000
ОтложитьЧитал
И не понравился командиру этот человек. Паньюневич несколько двинул губой, и тяжко выдохнул, снова двинувшись в направлении кухни. За ним и Артем, так и не понявший, почему на мгновение остановился его командир. И тут сзади раздался освист. Кому-то явно хотелось пообщаться с двумя танкистами. Послышались тяжелые, гулкие шаги нескольких пар ног.
–– Эй, «чернота», чё игнорируем, а? – раздалось из-за спин танкистов, явно с сучьей ноткой в томном звонком баритоне. – Повернулись.
Антон медленно остановился, и на мгновение закатил глаза. Не понимающий пока Артем обернулся первым, и увидел пятерых жлобов, что были выше его на полторы головы, но в плечах такие же. Все же парнишка был коренастый, пусть и не высокий. Смерив их взглядом, оглянув форму, неуставные ботинки, те позы, какие они приняли после того, как остановились в нескольких шагах, понял, что это были наемники. И было у них какое-то дело. Но его они пока таили.
–– Я капитан армии, а не собака дворовая, чтобы на свист оборачиваться. – двинув челюстью, серьезно ответил Паньюневич.
–– Ты че, активный самый? – подав вперед головой, спросил нагло один. – Капитан армии… Папироску выдай.
–– Я на чепок не похож. – не сдавался тот. – Иди, да купи.
–– Твоих хотим. – высказал второй, глянув на бидоны в руках. – О, братцы, тара! Ну-ка, мазута, сдаем цветмет.
–– Пошел ты. – кинул Антон вдруг, дернув рукой назад, когда один из наймитов потянулся к бидонам. – Это на весь гарнизон. А вы можете друг друга подоить.
–– Ты че буйный-то, капитан? – быстро схватив его за шею, третий пристукнул того лбом в лоб, заглядывая в глаза. Его тон был несколько тише, но явно такой же наглый. – Молочка мы хотим. Прохлады, понял? Чхал я на твой гарнизон свысока. Сказано – сдаем. Иначе бить будем.
–– Слышь, малец. Ты хоть ум заимей. – обратился к Артему еще один. – Капитан твой – дурак, каких поискать. Сказано же, миром разойдемся, если дашь.
–– Каким бы ни был, командир – мой. – отшагнул назад парень, грозно посматривая то на одного, то на второго, то на третьего наемника. Еще два, видимо, были на «подтанцовке». – А вы уроды.
–– Да ты че! – скрипнув зубами, наемник сжал кулак.
Шуршание одежд в замахе прервалось, и кулак остановился у лица. Артем не сжал глаз, не струсил, и увидел, как пятерня застыла у самого носа. Мгновение было полное непонимание, но затем глаза увидели и то, почему кулак остановился. Позади наемника стоял тот самый гражданский в пиджаке, схватив того за локоть. Со спокойным выражением лица, он дернул рукой, отпуская.
–– А ты кто? – сказал, еще раз махнув рукой, наймит. Но человек уклонился, все с тем же невозмутимым видом, лишь сверкнув лысиной. – Ух. На еще! А-с…
Быстрым, колким ударом размозжив тому нос, человек застыл, глядя на то, как наемник ладошками пытался собрать выступившую на губы кровь.
–– Так, а теперь все смотрим сюда, и удивляемся. – быстро проговорил он, достав ксиву из кармана. – Думаем про себя и про статью номер триста пятьдесят девять, сопоставляем два слова: «вы» и «тюрьма», и заставляем свои ноги уносить ваши тела, поняли, да?
Сплюнув на пол с кровью, наемник смерил тяжелым взглядом мужчину, и без слов развернулся. За ним и все его товарищи. И быстрым, очень широким шагом, вышли из столовой. Размяв кисть, вытерев с костяшек рукавом чужую кровь, гражданин поглядел на танкистов, немного, уголком губ, сурово улыбнувшись.
–– Побили бы, чего не отдал? – кивнул он на бидон в руках Артема.
–– Для всех же. – добродушно, но немного напугано сказал тот. Если этого боялись отмороженные наймиты, то ему точно стоило. – Не для нас одних – для ребят.
