Трудовые будни барышни-попаданки 2

Глава 4

– Не уберегла я их, барышня, голубушка. – Павловна выглядела так, словно разом постарела на двадцать лет. Она еще и попыталась рухнуть мне под ноги ничком, лбом прямо в мокрую снежную кашу у полозьев, щедро сдобренную соломой и навозом с лаптей. – Казни старую, не уберегла…

Я молча бросилась поднимать нянюшку на ноги и, не чинясь, не обращая никакого внимания на застывшего возле возка Михаила Второго, на дворню, на прочих людей, обняла старуху, прижала к себе.

– Ну что ты, нянюшка, – зашептала тихо на ухо, поправив ее сползший с седых волос платок. – Что ты, милая… Ни в чем твоей вины нет, перестань. Разве кто мог угадать супостатов этих?.. Не бойся, найдем детей, Богом клянусь, найдем. Вернутся наши ангелочки живые и невредимые, я тебе обещаю!

Павловна молча заплакала, уткнувшись мне в плечо. Ее шатало от горя и усталости. Такие волнения пожилому человеку точно не на пользу. Найду, кто это сделал, – дважды ноги вырву и спички вставлю! За детей, за себя и за Павловну. Это значит трижды!

Краем глаза я наблюдала за Михаилом Вторым. Он по-прежнему стоял возле возка, не зная, куда податься. Горе горем, а гостеприимство никто не отменял. Велела проводить его в гостиную, предложить чая, подготовить комнату, если задержится.

И тоже пошла в дом, в детскую, навстречу двум другим горестям. И невозможно сказать, какая была тяжелей.

Луша словно окаменела от горя. Сухие глаза, бледные щеки, пустой взгляд. Не понимала, где находится и что барыня вернулась. Просто глядела на меня и молчала, несмотря на то что кто-то из дворни шикнул на нее – как перед барыней стоишь! Я не сомневалась – есть только одно лекарство, которое сразу вернет ее к жизни. Лекарство, которое она прижмет к груди.

А вот Ариша кинулась ко мне, как Павловна. С горящими глазами, нездоровым румянцем на щеках. Подбежала, схватила за еще не снятую шубку. Опомнилась, отступила на шаг, сказала тихо, но жарко:

– Барыня, простите! Спасите Прошеньку! Богом прошу, спасите!

Я поняла ее эгоизм – конечно же, из трех похищенных детей наибольшая опасность угрожала именно младенчику Прохору.

…Или не могла понять. Я любила Лизоньку, я привязалась к ней как к своей, я так долго хотела ее в прошлой жизни. Скучала, только выехав из поместья в Нижний, каждый день вспоминала, готовила подарки, мечтала, как вернусь и обниму малышку. А если бы родила ее сама и помнила, как носила под сердцем, родовые муки и радость? Могу ли понять Аришу? А впрочем… могу. Не я этого ребенка рожала, но он мой, роднее не бывает!

Я просто погладила Аришу по голове.

– Найдем, непременно найдем! Ты водицей студеной умойся и Богородице помолись.

Ариша вытерла слезы и молча отошла.

– Это Дарья-змея, не иначе, – зло прошипела слегка опомнившаяся Павловна. Она по-старушечьи утирала уголком платка беспрерывно текущие по морщинистому темному лицу слезы и мокро шмыгала. – Бога не боится, купецкая стерва! Разве ж можно детей, ангельские душеньки… а дядюшкин Кузьма намедни-то, до пожара, не зря в село к Селифану шлялся! Люди видели, люди рассказали. Сговорились они, каторжники!

Я позволила усадить себя за стол. Наскоро глотнула теплый чай, съела пирожок, поддерживать силы надо. Задумалась и решила:

– Поеду. Попробую поговорить с ней как с человеком. Денег предложу. Глаза выцарапаю, если понадобится. Но без детей не вернусь.

Бабы и девки, набившиеся в горницу, кто испуганно охнул, кто одобрительно кивнул. Ариша вскинулась, явно собираясь последовать за мной. Павловна решительно высморкалась и поджала губы:

– Одну не пущу!

