Стикс

Художник перевел взгляд на мать. Наверное, он рефлекторно изобразил подругу в той же позе, что и больную женщину, спящую на его глазах каждый день. Честно говоря, никаких других спящих людей, кроме собственных родителей, к семнадцати годам он и не видел.

В гости никто не приглашал, девушки никогда не было, да и не то чтобы он от этого страдал. Зато страдал отец, который прямо заявил, что сын, не желающий смотреть ни на одну бабу, ему не нужен. Стикс не был уверен, что был нужен отцу и до того, но его мнения никто не спрашивал. Мать, тогда чувствовавшая себя куда лучше, потащила ребенка к врачу, и дело чуть не кончилось лишением родительских прав. Человек в белом халате страшно ругался: "Какого полового созревания вы хотите, если ребенок регулярно не доедает, подвергается воздействию табака и алкоголя?! Может, он ещё летать должен научиться?!"

Стикс плохо запомнил тот визит. Сразу по возвращении домой, узнав новости, отец вывел его на улицу и избил. То, что юноша в свои пятнадцать выглядит хорошо если на одиннадцать до этого эпизода никого не волновало, но молодой врач каким-то образом поднял бурю в маленьком городке. Несмотря на ухудшающееся самочувствие, Анастасия бегала по инстанциям, умоляя не отнимать единственного ребенка. Буря продолжалась ровно до того момента как история перестала быть обезличенной. Стоило полицейским и журналистам увидеть истощенного художника, как их энтузиазм утихал.

"Доктор наверное ошибся. Не стоит тратить на него время и средства федерального бюджета. Этот и так конченый," – эти и многие другие слова холодным пеплом падали в душу.

С тех пор минуло два года, за которые мать буквально сгорела. Это всё тот случай виноват. Если бы не та нервотрёпка, ничего бы не было.

Закусив губу, чтобы не завыть, художник скорчился над рисунком, схватившись за голову.

Он не хотел такого для своей дорогой матери. Анастасия была светом в его темной жизни. Стикс помнил, как она увозила его загород и долго гуляла по яркому цветочному полю. Если бы не его, Стикса, несовершенство… Если бы только он смог тогда скрыть ото всех своё безразличие к продолжению рода.

В голову словно вонзились два раскаленных штыря. Как же больно. Как же… хочется спать. Зрение поплыло и женщина на картинке слабо дернулась во сне, сжала пальцы. Рядом кто-то застонал. Скомкав мозоливший глаза рисунок, художник отбросил его в сторону, уселся на пол, сложил голову на краешке кровати матери и, глядя на ее лицо, почти сразу же уснул.

* * *

Светлана застонала, дернулась и слабо сжала пальцы. Голова болела как на утро после хорошей вечеринки, где был далеко не только алкоголь. Она попыталась ощупать голову, но даже от этого лёгкого движения затошнило. Вокруг было темно, тесно и душно. Невозможность выпрямить ноги или хотя бы разогнуться корпусом накатила волной удушливой паники. С паникой тошнота стала невыносимой и ее обильно вырвало на собственные волосы. От досады она закричала и тут же скорчилась от нового приступа рвоты и поистине адской боли.

Неожиданно яркий свет хлынул сверху.

– Твою мать, слышь, лечило, ты бить поаккуратнее не мог? Она вся обблевалась! – Громкий голос резанул по ушам Светы и она заплакала.

– Я врач, змеюка подколодная. Лечилами будешь своих коллег называть, а у меня, между прочим, диплом о высшем медицинском…

Хвастливый тон сменился стоном и задыхающимися всхлипами.

– Не кукарекай, раз оказался у нас. Или думаешь, с нами прокатит так же как там? А?! Чё молчишь, светило?! Лампочка сдохла?! – Грубый голос ржавой пилой резал уши, но Света молча терпела, пытаясь зубами развязать узлы на руках. – Ах да, я и забыл. Там тоже не проканало, поэтому твоя же ссаная интеллигенция вышвырнула тебя на помойку, прямо в наши лапы.

Громкий выстрел резанул по ушам и Светлана завизжала, срывая голос.

– Ещё кто-нибудь хочет высказаться? – Поинтересовался приятный баритон. – Давайте. Сегодня право назвать помойкой организацию имеет каждый. Нет? Никто? Ну что ж…

Шаги приблизились.

– Отмойте ее и отведите в положенный номер, – в голосе проскользнула усмешка. – Доктор, у вас есть два дня, чтобы вылечить пациентку. Можете приступать сразу как только ее разместят со всем возможным комфортом.

– Н-н-но у меня здесь даже оборудования нет, а если у нее гематома…

– Доктор, – голос стал совсем мягким, почти нежным, – ну разве я похож на человека, который разбирается во всех этих ваших аппаратах? Раньше ведь и аппаратов этих не было, а как-то лечили. Повторюсь – мне нужно, чтобы больная через два, максимум три дня перестала быть больной. Какими путями вы этого достигните, мне совершенно не важно. Единственное условие – никто из вас отсюда не выйдет, и никто сюда ничего не привезет. Это понятно?

– Но это невозможно! Даже при простом сотрясении…

– Я спрашиваю ещё раз. Это понятно?

Слабый хрип изобразил что-то утвердительное.

– Вот видите, – рухнувшее на пол тело мягко плюхнуло, и Света внезапно подумала, что врач был очень жирным. – Со мной очень легко договориться. Чего встали?! Работать, уроды!

Уроды схватили ее под руки и выволокли из багажника. Светлана попыталась снова завизжать, вырваться, но получилось только обвиснуть на руках у бандитов и хрипло засипеть. От обиды она снова заплакала. Мутные капли соплей повисли из носа, раскачиваясь в такт шагам носильщиков.

Яркий свет продолжал бить своими плетьми ее несчастное тело. Светлану тащили, ухватив под мышки, двое. По огромной территории парковки, по темному коридору, мимо пустого грязного зала. Вырываться было бесполезно. Она сдалась ещё в момент когда ее руки обхватили, словно тисками сдавили, огромные волосатые пальцы. Оставалось только плакать и скулить, но на мучителей это не производило никакого впечатления.

Наконец движение остановилось. Свету грубо швырнули на пол душевой кабинки, включили воду и закрыли дверь. Вымотанное тело судорожно дернулось, рванулось наружу, восприняв струи воды за казнь утоплением. Голова вспыхнула от боли и желудок снова содрогнулся в спазмах.

Света обиженно всхлипнула. Да сколько же она сегодня съела? Неужели ещё не всё, что можно было, вышло наружу?

Дождавшись окончания приступа, замерла и неуверенно протянула руки к льющейся сверху воде. Кем бы ни были эти люди, в каком бы ужасном положении она ни оказалась, выбираться из него, будучи заблеванной, всё же противно. Так почему бы и не отмыться, раз дают такую возможность.

На полочке в кабинке обнаружился полный набор. Странно. Эти остолопы вряд ли знают что такое кондиционер для волос. Света сама заказывала такой из Москвы. В магазинах продавался только дешёвый фруктис три в одном: для волос, лица и жопы, как его в шутку называли те, кто хоть сколько-нибудь соображал в уходе за собой. И всё же сейчас перед ней точно стояли нормальные средства.

Стараясь не шевелить головой, она дотянулась до полочки. После такого стоило как минимум отмыть волосы. В идеале почистить зубы, чтобы смыть кислотный болезненный налет. За пузырьками со средствами для волос обнаружилась и зубная щётка с порошком в баночке. Светлана поморщилась. Ну кто в двадцать первом веке покупает зубной порошок? Впрочем, за неимением лучшего…

Она нервно глянула на закрытую дверь душевой. Где те люди, что притащили сюда? Что они задумали? Для чего похитили? И не ворвутся ли сюда как только она стянет мокрые тряпки?

Трясущимися руками Света приоткрыла дверь кабинки. Никого. Только стопка чистой одежды на табурете возле раковины и пристроенные сверху фен и расческа. Всё более странно.

Тихо задвинув дверцу обратно, Светлана открыла бутылочку шампуня. Для осветленных и крашенных. Схватили первый попавшийся или следили за ней? Попытка понять что происходит, привела к новому приступу тошноты. Надо… Постараться не думать. По одной задаче за раз. И текущая задача – смыть с себя рвоту. Всхлипнув от накатившего ужаса и обиды, Света выдавила на ладонь немного шампуня.

* * *

Каким-то чудом Стикс умудрился проснуться на рассвете. Возможно, всему виной дурные сны о падающих сверху теплых каплях, в которых почему-то чуть не захлебнулся. Распахнув глаза, он не шевельнулся и изо всех сил прислушался. Наверное, так же прислушивается мышка прежде чем выползти из норки навстречу своей смерти. Идея украсть костюм у отца не вызывала у него должного чувства вины, но была почти смертельно опасной.

В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием матери. Пора?

Стараясь не шуметь, художник встал, дождался, пока онемевшие ноги перестанут подгибаться при любой попытке пошевелиться, и тихо прокрался к двери. Приоткрыл ее и снова прислушался. Кажется, спит. На цыпочках Стикс вышел в коридор. На старом паркете советских годов существовали строго определенные места, куда можно было наступать без скрипа и за долгие годы он выучил их все. Правда, обычно художник лишь выскальзывал за входную дверь и скрывался на улицах. Никогда прежде он не пытался проникнуть в логово чудовища, а потому наступать приходилось кошмарно медленно.

Коснуться голой стопой пола, осторожно начать переносить вес, так же медленно и осторожно убрать ногу, если под пальцами чувствуется, как дерево уходит вниз не совсем плавно и мягко, а словно с пока не слышимым, но ощущаемым треском. Если бы его спросили, Стикс ни за что не смог бы внятно объяснить, что именно чувствует.

Долгих пять минут ушло на то, чтобы преодолеть несчастные три метра и оглядеться. Тяжёлые старые шторы почти совсем не пропускали солнечный свет, и темная комната казалась чьей-то пещерой. Завалы мусора создавали дополнительное препятствие на пути к старенькому шкафу, у которого наверняка скрипят петли. На продавленном почти до пола диване лежал страх и ужас, приходящий к Стиксу в ночных кошмарах. Крепко сбитый мужчина со следами давних и чрезмерных возлияний на лице спал на удивление тихо.

Художник в ужасе одернул себя. Где-то в глубине души мелькнула надежда, что тиран наконец-то умер, смешанная с желанием подойти и проверить пульс спящего, чтобы в случае надобности вызвать скорую.

"Я пришел сюда с одной задачей, с ней и уйду."

Сердце бешено колотилось от страха, собственное дыхание казалось слишком громким. В крайнем случае, схватит костюм и убежит. Щуплое тело гораздо быстрее, чем тяжелая туша отца.

То и дело замирая, Стикс все-таки пробрался к шкафу. Потная ладонь легла на круглую ручку. Надо было заскочить на кухню. Вчера тиран наверняка готовил себе еду. Почти наверняка – яичницу, а значит на сковородке осталось хоть сколько-нибудь масла. Можно было бы смазать петли, но… Даже эти несколько метров были кошмаром в вечности, а если отец проснется, ничто не убережёт от расправы.