–– Командный игрок… Эт-то хорошо-о. – протянул загадочный «пиджак». – Это очень хорошо. Может быть, тогда и мне поможете? – тут он переключился на Антона, цепким взглядом вцепившись ему в глаза. – Да вы поставьте, поставьте алюминий-то, поставьте, поняли, да?. Руки пожалейте, я не украду же.
–– Простите, не знаем, кто вы. – серьезно заявил Паньюневич. – Но судя по всему, мужчина серьезный.
–– А, это просто пиджак. – отмахнулся тот. – Неплохо сидит, правда? В Гудермесе сшили, всего за два дня. – бережно достал удостоверение. – Капитан ГРУ Иван Иванович Жемчужный. Я с отрядом только прибыл, а уже смотрю весело у вас тут, да? Вы, я так полагаю, тот капитан, который мне и нужен.
–– Обхохочешься. – еще более серьезно, без тени улыбки сказал Антон. – Я капитан Паньюневич, это мой механик – Артем. Жемчужный это фамилия?
–– Да, природа наградила, понял, да?. – пожал плечами разведчик. – Паньюневич?
–– Польская. Дед и два его брата были в числе восставших в Варшаве. Все трое – коммунистами. Потом воевали в Красной Армии. И переехали в Союз. – уже более расслабленно, явно с некоторой гордостью разъяснил командир. – Так чем я могу быть полезен, товарищ капитан ГРУ?
–– А у меня русская – Коновалов. – внезапно вмешался Артем. И оба на него посмотрели с некоторым непониманием. И парень несколько просел.
–– Отлично! – показал украдкой большой палец Жемчужный. – Так вот, капитан. Есть одно дельце, которое надо бы нам с тобой провернуть. Ты же знаешь сопку, на том краешке в «чашке», где давеча полковник приказал выкопать окопчик? Ее еще как-то по-дурацки обозвали, не то «Вырождения», не то «Выражения». «Вынуждения», во! Вспомнил. Она аккурат у границы, и чашку, до самого городка в Каспийском море видно. Местечко хорошее, и следующее дежурство завтра я попросил у начальства приписать там вашему экипажу. Ты, капитан, должен будешь помочь мне, ведь мы пойдем туда на броне с тобой, а оттуда – в разведку. Машиной туда лезть практически нереально, да и некоторый секрет это, сам понимаешь. Мы аккурат, смекаешь, аккурат по границе пойдем, и поглядим, что там Ближний Восток замышляет.
–– Гардезский блок активничает?
–– Да, и эт-то нехорошо, нехорошо… Есть вариант поглядеть, какие силы готовит против нас Кабул, так вот и грех бы им не воспользоваться. А я грешить не люблю, понимаешь. Нужно узнать? Узнаем, чего делов-то! Только ты подкинь нас, хорошо? А там мы леском, леском. Смекаешь?
–– Никто не должен знать?
–– Все итак поймут, все увидят сперва нашу пропажу, затем вашу пропажу, но не за чем лишний раз распространять идею, что это все не просто так, идет? – на последнем слове Жемчужный скосился на Артема, прощупывая в нем почву. – Для всех вы идете в простой дозор на сопку Вы… Ай, плевать. На сопку! А мы идем прогуляться, осмотреться. Понял, да? Своих беру десяток. На тебе сэкономим и время, и силы, а то круги не хочется по горам выписывать, там больше тридцати километров идти. А с тобой порядка пятнадцати. Так могу и за день обернуться, если все пойдет ладом. Смекаешь?
–– Смекать-то смекаю, нам бы машину починить до полного, да… – выдохнул с огорчением Паньюневич. – Ладно, это решим. А разведке – поможем!
И с хлопком, пожал разведчику руку, улыбнувшись. Так и разошлись: разведчик – дальше за щи, а танкисты к своей машинке, в дальнем ангаре, где без устали что-то варили и резали болгаркой.
