Тень

Девушка подняла глаза и внимательно посмотрела на своего супруга. Тот медленно гонял жаркое по тарелке. Ей показалось, что лицо тахиса бледнее обычного.

– А сейчас ты чувствуешь, что он отошел слишком далеко?

Карлай ответил легким кивком. Сделал глоток вина и затих, будто прислушиваясь к своим ощущениям.

Тарелки пустели медленно, но еще медленнее шли часы. Мажордом пришел зажечь еще ламп и распорядиться, чтобы подавали десерт. Но Карлай остановил его жестом и решительно встал.

– Лесэн, – будто прочитал вслух по его лицу управляющий. – «Легато»? Экипаж?

И Уна заметила на немолодом лице под бородой и очками то же неподдельное волнение.

– Экипаж. В центре есть места, куда не добраться на лодке. Возьми оружие.

Эта фраза буквально оглушила девушку. До настоящего момента ее жизни оружие всегда было как бы не совсем настоящим. Конечно, Уна видела мушкетоны на перевязях жандармов, патрулирующих улицы, и даже на стене собственной столовой. Но все эти орудия казались нарисованными хищниками, чьи оскаленные пасти разглядываешь с интересом, а не со страхом. И тут пугающей молнией в руках Карлая блеснула настоящая шпага. Блеснула и спряталась в ножнах.

А потом супруги прыгнули в экипаж, и только веера брызг разлетелись из-под его колес.

Тахис сидел с закрытыми глазами. Губы посинели, будто от холода, но на лбу, наоборот, проступила испарина. Иногда он резко вскидывался и кричал вознице, куда править. Бывали моменты, когда он просил остановиться вовсе, выбегал на улицу и словно прислушивался, только что можно было услышать в этом грохоте дождя?

Стук капель о крышу, их суета на стекле, струйки, сбегающие с плаща на пол экипажа, – все это доводило общее волнение почти до невыносимого.

И вдруг Карлай взвыл. Взвыл, как раненый зверь. Сжал запястье, прижал к груди. Дрожащие пальцы тахиса рванули манжет белой рубахи так, что пуговица цокнула, отлетая в стену. Манжет алел от крови, а под ним прямо поверх шрамов браслета кровила рана. Странная. Практически ровным кругом толщиной в палец, а рядом еще один, не менее странный след: полукруг и отходящие от него две изогнутые линии.

– Похоже на какой-то инструмент… – прошипел Карлай.

– Что это?! Что происходит?! – взмолилась Уна, выхватывая платок и прижимая к запястью супруга.

– Это не моя рана. Это рана на теле Лесэна. Что? Что это может быть? – рычал он.

И тут девушка поняла: этот образ что-то ей напоминает. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, но эта попытка успокоиться только быстрее понесла ее куда-то туда, где пахло кварцевой лампой и идеальной чистотой. Туда, где родители еще были вместе. Туда, где мама давала ей безопасные инструменты – играть, пока они с отцом были заняты с пациентами. Уна вспомнила, как приподнимает золотые кудри любимой кукле и подносит к ее уху блестящую воронку.

– Отоскоп! – вскрикнула она. – Ушное зеркало. Или носовое, не важно… упал на него, может…

– Старый госпиталь! – заорал Карлай, и экипаж рванул с места: было ясно, что это приказ.

След на руке стремительно исчезал, рана необычно быстро затягивалась. Да и по мере приближения к темному скелету полуразрушившегося здания тахис будто оживал. Оживал и наливался яростью.

Экипаж не успел до конца остановиться, а Карлай уже выпрыгнул наружу. Хигер затормозил повозку и спрыгнул в лужу следом за хозяином.

– Беги за жандармами! Два квартала вниз от часовни. – Палец тахиса указал на темный шпиль, торчавший над просевшей крышей.

– Но что если… Я могла ошибиться.

– Ты могла, но я нет! – бросил он уже из-за плеча, и мужчины побежали к перекошенной пасти старого госпиталя.

