000
ОтложитьЧитал
Глава 3
Наутро Нюся почувствовала себя нехорошо.
– Мам, мне жарко, – простонала девочка, надевая льняное платье.
– Не городи, – Мария торопила детей. – До чего ж вы ленивые… Торопитеся, Потапыч ждать не будет. Учиться надо, Нюсь.
– Я знаю… – девочка оделась и стала ожидать у порожка брата. Пот стекал по лбу. Но надо, так надо…
Почти четыре километра идти до колонки.
Колонка – маленький район в конце хутора. В этом месте когда-то немцы собирали местных жителей и пытали их… Поэтому так и прозвали этот участок – колонка.
– Шевелись, – нервничала Нюся, подгоняя брата. – Уедут без нас, придётся идти пешком до садика.
В саду мальчика ждала Тамара, чтобы в очередной раз расспросить, как поживает папа и не ругается ли он с матерью.
– Папка у меня хороший, – улыбнулся Вовка, снимая шапку. – А вот Нюська – вредина…
– Возьми сладенького… – протянула Томка конфетку. – А мама с папой не ругаются?
– Не, – развернул конфету и положил в рот. – Папка только иногда громко говорит, а мамка – не…
Тамара вздохнула и повела мальчишку к детям.
***
С раннего утра бабушка Марфа Петровна собиралась посетить знакомую ей женщину, которая отлично разбирается в заговорах на любовь.
– Кудый-то тебя несёть? – удивился Панкрат, лежа на печи.
– На Кудыкину гору, – огрызнулась Марфуша, накидывая телогрейку. – Сиди тута, хрыч старый, я скоро возвернусь.
Вышла на улицу и быстрым шагом направилась по серьёзному делу. Дойдя до нужной мазанки, без стука открыла дверь.
– Доброго утречка! Есть кто дома? – крикнула Марфа, ожидая ответа. – Поля, я к тебе по очень сурьёзному делу пришлась…
В хате никого не оказалось. Марфа вышла на улицу и прошлась по двору в поисках знахарки Полины.
– Чаво надобно? – хозяйка вышла из сарая, волоча только что зарубленную курицу.
– Полюшка, доброго здра́вичка, – тонким голосом заговорила Петровна. – Я по делу… Знаю, шо ты на многое способна… Мне помощь требуется…
– Ты об чём? – опуская в кипяток тушку, Полина начала выдёргивать перья.
– Говорю, как есть – присушка мне нужна… – наклонилась к женщине и шепнула на ухо.
Хозяйка засмеялась и пристально посмотрела на просительницу.
– Тебе? На кой? Али деда решила сменить?
– Тю, глупая, шо ты несёшь? Не мне, а внучке моей надобно…
– Та-ак, а вот туточки давай подробности, – Поля взяла ведро. – Пошли в хату.
Устроившись поудобней за столом, Марфа Петровна начала свой рассказ.
– Женатый он, но здеся моя правда – ему будеть лучше с моей Томкой. Сама знаешь – мужиков у нас нема, а в той семье его не ценють.
– Да об ком ты мне гутаришь?
– Ванька Грищенко нам нужон, – отчеканила Петровна и положила руки на колени.
– У-у, баба, чаво напридумала… А то, шо детки у них, тебя не касаетси?
– Ну и шо? Поль, я же слыхала, шо ты могёшь… Ты ж много лет назад подмогнула своей куме… Мужик тоже был семейный… Кума твоя мне и докладала…
– Странность якыя, усем Грищенку подавай… – задумалась хозяйка.
– Кому енто усем? – прищурилась Марфа.
– А? – спохватилась знахарка. – Не-не, енто другой, однофамилец…
– Ну, дык поможешь аль не? Иль мне с кумовьёвым мужиком погутарить? – ехидничала Петровна.
– А ну, цыть! – занервничала Полина. – Нельзя, шоб прознали… Енто дело такое… Ладно, вечерком заходи и принеси сахарку да водовки.
На том и расстались.
***
Вечер.
Мария собралась кормить скотину. Оделась и открыла выходную дверь. Неожиданно на порог прыгнула огромная жаба.
– Откудова тебе взяться? – удивилась Маша. – Холодно ужо.
Жаба квакала и упорно лезла в хату. Мария пыталась развернуть её ногой, но ничего не получилось.
– О боже, – Грищенко вдруг вспомнила народную примету. – Енто кто ж так люто нас ненавидить?