– И правильно, – сказал вдруг, появляясь в дверях, Михаил Второй. – Сударыня, вы забыли, о чем мы с вами говорили всю дорогу? Да и капитану-исправнику вы обещали не делать глупостей и поспешных шагов.

Я сердито взглянула на особого чиновника. Как он может быть таким холодным, видя, как мне плохо? Да и не только мне – одна мать окаменела, другая помешалась с горя. Не замечает?

Но вообще-то я и правда обещала ему не совершать безрассудных поступков, по крайней мере два часа. И поэтому теперь промолчала.

– Братцы, голубчики, – обратился Михаил Второй к дворне, сначала ласково, но потом настойчиво и сурово, – беда у барыни, а помочь только я могу. Не мешайте! Ступайте по делам!

Кто-то возразил, что дела в поместье Эмма Марковна задает. Но я махнула рукой – идите. И народ послушно разошелся. Последней ушла Павловна, не избывшая чувство вины и все же немного успокоенная тем, что такой вельможный чиновник с ней согласился.

Когда мы остались одни, Михаил Федорович подошел к окну и поманил меня пальцем. Я подошла.

– Ну вот вы приехали к дяде, точнее, к его супруге. И что ей скажете?

Пока я думала над ответом, собеседник меня опередил:

– Будете грозить Сибирью? Не ей, конечно, а слугам. Не удивляйтесь, пусть я и не исправник, но весьма и весьма осведомлен о различных инцидентах, связанных с людьми, взятыми мною под покровительство.

Я начала вспоминать – не проговорилась ли случайно, когда, например, мы ехали в санях. Нет, таких подробностей «различного инцидента» я не называла точно.

– Быть может, – сказала я, ругая себя за неуверенность, – я буду апеллировать к материнским чувствам Дарьи Сергеевны?

– Рассмеется или сделает вид, будто не поняла, – вздохнул Михаил Второй. – А дойдет до угроз – испугается, и вот это будет хуже всего. Понимаете, Эмма Марковна, мне больно произносить эти слова. Но когда человек с положением в обществе совершает жестокое и не имеющее оправданий злодейство, ему проще скрыть все следы, чем признаться и рассчитывать на прощение. Извините, предпочту избегнуть подробностей, но вы достаточно разумны, чтобы меня понять.

Ох… Вдохнуть глубоко. Сосчитать до пяти… лучше до десяти. Да, в том мире, точнее, в том особом уютном, но немного специфическом мирке, в котором я существовала прежде, о таких страшных вещах, как похищения детей, говорилось не раз. С моим Мишей. Поэтому психологию похитителей я немного представляю.

А сейчас – особый случай. Заказчик похищения дорожит репутацией не меньше, чем жизнью и свободой. И ему проще при первой опасности, даже при первом подозрении…

Нет, я не могу так даже думать применительно к Лизоньке, Прошке и Степе. И конечно же, подвергать их жизнь опасности.

– Поэтому, – продолжил Михаил Второй, – самое разумное, если я выпью еще чашку чая, ваш кучер – стопку, чтобы не замерзнуть, и мы поедем, пока светло. Я найду правильные слова для вашей тетушки.

– Вверяю свои надежды вам, Михаил Федорович, – только и смогла произнести я. – Надеюсь, вы меня не подведете.

Глава 5

Я знала, что ожидание может быть пыткой, но никогда она не была столь мучительна. И не забыться – я неплохо выспалась в дороге и понимала: буду бодрствовать и на ногах, и в кровати. Требовалось чем-то заполнить неизвестность.

Начала небольшое расследование. Мужика, распоряжавшегося на пожаре, звали Фрол, он был оставлен за главного на конюшне, по рекомендации Еремея. Мужик был здоровый, с окладистой бородой, но, увидев меня, бухнулся на колени:

– Простите, барыня.

