Часть I. В саду.
Над городом встает луна
И освещает всё она,
Стеной высокой окружен
Фруктовый сад, цветник, газон.
Сегодня Гилберт там один –
Устав от праведных трудов,
В саду себе он господин,
Вдыхает запахи ветров.
И словно бы бездомный пёс,
Сад неприметно в центре рос,
Хотя вокруг его ограды
Особняков стоят фасады.
Но стены толстые у них,
Чтоб не пробрался шум извне,
И только ангелам одним
Известно, что внутри и не.
Слышны аккорды пианино –
Под вечер радуются дамы,
Что не был день излишне длинным,
Индейке, и играют гаммы.
Но вдруг гул города ворвался,
Как в берег ветер бьет волну.
Спокойны те, кто волновался,
Ведь пробил час спешить ко сну.
Прошелся по дорожке Гилберт,
Но он нисколько не устал
И скука тронула других бы,
Но Гилберт шел к версте верста.
И расцветала жизнь мгновенно,
И пыл фантазий согревал,
И разгонялась кровь по венам,
Как будто Гилберт куш сорвал.
Он думал: юность пригубил,
есть к женщинам призвание!
О тех, кого он погубил –
Такое есть название.
Голов нисколько не считая,
Стоял твердыней на ногах,
Не думая, что жизнь иная,
Не кто-то там, не вертопрах.
Но в свитке пройденных побед,
Пометил он одну из дев.
Не знает он, как много бед
Принес ей молодой злодей.
Поныне на сердце хранит
Сей свиток – выцвел он давно,
Но имя есть – душа горит,
И это имя – Элинор.
И в мыслях не было стыда,
Ухмылка – маска подлеца,
Триумф – одна безделица!
Он говорит себе тогда:
«Она воистину любила,
Никто так не любил поныне,
Какая девушка! Как мило!
Я сделал из нее рабыню!
Моё отрадно торжество,
Я был так глубоко любим,
Смотреть: трепещет естество,
Молчать, как ни был бы томим.
Хотел ей ласки даровать –
Но для каких-то исключений –
Мог жар руки ей отдавать,
Лишь для любовных приключений.
Приятно было видеть тайну,
Что открывает каждый взгляд –
Прикосновение случайное.
Моё призванье – обладать.
Красавцем совершенным не был,
Не был особенно умен,
И я светился словно небо
Лишь в отражении ее.
И к вящей юности угоде,
Я к ней приблизился и вот!
Освящена священной плотью,
Ведь к ней спустилось божество!
Подобно богу я отринул
Ее любовь и, наконец,
Навеки я ее покинул,
Укрылся на краю небес.
И не могла она взывать,
Чтоб я ее заметил снова,
И не могла завоевать,
Ни жалобой меня, ни словом.
Я глупость знал ее и верность,
Меня поступки не предали,
Спокойна совесть, цело сердце,
Я отбыл далеко за дали.
Но вожделение мое –
Как боль и жажда лести,
Как сердце я б зажег ее
На том же самом месте.
И был так ярок дивный свет
Ее прекрасных, нежных глаз,
О как хотелось б снова мне,
Зажечь огонь в них в этот раз.
Я знать не знаю, где она,
И знать мне это слишком
В то время я с речного дна
Мыл много золотишка.
Я слышал, что она в тоске
Подалась вон из дома.
Не мог я быть на волоске,
Что б я сказал знакомым?
И репутацией хорошей
Теперь мне надо дорожить.
Не шла чтоб слава по дорожке
Мне надо силы приложить».
Тревога беспокоит взор –
Неразрешимая задача,
Гордиев узел, чуть не плача
Предвидит он большой позор.
Он в думах прислонился к древу –
Вечнозеленая листва,
Изогнут ствол как можно криво
Луна блестит, всегда права.
Он весь дрожит, а с ним и ветви,
И все же рядом – никого,
Шумит в саду вечерний ветер,
Уходит он почти бегом.
Он двери открывает с дрожью
Своей трясущейся рукой,
Заходит он домой тревожно,
Как он нарушил свой покой!
Но словно камень в зелень тины
Его раздумье упадет,
Безделья день, хомут рутины –
Бесследно, напрочь все пройдет.
Часть II. В гостиной
В камине красный уголёк
Объявит стуже приговор,
И в освещенный уголок
Лампада вносит волшебство.
И не скрывая интерес,
Сидят детишки за столом,
Для них письмо не темный лес,
Они листают толстый том.
Рисунок, сказка – вот черёд
для радости простых сердец.
Мать видит радость наперёд,
И смотрит с гордостью отец.
И с ликованием каким,
Детишки в эту книгу зрят.
Тепло трещит в углу камин,
Отец и мать уселись в ряд.
И Гилберт и его семья
Похожи на поющих птах.
И в этом мире бытия
Он позабыл, что значит страх.
И детство вдруг пришло назад,
Губами прижимаясь к уху.
Его жены любимой взгляд,
Летит легчайший, сродник пуху.
Игра огня на шелке платья,
На шее шелковый платок,
И горя голове не знать бы,
когда глядишь на завиток.
О дева юности его,
Пусть не увянет никогда,