В самом центре, на большом отгороженном месте стоял полностью собранный танк. Голый по пояс, крепкий и загорелый мужчина с черными короткими волосами на голове старательно выводил на броне цифры пять, один и два. По сравнению с другими танками этот даже очень сильно отличался тем, что был именно собран, уже полностью покрашен. На глаз –готов к бою! Ведь остальные были либо без гусениц, либо с поднятыми на балочных кранах, оживших после тридцати лет простоя, башнями, со снятыми катками или еще чем-нибудь открученным, отвинченным, не по боевому времени поднятым. В других солдаты возились в моторных отсеках, по пояс перегибались в люки, и истошно матерясь, что-то чинили. А этот нет – был собран, был готов…
–– Казбек, что сказали ремонтники? – спросил Паньюневич, забираясь на броню, внимательно смотря, как мужчина выводит цифры. – У нас тут боевой выезд неотложный.
–– Товарищ капитан, в очередь поставили. – не отвлекаясь, ответил тот. На мгновение все же повернулся, показал командиру свое раскосое круглое, не-то калмыкское, не-то казахское загорелое лицо. – У них работы много, да и сами видите вон. Ребята все в мыле и без нашего привода.
–– А нам привод нужен. Нужен! – бессильно махнул рукой Паньюневич, прикусывая губу, и глядя на остальные разобранные машины, над которыми, как муравьи, возятся и кишат чумазые ремонтники. – Ай, провались… Свинство.
–– Оно самое, товарищ капитан. – улыбнувшись, Казбек продолжал выводить прилежно цифры. – Артем, ты двигатель посмотри. Троит и глохнет.
–– На холостых что ль?! – с взволнованной миной он обошел боевую машину и запрыгнул на корму. Наклонился и всмотрелся в моторно-трансмиссионное отделение, будто бы пытался так, на глаз понять, что там вообще происходит.
–– На задней, почему-то. – пожал плечами наводчик, почесав спину, и поглядев на парня еще сильнее сощурившись. Словно и вовсе глаза закрыл. – Не, брат, ты так не увидишь. Ты лучше лезь туда, и погляди.
–– Свинство. – подумав, повторил Паньюневич. – Я к полковнику. Выпрошу местечко вне очереди на ремонте.
Через несколько минут, а может быть даже и десятков минут, ведь в пелене из дум счет времени просто потерялся, капитан вошел в главное здание тракторной станции, где был обустроенный, в старом отделе бухгалтерии, широкий такой кабинет полковника, который и командовал всем размещенным здесь, да и не только здесь, гарнизоном. Кабинет был действительно широким, и от дверей расходился в обе стороны одинаково. Потому, буквально сорвав дверь с петель, войдя в него, Паньюневич не сразу увидел начальника, повернутого к нему спиной. Обычно тот сидел за столом, копался в бумагах, а теперь нет. Те лежали нетронутые, аккуратной стопочкой. Но быстро капитан подметил неладное. Рядом стоял початый графин с водкой и недопитая семнадцатиграммовая рюмка. Пить полковник, не смотря и на боевой опыт, и на возраст, не умел от слова совсем, да и никогда и не желал, не тянулся к этому делу. А тут такое! И, смекнув, что что-то произошло, Антон все же спросил, может ли войти.
–– Да, Паньюневич, входи. – спокойно и напевно сказал он, стоя у окошка. Закинул руки за спину, разглядывая в окна собственных солдат у техники. – Проходи, присаживайся.
–– Некогда, товарищ полковник. Дело надо делать.
–– А ты присядь, присядь. – тихо, даже не в своей манере говорил тот, все же медленно поворачиваясь. – Молоко-то в гарнизон привез, все хорошо по дороге было?
–– Так точно, Андрей Александрович. – смутился вдруг, казалось бы, банальному вопросу Антон. – Все хорошо было. Местные всего два бидона вместо четырех дали, придется по половине плана выдавать. Больше не могли просто. Слишком милые там бабушка с дедушкой, больше у них, наверное, и просто нету, не держат. Еще был инцидент с… «солдатами удачи». Подкараулили в столовой, да чуть по носам не дали. За нас капитан Жемчужный заступился, и…
–– Познакомились значит, да? – прервал его полковник, присаживаясь за стол, отодвигая двумя пальцами недопитую рюмку. – Познакомились, молодцы. Все рассказал вам он, да?