Не сразу поняла – он думал, что я велела его позвать, желая взыскать за то, что при пожаре потребовал позвать во двор всех людей и в людской, и в барской половине, поэтому в детской никого не осталось. Я его утешила, дала рубль, мужик от неожиданности расплакался.

Меня интересовали не только заслуги на пожаре. Хотелось понять, кто же отворил ворота похитителям. Дениска, чья рана оказалась совсем легкой, рассказал, что тройка подъехала почти к крыльцу. Разумность этого очевидна: бежать пешком от дома до ворот неудобно. Почему сунули в мешок всех трех деток, тоже понятно: похищал кто-то чужой, и ему приказали похватать всех.

Но ворота могли открыть только свои. В пути я скорее думала, как наградить спасавших добро. Здесь же, в усадьбе, поняла: от этой мысли не избавиться и придется искать.

Увы, реконструировать события того страшного вечера оказалось непросто – каждый помнил только то, что делал сам, и почти не помнил, что делал другой. Исключить удалось лишь половину усадебного народа, да и то условно.

Ладно, когда-нибудь узнаю. И это будет не лучший день для злодея, так как пока не представляю, что оторву, где закопаю.

Начала отвлекаться делами. Посетила коровник и прочие хозяйственные службы, выяснила, что действительно от пожара было больше шума, чем вреда. Поручила подготовить места для хранения припасов, которые должны были прибыть в ближайшие дни.

Сообразила, что надо лечить пострадавших, пока не стали лечиться водкой. Составила успокоительный травяной сбор для Ариши и Луши. Попробовала сама, а потом поручила Павловне проследить, чтобы обе мамаши его выпили. И выпить сначала самой, при них, мол, мне пользительно, значит, и им будет.

Средство оказалось действенным – через полчаса я задремала в гостиной. В полудреме-полусне каждые пять минут звенели бубенчики на тройке вернувшегося Еремея, раздавался голос Михаила Второго, а его заглушали веселые детские голоса.

Вздрагивать, открывать глаза и понимать, что это все – сонный морок, оказалось мучительнее, чем просто ждать. Так что через пару часов я встала и начала мерить комнату шагами, судорожно заставляя мысли идти заданным путем: собирать факты, сопоставлять их, считать еще не заработанные деньги, которые обязательно, обязательно пойдут на образование детей.

Со двора послышался шум, заскрипели ворота. Вернулся мой возок. С Лизонькой, Прошей и Степкой?

Едва накинув на плечи и голову теплый платок, я вылетела на крыльцо, хотела бежать навстречу.

Но Еремей издали замахал на меня руками и закричал:

– Барыня, стойте! Один я! Его превосходительство коня у дяденьки вашего взяли и уехали, а мне возвращаться велели!

– Куда уехал? – Я чуть не села на крыльцо. – Зачем?!

– Не могу знать, барыня. – Хмурый Еремей подъехал к самому дому и закинул вожжи на балясину перил. – Велел передать, чтоб дома ждали, дескать, скоро будет с новостями. Якобы что-то он то ли нашел, то ли выспросил, то ли догадался.

– И не подумаю! – Меня словно ветром на ноги подняло. – Едем обратно, в дядюшкину усадьбу. Сейчас же!

– Да вы ж хоть оденьтесь, барыня! – вздохнул и покачал головой кучер. Понимал, что спорить и держать меня бесполезно. – Не дай бог, застудитесь. Кто ж о детках позаботится, когда они вернутся?

– Да, Ерема, надо одеться, – рассеянно ответила я, стараясь вынырнуть из волны ужаса. Как пассажирка утонувшего корабля, очутившаяся в спасательной шлюпке и узнавшая, что в ней тоже пробоина.

«Велел ждать… скоро будет с новостями». Нет ничего хуже таких обещаний.

Удивительно, во мне жили два человека. Один дрейфовал в прострации, другой – распоряжался. И не только подать мне шубу. Нет, я обязательно поговорю с Дарьей, если не встречу этого… не знаю, как его называть. Героя? Обманщика?

