.

В себя я пришла, только когда мы подъезжали к уездному городку. Проснулась и обнаружила, что заботливо укрыта щегольской шубой на чернобурках с Михаилова плеча, сам он тоже дремлет, откинувшись на набитую конским волосом подушку сиденья, но и во сне придерживает меня рукой поверх шубы. Чтобы я не сползла с его плеча, которое нечаянно использовала вместо подушки.

Кажется, здешние понятия о приличиях уже завладели моим мозгом. Я поторопилась отстраниться, чувствуя неловкость от этой совершенно невинной ситуации. Наверное, дело в том, что я понимала: невинность только в моей голове, а здешний мужчина может понять все неправильно.

Мое движение разбудило Михаила Второго. Он приоткрыл глаза и поспешил заверить:

– Не поймите превратно, сударыня. В дороге некоторыми условностями можно пренебречь. Тем более вы устали и встревожены. Я ни в коем случае не намерен использовать ваше состояние вам во вред.

Моих сил хватило только на вежливую благодарную улыбку. А дальше мы разговаривали о пустяках, пока не остановились у трактира, где обычно останавливались путешественники, решившие не заезжать в город. Инициатором стал Еремей, сказавший, что кони хороши, но отдохнуть им немного надо, и особый чиновник спорить не стал.

В чистой половине заведения был лишь один посетитель, и я узнала его сразу.

– Здравствуйте, Михаил Федорович, – сказала и подумала: даже улыбку выдавить больше не могу. Тревога, несмотря на краткий и ненадежный отдых, навалилась с новой силой.

Исправник поднял голову. В его взгляде мелькнуло удивление – он явно ждал кого-то другого. Возможно, полицейского агента.

– Здравствуйте, Эмма Марковна! Здравствуйте… Михаил Федорович, – добавил он после небольшой паузы, как бывает, когда произносят имя-отчество тезки.

Михаил Второй сухо поздоровался. Он явно не обрадовался встрече, но развернуться и уйти было бы странно.

– Самовар, и поскорей, – велел он подошедшему половому.

Я внутренне вздохнула от рефлексивной мысли: надо бы и сюда предложить мой фирменный чай. Но как о таком сейчас думать?

– Присаживайтесь к моему самовару, принесли только что, – пригласил Михаил Первый.

– Мы спешим, – невпопад ответил дядя-котик.

– Потому и приглашаю, – благодушно заметил исправник. – Вашего самовара ждать придется, а к моему – только чашки подать.

Аргумент был неотразим. Я присела за стол Михаила Первого. Показалось, будто особый чиновник хотел что-то сказать. Но он сдержался и последовал моему примеру.

– О вашей беде мне известно, – после того как к столу подали чайные приборы и еще теплый калач, серьезно и даже суховато высказался Михаил Первый. – Цыган поблизости не было, так что их отметаем. Подозреваю дурацкую шутку кого-то из местных, молодых да резвых. Не думаю, что детишкам хотят причинить вред. Но меры к розыску приму самые серьезные, будьте покойны. Езжайте домой и ни о чем не волнуйтесь. Постарайтесь не совершать поспешных шагов.

При этих словах Михаил Первый отчего-то особенно пристально прищурился на Михаила Второго. Словно именно его предупреждал – не лезь.

– Откуда вы узнали? – только и хватило у меня сил спросить. Ванятка-вестник сказывал, что Павловна первым делом закрыла ворота усадьбы и велела дворовым прикусить языки. И наверное, правильно сделала. Хотя не знаю… ничего не знаю. Был бы тут мой Миша, он бы…

– Слухами земля полнится, – туманно заметил капитан-исправник. – Шила в мешке не утаить. Бояться вам не следует, отродясь в нашем уезде такого супостатства не было, чтоб детей воровать. И уж постараюсь, чтобы впредь не случилось. Со дна морского достану аспидов. Главное, сами поперек батьки в пекло не суйтесь.

И снова посмотрел на Михаила Второго.

– А чтобы столичные чиновники неведомо с чего удавливались… или удавливали их и полиция ничего выяснить не могла, такое бывало? – суховато, даже немного презрительно, заметил Михаил Второй.

– Чиновник в могиле, – ответил исправник после небольшой паузы. – Мое дело – живых защищать.

Особый чиновник взглянул на меня не просто с просьбой – с требованием. Мол, скажите ему – я под защитой и в других защитниках не нуждаюсь.

Ну уж нет. Пусть без меня пикируются сколько влезет, лишь бы до дуэли не дошло. Мне они оба нужны. Один отбросил все дела, чтобы мне помочь. Другой спокойствием и фразами «кто-то из местных, молодых и резвых» напоминает Мишу.

– Пока что защищать дворянок, попавших в такую неслыханную беду, приходится другим, – почти без волнения сказал Михаил Второй. – И не забывайте о чинах.

– А вы – о долженствующих обязанностях, – ответил Михаил Первый. – Пока из моего ведомства не придет приказ, запрещающий мне заниматься каким-либо делом, для меня все дела важны будут. Эмма Марковна, вы согрелись?

Вопрос прозвучал немного бестактно, но не врать же. Пока мужчины мерились чинами и обязанностями, я выпила две чашки и съела треть калача. Нехорошо даме демонстрировать голод, но я решила не стесняться.

– И если вы и вправду спешите… – продолжил Михаил Первый.

Лицо дяди-котика пошло пятнами, но он смолчал. Я встала, вежливо попрощалась и направилась к двери. Михаил Второй – тоже. Перед этим остановился, вынул ассигнацию, кинул на стол. Подумал, добавил еще одну. Исправник улыбнулся.