Секунду она еще смотрела, как смывает их силуэты стена дождя, а потом рванула сама. Так, как не помнила когда бежала последний раз. Мокрая одежда мешала двигаться, волосы – смотреть по сторонам. Спуск был довольно крутым, и подбитые подковками сапоги то и дело поскальзывались на мостовой. Пару раз Уна ободрала руки, цепляясь за грубую кладку зданий, чтобы не упасть. Но все происходящее снаружи меркло по сравнению с беснующейся внутри мыслью: Карлай там! Там, в непонятной западне! Только небо знает, кем и для чего устроенной! Там, где Лесэн уже был ранен! Там, где нет никого, кроме Хигера, кто мог бы помочь… Мажордома, в чьих руках она привыкла видеть посуду, но не оружие!

Она рванула на себя дверь небольшой постовой жандармерии, практически висящей над перекрестком двух каналов. Рокот утопающей в дожде улицы ворвался в прокуренное помещение и заставил всех повернуться к вошедшей.

Она кричала, потому что плохо слышала собственный голос за грохотом сердца. Двое хмурых парней накинули плащи и, не задавая лишних вопросов, вынырнули из своего убежища.

Конечно, она за ними не поспела.

Подъем давался еще сложнее. В груди жгло от каждого вздоха, будто кто-то швырял Уне в горло раскаленные угли. Наконец она увидела часовню, за ней заросший зеленью забор старого госпиталя и прямоугольник их экипажа напротив. Неподвижный, пустой.

Влетая в приоткрытые ворота, она услышала крик и выстрел. Из чудом уцелевшего окна второго этажа полетели осколки, присоединив звон к дождевой дроби. Вряд ли она отдавала себе отчет в том, что кричит не Карлай. Все в ее теле превратилось в чувство, в инстинкт. Она не думала, но знала. Будто в грудь ей воткнут крюк и тащит ее вперед по заваленным рухлядью коридорам, через опустевшие дверные проемы туда, где за очередным поворотом…

Уна увидела их.

Когда-то в этом зале был стеклянный купол, сейчас через дыру, тянущуюся вниз изломанными кусками профиля, падал хоровод серебряных капель. Город отбрасывал на пол тусклый круг света, и посреди этой пугающей арены сидел Карлай. На его коленях лежал Лесэн. От раскинутых по грязному кафелю рук разбегались пугающие темные дорожки. Дорожки, которые жадно съедал вездесущий дождь.

Она бросилась к Лесэну тоже.

Пульс. Дыхание. Раны.

– Жив… – выдохнула она, поднимая наконец глаза на мужа.

Тахис закивал ей. Стянул с шеи платок. Они вместе перетянули самую опасную рану. Второй девушка занялась сама, искоса наблюдая, как Карлай прижимает Лесэна к груди. Как шепчет что-то ему в ухо. Как слегка сотрясается его ссутуленная спина. И ей хотелось так же прижать к груди этого безвольно лежащего паренька. Такого юного и красивого. Ни за что раздавленного жерновами чьих-то амбиций, жадности и тщеславия. Хотелось обнять и завыть, умоляя, чтобы тот открыл глаза. Чтобы подарил хотя бы тень улыбки. Улыбки, которую она еще недавно так не желала видеть.

…Служители жандармерии опускали глаза, объясняя, что точную причину похищения установить так и не удалось. Одни пытались скормить Карлаю версию об ограблении его тени, ведь нападавшие имели давнюю сомнительную историю, а риса всегда носят на себе драгоценности. Другие ссылались на расовую неприязнь и участившиеся беспорядки в городе на фоне войны. Все, конечно, обещали, что виновные будут наказаны по букве закона, но дело быстро закрыли. Лесэну же пришлось провести некоторое время в частном госпитале неподалеку. Его возвращение домой ощущалось как настоящий праздник. Уна даже представить не могла, как этот холоднокровный согревал собой весь дом. Как любила его обслуга. Как сама девушка успела привязаться к нему.