– Нельзя тебе одной ехать, Эммушка, – вздохнула Павловна, от волнения забыв про всю местную субординацию. – Не ровен час, сама пропадешь.

– Твоя правда, Павловна, – вздохнула я.

Задержаться пришлось еще на полчаса. За это время из двадцати добровольцев, готовых ехать спасать «ребенка барынькина и деток остальных», я отобрала четырех, наиболее крепких, вооружив их самым сподручным оружием – дубьем и топорами. Велела обзавестись факелами – уже темнело. Еремей запряг вторую тройку, из лучших коней, оставшихся в усадьбе, чтобы мои помощники не очень отставали от меня.

И мы пустились в путь.

– Хорошо сделали, Эмма Марковна, что оделись тепло, – сказал Еремей, – мести начинает.

Я спросила кучера, кто, по его представлению, мог совершить злодейство.

– Дворовые по барскому приказу – вряд ли. Вы их, барыня, так однажды застращали, что они уж не осмелятся. Разбойников настоящих в уезде давно нет. Но иногда скрываются беглые некруты да каторжники, что до Сибири не дошли, сбежали. Живут, работают за корм. Если такому денег пообещать, столько, что хватит пачпорт выправить, они за всякое дело возьмутся.

Уж не знаю, утешила меня эта информация или нет. Я выглядывала из-под полога, глядя на крутящуюся поземку.

Мы не доехали до дома дяденьки Ивана Платоновича где-то треть пути. Пурга мела уже вовсю, словно зима напоследок решила показать всю свою лютость. И вот из этой снежной круговерти откуда-то со стороны смутно темнеющего леса вылетел всадник и бросился наперерез возку.

– Сударыня! – сердито крикнул Михаил Второй, откидывая полог. – Вы же обещали!

– Куда вы ездили? – Не обращая внимания на его сердитость, я жадно вглядывалась в лицо чиновника. – Вы что-то узнали? Ну не молчите же!

– Может, так и к лучшему. – После секундной паузы губернский чиновник отряхнул воротник шубы от летевшего снега и пригляделся ко вторым саням. – Сколько с вами людей? Четверо и кучер? Достаточно. Я напал на след похитителей.

– Где?! Что с детьми?! – Вопросы рвались сами собой, да и я бы следом из возка выскочила, удержалась последними проблесками сознания. – Как?! Откуда? Дарья призналась?

– Все вопросы потом, – резко мотнул головой Михаил. – Я правильно понимаю, заставить вас ждать здесь в возке не получится? Так и думал. Значит, так. Еремей, мужики, езжайте след в след за мной. У леса спешусь, и вы из саней вон. Не шуметь! Вперед не соваться! – И вынул из-под полы пистолет. Во всяком случае, мне так показалось.

Все по его слову и вышло. До леса по еще не шибко занесенному полю сани домчались вмиг, а дальше пришлось пробираться на своих двоих. Вот где впору было порадоваться шубе и высоким войлочным сапогам на шнуровке, какие в пору моего детства продавались в каждом советском магазине и назывались «прощай, молодость». Лезть через сугробы и кусты пришлось чуть ли не по пояс в снегу. Но я упорно не отставала от мужиков, благо Михаил сразу взял меня под локоть и всю дорогу поддерживал.

Путь казался бесконечным. В завитках пурги и сумерках рассмотреть что-то было сложно. Старая избушка на крохотной поляне вынырнула из-за деревьев неожиданно, когда мы подошли почти вплотную. Часть мужиков уже без команды двинулись в обход, к двери и крохотному оконцу. Михаил Второй пинком распахнул дверь и исчез в темном проеме.

Я прислонилась к мерзлой березе и затаила дыхание. Ну же, ну!

– Пусто тут, – сказал кто-то из мужиков. – Нет никого.

Глава 6

Я рванулась вперед, оттолкнула кого-то и оказалась в домике. В полутьме не очень-то видно было и снаружи, а здесь удавалось разглядеть только то, что избушка пуста.