В деревнях и сёлах люди верили: если на порог дома запрыгнула жаба, то жди беды. Это означало, что кто-то навёл порчу на одного из членов семьи. По преданию, необходимо заколоть земноводное вилами. И в этот же день, кто первый из чужаков придёт в гости, тот и сотворил чёрное дело.
Маня мигом забежала в сарай и схватила вилы.
– Добрейшего вечеро́чка, – к калитке подошла соседка Стеша.
Мария не обратила внимание на соседку.
– Я туточки тебе должок принесла, – Стешка протянула ведро.
– Поставь у калитки и иди, – пробурчала Маша, подходя к двери мазанки.
– Ой, а шо енто у тебя? – встрепенулась соседка, поставила ведро и осталась с той стороны забора. Закрыла калитку. – Неужто жаба? Ой-ой, ужасти какие! Манька! Убей её, убей! Она беду несёть в твою хату! Ой, батюшки! Шо ж енто делается? Какая пакость!
Мария замахнулась вилами.
– Так её, так! Окаянную! – причитала верующая во всю нечисть Стешка, – Жги её, жги! Вот же ж дрянь якыя приползла!
– Чаво барагозишь? – к Степаниде подошёл муж. – Шо опять приключилося?
– А ты шо припёрси? – обернулась Стеша. – Ты же у Мельниковых хату ремонтироваешь!
– Ну… – замешкался Порфирий. – Я перекусить пришёл, а тебя в хате как ветром сдуло…
– Не по́няла… – Стешка поставила руки на бока. – И часу не прошло…
– А шо вы туточки жарите? – поинтересовался мужчина, чувствуя странный запах.
– Лягушку, шоб ей пусто было! – крикнула Манька, наблюдая за своим действом.
– Чаво? Оголодали совсем? – усмехнулся мужик, облокотившись на забор.
– Тьфу на тебя, злыдень! – плюнула Стешка на мужа. – Какая-то падлюка порчу напустила…
– Шо?
– Лягушка в хату полезла, – продолжила Мария.
– Неужто свершилось? Ай да баба… – шепнул Порфирий, отойдя на пару шагов назад.
– Шо ты тама бормочешь? – услышала шёпот Стеша.
– Ни-ни… – развернулся Порфирий и собрался уходить. – Я в хату, а опосля к Мельнику…
Порфирий забежал в дом, перекусил хлебом с молоком и поторопился к Мельниковым помогать перестраивать мазанку.
– Як думаешь, кто енто могёть быть? – Степанида изнемогала от любопытства.
– Почём мне знать? Никому плохого не делала, ни с кем не ругалася, – вздохнула Маша, закапывая недогоревшие остатки.
– А ты покумекай, мо́жа, с кем и был скандал давеча? – не унималась Трофимова.
– С тобой был, – с кривой улыбкой Манька взглянула на соседку. – Али запамятовала?
– Очумела? – лицо Степаниды вытянулось. Она вошла в калитку. – Я до таких грехов не способная! Али ты на меня усех собак спустишь?
– Вот и я сумлеваюсь в твоих способностях, – улыбнулась Грищенко. – Давай ведро. Чаво тама?
– Сахарного песку возвращаю. Я у тебя одалживала весной.
– А, да, было… – Мария взяла ведро и понесла в дом.
Степанида вприпрыжку пошла следом. Уж очень ей хотелось обсудить этот случай и сделать выводы, кто же та самая женщина, что решилась на такую пакость.
– Баба, не иначе… – усаживаясь на табурет, рассуждала Трофимова. – Точно тебе говорю. И есть у мене мыслишка одна – енто полюбовница твоего Ваньки.
– Ты опять? Нету у него нико́го – Маша пересыпала сахар в мешок.
– Тады кто? Кому енто понадобилося, такие страсти воротить?
– Не ведаю…
– Ду́рная ты! Манька! Ребятёнка из сада забираешь, нет бы с бабёхой ентой погутарить, а ты кота за причиндалы тянешь! Ой, заплачешь горькими слезами, а слухать мене надо было! – не сидится на месте Стешке, так и ёрзает, доказывая свою правоту.
– Не хочу и слухать, отстань с ентими разговорами подобру-поздорову! Следи за своим муженьком.
– А чё за им следить? Туточки он, всегда рядышком.