–– Так точно, боевую задачу объяснил. – продолжал отвечать танкист, медленно стянув с головы мокрый насквозь шлемофон. – Андрей Александрович, случилось чего? Мне вопрос быстро решить: танку бы нашему привод починить, а то совсем уже некуда. Так ведь «пятьсот-двенадцатый» домой уедет! Как «шестнадцатый». Ремонтники в очередь поставили, а нам…
–– И правильно, что поставили. – опрокинул наконец неумело рюмку в себя тот, выдохнув после и поморщившись. – Правильно, Паньюневич. У нас сейчас… Звиздец у нас сейчас, вот что. Не могу я тебе ремонтников выделить. Мне нужна пусть полуготовая, но армада, а не один, пусть и идеальный, танк. Нужна масса, понимаешь, масса…
–– Андрей Александрович, в чем дело? – уже более строго, даже как равного по званию и должности, спросил Паньюневич. И он знал, что полковник ему ответит – был он ему старым знакомым, еще по Грузии. Вместе отбивались под Цхинвалом. – У нас задание под срывом, практически боевое, а ты мне говоришь, чтобы я на «самоходке» рвал туда? Да ни в жизнь!
–– А ты успокойся, успокойся, Антоша. – налил рюмку и подвинул ему он. – Выпей.
–– Да не буду я пить, Андрей. Не буду! – рывком отодвинул ее от себя танкист. – Я офицер, и нахожусь на службе. Давай уже, не тяни кота за жвалы, выкладывай.
–– Практически боевое… – повторил его слова полковник, задумавшись на мгновение. – Это уже, Антон, устаревшая информация, что практически боевое. У нас теперь с тобой каждый выход за приделы станции максимально боевой. На-ка, вот, почитай. Утром прислали телеграмму из Гене… Из штаба. – и пододвинул ему листок с целой уймой слов, написанных в ровный широкий столбик. Были там, уже совсем нехорошие вести. – Ночью подорвали. Вся верхушка – по стенкам: генералы, адмиралы. Армия обезглавлена одним ударом, никакой координации нет, усиления нет и не предвидится. Все, что у меня сейчас есть, я делю на всех. На всех, понимаешь? Мне твой танк погоду, если эти твари здесь полезут, не сделает, понимаешь? У меня из пятидесяти машин, в строю тридцать. В строю! Не говорю, что готовы, но они хотя бы своим ходом передвигаются, и стреляют без разрывов в башне! Тридцать из пятидесяти! Двадцать вообще на разборе стоит, потому что все дерьмо, какое на складах было, еще с Чечни, еще с Афгана, все семьдесят двойки – мне пихнули, разбирайся! Ты мне скажи, дорогой друг, скажи, чтобы ты на моем месте сделал? Я даже не знаю, от кого приказов ждать. Войны нет – потери есть.
–-…Война будет. – помрачнел вдруг Паньюневич, опустив уголки губ. – Это уже ясно.
–– Ясно ему… – с огорчением поглядел на товарища половник, налив себе еще стопку, и быстро опрокинул ее. – Командование, какое осталось, предполагает, что прорыва не будет еще около недели. Кабул все еще подтягивает силы. И у нас есть неделя, чтобы привести хоть какие-то танки к бою. Неделя, понял? Ваше дежурство не предполагает боя, а значит башня вам пока ни к чему.
–– Товарищ полковник… – через зубы просил командир.
–– Вон. – мотнул головой тот. – Вон, Паньюневич! Получишь снаряды и утром на сопку. А ремонтников не трожь.
Не отдав воинского приветствия, Антон просто молча вышел из кабинета, хлопнув дверью. Полковник опрокинул еще одну стопку и бессильно свалился на стул, садясь за бумаги. Их еще столько стоило перебрать…
На одном только гневе ноги донесли командира до своего экипажа. Артем, в прямом смысле, по уши погрузившись в работу, весь чумазый и грязный, с замаранными смазкой рыжими волосами, копошился в двигателе, а Казбек сидел на верхней лобовой детали и пил минералку из горла, иногда поливая ее на голову. Нагрелся к полудню и ангар, дышать было практически нечем. Пахло смазкой и резаным железом, бензином и мазутом. Вокруг стоял мат и громкий говор, резь, шипение газовых резаков и сварочников. Работа кипела даже несмотря на чудовищный перегрев. Градусник, повешенный кем-то очень заботливым, над стоящим у тонких бетонных колонн токарным станком, показывал уже больше тридцати пяти. Пот лился ручьями, а ноги уже не варились, они подгнивали в армейских горячих сапогах.