Скрежетнуло кресало, мелькнули искры, разгорелся факел и осветил убогую избенку без мебели, только солома и тряпье на полу.

А это что?

Да, Амелька, Лизонькина кукла. Моя дочка была здесь совсем недавно. Но где она сейчас?

Михаил Второй что-то говорил о том, что девочка и другие дети непременно живы. Что в избушке все эти дни было тепло – да, я сама разглядела простенькую курную печь. Даже меланхолически тронула ее неостывший бок.

Но каким упавшим голосом говорил особый чиновник! Еще минут десять назад он все понимал, все держал под контролем. А сейчас напоминал сдувшийся воздушный шарик. Всё пошло не так! Он столкнулся с чем-то непонятным, и его отчаяние передалось мне.

– По следам поискать бы, – неуверенно сказал кто-то из мужиков.

– Сейчас наши следы занесет, – ответили ему.

И это было так. За дверью избушки шуршала белая стена. А когда я выглянула, то еле различила нашу недавнюю тропинку. Никогда не увлекалась экстремальным туризмом, но поняла: еще немного – и придется либо остаться в избушке до утра, либо сейчас же спешить к саням.

Что хуже – я не знала. Что делать – не знала тоже.

Поэтому, когда Михаил Второй взял меня за руку, всхлипнула и побрела за ним. Шла, сжимая Лизонькину куклу.

Как мы ехали домой, я просто не помнила. Тяжелая душная хмарь навалилась темным одеялом. Помню только, что было очень холодно. Невыносимо. И мне было все равно, я одна или рядом особый чиновник. Он же ехал верхом. Наверное, привязал лошадь к саням и укрылся под пологом.

Но потом сквозь слегка утихнувшую пургу засветились огни. В поместье никто не спал, там запалили все факелы и зажгли все лампы. Не знаю почему, но сердце забилось сильнее, словно свет в конце пути обещал надежду.

– Кто-то приехал, барыня! – крикнул Еремей, стукнув кулаком в переднюю стенку возка. – Чужие в поместье! Мундиры, вашбродь!

Михаил Второй, о котором я успела позабыть, высунулся из возка, потом и вовсе выпрыгнул. И канул в снег, даже руки не подал. Хотя понятно, понесся проверять, кто там пожаловал.

Но и я не собиралась ждать. Что, по снегу впервые пробираться? А вдруг там…

– Не стоит торопиться, сударыня. – Едва я высунулась из возка, как меня под белы ручки подхватил… Михаил Первый.

Откуда он тут взялся? И почему…

– Не волнуйтесь. Дети живы, они в доме.

Ох… Дурной медведь! Кто же так новости сообщает! Даже хорошие. Самые восхитительные. У меня от его слов мгновенно закружилась голова. Как в дурном французском романчике, колени подкосились, и я упала на руки капитана-исправника, словно созревшее яблоко в шубе.

Злой февраль исчез. Остались только голоса.

– Отпустите даму! Вы что себе позволяете?!

– Мне ее что, на снег положить? Ваше высокоблагородие, вы в этой истории и злодеев постарались спугнуть, и деток чуть не погубили. Так теперь надо и Эмму Марковну заморозить?

О ком это? Обо мне? Почему я двигаюсь, но не чувствую ног? Меня несут?

Исправник не только говорил, но и двигался в сторону крыльца уверенными, хотя и неширокими шагами. Рядом семенил Михаил Второй. Похоже, он порывался схватить меня, но не решался. К тому же если исправник шагал по тропинке, то особый чиновник – по сугробам, то и дело проваливаясь.

Неважно, о чем они спорят. Дети… Дети живы и в доме!

– Михаил Федорович!

Мой голос был командный и резкий. Двое мужчин остановились, каждый решил, что я обращаюсь именно к нему. В другой ситуации я бы улыбнулась. Но не сейчас.

– Благодарю за помощь. Пожалуйста, поставьте меня!

Исправник пожал плечами и выполнил просьбу, благо мы были уже на крыльце. Я ринулась в детскую, не слыша ничего, что говорят за спиной.

В детской было полутемно и пахло мокрым бельем. Луша неуверенно гладила по голове Степочку, а он молча прижимался к ней. Прошка ревел на руках Ариши – она вцепилась в ребенка так, будто его могли отобрать прямо сейчас. Павловна держала на руках Лизоньку, а та тихонько всхлипывала.

Потом крикнула: «Мамочка!» – и дернулась ко мне.

Павловна сразу передала мне дочь. Та потянулась ко мне ручонками, и несколько секунд мы обнимались. Только тут дочка увидела в моих руках свою куклу. Я в забытьи так и сжимала тряпичное тельце, даже позабыв о нем. И теперь моя девочка улыбнулась.

Потом я велела принести еще ламп, нагреть воды и серьезно сказала Лизоньке:

– Милая, я расскажу тебе сказку. А сначала осмотрю Прошу. Ты большая, а он маленький. А ты пока побаюкай Амельку, – показала на куклу, – она ведь еще меньше и очень испугалась.

Дочка внимательно взглянула на меня. Нахмурилась, казалось, заплачет. Я поцеловала ее, и Лизонька опять улыбнулась. Кивнула головкой и принялась баюкать Амельку.

Лампы уже принесли. Я повернулась к Арише, но она продолжала сжимать младенца. В ее глазах были проблески недавнего безумия, а губы шептали: «Не дам».

На миг меня охватила усталая злость. Она что, не понимает, что только я сейчас могу осмотреть ребенка и понять, нуждается ли он в помощи? Хотела даже приказать по-барски. Но сдержалась. Она же почти девчонка. Не знаю, как сама переживала бы такую историю в ее возрасте.

Поэтому я спокойно сказала:

– Положи Прошеньку на стол. Сама раздень. Я должна посмотреть, все ли с ним в порядке. Не выпускай его, держи своими руками. А я его не возьму. Ну, сделай так, – последние слова чуть-чуть повелительно.

Ариша несколько секунд ошалело глядела на меня. Потом осторожно положила Прошку на стол и стала распеленывать.

Все оказалось в порядке и с Прошкой, и с Лизонькой, и со Степкой. Детей как-то кормили, они явно не мерзли. Младенца явно не один раз перепеленали. Носики-курносики – да, сопливые, но это мелочь, и синяков нет. А еще Проша в своих предсказуемо мокрых пеленках был теплый.

Так что купаем, кормим – и спать. Одежду, конечно, не просто стираем – надо посмотреть, чтобы Лизонька и Степка ближайшие дни не носили то, в чем их похитили. В таком возрасте не всё понимают, но очень хорошо запоминают.

Когда купание полусонных деток завершалось, ко мне подошла Матрена, повариха, баба дельная и способная взять на себя функции управляющей, когда Павловна отвлекалась на что-то более важное. Как в нынешней ситуации.

– Эмма Марковна, как распорядитесь с гостями поступить? Его благоро… его высоко… тот чиновник, что с вами приехал, без экипажа. А исправника, что деток привез, в такую метель, да в ночь, отпускать грех. Я, извините, коль не так, велела комнаты господам приготовить, а людям исправника, кучеру да двум служивым, тоже чуланчик нашли на людской половине. Покуда они на кухне щами и чаем греются, а господа – в гостиной, как кот и пес друг на друга глядят. Для них блинов напечь велела и кулебяку налимью погреть.

– Все правильно сделала, Матронушка. – Я всегда хвалила за любую разумную инициативу. – Спасибо тебе.

Сама же чуток погрустнела – придется навестить «кота и пса», накормить ужином. Да, кстати, и поесть самой. Тревога улеглась, и проснулся аппетит.

Но никаких долгих посиделок! Эту ночь мамы проведут рядом со своими детьми. Чтобы, если Лизонька или Степка проснутся, ощутили рядом не холодную пустоту, а родного человека.