– Опять запамятовала? Мы ж с тобой давеча слыхали у сеновала…
– Не было ничо́го! – встала Стеша. – Порфирий призналси, шо с бабой неизвестного имени ожидал твоего Ваньку. Развлекал разговорами, так сказать…
– Ох, и язва ты, как я погляжу! – Мария не утерпела. – Своего кобелька прячешь, а моего поно́сишь на чём свет стоить? Иди, иди отсель, покуда…
– Тьфу! – подошла к двери Трофимова. – Я об ейной семье пекуся, а она и нос воро́тить. Как хошь! Попомнишь, попомнишь Стешку Трофимову.
Степанида, хлопнув дверью, вышла из хаты.
– Чумная баба, всюду свой нос суёть. – Маша оделась, покормила скотину и пошла забирать сына из детского садика.
Подойдя ко двору сада заметила, как Тамара и Иван любезничают между собой, а Вовка качается на качелях.
– Ну, бывай! – хлопнув по плечу воспитательницу, подозвал Вовку. – До хаты шагом марш!
– Ой, мамка пришла, – увидел маму мальчонка и побежал к калитке.
Иван удивлённо взглянул на жену и поторопился со двора.
Тамара тут же прошмыгнула за дверь.
– Вовка балу́ется? – поинтересовалась Мария у мужа.
– Та не, усё в порядке, – нехотя улыбнулся Иван.
– Чаво ей надобно тады?
– Порося про́сить помочь заколоть…
– Больше некому? – заволновалась Маша, заглядывая в лицо Ване.
– Дед у них ужо не справится, вот и про́сить…
– Ну-ну… – нехорошая мысль закралась в голове Маньки по поводу Томы.
Дома родителей ждала приболевшая Нюсенька. Лёжа на кровати, девочка облизывала сахарную ложку и вспоминала питомца Черныша.
– Нюсь, ты шо тама? – в комнату вошла Мария. – Краснючая уся…
Всю ночь у девочки была высокая температура. Мария отпаивала её тёплым питьём с сахаром и укладывала на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Нюся бредила и пела военные песни.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила,
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
– Як же ж ты простудилася? Ой, донюшка… – причитала Маша, переживая за здоровье ребёнка.
– Не нагоняй, – сердился Иван, наблюдая за женой. – Впервой, шо ли? Выкарабкаетси…
На следующий день вместе с сестрой родители решили оставить дома и Вовку. Мальчишка бегал по хате и прыгал у кровати Нюси, мешая ей своими криками и визгами.
– Сядь, кому сказала! – ругала Маня сына. – Сестра болееть!
– Она притворяется, – заглядывал в лицо девочки неугомонный мальчик. – Чё разлеглася? Вставай…
– А ну, поди прочь, – мать дёрнула за руку Володю. – Паршивец…
– Лучше бы я с папкой пошёл… – обиделся мальчонка и сел в угол. – Тётя Тамара добрая, а ты злая…
– Шо?
– Добрая! А ты злая! – отвернулся от Марии Вова и захлюпал, пытаясь выдавить из себя слёзы. – Уйду я от тебя к ней жить…
– Куды енто ты собрался? А? – Маша подошла ближе. – Куды?
– К тёте Тамаре, она меня конфетами угощает, а ты прятаешь…
– Володя… – Марии стало не по себе. – Я не прятаю… Их мало, я вам по одной отдаю, покуда они у нас имеются…
– Она меня любит и жалеет, а ты орёшь! Не любишь ты меня!
– Сы́ночка, ты шо такое говоришь? – Маня всплакнула, опустилась на колени и принялась гладить по голове Вову.
– Отойди… – увернулся мальчишка и выбежал из комнаты. Залез на печь и притих.
– Шо енто делается? – Мария встала, проверила на температуру лоб дочери и села на лавку у печки. – Володенька, хочешь, леденцов наварим?
– Не хочу, я уже конфет наелся… А исчо пряничков…
– Пряничков… – повторила женщина, понимая, что Тамара приваживает ребёнка сладостями.
– А исчо она папку любит, – выглянул из-за шторки. – И зовёт в гости часто…
– С чего ты взял, шо любит? – мать подняла голову.
– Вчерась она говорила, а я услыхал…
– Ну я им сейчас усё растолкую… – Маша вскочила, оделась и понеслась в хату Томки Гориной.