Увидев командира никаким, Казбек протянул ему бутылку с теплой минералкой. Тот, с отсутствующим взглядом, в один глоток все допил, и вернул тару владельцу. Стянув с головы шлемофон, причесал мокрые волосы. Но затем растряс их, смахивая соленую влагу с пальцев.
–– Товарищ капитан? – попытался было вывести на диалог наводчик.
–– Не сейчас, сержант. – строго ответил тот, задумавшись. – Не поговорим. Ремонтников не будет. Артем, сделай все, что можешь в двигателе сам.
–– Есть. – растерев черное маслянистое пятно под носом, ответил юноша.
–– Товарищ командир, что случилось? – все же спросил медленно Казбек. – Вы вообще не свой.
–– Не здесь. Не здесь… – поглядел на полуголых мокрых солдат тот. – Если очень коротко, то все может оказаться веселее, чем мы думали. Получаем боекомплект, с утра выходим на сопку. Все.
Наводчик только недовольно цокнул. Но возражать не стал.
Ближе к вечеру танк оказался у пункта боепитания, а командир стоял с еще парой офицеров и заполнял все необходимые на снаряды бумаги, в то время как Артем и Казбек, в сцепке еще с несколькими вояками таскали ящики и загружали в танк боекомплект.
–– Стой, стой, стой! – вдруг спохватился Паньюневич, завидев незнакомые ящики. – Э-это что такое?! Чего за хуйню вы мне тут таскаете?! – быстро отдав бумаги, он приблизился к ошалевшим солдатам, которые встали как вкопанные. – Опускайте!
–– Товарищ капитан, приказали…
–– Открывай! – тот выхватил листок со списком снарядов у главных по этому делу, и пробежался по еще не подписанной бумаге. И тут широко выпучив глаза, подняв одну бровь, не попал зубом на зуб. – Да вы что, охренели? Где осколочные, где ракеты? Я чем, по-вашему, воевать должен, этим?!
–– Что выдаем, то и берите. – сухо ответили там, за бумагами.
–– А ты поди… поди сюда! – поманил тогда его Антон. – И скажи мне, что за маркировки ты здесь видишь? Знаешь, что я здесь вижу? Что это противорадиолокационный снаряд! Мне этого столько и за даром не нужно. Меняю десяток этих на один ОБПС.
–– Загружайте. – махнул спокойно рукой офицер солдатам.
–– Я их выкину в поле. – тихо пригрозил ему Паньюневич. – Мне «карусель» этим забивать не надо. Вы же умные люди, дайте мне подкалиберных побольше. Ракет мне дайте, фугасов. На кой черт мне пыль железная? Артем! – позвал он механика. – Один в автомат. Только один! Остальные сразу нахер, понял?
–– Не самовольствуйте, капитан. Вы не на войну, вы на дежурство едете! Что есть – все в боеукладку.
–– А это мне доверенный танк. И я говорю, какая у него будет боеукладка. Один я положил, но больше их там не будет. – глядя точно в глаза, повел челюстью командир. Документы все же подписал.
Снова разбираться с офицерами не стал, не стал ругаться и с полковником, хотя после погрузки БК именно к нему и пошел. Не обмолвился и словом о снарядах, не сказал ничего, лишь доложился, что готов к выполнению боевой задачи. Полковник в тот момент уже совсем поник – не вставал, не стоял у окошка, раздумывая. Он просто бесцельно перебирал в руках разные документы, и практически не глядя их подписывал. Боевой, воевавший офицер был просто сломлен известиями, и понимал, что грядет. И ничего, абсолютно ничего не мог сделать. Некому было докладывать – наверху возня и разгребание завалов. Армия была ввергнута в набирающую обороты междоусобицу. Приходили совершенно противоположные приказы: одни приказывали сниматься и дожидаться транспорта на Дербент, другие говорили о подкреплении, третьи – что его не будет уже никогда. Не зная кому верить, полковник расписывался на всем, а затем откладывал эти бумажки, которые уже практически не имели цены, в сейф, перевязывая между собой шелковой красной лентой. Паньюневич видел и это, чувствовал, что будет очень и очень тяжело.