Она навещала рису в госпитале каждый день и, сидя на широком подоконнике его палаты, тайком от персонала кормила юношу любимым ореховым печеньем. И клятвенно обещала, что, когда тот вернется домой, сама спустится на кухню, чтобы приготовить пряные рогалики по семейному рецепту.

Но когда этот день настал, оказалось, что они просто не могут расстаться, чтобы выполнить это обещание. Не на полу же кухни сидеть втроем под одним пледом, то и дело опрокидывая бокалы с вином от неловкости движений или смеха, забыв, что вокруг вообще есть еще что-то…

Первым от их урчащего трехголового существа вынужден был отделиться Карлай. Он и так почти на сутки бросил все свои дела. Теперь они настойчиво призывали его оказаться по другую сторону гранатовых окон.

– Я так хочу в воду… – шепнул чуть позже Лесэн, глядя, как танцуют на стекле серебряные дождевые змейки. – Река зовет меня… Река зовет меня…

И он выбрался из-под пледа и, на ходу освобождаясь от халата, начал открывать окно.

– Куда ты?! – запротестовала Уна. – Ты еще не поправился до конца!

– Она оближет мои раны, и те затянутся быстрее, – произнес риса, прикрывая глаза и мечтательно улыбаясь. Толкнул створки, пуская в дом шум и холод. Пока еще приятный в сравнении с комнатой, где от свечей и камина давно стало душно.

Вода бежала здесь так близко, что, если хорошенько высунуться в окно, можно было коснуться ее рукой. Лесэн залез на подоконник и соскользнул вниз с легкостью мыши. Только кончик его длинного хвоста тихо звякнул золотым колечком – и риса слился с темнотой за окном.

Уна села на край, свесив вниз босые ноги.

Канал, неустанно омывающий торец дома, называли Жасминовым. На пике цветения кусты, высаженные по всей его длине, пускали по воде полчища белых корабликов. Девушке нравилось наблюдать за этим шествием с узких мостиков и вдыхать пьянящий аромат, густой настолько, что, казалось, даже одежда успевала пропитаться им. Сейчас он уже оставался лишь одной из нот в симфонии ночного воздуха. А редкие лепестки на водном бархате создавали ощущение летящего под ногами ночного неба.

Лесэн вынырнул и устроился напротив, будто в воде ему была приготовлена удобная лавочка. Темная кожа прятала его среди мрачного камня и зелени кустов. Но желтые глаза рисы сияли, будто освещая все вокруг. Он смотрел, как Уна, чуть смущаясь, допивает вино. Его взгляд не звал, не оценивал, не ласкал любованием. В этих глазах играло счастье, и она была его частью. Частью целого. Наравне с водой, ночью, свободой и жизнью, которую риса только что чуть не потерял. И давно Уна не чувствовала себя такой драгоценной. Девушка потянула за пояс халата и, сбросив его, словно грубую старую шкуру, тоже скользнула вниз. Холодная вода обожгла практически обнаженное тело. Она ощущалась необычно густой. Казалось, толща реки разделилась на потоки, и Уна плывет меж ними, как между спинами гибких змей. Они не опасны. Они ласкают кожу. Лесэн нырнул ей навстречу, и к прикосновениям этих змей присоединились и другие прикосновения. Нежные и сильные. Ледяные и горячие. Уна обнимала тело рисы, но будто обнимала саму реку, саму суть воды. Ее силу, ее грацию, ее мудрость, ее всепроникающее присутствие. Вечность, живущую в каждой капле. Такую хрупкую и непостоянную и вместе с тем совершенно бессмертную. Она целовала это бессмертие, эту вечность, растворяясь, сливаясь с нею. Становясь такой же холодной, но настолько живой, насколько не была раньше.

– Любовь повсюду… – выдохнул возле ее уха Лесэн.