Грязь и лужи не давали бежать в полную силу – скользко. Мелкий дождь намочил телогрейку, от ветра волосы выбились из-под платка. Кое-как добравшись до хаты, Маша остановилась на мгновение: «а, может, Вовка усё выдумал?» Немного подумав, всё-таки решила войти.
– Кушай-кушай, Ванечка, – у стола хлопотала Марфа Петровна, подавая ужин мужчине. – Тамара, деточка, приташи во́довки, угостить дорогого гостя…
Томка сунулась было пойти к погребу, но тут же остановилась.
На пороге стояла Мария.
В хате все замерли.
Томка отступила назад, не говоря ни слова. Марфа Петровна стояла, открыв рот. Глазёнки так и забегали. Только Иван ел луковую похлёбку вприкуску с белым хлебом, не замечая всеобщего столбняка.
– Харчевничаешь, – выдавила из себя Мария, закрыв за собой дверь.
Ванька поперхнулся, из глаз брызнули слёзы. Марфа опустила взгляд на гостя и резко ударила его кулаком между лопаток по привычке, которую она использует для своего мужа.
– В дому́ не ко́рмють? – строго спросила жена. Машу взбесила сама ситуация, что её муж обедает в чужой хате, да и ещё в той, где привечают её ребёнка.
Ваня откашлялся, вытер рот рукавом и повернулся.
– А ты чаво пришла? Случилося чаво? – дожёвывая кусок хлеба, задал вопрос Грищенко.
– Пока шо не по́няла, случилося аль не… – Манька с грозным видом смотрела то на Томку, то на её бабушку.
– Захо́дь-захо́дь, гостьюшка, – тонким голосом запела Марфа, приглашая к столу жестом руки.
– Некогда мне восседать с вами туточки, делов по горло… – Маня не сдвинулась с места. – Иван, порося закололи ужо? Нету запаха палёнки чавой-то…
Томка аккуратненько бочком пошла вокруг печки, чтобы скрыться в комнате.
– А? – вдруг откликнулась Марфа. – И не будеть, соседка Грунька вчерась заколола.
– Соседка? – удивилась Маня. – Кому?
– Шо кому? – не поняла Петровна.
– Кому заколола?
– Себе, а шо? – неосведомлённая Марфуша никак не могла понять, причём здесь вообще чей-то поросёнок.
– Себе значится… А ваш как же?
– Чаво? – Петровна плюхнулась на табурет, бросив взгляд сначала на Ваньку, а потом на Марию.
– Шо чаво? Порося вашего ужо усё? Али не сёдня надо было?
– В толк не возьму, – растерялась бабуля. – У нас их и отродясь не было… Сальце я у Груньки покупаю… а опосля перепродаю…
Тут уже у Ваньки вытянулось лицо.
– А шо я тады пришкрёбся?
– За сальцем, – ответила Марфа. – Я и угощаю…
– Я ж с порогу спросил про порося… А ты мне – садись…
– Ну, мне ж Томка сказала, шо ты сёдня придёшь, а я на стол… – Марфа закрыла рот рукой, видимо поняв, что всё пошло не по-задуманному.
Тамара сидела на кровати, взявшись за голову. Она и предположить не могла, что бабуля всё напутает, видимо, от растерянности, когда жена Вани пришла. План состоял в том, чтобы напоить заговорённой водкой мужика, и он одурманенный останется в хате, а там дело техники. Переждать нужно было всего-то несколько часов, как говорила знахарка, и волшебное зелье сработает.
– Тётя Тамара, – крикнула с издёвкой Маша. – Подойдите сюды… Спросить чё хочу.
На трясущихся ногах Тома вышла к гостям.
– Не пора ли вам своих дитёв заводить, а не чужих прикармливать? – надменное выражение лица Мани дало понять – не к добру вся эта затея.
– Ну, шо уж там, Мария, – улыбнулась девушка украдкой. – Ребятёнок всё-таки, почему бы и не угостить?
– Вот я и гутарю – своих рожай и угощай. Хватить моему Вовке презенты преподносить… Иван, вставай, пошли до хаты…
Ванька поднялся и не успел сделать шаг, как Томка подлетела к нему с криками.
– Не пущу! – обхватила руками мужика и уткнулась в его спину лицом.
Иван остолбенел. У Марфуши нижняя челюсть так и отвисла. Никто не ожидал такого от молодой девушки.
– Мой он, мой! – кричала Тамара, упираясь ногами. По всей видимости, любящее сердце не выдержало испытания годами – любовь в одни ворота.
Ваня отцепил руки Томы и повернулся.
– Сдурела?
Мария стояла у порога и молча наблюдала за сценой. Петровна понимала – как-то нужно успокоить внучку, иначе весь этот скандал выльется на улицу, и позору не оберёшься на весь хутор. Можно же всё было сделать по-другому: будто Ванька сам ушёл из семьи.
– Ванечка, оставайся, я всё для тебя… Ты же знаешь… я люблю… – ревела Тамара.
– Прочухайся, девка! – Иван не выдержал. – На кой ты мне?
– Это всё ты, ты… – захлёбывалась слезами Тома, глядя на Машу.
– Да отцепись ты, бешеная, – Ванька пытался вырваться.
– Никуды не пойдёшь! – остановилась Тамара и уставилась на жену Грищенко. – Брюхатая я!
Мария отошла в сторонку, так как из-за широкой спины мужа совсем не было видно придурковатую воспитательницу. В хате опять все замерли.
– От кого ж? – с прищуром поинтересовалась Маша.
– От Ванечки моего… – Тамара почувствовала, что вот сейчас всё свершится, именно сейчас Мария Грищенко откажется от своего мужика, и он достанется ей – Томке Гориной.
Ей уже было абсолютно всё равно, что скажут люди в хуторе. Если будут показывать на неё пальцем и подсмеиваться, судачить за спиной, да чёрт бы с ним, зато она, Томка, станет самой счастливой бабой из всех, живущих на этой грешной земле.
Наблюдая за всем этим, Марфа Петровна решила помочь внучке. Она также восприняла тот факт, что сейчас всё разрешится в пользу Томочки. Мария ведь должна иметь гордость. Она просто не имеет права прощать мужа за такое предательство.
– А давайте погута́рим спокойне́нько ту́точки, – Марфуша пыталась договориться. – Посидим, нам же есть об чём…
– Нету! – как отрезал Иван. – И вообще, шо тута происходить? Ты зачем меня зазывала? Про любовь твою я ужо слыхивал, усё тебе донёс, як мене показалося, а ты…
– Ваня, не горячись, присаживайся. Я чичас за водовкой шустренько сбегаю… – Петровна настаивала. – Мы обо всём и договоримси…
– Э-э, не-е, – из комнаты послышался голос деда Панкрата.
Муж Марфы кое-как слез с кровати и засеменил в кухню. Заходя, окинул взглядом каждого из присутствующих и уставился на свою жену.
– Ну шо, бесталковщина, дожилася до приличного возрасту, а с умишком як было ту́гинько, так и встряло…
– Тю, поглядите-ка, нарисовалси… – выпрямилась Марфа. – Енто шо за разговоры ты мне тута затеиваешь? У самого-то мозжечок усох совсем! Думай, шо несёшь, хрыч старый!
– А ну, цыть! – Панкрат топнул ногой и сжал кулаки. – Ты шо думала, кобылье вымя, шо я совсем оглушился? Я шо ни на есть слышащий! Ох, як поперёк глотки у мене ужо стои́ть твоя молва! Ох, как ты мене ужо достигнула до самых печёнок!
Дед пошлёпал себя по горлу, показывая тем самым, насколько ему надоели всяческие разговоры о ненужных людях, о благополучной жизни, знакомствах и прочее.
– И думать не мог, шо ты на такое сподобиси, Марфушенька… Ладно мене схватилася опои́ть, так ты и Грищенко семью вздумала… – Панкрат замахнулся кулаком на Петровну.
– Караул! – закричала Марфа и спряталась за спину Ивана. – Бешаный!
– Ты шо ж, таки и поверила, шо та бабка тебе подсоби́ла мене от моей Акулинушки увести? Это я ду́рным был! Вожжа под хвост попала, я и сменил обстановку! Если б я ранее знал, якый ты гадыной станешь! – Панкрат выдохнул и присел на табурет. – А ты, а ты, сучья бородавка, куды клыки навострила? Слухаешь енту жабу сушёную и такое проделываешь? Я тебе научу, як в чужие семьи залезать!
Погрозив кулаком и внучке, Панкрат вновь поднялся.
– Не пей ихней водовки, сынок, енто бабьё по заговорёнкам бегаить, мало ли шо…
Дед Панкрат ещё раз для уверенности помахал кулаком и пошёл в свою комнату.
– Брюхатая она, – усмехнулась Мария, провожая взглядом мужа Марфы. – Не смеши ты мои пятки, девонька!
– Были мы, были вместе! – упиралась Тома и начала креститься. – Вот те крест!
– Не гневи бога, грешница! Не наговаривай на моего мужика! – прикрикнула Манька. – С Иваном она была… А платочек-то тот я признала…
Улыбнулась, взяла мужа под руку и вывела из хаты Гориных.
Глава 4
Через семь месяцев, майским утром, у Тамары Гориной родился сын.
– Ох, ты ж… – прорывая свеклу на поле, причитала Степанида. Завидев вдалеке Марию, вприпрыжку поскакала к ней, чтобы донести благую весть.
Грищенко испугалась, когда из-за спины запыхавшаяся Стешка крикнула:
– Слыхала? – споткнулась Трофимова. – Воспиталка пацанёнка принесла… Ой-ой, от кого ж?
– Чу, сумасшедшая, як кобыла скачешь! – приложила руки к груди Маша от испуга. – Чаво летишь?
– Я об чём гутарю? Воспиталка…
– И шо? Мне-то какое дело до неё? – плюнула Грищенко и продолжила свою работу.
– Не, ну ты погляди на неё! – Стешка упёрла грязные руки в бока. – Сына, слышь?
– И шо дальше? – Маня подняла голову и сжала губы от недовольства.
– Чей же? Ой, не могу, так хотца узнать… Она ж безмужняя… Позор-то какой…
– Стеш, я по́няла, куды ты клонишь…
– Бабы гутарють, шо он не с лица… Страшно́й, як чёрт!
– Шла бы ты, соседушка… – выпрямилась Мария со стоном. – Усю спину скрючило…
– Исчо не так скрючить, када усё прояснится! – гордо ответила Степанида и, задрав нос кверху, широким шагом пошла на свой участок поля.
– Тьфу, ду́рная баба, – Грищенко плюнула вслед уходящей соседке и потёрла поясницу.
Вечером Степанида всё-таки пришла в хату Грищенко для обсуждения дальнейших действий со стороны Маши. Открыв дверь, остановилась. Она никак не ожидала увидеть хозяина дома в столь ранний час.
– Хлеб да соль… – вошла в хату и встала у двери.
– Едим да свой… – буркнул Иван, доставая горячую картошку из чугунка.
– А хозяйка куды запропастилася? – поинтересовалась Степанида.
– Здесь гдей-то шляетси, – откусил кусок чёрного хлеба.
Стешка попрощалась и вышла на улицу. Захлопнув дверь, огляделась. Заглянула в сарай, прошлась по огороду – нет нигде Марии. На заднем дворе, в саду, послышались разговоры. Степанида решила сходить туда. Подходя ближе, разглядела Маньку среди деревьев, второго человека было не видно, но то, что это мужчина, стало понятно по одежде. Цветущие плодовые деревья перекрывали весь обзор.
– Ма-ань! – крикнула Трофимова. – Я тебя ищу-ищу, а ты вона где… Ты шо тама? С кем?
Любопытная Стешка прибавила шагу, но мужчина вдруг решил удалиться и, огибая сад, двинулся в сторону поля, к реке Левый Бейсужёк.
– А кто енто? Чаво убёг? – любопытство так и распирало Трофимову. – А-а, скрываешь любовь на стороне?
Стешка рассмеялась.
– Мда-а, – протянула Маша и посмотрела на соседку. – Вот так вот сплетни и рождаются… Тебе чаво надобно на ночь глядя?
– Я хотела уточнить одну вещь, – заюлила Стешка.
– Не темни, давай по делу! – Мария направилась в сторону дома. – Мне исчо скотину кормить.
– Как жить-то теперича будешь, соседушка? – выпалила Стеша. – Это ж в голове не укладывается…
– Да об чём ты? – остановилась Грищенко.
– Ты дуру тута не ломай, – положила ладони себе на щёки и закачала головой в разные стороны. – Машка! Слепая ты кура, вот шо я тебе скажу! Ты мальца его видала аль не?
– Какого-такого мальца? – не понимала Маня.
– Знамо какого, сынка Ванькиного! – возмутилась соседка. – Чернявый он! Бабы гутарють, шо видали…
– И шо? Мало ли такие родються на белом свете?
– Мало-немало, но в хуторе нашем исчо не видала! Ванькин он, вот те крест. – перекрестилась Стеша.
– А я тебе доказую, брешешь почём зря! – повысила голос Мария и двинулась дальше, к сараю.
– Это кто ж тебя такую уродил? – семенила рядом Трофимова. – Зная, шо рядом живёть сын собственного мужика, она вот так к ентому делу относится – плюёть. Машка, одумайси. Ей надобно патлы повыщипать, чтобы она удалилася из нашего краю, куды бесстыжие глазёнки её глядять.
Подходя к сараю, женщины услышали крик на дороге, со стороны хаты Трофимовых.
– Во, слыхала? Кого-то бьют. Очередной мужик провинилси, – радовалась Стешка.
Выглянув из-за забора, Стеша и Мария увидели, как Марфа Петровна оприходует огромным толстым прутом Порфирия Трофимова.
– Ты пошто моего мужика лупсуешь? – закричала Степанида, с силой дёрнув калитку. – Размахалась тута своими крэглями!
– Я прям щас ему усю физиономию переломаю! Ишь, шо удумал, паразит! – махала прутом Марфа, не обращая внимания на Стешку. – Паразит, коих земелюшка наша носить!
– А ну! – подбежала Трофимова и схватилась за руку разъярённой женщины. – Чаво вылупилась?
Петровна остановилась и уставилась на соседку семьи Грищенко.
– Чаво зенки разлупила, спрашиваю? – Стешка отпустила «палача» и выгнулась. – Ты погляди на неё!
– Стереги мужика, коли он тебе так нужон! Но я молчать боле не имею сил! – Марфа также выгнула спину и поставила руки на бока.
– Ой, напужала… – протянула Стешка и приняла ту же позу. – Кто ты есть, шоб тута страхами ки́даться? Поглядите-ка на неё, люди добрые! Наплодилися беспутницами и пужають!
– Ты поддувалом-то не мети, – Марфа заговорила грудным голосом, чтобы придать угрожающий вид своей персоне. – Мо́жу повто́рить, коли ты безмозглая…
– Ой ли, пришлёпала туточки и учить вздумала… Сляди за своей кралей, шоб боле без мужа не заводила безродных!
– Замолчь! – Петровна ударила Степаниду по лицу. – Кто ты есть, шоб такие речи нести? Твоё ль собачье дело? Сляди своими зоркими зенками за своим беспутником!
– Шо? Сляди за языком, кабы твой забор на дрова не взломали! – Стешка не посмела дать ответный удар пожилой женщине.
– Исчо раз увижу твоего кобеля в моём дому́…
– Сдалися вы моему мужику, козы безрогие!
– Я боле терпеть ня буду, – Марфа замахнулась прутом на Степаниду. – Пожалуюсь, куда сле́доват… И пущай его посо́дють!
Петровна плюнула возле ног Трофимовой и пошла прочь.
Наблюдая за склоками женщин, Мария никак не могла взять в толк, о чём был разговор.
– Порфирьюшка, подымайси… – Стешка тянула за руку мужа. – Слышь аль не?
Мужчина лежал на земле, закрыв голову руками.
– Смылилась старуха? – подал голос Трофимов.
– А куды ей деваться? Улетела, як осенний лист… – ответила Стешка.
– Осенний лист… – повторил побитый Порфирий и встал на ноги. – Тьфу, стерлядь сушёная! Не углядел, шо она меня заприметила…
– Тише ты! – шепнула Степанида. – Ушей в округе, як блох на кутенёнке… Пшёл до хаты, злыдень…
Войдя в дом, Стешка дала оплеуху мужу по его залысине.
– Шоб ты пропал, гнида окаянная… – ругалась жена. – Ско́льки разов тебе вто́рить: не можно, шоб заприметили…
– Стеша, ну, я ж не повинен… – полез целовать свою женщину Порфирий. – Ну, никто ж не мог прознать, шо эта курва старая в дому́ восседаеть…
– Коли с работой не ладитьси, то бывай в аккурате без глазу… – психовала Трофимова, наставляя мужа.
– Голубушка ты моя, – Порфирий вновь поцеловал жену. – Умнейший мой челови́к… Про́шу извинений… Ни в коем разе не получу огласки…
Наобнимавшись со своей зазнобой, Порфирий достал горькую в малюсенькой таре.
– Ну надо же, не разбилася… Може, дерябнем?
– А давай, – улыбнулась Стешка, усаживаясь за стол.