–– Когда, товарищ полковник? – спросил он с мрачным выражением лица.
–– Скоро, Антоша. – пьяно улыбнулся тот через силу. – Скоро.
… А утро было по настоящему нежным. Солнце за неплотными облаками вставало медленно, по миллиметру, по каждому лучику. Плавно освещало разобранные машины, лилось блеском от стеклянных приборов наблюдений на башне, словно поджигало цветом тканные флаги, которые становились нереально сочными, вычурными, не естественными. Трава была зеленой-зеленой, ее не хотелось даже топтать. Вдалеке блестели волны Каспия, дуло чуть соленой влагой, тянуло свежестью. Пока еще не было жарко, не было той духоты, какая обычно бывает рядом с водой летом. Погода, не иначе, роскошная. На часах оказалось близко к половине пятого утра.
Вдохнув, Паньюневич надел на голову шлемофон, примяв перед этим волосы рукой. Развернувшись на песчаном скате перед одним из ангаров, он провернул пальцем в воздухе, и на бетон вырвался клубок черного маслянистого дыма. Взревела их «восьмидесятка», двигатель работал справно, свистел, как и подобало, и в этом звуке чувствовалась чудовищная мощь тысячи породистых лошадей, вышедших с Кировского завода. Артем чуть поддал на рычаги. Катки немного провернулись и пятидесятитонная махина, груда прочнейшей стали, пороха, резины и стекла, сдвинулась с места, дернула носом вверх. Заскрипели гусеницы. Плавно сойдя со старых, поросших травой и заметённых пылью бетонных плит, на которых стоял, танк медленно погрузился ходовой частью в нагревающийся под лучами солнца рыхлый песок. Выхлоп начал поднимать настоящий самум, что Антону пришлось зажмуриться. «Пять-двенадцать» проплыл мимо него медленно, роскошно. Слегка усмехнувшись этому, Паньюневич, громыхая сапогами по броне, забрался в командирский люк. Уперся одной рукой в откинутую вперед створку и сказал: «Поехали!».
Остановились они, проехав меньше километра. Танк встал у небольшого пролеска, который отделял чашку от моторно-тракторной станции, где уже начинали поднимать солдат, будить офицеров, заводить и прогревать двигатели. Снова проверять, снова чинить свои боевые машины. Антон сел на уже нагретую солнцем башню, свесил ноги по резинотканевым экранам и медленно закурил папиросу, выдыхая дым. Взгляд его был прикован к плескающимся волнам, которые наскакивали на идеально ровный, без единого камешка, песчаный берег Каспийского моря. Сосенки, с двое рук в обхвате, как настоящие солдаты, уходили в него почти что строем. Но остановились у самой воды, пустив корни в полуметре от зеркальной, блестящей лучами морской глади. Все здесь было тихо и спокойно, пахло смолой, горячим танковым двигателем, выхлопом, морской солью и жарой. Все это смешивалось с тем табаком, что Антон вдыхал. Выходил непередаваемый аромат, который может быть присущ только этому месту, и только в эту минуту. Ничего не отвлекало Паньюневича, он просто созерцал, глядел на все это великолепие, замечал, как низко над водой пролетают чайки. В его голове крутились мысли, что никак не вписывались в этот, практически райский, российский пейзаж. И мысли эти были чудовищными, страшными. Ведь скоро этому всему: воде, лесу, этому песку… всему мог прийти конец. Деревья окажутся повалены залпами орудий, вода загрязнена мазутом и железом, она перестанет пахнуть солью, и будет разить металлом и горечью масла. А на песке останутся оборванные взрывом отметины танковых гусениц. Эта природа, этот не тронутый уголок станет полем жестокого боя. Когда-то… Уже, казалось, совсем скоро.
