Неопознанная педагогика. Красноярский край. Человек вверх тормашками из деревни Караульной

© Цирульников А.М., 2022

© ООО «Образовательные проекты», 2022

Предисловие
Неоконченное жизнеописание сибирской школы

Эта книга – итог путешествия по краю, который только сейчас, когда оно совершилось и книга написана, проявился вдруг в своём первоначальном смысле – в смысле «крайнего», «предельно воз-можного», «последней черты»…

В глазах более тёплых стран Россия всегда воспринималась как Сибирь, но для собственного отечества последняя всегда была краем, которым думали прирастать, а, на деле, убывали, пытались убрать с глаз вон, заткнуть, а оно обнаруживалось и мозолило глаза. Сибирь – это всегда нечаянное и нежданное открытие – месторож-дения, человека, школы.

Эта книга – о сибирской школе, и в смысле учебного заведения, но ещё больше – жизненного, в смысле, жизненной школы, в которой нам всем приходится пребывать, а уж что в итоге получится… Школа тут не причём, всё дело в нас. И в этом путешествии по сибирским краям и школам, в глубинке, меня интересовали не столько методики и программы, сколько люди, которые сами себе программы, хотя я знаю, что официальная педагогика с этим не согласна. Вы не найдёте тут про то, как в Сибири озабочены московскими стандартами, и про более умные краевые эксперименты – книга не о том. Она написана не сверху вниз, а скорее снизу – вбок, и на восток, на север, сколько хватит сил и возможностей, пока не тронулись великие сибирские реки, и на юг – в Саянские горы. В ней немало непредвиденного. Я не думал о связи школы с Тунгусским метеоритом или затопленными при строительстве Красноярской ГЭС деревнями, а она вот обнаруживается даже в названии книги – в виде рисунка на утёсе у затопленной деревни.

Дело прошлого, но почему-то эти деревни тревожат и сегодня. Может, потому что нас всех топят с упорством, достойным лучшего применения – испытывают войной, авариями, некомпетентностью власти, возрождением старых мифов и прежних песен.

Под гнётом происходящего может показаться, что всё утонуло – мозги, силы, надежды, и страна вместе с её школой опустилась на дно мирового океана, откуда поднять невозможно.

Между тем, это не так. Эта книга, несмотря ни на что, именно о том, что это не так, и школа Сибири тому подтверждение. Страна ещё не затоплена. Школа не закрыта. Мы на самом краю, но можем выбраться.

Как? Может быть, что-то подскажут герои книги…

Она – о маленьком человеке, он оброс двойками, а ему нужно место, чтобы отогреться. Об интеллигенте, который подобен в России верстовому столбу. О том, может ли, как выразился один из героев, свет любви и доброты проникнуть в убогий быт.

Она, в общем-то, о школе, которую можно назвать народной. Как? В начале XXI века? Но центральные власти теперь уже офици-ально, законодательно, через сонм поправок в законе, отвернулись от школы, она держится на людях, на учителях, на местном сообществе. Впрочем, так и всегда было. Как сказала одна замечательная сибирская учительница, при любом режиме я всё равно закрываю двери класса, остаюсь наедине с учениками и говорю им всё, что хочу.

Другой учитель, герой книги, заметил, что сегодня что-то инте-ресное в образовании надо искать вне государственных структур. Это не значит, что вне людей, которые в них могут работать. В соз-дании народной школы в прошлом участвовали и министры (если среди них попадались живые люди), и инспектора, и культурные бюрократы, и земские деятели. Многих из этих слоёв уже нет, а то, что есть – это современная версия народной школы.

Эта книга неоконченных, слава Богу, жизнеописаний. И она не исчерпывает того, что есть в крае, да мы к этому и не стремились. Но если читатель узнает что-то стоящее о сибирской жизни и не только, будем считать, что наше путешествие не напрасно.

Глава 1
Фритьоф Нансен, последняя любовь Колчака и вторая жена Буденного

Знакомый красноярец летел работать в Москву (как «питерцы» в правительстве, так «красноярцы» сегодня – в системе образования), а я против течения – в сибирскую провинцию. Хотя назвать Красноярск провинцией – натяжка, скорее, это один из центров, пока ещё многоцентровой – в культурном смысле страны. Когда-то такими центра России являлись университетские города с учебными округами, в девятнадцатом веке их было шесть, в двадцатом – двенадцать. Красноярск в их число не входил, тем более, Енисейск.

Последний, однако, называют «отцом сибирских городов», и с него мне посоветовали начать путешествие – почва, традиция… Я так и сделал.

ИЗ КРАСНОЯРСКА ДО ЕНИСЕЙСКА – часов пять-шесть езды. Попутчица из института повышения квалификации подарила мне свой учёный словарь древнегреческих и латинских слов, встречающихся в русском. Всю дорогу читал.

У греков – больше любви и философии. А латынь несёт «армию», «армаду», «баталию», «батарею», «дуэль», «парабеллум». Империю и виц-мундир. Гардемарин, маринад и крематорий. Впрочем, кому что нравится.

Среди имён – Ермак (Забегая вперёд – в Енисейском управлении образованием мне подарят другой словарь, сибирского (челдонского) говора.

По-моему, он здорово дополняет греко-латынь: «арестанец», «чужовка» (тюрьма), «всяко быват!», «дедушко-суседушко» (домовой), загашник, загулять (ну, загулял Ванька), заимка, кислая вода (летний паводок с гор), клящий мороз (трескучий), морозить тараканов (зимой не топить печь), мурцовки хлебнуть (горе испытать), обноситься, окосеть, попереться (быстро пойти – куда попёрся?), потёкать, «сном духом не знать, чо деется»…

На полпути «Газель» наша встала. А кругом тайга и энцефалитный клещ, о котором узнал за два дня до вылета (побегал-побегал, купил энцефалитник, ботинки серьёзные, московский инфекциолог, симпатичная такая, сказала, в мае они ножками шевелят, просыпаются – на месте, оказалось, давно проснулись, в самом разгаре размножения, только меня и дожидаются…). Посмотрел на укушенных, сильно не воодушевило. В общем, решил на рожон не лезть, ходил вокруг микроавтобуса (что оказалось ошибкой, как раз тут, у дороги, они и сидят на кустиках). На наше счастье шёл рейсовый, подобрал.

Народу в «Икарусе» немного, зашторено, поют о любви под блатную мелодию. Потихоньку двигаемся к «отцу сибирских городов» Напротив меня сидит мужичок с жёсткой бородкой и резко очерченной на фоне красной от загара шеи – белизны бритого затылка. Читает «Богослов» и тихо объясняет что-то слушающей с выражением согласной на всё женщине с большой грудью – о Царстве Небесном.

Село у поворачивающего тут Енисея называется Широкий лог. Чуть дальше – Усть-Тунгуска, Смородинка… Избы одноэтажные, нужды нет настраивать вверх – вширь места хватает. Проезжаем город Лесосибирск, о котором я потом скажу. Едешь, едешь мимо городов и сёл, и везде одно и то же. Взгляду оттолкнуться, кажется, не от чего. А увидишь широкую реку и понимаешь – есть от чего…

Провинциальные картинки

У Енисейска несколько тем – ссыльная, православная, культурно-историческая, и они переплелись в жизни так тесно…

Вот история города в кратком изложении…

Сначала был скит инока, потом казачий острог, на месте, где река Мельничная впадает в Енисей. Острог затопило, и его перенесли на высокое место, откуда и начался город – первенец дома Романовых.

В двадцатые годы XVII века сюда идут волны переселенцев. Привозят женщин непотребного поведения «для лучшей жизни местных казаков» Некоторые поселяются отдельно, уходят от мирской жизни и открывают монастыри. В них, не только молятся Богу, но заточают (в Иверском содержалась Прасковья Салтыкова – будущая жена царя Иоанна Алексеевича).

Наступает русская эпоха географических открытий: через Енисейск (в разное время) проходят Витус Беринг, Хабаров, камчатские экспедиции Петра. В первых церквах, за неимением колоколов, звонят в якоря.

В XVIII веке Енисейск становится одним из центров Сибири (В Енисейскую губернию входят Красноярск и Томск). Переоблачается из дерева в камень…

В 1835 году обнаруживаются богатейшие золотые прииски, среди владельцев Трубецкие, Бенкендорфы и Третьяковы. В городе появляются золотоискатели. Золотая жила российской Империи! Жизнь в городе и окрестностях бурлит. Двадцать лет спустя образовывается Общество трезвости («Значит, и пьянство было уже значительно» – прозорливо замечает по этому поводу автор книги «Енисейск православный» протоиерей Геннадий Фаст). Золотопромышленники гуляют. Процветают гадания и ворожба. В 1868 году сгорает театр. Некоторые считают, что это было предзнаменование, но его никто не понял. В ту же пору объявляется некий юродивый, молодой парень, ссыльнопоселенец, ходивший зимой в сорокаградусные морозы босиком, его везде принимают, считают святым. Потом сажают в острог и высылают. Многие были уверены, что это он в 1869 году предсказал ужасающий пожар, который вскоре охватил город…

Енисейск сгорел. Золотая лихорадка кончилась. Енисейск превращается в тот сибирский городишко, каким мы и видим его сегодня…

ЗАКАТНОЕ солнце равно золотит высокое окно храма и окошко завалящего домишки. Постоишь немного, походишь, и картина провинциальной жизни как на ладони.

Мимо Спасо-Преображенского монастыря проехали мальчишки на велосипедах с длинными удочками. Прошагала на высоченных каблуках плачущая девчушка. У монастырских ворот, под стриженными по-петербуржски деревьями, лежит на боку мужичок. Ему хорошо… Кажется, что в этом городе всем хорошо. Умиротворение, покой. В своей основе город неизменен, сказала мне выросший здесь человек. Подразумевая внутреннее содержание. Как-то в детстве родители ушли в кино, оставив её одну, и девочка вышла из дома с намерением заблудиться – придут родители из кино, и будут плакать. Ходила кругами и не смогла заблудиться.

Необыкновенные чувства испытываешь в этом городе, где всё осталось, как было. Музей как будто. А станешь под окнами купеческого дома с изумительными, выдающимися на ширину бревна резными окнами – и услышишь за занавеской, за цветами женские голоса, и детский смех, и мужской бас: «Васютка, Васютка…» Как будто подслушиваешь в другом веке.

Голубые ставенки. И ставни, и крепкие высокие ворота, и почерневшие бревенчатые стены, и высокие окна – как это могло сохраниться на улицах Рабоче-крестьянской и Пролетарской? Зачем? Красные, белые… Как будто опять кто-то вернулся.

«Сумерки. Сад в ароматах / Плещется сонно фонтана струя / В пламени тихом заката / Грусть – королева моя…

Гимназические стихи двадцатилетнего наркома внутренних дел Сибири Фёдора Лыткина. Чекистская лирика. Много писал и много расстреливал. Хотя в самом Енисейске революция, можно сказать, была «бархатной» В восемнадцатом приходит Колчак. Пароход с большевиками пытается уплыть северным путём в центр России. Возле Туруханска его останавливают, часть расстреливают на причале…

Тут у нас с местным знатоком, водившим меня по Енисейску, Натальей Иосифовной Балютой, возникла дискуссия. «Это были не только тупые большевики?» – спросил я про политических деятелей двадцатых. – «Да что вы. Ну, нет – сказала она. – Я читала биографии этих людей – у них, как минимум, университеты. Многие происходили из именитых семей. Не пойди в революцию – было бы блестящее будущее. И когда я сейчас слышу: «вот, головорезы», – я не согласна с этим. Целое поколение назвать головорезами? Извините, я не соглашусь…»

А кто они?

Сказка про царя Салтана

«…В конце сентября подошёл пароход «Мария Ульянова» и на нём семью деда и ещё девять таких же семей отправили в Туруханский край, в посёлок Верхний Маяк. Там ссыльным дали лодки и ещё месяцев пять люди на вёслах, а где, как бурлаки, на себе, тащили эти лодки, и так добрались до фактории Елогуй. Там были заброшенные деревеньки… Приехали, комендант сказал, что они сосланы на двадцать лет. Деда, ему тогда было 15 лет, и старшего брата – определили в охотничью артель, на оленях засылали в тайгу добывать пушнину… Там жили одиннадцать лет. И вот в 55-м году вышел указ Ворошилова, что ссыльные освобождаются от спецпоселений. Младший брат хотел поехать на целину, ему сказали – нет, вот твоя целина…»

Дима Кунстман, 10 класс,

фрагмент коллективного исследования группы учащихся Енисейской средней школы № 1 «Изгнанные в Сибирь глазами потомков»

В городе Енисейске – гимназии, монастыри и тюрьмы, всё по соседству. Лагеря на этой стороне реки и на той. Здесь мужской лагерь, там женский. Есть, где на поселении. «С зоной у нас налажен взаимообмен, – рассказал директор казачьей гимназии Валерий Михайлович Карпачев, – оттуда рабочая сила, а отсюда одежонка и книги в тюремную библиотеку». Да и как по-другому, прямо за воротами школы – учреждение ЧП 288/Т, старейшая тюрьма екатерининских времён.

Тут все, от мала до велика, прошли школу тюрьмы и ссылки. Все этапы перебывали: староверы, декабристы, народники… До сих пор сидят те, кто торговал валютой и показывал эротику.

В тюрьме, что напротив баскетбольной площадки, есть камера смертников, в ней столб, и человек ходит вокруг столба. Бывает, сбегают. Одни сделали подкоп и попали, на внутренний двор тюрьмы вместо внешнего. А другой из бензопилы сделал вертолёт и улетел на нём. Или как в сказке о царе Салтане: закупорили в железную бочку, заварили, и зэк, когда выехали из зоны, выдавил днище и вышел вон…

Бегут очень часто весной, видимо, тяга какая-то. Бывает, даже месяц останется, а бежит, рассказывал директор, пришедший в педагогику с юрфака.

Внутри гимназии посмотреть есть что. В одном из зданий была больница, в которой лечились декабристы. А.Н.Якубович вылечился, а Бобрищев-Пушкин сошёл с ума. И князь Шаховской тоже… Дому двести лет, крепкий, кованые замки, которыми славились енисейские мастера, до сих пор действуют. Сейчас здесь у нас социально-психологическая служба и музей, показывала завуч школы Оксана Мосинцева. Лицо милое, а руки поцарапаны. Улыбнулась: зэки притащили из тайги двух медвежат, вот, погладила…

Чудный город Енисейск – тюрьмы, монастыри, купеческие дома с окнами неописуемой красоты (фряжская топорная, глухая резьба), декабристы, медвежата, дымящиеся трубы кочегарок, рыбаки на брёвнах, молочный Енисей, огни на том берегу… Директор гимназии готов был подарить мне медвежонка. «Я бы вам дал, да как вы его увезёте?»

Предлагал медвежонка и приглашал походить по острогам…

Я ограничился изучением документации.

Неподалёку от монастыря – дом с синенькими карнизами: «Управление исполнения наказаний». Перед ним висит плакат, из которого ясно следует, что пока мы тут выходили из застоя, устраивали перестройку и прочее, в стране шла без всяких революционных катаклизмов другая, та же самая история: в 1986-м году рождалась ИТК № 5, в 1990-м вставала на ноги Е-500…

И даже если, как сказано на плакате, «нумерация ИТК-поселений №№ 37, 38, 39, 41, 42, 44 была изменена на №№ 1, 2, 3,4, 5, 6 соответственно», – кого это может обмануть? Производство шпал и тары стабильно растёт, клуб в Епишино, школа в Шишмарево и многое-многое другое строится, как и раньше людьми, «твёрдо вставшими на путь исправления». И реклама «К вашим услугам» – тоже зэковская. Реклама и флаг на мачте, поднятый по-советски перед учреждением ЧП-288/2 в честь какого-то экипажа…

…А за стеной сёстры Берия жарили помидоры

«В течение двух лет мы работали над темой «Влияние тоталитаризма на судьбы людей». Наш город имеет к ней непосредственное отношение. Енисейск в середине 30-х годов был переполнен «врагами народа». Власти не успевали расселять конвоированных из Красноярска ссыльных. История нашего города не может считаться объективной без изучения судеб людей, которые составляли его повседневность. Наших родных…»

Из коллективного исследования учащихся Енисейской общеобразовательной средней школы № 1 «Изгнанные в Сибирь глазами потомков»

С Енисейска всё только начинается. Здесь пахнет северными просторами. Отсюда и теперь до Ледовитого океана только Норильск и Дудинка, а когда-то это был край света. Но странное дело, производил впечатление цветущего губернского города в центре России. Таким по внешнему виду он и остался, пережив два пожара и наводнение, о котором напоминает отметка уровня воды на стене дома. Сохранилось то, что не сгорело и не утонуло: девять каменных церквей и два монастыря, дом благородных собраний и театры – один народный и десять школьных… По городу меня водила Наталья Иосифовна Балюта, специалист из городского управления образованием. Мы обсуждали с ней тезис: тюрьма и ссылка есть единственно надёжный, действующий государственный механизм развития народного просвещения.

Енисейск тому подтверждение. Смотрите, вон там, напротив музыкальной школы, где галантерея с балкончиком, показывает Наталья Иосифовна, жил прототип пушкинской Татьяны Лариной. В жизни её звали Наталья Дмитриевна, а мужа-генерала – Михаил Дмитриевич Фонвизин. После окончания срока каторжных работ в Керченских рудниках ему было разрешено уйти на поселение. Фонвизины приехали в Енисейск в 1832-м и прожили тут три года (жена стала родоначальницей здешнего цветоводства, а муж-генерал занимался в ссылке философскими трудами). Интересно, что поначалу местная аристократия приняла их холодно. Ссыльного вызвал градоначальник и долго держал у себя. Жена заволновалась. Но спустя какое-то время в город приехал представитель Канцелярии Восточной Сибири и первое что сделал – нанёс визит к Фонвизиным, «составил честь отобедать в их доме», как записал купец Александр Игнатьевич Кытманов – легендарный летописец города Енисейска, описавший его провинциальную жизнь год за годом, день за днём…

Из этой хроники – три толстых тома, слава летописцам! – мы узнаëм, что декабристы – эпоха в развитии здешних мест. Кто собирал говор? Кто первый сажал картошку? – спрашивает меня Наталья Иосифовна.

Возьмём двадцатый век, сталинские пятилетки. Какие колоритные фигуры ходят по Енисейску. Некоторые ездят, как бывший генерал-майор Алексей Фёдорович Тодорский, ныне, представьте себе возчик. Возит на лошадке воду. Подъезжает к Енисею, зачерпывает длинным черпаком и развозит по дворам. Водовоз – его официальный статус. А неофициально он – самый желанный гость Енисейской городской библиотеки. Когда заканчивается рабочий день, Алексей Фёдорович роется в архивах, его часто можно видеть в музее…

В пятьдесят четвёртом году в город посылают нарочного с пакетом для Тодорского – «вручить срочно». Разыскивают адресата. Где он? А тот в конюшне, спит после рабочего дня. Нарочный вытягивается в струнку: «Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться». У того глаза лезут на лоб. «Вам пакет». Читает – постановление о реабилитации, и текут слёзы, слёзы… Уехал. Поздней в адрес музея пришла фотография, на ней генерал уже со всеми регалиями, подписал: «Моим дорогим друзьям из Енисейского краеведческого музея, которые очень помогли мне в трудные годы жизни…»

О своей семье Наталья Иосифовна рассказывает, что её и брата, ныне заслуженного артиста России, учил музыке Ананий Ефимович Шварцбург – прекрасный музыкант, тоже ссыльный. Он собрал хор в семьсот человек и дирижировал этим хором, стоявшим на трибунах стадиона. Вот здесь, показывает она на городской стадион, представляете, какую надо было сделать работу, чтобы такой огромный хор запел…

В 1953 году Шварцбург сказал их маме: «Елена Петровна, мальчик не должен бросать. Мальчик должен заниматься, у мальчика большое будущее». Но как здесь в Енисейске? – он развёл руками и дал адрес. «Пальчики надо ставить, пальчики» – это говорил уже другой учитель, бывший профессор рижской консерватории. Однажды он сказал: сегодня я заниматься не буду – пришла реабилитация… Она была девочкой, но запомнила: сидит седой мужчина, обхватил голову руками. Отец похлопал его по плечу: «Ну, ничего, ничего…»Тут много было музыкантов. Оперная примадонна, певшая в своё время с Карузо, – Клара Спиваковская. Перед войной вышла замуж за дипломата, который оказывается немецким шпионом. Его расстреливают. А семью высылают на север, в 50-е годы сын, Александр Александровский работает в Енисейске фельдшером скорой помощи. Он же – один из лучших актёров Енисейского народного театра, который был основан в XIX веке. Сохранились старые афиши благотворительного концерта, который давали в четыре руки директор музея и городской голова («Такое произведение? – изумились в столичной консерватории спустя столетие. – В Енисейске? Это невозможно…»)

Тут много такого. Вот, – показывает мой гид, – в этом соборе вёл службу епископ Лука. В миру – Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, профессор, учёный-хирург с мировым именем, лауреат трёх сталинских премий. Его хотели расчленить: скальпель или Бог? Он оставался цельной личностью и трижды оказывался в тюрьмах и ссылке. «Я опять начал голодовку протеста – чекист, очень вежливый человек, стал бить меня ногой, обутой в сапог…» – пишет епископ Лука в своих мемуарах. Никогда не снимал рясу (при запрете появляться в ней, отказывался читать лекции). В операционной, где бы ни оперировал, – в медицинской Академии или в бараке в Туруханском крае – на тумбочке стояла икона, зажжённая лампада. На больном непременно ставил йодный крестик – там, где собирался оперировать. Глазные операции Луки многим вернули зрение. Его церковные проповеди, вспоминает Благочинный Енисейских церквей, проиерей отец Фаст, тоже многим памятны…

Во время войны Войно-Ясенецкий – начальник всех эвакогоспиталей края. В сорок третьем открывал Покровский собор, вёл службу в нём. А после войны уже не считался ссыльным, служил, преподавал, оперировал, дожил до глубокой старости, и уже ни один человек на свете не требовал от него, чтобы выбрал между скальпелем и Богом.

Да, много людей тут побывало удивительных. Многое накоплено и утрачено. В 1937 году в Енисейске случилось страшное наводнение, уровень воды дошёл до второго этажа, по городу плавали лодки. Вода пришла неожиданно и ночью. Ночь, вода идёт валом…

Тут много странных совпадений. Наталья Иосифовна рассказывала, что у них за стенкой в коммунальной квартире жили сёстры Лаврентии Берия и научили бабушку жарить помидоры.

В одни и те же годы в этом маленьком городке оказались последняя любовь Колчака и вторая жена Будённого. В разных лицах, естественно.

Анна Васильевна Тимирева, последняя любовь Колчака, в 30-е годы жила в Енисейске. «В ссылке?» – наивно спросил я Наталью Иосифовну. – «В ссылке, в ссылке, а как же? – удивилась она. – Анна Васильевна делала для экспозиции. «Так жили рабочие, так жили буржуи» – макет внутреннего убранства дома Тонконогова, там очень красивые шторы с ламбрекенами… А жена Будённого служила уборщицей в бывшей гимназии. Да вы сами туда зайдите…»