***
– До чего ж собачные, – подумала Машка, наливая воду поросятам в корыто. – Не дай божи́ прозябать с таким мужиком… Ох, Стешка, наплачисси ты исчо с ентим иродом…
Мария накормила скот и пошла в хату.
– На сторожевую? – задала вопрос Ивану, который собирал харчи на ночь.
– Правда… – ответил Ванька и добавил. – Ночью прискачешь, али не ждать?
– А як же ж, – улыбнулась Маня, выкладывая куриные яйца на стол.
Ночь.
– Ложитеся спать, поздно ужо, – скомандовала Маша детям.
– А ты куды? – удивилась Нюся, наблюдая, как мама собирается уходить, скручивая мешок в трубочку.
– Я скоренько… ложитеся…
Темно. Только луна освещает дорогу женщине. Чтобы не попасться на глаза местным жителям, Мария пошла к конюшне вдоль реки, где её ожидал муж Иван.
– Мешок принесла? – поинтересовался тихим голосом Ванька, ополаскивая руки в холодной реке.
– Во, – Манька развернула ношу и подала.
– Возвернёмся на конюшню – зерна прихватишь… – складывал разделанные тушки ондатр в мешок. – Дотащишь?
– А куды ж деваться? – усмехнулась Маня, наблюдая за мужем.
– Лишь бы Трофимовы не заприметили. Язык, шо помело… Ой, вредные-е…
– А где сейчас Порфирий? Як же ж я на конюшню приду? – заволновалась жена Грищенко.
– Сказал, шо спина болить опосля прута. Скулил-скулил надо мною, отправил я его до хаты. Надоел, хуже горькой редьки.
– Да-а, лихо его Марфа воспитала, – рассмеялась женщина.
– Цыть! – ещё тише заговорил Ваня. – Куды горло дерёшь? Заметит ктой-то…
– Ой, – закрыла рот ладошкой и присела на корточки. – Я и запамятовала.
Мария нежно улыбнулась. В темноте, хотя и не видно ничего, но Иван разглядел её улыбку и ответил тем же.
– А интересно, за шо енто Петровна его так… по хребту…
– Знамо дело, за шо… – Ваня взял мешок и двинулся к конюшне.
– А ты откудова знаешь? – рядом семенила Маня.
– Сам ловил и не раз…
– Да ну… А где?
– Где-где, на конюшне, да и так…
– Ой, батюшки… – покачала головой Мария. – А ведь и вправду посо́дють…
– Ничо́го Марфа не дока́жить… ежели кто-нить к ней не присоединитси… то… Будя, об чём калякать, сам влез, вот пущай сам и вылезаить.
Добравшись до конюшни, Иван ещё раз сделал обход, проверил, пересчитал и вынес ведро с зерном.
– Платком накрой поверх, а то мало ль…
– Знаю… А ты до утречка?
– Ага, был бы сосед тута, мог бы до дому с ночёвкой, но боле не оставлю хозяйство на него – ненадёжный, спасу нет… Помнишь тот день, када я плечом обгорел?
Мария махнула головой в знак согласия и вытаращила глаза, ожидая новостей, о которых она не знает.
– Так ентон пожарник прибёг, меня всполошил, а самого-то ветром сдуло… Я ж до хаты возвернулси, потом в конюшню, а его и след простыл…
Маша сжала челюсти. Естественно, она прекрасно всё помнит и никогда не забудет, потому что именно в тот день Маша впервые, по уговору соседки Стешки, пошла проверять мужа на наличие любовницы. И до сих пор женщине стыдно за этот поступок.
– Может, он тама же был, у хаты Мельника, а ты его не заприметил?
– Может и так. Мог бы попозже́й на сторожевую возвратиться, он – нет. Бог с ним… Ты давай, иди, а то ночь на дворе, тебе вставать ране́нько…
Мария попрощалась с мужем и направилась к дому. Проходя вдоль реки, стараясь держаться зарослей, она услышала до боли знакомый женский смех. Остановилась.
– А я ей говорю: «Скажи, шо ребёнок от него, делов-то… – по всей видимости женщина рассказывала о каком-то случае. – А она мне: «А он же семейный…». Вот дура, так дура…
Женщина ещё громче рассмеялась.
– Тс-с-с, – прошипел мужской голос. – Тута кто-то есть.
Услышав эти слова, Мария дала дёру. Бежала так, будто за ней гнались волки или того хуже – медведи, коих она боится с детства.