Все шло к этому, все ведь именно так и должно было закончиться. Да. Противоречия нарастали все сильнее, разрывались всякие дипломатические отношения, а курс государств был диаметрально противоположным. Гардезский блок – Иран и, разросшийся, как на дрожжах Афганистан – шел ведь к границам, но все считали, что так и должно было быть! Все были заняты распилом, все были заняты деньгами, считали каждую копейку на переброску техники и больше боялись Запада. Никто не считал, что окрепший после войны и революции Афганистан сможет что-то. Никто не верил, что он решится, ведь был лишь изорванной гражданскими войнами пустыней, а стал передовым государством на Ближнем Востоке. И теперь оставалось принимать удар. Разорванное склоками в новом командовании Министерство обороны, брошенные на произвол солдаты с разбитой и нерабочей техникой, которая сломалась еще до какого-либо боя – было ли кому сейчас принимать этот страшный удар, если он последует? Все дороги, по существу, для врага были открыты.
Смотрел сейчас Паньюневич на эту огромную чашку, между морем и горами, опоясанную густым сосновым лесом. И думал о том, что здесь может произойти. С тоской медленно вытащил недокуренную папиросу изо рта, потушил в ладони и убрал обратно в мятую пачку, ведь не хотел портить этот пейзаж.
–– Неплохая картинка, а? – практически незаметно у танка появился Жемчужный.
Его было не узнать. В основном из-за того, что его прославленную блестящую, явно намазанную обычно чем-то на вроде воска или специального крема лысую голову, скрывала бежевая закатанная шапочка. Поверх той была гарнитура с одним наушником и гибким микрофоном около рта. А стройную высокую фигурку грушника скрывал бежево-зеленый истертый комбинезон, пережатый разгрузочным жилетом и коротким, без напашника, бронежилетом. На ремне за его спиной болтался АКМС с подствольным гранатометом, а на бедре подсумок с серебристыми гранами к нему. Глянув из-за темных квадратных очков на Антона, разведчик улыбнулся.
–– У меня один с тепловым слег, машинке полегче будет. – кивнул он, и Паньюневич кивнул в ответ. – Полегче будет, понял, да? Моих тут девять. Все ладные, парни проверенные.
–– Ну пусть тогда твои проверенные парни на броню лезут. – утерев пот со лба, Антон махнул Артему, который все это время глядел на его из люка механика-водителя. – Заводи!
Из сопла двигателя вырвался черный дым. Все вокруг снова наполнилось ревом газотурбинного мощного мотора, заточенного в сорока шести тоннах металла. Жемчужный махнул рукой, и будто бы из неоткуда, с пролеска к бронемашине двинулись девять таких же, как и он укомплектованных бойцов. Посмотрев на всю эту ярмарку разведки, Паньюневич лишь ухмыльнулся и залез по пояс в командирский люк.
–– Давай, давай, живей, братва! – подбадривал своих Жемчужный. Затем пристукнул пару раз по микрофону около губ. – «Коралл», «Коралл», это «Ракушка-1», встретились с «Мантой», выдвигаемся на место, как понял? Так точно, «Коралл», принял.
–– «Манта», значит? – язвительно спросил Антон, повернувшись к грушнику. – По рации, наверное, не очень-то и звучит.
–– Не боись, капитан. – прихлопнул его по плечу тот, садясь на башне и положив автомат себе на колени. – Я к логопеду ходил, все как надо выговариваю! Х-х-ха-ха-ха-ха! Мои все!
–– Артем, трогай аккуратно. – пальцами поджав ларингофон, чтобы передать слова по рации, и не перекрикивать визжащий двигатель, сказал командир. – Чтобы разведка не попадала под гусеницы. Поехали.
На высоту двигались долго, даже очень долго. Было не больше десяти километров от пролеска до той вырытой сопки, куда и шел танк. Но дорога была по самому солнцу, на чудовищном утреннем пекле. А гусеницы перемалывали под собой груды камней, колотой горной породы. Танк ревел, клевал на передачах. Медленно, но упорно лез в крутую гору. Разведку на броне немного развезло – было жарко и от воздуха, и от танка, на котором они сидели. Некоторые обливались потом, махали расстегнутыми у шеи воротами комбинезонов. Один из разведки, что сидел у самого орудия, обмахивался взятой в путь книжкой. Видимо, выход планировался не самый интересный, и ожидался большой привал, на котором можно было почитать. Сам же Жемчужный стянул с головы шапочку, и поменял ее на шляпу-афганку, которую отцепил со своего большого баула за плечами. Медленно он растирал по носу и скулам какой-то крем от загара с полузатертой этикеткой.