И повинуясь этому заклинанию, любовь действительно проступила всюду. Она будто начала лучиться и сочиться из всего, что окружало их. Ею были полны вода и притихшее над головами небо. Она сияла теплом из каждого красноватого окна. Она была вкусом губ. Она заполняла доверху сердце.

В мире, где один так легко может убить другого, где так много жестокости и лжи, любовь была повсюду…

Неприятное ощущение дежавю повисло в воздухе. Ароматами тревоги и какого-то пугающего бессилия оно преследовало Уну-Жанел в каждом начатом деле, в каждой, даже самой отстраненной мысли. Откуда оно взялось? Источник был заперт в кабинете Карлая. Час назад, когда дверь особенно звонко хлопнула, пропустив влетевшего вихрем Лесэна, истеричное эхо разнесло эти споры волнения по всему дому, и он замер, прислушиваясь.

Наконец риса появился в гостиной. Огонь в камине дрогнул.

Юноша еле заметно качнул головой в сторону кабинета. Уна вспорхнула с софы, а когда проходила мимо Лесэна, почувствовала, как легонько легли ей на плечо холодные пальцы. Они вроде бы показывали направление, но было в этом что-то еще. Будто риса украдкой прошептал: «Держитесь! У нас плохие новости!». И как же вкус новостей исказил лицо Карлая! Нахмуренные брови, сжатые губы, тяжелый взгляд – все это сделало обычно такое теплое и располагающее лицо свирепым и пугающим. Он листал записную книжку, делая пометки на лежащих в беспорядке листах. Руки его дрожали от злости. Чернила капнули и испачкали край манжеты.

– Нам нужно будет ненадолго уехать, – начал он, явно стараясь не поднимать глаз на супругу, застывшую, не дойдя до него нескольких шагов. – Необходимо доставить партию медикаментов в один госпиталь на периферии.

– На линии нападений? – спросила она, чувствуя, как непроизнесенный ответ уже колючим льдом забирается ей под кожу.

– Да. Губернатор настаивает, – слова давались ему с ощутимым трудом, – что этот груз необходим там немедленно.

– Губернатор!!! – выкрикнула она сквозь калейдоскоп совсем свежих воспоминаний о звериных рожах, ядовитых словах и крови Лесэна, размазанной по расколотым плиткам пола.

Карлай попытался не то улыбнуться, не то глубоко вздохнуть, но получился скорее звериный оскал.

– Хорошо, но зачем везти самому?!!

– Это рядом с одной из моих фабрик. – Карлай снова опустил глаза на бумаги. Кулаки его сжались. – Я давно не получал оттуда никаких сообщений…

– Откуда?!

– Ломбре-де-Эста, – бросил риса. Да, именно бросил, как швыряют вещь, которую силишься починить, а она не дается, лишь обдирает пальцы. Уна обернулась на него, обнаружив, что тот шел за ней следом.

– Но это же… – Дыхание девушки перехватило. – Но… Ты же говорил, эта фабрика хорошо охраняется! И там рядом была база регулярной армии…

– Защита была пробита, и ее недавно перебросили ближе к центру. Люди гибнут. Им нужна помощь.

– Но это же…

– Это не просьба!!! – заорал Карлай, и его крик на пару мгновений будто заморозил всё и всех в комнате.

Оттаивая с трудом, почти шепотом Уна спросила:

– Когда мы едем?

– Мы?! – птичьи брови Карлая взлетели вверх, вишневый огонь полыхнул в распахнутых глазах. – Ты останешься здесь!

– Нет! Я должна быть с тобой! Потому что это… честно!!! А еще это возможность увидеть отца… наверное, последняя возможность… Ты не посмеешь запретить мне…

Но супруг только продолжал качать головой.

– Но как же?! Разве не ты говорил мне, что семья – это о реальной жизни, о помощи и поддержке, о том, чтобы разделить между собой все таким, какое оно есть. Что бы ни происходило! Это тот самый момент! Та самая реальная жизнь, в которой нам нужно держаться вместе!

Она бросила взгляд на Лесэна, безмолвно наблюдающего за их спором. И, к своему удивлению, обнаружила, что лицо юноши обращено к хозяину с тем же вопросом, что светится в глазах самой Уны. «Как ты можешь отказывать ей в этом?!»

Карлай выдохнул согласие и вышел из кабинета. В коридоре послышался его голос, отдающий указания мажордому и курьеру.

Они отправлялись с караваном специальных грузовых судов, ползущих друг за другом сначала по узкому городскому каналу, потом по реке, которую в простонародье называли Горлом. Берега ее были столь круты и высоки, что выступы скал иногда нависали прямо над крышами лодок. Из-за этого проход по Горлу считался самым небезопасным отрезком пути. Основная часть жилого массива оставалась в стороне. В то же время ландшафт позволял отлично прятаться и беспроигрышно атаковать. Поэтому на каждой палубе день и ночь дежурили часовые. Каждое звено каравана представляло собой неторопливую самоходную платформу, на которой под навесами покоился груз. На судах не включали моторы, шли на буксире за мощным головным кораблем, чтобы лишний шум не проглатывал подозрительные звуки.

Под палубой их лодки ютилось несколько тесных кают. Несмотря на мореную и покрытую лаком мебель и обитые тканью стены, даже лучшая из этих комнатушек скорее пугала, чем дарила ощущение уюта. Уна села на край откинутой от стены кровати и взяла на колени вышитую подушку. Та махнула декоративными кистями на уголках. Пахнуло плесенью.

Карлай с Лесэном суетились наверху, распоряжаясь, как складывать и упаковывать ящики. Одни из них не должны были промокнуть, другие – оказаться на солнце, третьи приходилось обкладывать льдом и сеном, а потом оборачивать в плотную материю. Уна слушала скрип и грохот в сопровождении ругани матросов и солдат и чувствовала себя невероятно маленькой даже в этой крошечной каюте.

Когда корабли тронулись, девушка долго смотрела в окно. Городские кварталы уползали вдаль. Ей не хотелось прощаться. Не от уверенности, что они вернутся. Она понимала, что, возможно, и нет. Ей было жалко Морриса, но даже его светлое лицо и тихая улыбка Руми, всегда стоящей у него за спиной, не создавали ощущения, что она покидает дом. Прежнее чувство дома уползало от нее вместе с этими башенками и мостами в какое-то теплое, но уже совершенно недостижимое прошлое. Новый дом она носила с собой. Он был всюду, где они втроем могли вести свои обычные неспешные беседы или вовсе молчать. Не было разницы. И этот призрачный дом, без стен и крыши, казался куда более крепким, чем столетние, потемневшие от сырости камни Цидад-де-Рома.

Еда была скромной, поэтому поужинали они довольно быстро и спать легли непривычно рано. Уна затихла между ними и долго еще чувствовала, как Лесэн смущен ее присутствием, как не может устроить ни ноги, ни руки. А еще ей казалось, что она лежит в объятьях солнца и луны. Тело Карлая казалось горящим от жара в сравнении с кожей его тени, холодной и гладкой, словно галька из ручья. Широкая грудь тахиса под ее пальцами поднималась и опускалась. Ей было приятно чувствовать это движение жизни. Как и приятно было ощущать прохладный лоб, прижавшийся к ее плечу. И нежные пряди, легко щекочущие шею. Девушка слушала эти ощущения, свои мысли, звуки дыхания. Карманные часы Карлая, оставленные у изголовья кровати, царапали тишину, выступая неторопливым дирижером этой внутренней пьесы. Вчера все, что происходило сейчас, показалось бы возмутительным. Возможно, завтра тоже. А сегодня… А сегодня она чувствовала себя невероятно богатой…

Вдруг наверху раздался какой-то шум. Уна попыталась предположить, что это могло быть, но ничего не шло в голову. Еще шум. Удар и скребущий звук. Потом крики матросов. Очень нехорошие крики.

Карлай дернулся и сразу сел. На миг застыл, прислушиваясь, а затем соскочил с кровати, на ходу хватая одежду. Следом из постели выпрыгнул Лесэн. Желтые глаза ударили в девушку горящим в них ужасом и одновременно пугающей пустотой, будто сам риса уже находился не здесь. Может быть, на палубе. А может быть, далеко в прошлом на горящей фабрике.

Темные руки с блеснувшими когтями рванули панель на стене. Металл проскрежетал по металлу. Внутри были какие-то инструменты. Вооружившись одним из них, Лесэн бросился к выходу, но Карлай ухватил его за шкирку, словно щенка, и отбросил назад. Только сейчас Уна заметила в другой руке мужа длинноносый кремневый пистолет. Дуло с потемневшей вязью указало тени: иди сзади. А потом малиновые огоньки глаз обратились к девушке. В них был страх, но не перед тем, что происходило снаружи, а перед тем, что могло случиться внутри, когда эти двое уйдут.

Снова раздались крики. Крики боли, боли сильной и страшной. И тогда хозяин и его тень без промедления исчезли за дверью.

Одну. Две. Три вечности Уна-Жанел сидела в темноте. Неподвижно. Вся превратившись в слух. Она пыталась понять по пугающим звукам, что происходит наверху. Корабль качался, грохотал, кричал и стонал. А потом из этого жуткого звукового месива вырвался вперед вопль Карлая. Это был вой и рык раненого зверя. Сердце девушки остановилось.

Наспех она натянула верхнее платье и схватила из открытого Лесэном ящика какой-то инструмент с крюком на конце. Древко было испачкано чем-то вязким и резко пахнущим. Девушка взвесила оружие в руках, чтобы понять, сможет ли с ним управиться, и решительно вышла наружу.

Крохотный коридор был пуст. Но стоило Уне сделать по нему пару шагов, как ведущая на палубу дверь распахнулась. То ли от ветра, то ли от беснующейся за ней битвы. Первым, что девушка увидела, была широкая спина. Темно-бордовая рубаха прилипла к ней, мокрая не то от дождя, не то от крови. Затем из-за плеча незнакомца она разглядела вскинутую им руку. Ладонь была продета в металлическую конструкцию, от которой вверх отходили три приваренных толстых гарпуна. А потом сквозь эту смертоносную ограду проступило перепуганное до оцепенения лицо молодого матроса, возможно, ровесника Уны. Короткой вспышкой в памяти возникла сцена, как он подавал девушке руку, когда та ступала с шаткого трапа на корабль. И она с воплем вскинула вверх свое орудие и бросилась вперед. Она не целилась. Она вообще не совсем понимала, что делает. Крюк вошел в основание шеи, куда-то рядом с ключицей. Раздался хруст и булькающий звук. А потом незнакомец полетел вперед, увлекая за собой в ужас происходящего Уну, не способную разомкнуть пальцы на рукоятке.

Матрос, придя в себя, помог ей встать, а потом его окрикнули – звали на помощь. Девушка обвела глазами палубу, пытаясь найти в этой мясорубке Карлая и его верную тень. Тщетно. Зато стало понятно, что напали не только на их корабль. Впереди полыхало одно из звеньев каравана. С соседней лодки кто-то упал в воду. Крики кружились в отходящей ночи, как стая обезумевших ворон.

А потом два алых всполоха разрезали небо. Карлай взмыл вверх из темноты и, словно мистическая хищная птица, обрушился вниз, в самую гущу схватки. Непонятно, был ли в его руках нож или тахис справился голыми руками, но безвольное тело нападавшего саками с грохотом покатилось по наклонившейся палубе. И новые вспышки взметнулись вверх, к ползущим над головой скалам Горла.