–– Сегодня даже жарче! – заявил один из разведчиков, полив голову из фляжки.
–– В горах будет прохладнее, смекаешь? – продолжая растирать крем от загара, ответил ему командир. – Нам котлован перетерпеть, и эт-то все. Дальше только леском. Сколько до места, Паньюневич?! Часики тикают.
–– Не больше полукилометра. – ответил ему тот, повернувшись. – Мы почти добрались.
Пот заливал глаза и щипал лицо. Все белье, что могло вымокнуть от пота, уже давно было таким. В танке оно даже не высыхало на солнце, внутри было как в настоящей бане – только сладить веник, и можно было бы попариться, поддав на боеукладку, как на каменку, немного воды. Казбек – наводчик – все поглядывал на спиртовой градусник, который положил рядом. Красная полоска уже давно растянулась за всякие измерительные границы, и была длинной, как шпага. Долгожданная прохлада еще не чувствовалась, горы только начинали вставать за вырытой сопкой, а в ней самой наверняка было все так же жарко. Ее не скрывали ни деревья, ни какие-нибудь скальные выступы. Она была открыта всем ветрам. Танковый окоп там был вытянутый и узкий. Практически как для гроба.
–– Ох, твою то мать… – жалостливо, искривив мокрую от пота улыбку, проскулил от жары Артем, увидев вырытый для них котлован.
–– Ничего, серж, мы тентом накинем. – сдув с губ влагу, быстро ответил, оскалившись, Паньюневич. – Только вот разведку выкинем.
–– Я те выкину! – пригрозил Жемчужный, поставив автомат на приклад. – Сами спустимся. Спешиться и осмотреться!
Как только танк замер, чуть-чуть не доезжая бруствера, разведка соскочила, как один, с раскаленного металла танка. Солдаты мгновенно оправились и рассредоточились. А затем снова собрались, явно не обнаружив ничего, что могло бы стоить их внимания. Жемчужный поднялся на башне в полный рост и достал из кармана разгрузочного жилета небольшой бинокль с красноватыми линзами. Скривив лицо, глянул в него на горы, явно ища там тропу, которой им следовало идти. Покрутившись на месте, пристально всмотрелся в противоположный конец чаши, на Мертвый город. С некоторым облегчением, утеревшись, выдохнул.
–– Нич-ч-чего интересного. Да… – убрал бинокль, закинув автоматный ремень за шею. – Я думаю, что обратно тоже через вас пойдем, понял, да? Мы только туда, и сразу назад. Может, даже чем-то поделимся, если хорошо попросите.
–– Разве что в виде платы за проезд. – хитро сощурился на него командир танка.
–– О, это ты хорошо, что напомнил. – выпрямил из кулака указательный палец тот, явно что-то сообразив. Быстро скинув рюкзак, что тот ухнул об броню, достал из него перетянутую тканевым чехлом фляжку и протянул ее Паньюневичу. – Вчера успел в Дербент смотаться. Вам. Армянский.
–– А звездочек? – понюхав содержимое, съязвил Антон. – Еще обидишь.
–– А как на твоих погонах, капитан. До пяти не дотянул: кондиционера нету, спинки не регулируются. Еще и напитки по салону привлекательные дамочки не разносят. Понял, да? Чтобы к моему приходу все исправил.
–– Есть. – шутливо козырнул танкист, прибирая фляжку.
–– Не раскисай, Антон. Смекаешь?
Разведка, как и не было их, растворились в массиве. Они ушли в горы, туда, где начинался Кавказский хребет. Среди сосен, среди огромных их стволов, солдаты потерялись быстро, исчезли из виду их истертые зеленоватые балахоны. Не было видно ни их баулов, ни их оружия, ни загорелых, красноватых лиц и черных ботинок. Паньюневич провожал их взглядом, и все никак не мог понять, что же имел ввиду тот харизматичный мордатый грушник, но это было явно к чему-то не доброму. Мысли, словно самум, вились под жарким танковым шлемофоном, а в руках моталась, гремела цепочкой на крышке, налитая до краев флажка коньяка, оставленная Жемчужным. Выдохнув, Антон вышел из ступора и повернулся к высунувшемуся из люка Артему. А затем, неодобрительно цокнув, обратив внимание и на бруствер: