Резидент

Глава XXVIII. Побег

Когда предоставили письменные принадлежности, я отписал цыганскому барону, а Ворошилов каким-то приютским друзьям. Немногословные письма запечатали в два конверта и, надписав корректные адреса, передали главному армянину. Потом нас вернули обратно в сырую яму.

Вечером та же безликая девушка принесла нам поесть – снова передала бутылку обыкновенной воды да пару сухих лепёшек. Как и утром, непитательные продукты спустились вниз, поместившись в плетёной корзине. Поняв по утреннему поступку, что сердце её не каменное, я попытался добиться у молчаливой горянки внутреннего расположения. Так продолжалось примерно неделю, но каждый раз на мои простые вопросы она предпочитала бессловесно отмалчиваться. На седьмой день, не поздним ещё вечерком, когда едва-едва начинало темнеть, а мы собирались лечь спать, решётчатый люк внезапно открылся – и… вниз спустилась корявая лестница.

Ненужно быть слишком догадливым, чтобы понять одну несложную истину, – необходимо подниматься наверх! Я помог увечному командиру, а следом поднялся и сам. Наверху нас дожидалась «немая» армянка.

– Нам можно идти? – спросил я тихо, заговорщицким полушёпотом.

– Да, – ответил мелодичный, крайне приятный, голос.

– Как – ты? – переживая за пагубные последствия, поинтересовался я также, чуть слышно. – Тебе ведь, наверное, попадёт?

– У нас женщин не трогают, а сразу же убивают! Но, правда… единственно, за измену.

– Как ты сейчас поступаешь – это вроде тоже… прямая измена.

– Нет, мы говорим о простой девичьей забывчивости, – настаивала убедительная спасительница, – я просто забыла вас запереть; а уж как вы выбрались – ваше личное дело.

Нам представилась железная женская логика, спорить с которой явилось бы занятием полностью бесполезным; помимо прочего, навряд ли у нас когда-то, в будущем, возникнет аналогичный спасительный шанс. Как ни крути, на войне как на войне: каждый сам за себя.

Благожелательная горянка вывела нас за пределы каменного двора, указала на видневшуюся поодаль двойную вершину и грустно сказала:

– Перевалите за ту отдалённую гору – там ваши. Пока же глядите в оба, я уверена, завтра за вами организуют лихую погоню.

Сгорая от нормального любопытства, я не удержался и снова спросил:

– Почему ты нам помогаешь?

– Просто помогаю… Это всё, что вам нужно знать! – сказала твёрдо, а печально заметила: – После завтрашнего рассвета я дам вам пару часов, а после обнаружу побег.

С её стороны поступок выглядел в высшей степени благородным! Мы попрощались с миленькой девушкой – такой отважной, душевно прекрасной. Я поддержал раненого командира под наиболее здоровую руку, и мы неторопливо пошли, ориентируясь на указанную вершину. Когда рассвело, миновали уже достаточно приличное расстояние. Хотя среди нас один являлся хромым, но он скрипел зубами, а шёл; правда, чувствовалось, что силы его покидают.

К полудню послышались звуки ожесточённой погони; естественно, она сопровождалась и злыми собаками. У нас бешено заколотились встревоженные сердца. Неотступные преследователи всё более приближались – стали слышаться грубые армянские голоса, зычно кричавшие и не предвещавшие ни доброго, ни хорошего.

Внезапно! Перед нами, словно из-под земли, возникла быстрая горная речка. Студёные воды она несла как раз в ту самую сторону, какую и нужно. Отправься по ней на деревянном плоту – мы быстро достигнем подножия необходимой горы. Однако ничего похожего в доступном наличии не было; а значит, последуй мы нормальным маршрутом – неуёмные злоумышленники нас споро нагонят. И тут! Меня осенила блестящая мысль: мы поднимаемся вверх по реке, а следуя по воде, отлично запутываем предательские следы. Я понимал, что мы значительно увеличим общее дорожное расстояние; но… того требовали сложившиеся не в нашу пользу прискорбные обстоятельства.

Так мы и поступили. Пройдя два километра в речное верховье, вышли на берег, существенно удалившись от выбранного маршрута. Оно того стоило! Ловкий тактический ход отдалил от нас неугомонных преследователей. Что у них произошло и как они восприняли успешное избавление, навсегда для нас осталось ни много ни мало не выясненным секретом; также не прояснилась судьба и храброй кавказской девушки, но, думаю, в её благочестивой жизни сложилось всё хорошо.

К вечеру первого дня Александр совсем обессилил и идти самостоятельно уже просто не мог. Я смастерил из деревянных кольев да елового лапника переносные носилки, взвалил на них бездвижного командира и, изредка покряхтывая, его потащил. Так мы и продвигались. В пути ели сырую живность, какую случалось поймать, но, честно скажу, попадалась она крайне и крайне редко. Один раз повезло поймать нежирного кролика, да парочку крохотных птичек. К концу третьего дня, мы, уф! наконец подобрались к спасительной горке, за которой нас ожидала никем не ограниченная свобода.

Жизненные силы к тому времени оказались практически на исходе, а требовалось подняться ещё примерно километра на три, дальше спуститься вниз. Что происходит, Ворошилов понимал уже слабо – по-моему, у него началась болезнетворная лихорадка. Учитывая наше истощенное состояние, за день мы преодолевали чуть больше трёх тысяч метров. Измученный командир, понимая, что является серьёзной обузой, отрешённо сказал:

– Оставь меня здесь, а сам уходи. Дойдёшь к «нашим» – скажешь, где надо меня искать… вдвоём мы не выберемся.

– Ага, знать бы ещё, где мы с тобой находимся? В общем, Саш, давай так!.. Сколько сможем, пройдём, а та-а-ам… как Бог даст.

Ночью мне удалось поймать ползучую гадину. Ворошилов есть змею отказался. Я же (через огромное «не могу»!) всё-таки подкрепился. Утром, едва забрезжил холодный рассвет, я подхватил тяжёленькие носилки и начал нелёгкий, если не самый тягостный во всей моей жизни, подъём. Чем ближе оказывалась желаемая вершина, тем труднее становилось идти. Обессиливая, я несколько раз болезненно падал. Натужно дышал, набирался дополнительных сил, покрепче стискивал зубы, кое-как поднимался и следовал дальше. Когда стемнело, до конечной точки оставалось не больше ста метров – вот, правда, человеческой мо́чи не оставалось (от словосочетания «и вовсе»!). Я понял, что, если сейчас не дойду, с утра у меня навряд ли уже получится. Разболевшийся командир, не понимая происходящих событий, метался в кошмарном бреду. Изнемогая от сильной усталости, я с огромным трудом добрался до поставленной цели, а заодно дотащил и раненого товарища. Наверху, вконец обессилев, я упал без сознания.

К следующему рассвету я снова пришёл в себя, правда, чувствовал себя неимоверно ужасно: слезившиеся глаза застилались туманной плёнкой; иссохшие губы потрескались и вовсю кровоточили; отяжелевшие ноги представлялись как не мои. Глянув за перевал, я обнаружил, что внизу, на примерном расстоянии в полтора километра, проходит горная асфальтированная дорога; по ней аккурат продвигалась военизированная колонна. Не в силах кричать, я привлёк их настороженное внимание единственным, возможным в том момент, способом: поднял первый попавшийся камень, придал ему необходимое направление и пустил в свободный полёт.

Мне повезло. Брошенный вестник попал в металлическую кабину одного из задних грузовиков. Длинная колонна разом остановилась. Наружу повыпрыгивали обученные бойцы, занимая оборонительные позиции. Оставшихся сил хватило, лишь чтобы им помахать (белым нательным бельём), а после я моментально лишился сознания.

Очнулся я в глубоком тылу, в военном госпитале, где с лёгкостью восстановился за неполные десять дней. Ворошилов лечился намного дольше. Сломанная нога начала загнивать, а как сказали сведущие врачи, ещё бы немного, и он остался бы без неё. Закончив продолжительное лечение, он вознамерился начисто закончить военную службу. Непоколебимое решение спровоцировалось пришедшим из воинской части сплошным безразличием. Уволился он в январе девяностого года.

Глава XXIX. Рассказ Ветровой Катеньки

В себя я пришёл от нескончаемых выстрелов и разрывов, раздававшихся снаружи ангарного здания. Сначала я подумал, что опившиеся бандиты, сплошь обезумев, решили устроить победный салют или другое, ещё какое развлекательное, мероприятие. Однако, приглядевшись в настежь распахнутые ворота, нежданно-негаданно различил, что снаружи происходит настоящая бойня. Ополоумевшие бандиты бегали в туповатой панике, не понимая, откуда их настигает внезапная смерть. Поочередно они падали ниц и больше не поднимались.

Я осмотрелся и обнаружил, что нахожусь во всём помещении совершенно один. Прочно привязанные к металлическим поручням, мышцы задеревенели, а нижние и верхние конечности плохо слушались. Я попробовал их размять, выполняя несложные упражнения. Чувствовалось, онемелое тело понемногу наполняется жизненной влагой.

Бой оказался коротким: через полчаса всё полностью стихло. Не переставая, мне думалось: как бы освободиться? Вдруг! я увидел, что в воротном проёме показалось призрачное виденье; оно представлялось несравненно прекрасным. Нет, то не случилась зрительная галлюцинация, а действительно шла (ОНА!)… Катенька Ветрова. И она направлялась ко мне!

Как долго я мечтал о нашей с ней личной встрече?! И вот она состоялась: Екатерина подходила ко мне, легко перебирая прелестными миниатюрными ножками. Когда она приблизилась настолько, насколько я смог внимательно её разглядеть, поразила крутая перемена, произошедшая в выражении восхитительного лица. А ещё! Гневные очи грозно сверкали; в них отчётливо читалось неприкрытое презрение и брезгливое отвращение. Оказавшись поблизости, Катя удобно устроилась в туркаевском кресле. Эффектно положила одну великолепную ногу на другую, ничем не отличную, закурила фильтровую сигарету и принялась внимательно меня изучать. Чувствуя, что всем сегодня необходимо моё непосредственное внимание, я первым нарушил тягостное молчание и неуверенно попросил:

– Екатерина Сергеевна, вы хотите меня, наверно, освободить?

– Как бы не так, Барон – злобно ответила прекрасная девушка, – несомненно, ты сегодня умрешь, но, правда, чуточку позже.

Едва она досказала, в просторный ангар зашли безликие люди, одетые в военную форму спецназа; их насчитывалось человек не менее двадцати. Как я понял, главная их задача – перетаскивать из воровского хранилища денежные брикеты. Они уверенно принялись за вовсе не черновую работу. Я, ничего не понимая, занудно спросил:

– Что происходит?

– Всё очень просто, самовлюблённый красавчик, многомиллиардные доллары, украденные жадными олигархами у простого народа, возвращаются на службу обычным людям.

– Только лишь и всего? – заметил я ядовито, начиная соображать, что Катенька Ветрова вовсе не та, за кого себя выдаёт. – И каким же чудесным образом они им послужат?

– Они перейдут в руки нормальных политиков, которые действительно живут людскими заботами – заметь! – большей части страны, а не отдельной, его мизерной, кучки.

– Но ведь это прямое предательство, а оно даже Господом Богом никогда не прощается.

– Мне безразлично, – пыталась откровенничать Ветрова, – это забота других. Я здесь по сугубо личным мотивам. Если у дерзких людей – с которыми я сотрудничаю – всё успешно получится, очень скоро они окажутся в высших эшелонах государственной власти. Ты же – на редкость живучий? – чуть не расстроил мои амбициозные планы.

– Извини меня, Катенька, – переходя на панибратское «Ты», присоединился я к выбранному общению, – неужели такая неотразимая девушка не смогла устроиться по-другому?

– Что ты знаешь о моей прошлой, сугубо сиротской, жизни?! – гневно сверкая злыми глазами, прикрикнула Катя. – Не пройдя через – чего! – пришлось мне, навряд ли меня поймёшь.

– Ты расскажи, попробуй, может, тогда и пойму.

Почему-то в тот безрадостный день все решили перед мной исповедаться. Затянувшись очередной закуренной сигаретой, Ветрова внимательно меня оглядела (очевидно, оценивала, достоин ли я посвятиться в печальную истину?), потом приступила к непривлекательной повести:

– Могу и рассказать… всё равно ты последний, кто узнает моё ужасное прошлое, – скоро тебя убьют.

В последнем предсказании я нисколько не сомневался; мне и самому не понималось: почему я до сих пор оставался живым? Очевидно, капризная судьба зачем-то меня берегла, а значит, я был ещё нужен.

– Родилась я, – продолжала Екатерина, – в провинциальном городишке, расположенном в центральной России, в неблагополучной семье. Мать моя отсидела приличный тюремный срок, а выйдя на свободу, быстренько присмотрела отца, перспективного инженера. Умело его закадрив, нагло увела из первой семьи.

– Нехорошо поступила твоя паскудная мама, – не удержался я от грубоватого замечания.

– Ни тебе её осуждать! Если меня не будут перебивать, тогда я продолжу. Так вот, выйдя замуж, она решила влюбчивого папу покрепче к себе привязать и родила ему маленького ребёнка, то есть меня. Ленивая мама, бездарная стерва, очень любила креплённую водку и быстро пошла по «наклонной»; заодно пристрастила податливого супруга. Постепенно они спивались всё больше и, как плачевный итог, нерадивого отца «попросили» с хорошей работы. Помимо неуёмного пристрастия к выпивке, моя безнравственная родительница оказалась напрочь распутной. С трёх лет я наблюдала, как за рюмочку водки она позволяет творить с собой чего не угодно. Выгнанный супруг тем временем скромненько посиживал возле дома, на общественной лавочке, и мирно беседовал с очередными любителями женского тела. По отношению ко мне мать стала невероятно жестокой – и била меня постоянно. Незначительный повод находился всегда. Если и не виделось ничего подходящего, она придумывала сама. Так я и жила, терпя мучительные побои да жуткие унижения, пока мне не исполнилось ровно семь лет. Местным властям надоело любоваться на форменный беспредел: безответственных родителей лишили родительских прав, меня же отправили на приютское попечение.

– Тяжёлая история… – искренне посетовал я.

– Да! Если ты думаешь, что, попав в ДД, я стала жить лучше, ты глубоко заблуждаешься. Там началась настоящая борьба за сущее выживание. Приходилось становиться безжалостной, жесткой, стервозной, чтобы отстоять положенное место под солнцем. Злые педагоги да грубые воспитатели унижали ничуть не меньше, единственно, избивали гораздо реже. Старшие воспитанники, бессовестно пользуясь значительной силой, отбирали всё ценное. С равными сверстниками периодически возникали конфликтные ситуации; как правило, все они заканчивались кровавыми драками. Развивалась я быстрее всех остальных, и к одиннадцати годам у меня появились аппетитные внешние формы. Именно тогда надо мной первый раз надругался наш чудовищный истопник, отвратительного вида моральный урод. Бесстыжая директриса, зная про жуткое истязание, закрыла глаза: она не пожелала привлекать к подвластному детскому учреждению повышенного внимания.

Глава XXX. Окончание рассказа Ветровой

Я терпела до шестнадцати лет. Значительно окрепнув и закалившись в детдомовской жизни, я накопила достаточной злости, ожесточённой уверенности, чтобы в одно прекрасное утро, под благовидным предлогом, завести бездушную директрису в мальчишеский туалет. Смачно съездила по отвратительной роже, ударила заранее приготовленным железным прутком, и позволила напиться из грязного унитаза, изрядно потыкав расфуфыренной головой. Утолив жажду мести, я отобрала дверные ключи, забрала все личные документы и выбежала на улицу.

С тех пор я жила свободной жизнью. Сначала скиталась по городам, боясь, что станут искать. Очень быстро пришло осознание, что, имея прекрасные внешние данные, можно неплохо подзаработать. Когда всё поуспокоилось и про меня успешно забыли, я вернулась домой. Опившаяся мать к тому времени уже умерла. Запойный отец продолжал неустанно пьянствовать, как он говорил, изрядно тоскуя. Становилось больше чем очевидно, что жалкий папа окончательно спился и отказаться от пагубной привычки навряд ли сумеет.

Глупая дура! Я стала активно ему помогать и разгоняла тоскливую грусть нисколько не меньше. Обленившийся батя нигде не работал – приходилось зарабатывать мне, пристрастившись к древней профессии. В один прекрасный момент я, не умея предохраняться, естественно, забеременела. В семнадцать лет родила, а к восемнадцати годам успела лишиться родительских прав – несчастного ребёночка поместили в региональный дом малютки. По всему ощущалось, что мне уготовано пройти жизненный путь беспутной мамаши.

Оставшись без ма́лого сына, я принялась хорошенечко квасить и продолжала развратные игры. Я предлагала себя добровольно, пока безответственный родитель, обезумевший от каждодневного пьянства, не продал меня, как никчёмную вещь, работать «девушкой по вызову» в столичную мафиозную группу.

Случились новые испытания. Обслуживать многоликих клиентов приходилось едва ли не круглыми сутками – времени на отдых не оставалось совсем! С другой стороны, денег я практически не имела: вся выручка оседала в карманах «плотоядного» сутенёра. Вырваться из жуткого ада тоже не получалось: организация преступного бизнеса поставилась жёстко, и за любую провинность распутных девочек нещадно дубасили. Два раза я пыталась бежать, но меня ловили, до полусмерти мочили, давали пару дней отойти и снова пускали «работать».

Клиенты также бывали разные. Попадались и такие, которые с нашей помощью удовлетворяли не одну лишь сексуальную похоть, но и чуханское эго. Они безжалостно издевались, причиняя страдальческой боли больше, чем чего-то иного. Подчас глумились не зная пощады. Особо запомнился сугубо отвратительный случай. Грязные работяги, вдоволь натрахавшись, стали надо мной чудовищно измываться: заставляли, голую, ползать по́ полу, пинали вонючими ботинками, испражнялись протухшей мочой. Под конец – додумались до чего? – схватив меня за́ ногу – а были мы на двенадцатом этаже! – перекинули нагое тело через открытый балкон, а удерживая вниз головой, говорили, что собираются отпустить полетать. Как же им было весело! Я же чуть с ума не сошла…

В другой раз двое, на вид приличных людей, купили меня на час, а в результате увезли в отдалённую военную часть, где я попала на буйное празднование. Меня завели в солдатскую баню; там насчитывалось не меньше тридцати полупьяных молоденьких пацанят. Поочередно – а иногда и сразу по двое, по трое – они принялись удовлетворять неуёмную похоть. Что они только не делали?! За время безудержного веселья я несколько раз теряла сознание, но бездушные твари, видно, и не собирались прекращать меня «пользовать». Мне повезло. У них нашёлся сострадательный сержант, настоящий мужик. Когда все удались в отдельное помещение – чтобы восполниться горячительными напитками – он потихоньку вывел меня на улицу и проводил за территорию воинской части. Отпустив, указал прямую дорогу. Я до сих пор ему благодарна. Если бы не он, навряд ли бы я выбралась из того кромешного ада.

Но суровые испытания в тот день ещё не закончились. Когда я шла одна-одинёшенька по дороге, когда еле передвигала ноги и когда постоянно стирала с них липкую кровь, возле меня остановилась элитная иномарка; в ней находилось двое подвыпивших молодых людей. По моему распутному виду нельзя было ошибиться, чем именно я зарабатываю на жизнь, и они предложили мне их обслужить. Я отказалась, попробовала объяснить им истинную причину; но… в той презренной профессии отказ считается вовсе недопустимым. Рассвирепев, отвязные отморозки всё едино сделали грязное дело. Правда, нормальным сексом – из-за струившейся крови – заниматься побрезговали, удовлетворившись, единственное, только оральным. Я думала, тот ужасный день не закончится никогда!

Помимо насилия клиентского да сутенерского, нас периодически знакомили с резиновыми дубинками крутые омоновцы. В один из нежданных налётов нас изрядно поколотили и доставили в ближайшее милицейское отделение… там я познакомилась с милым оперативником. Он был настолько любезен, что предложил мне жениться, – вырвал из разнузданной грязи.

Раньше я слушал молча, ни разу не перебив, но сейчас не смог удержаться и невольно спросил:

– Почему ж, раз тебе предоставился превосходный шанс, ты его не использовала?

– Честно скажу, его джентльменский поступок я оценить не сумела. Быть женой простого «мента» для меня оказалось мало. Хотя зарабатывал он прилично, крутился как мог, угадывал моё любое желание – в общем, удовлетворял все мои действительные потребности. Однако мне требовалось вовсе не это.

– Что может быть нужно ещё? – искренне удивился я. – Тем более после тех немыслимых испытаний, через какие пришлось пройти.

– О-о, здесь всё очень и очень несложно, – разъясняла дьявольский замысел милая Катенька, – за поруганное детство и сломанную юность мне нужна была достойная компенсация. Какая? Неограниченная власть, всеобщее признание и неподдельное уважение. Как видишь, денежные ассигнации для меня вещь совершенно неважная.

– Что же случилось с твоим милицейским браком? – задавался очередной вопрос.

– Прожили мы с достойным «ментом» лет, наверное, пять, – продолжала Екатерина, – и я повстречала питерского владельца солидным автосалоном. Он оказался человеком состоятельным, а значит, мог помочь приблизиться к давней мечте. Муж занудный мне тогда уж изрядно поднадоел. Хотя он и вытащил меня из самой грязной помойки, какая может существовать, но ничего, кроме лёгкой благодарности, я к нему не испытывала. Поэтому, непринуждённо вскружив «питерцу» беспечную голову, я оставила супруга во всём виноватым и без сожаления с ним тут же рассталась. Тот оказался слабым и, не выдержав моего ухода, две недели беспробудно пропьянствовал, а после и вовсе повесился.

По приезду в Санкт-Петербург я устроилась работать хорошенькой секретаршей, сам понимаешь, в автомобильный салон к новому воздыхателю. Он являлся человеком немолодым, и я не видела ничего плохого, если он уступит мне созданный бизнес. Без особенного труда я расположила старого придурка к себе, а уже через каких-то полгода облапошенный простофиля переписал на меня всё личное состояние. Как только он подписал все нужные документы, я решила продвинуться дальше.

Я возродила московские связи и предложила войти в мой бизнес бывшему сутенеру Олегу Туркаеву. Он сделался значимой фигурой преступного мира, но и я уж не являлась той глупенькой девочкой, которой можно безропотно помыкать; нет, мне пришлось научиться отстаивать насущные интересы, а заодно и быть твёрдой. Олежек сразу всё осознал и стал общаться со мной, как с равной по преступному положению. С его помощью удалось подстроить скоропостижную кончину очередного супруга.

Далее, я сделала его управляющим унаследованного салона. Он перетянул из Москвы часть подвластных людей и, под прикрытием автомобильных продаж, развил жёсткую криминальную деятельность. Как, надеюсь, понятно, оставаясь в полной тени, именно я управляла всеми финансовыми аферами да руководила крутыми молодчиками. Мне не составило большого труда влюбить в себя отпетого негодяя, каким прослыл бандюга Туркаев. Он сделался послушным, как подоённый теленок. Но я уже сказала, мне требовалось вовсе не это.

И вот! В один чудесный момент в нашем магазине появился влиятельный человек, способный удовлетворить мои нескончаемые амбиции. Он пришёл как рядовой покупатель, но моментально попал в расставленные мною ловкие сети. Без труда просчитав, что он собой представляет – долгое время угадывая клиентские пожелания, в людских потребностях разбираться я научилась – мне удалось спокойно похитить его влюблённое сердце. Поскольку он оказался женатым и являлся значимой фигурой питерских секретных спецслужб, постольку наши первые встречи происходили исключительно тайно.

На одном из очередных рандеву мы придумали, как организовать «валютную операцию». Имея немаленькое влияние, он убедил «кого нужно», что неплохо бы организовать замену потрёпанных долларов на новые. Как не покажется странным, уговорить российских олигархов собрать все личные сбережения в общую кучу, отправить их в Соединённые Штаты, а взамен получить новёхонькие ассигнации, большого труда не составило. Сыграли на алчной жадности: всегда приятней хранить аккуратно уложенные ровные пачки, чем скрученные в трубочку скомканные купюры. С американским янки намного проще: те готовы на всякие провокации, лишь печатный станок не простаивал.

Сподвигнуть на стрёмное дело Туркаева оказалось совсем несложно. Координируя через меня его возможные планы, мой новый знакомый разработал беспрецедентную операцию. Олежек оказался прост до полного «безобразия». Под моим негласным контролем русские бандиты, совместно с американскими гангстерами, похищают собранный капитал, а мы потом их разом нейтрализуем и легко забираем награбленное. Единственное, требовалось всю злодейскую свору зараз опоить и внезапной атакой сорока спецназовцев всех перебить. Поэтому и организовывалось – чисто конкретное! – торжество, в котором тебе пришлось поучаствовать. Правда, лишь в качестве безвольного зрителя. Официально «великое хищение» совершалось преступными кланами, и наш след в «валютном деле» никто не найдёт. Как я уже и сказала, финансы для меня не главное, но с их помощью мой покровитель организует мне достойное, совсем иное, будущее.

Ветрова закончила чистосердечную исповедь на торжественной ноте и, довольная, поднялась, собираясь уйти. Было больше чем очевидно, что ей доставило немалое удовольствие – рассказать, как она круто сменила унылую жизнь, пройдясь по многочисленным трупам. Но! Оставалась ещё одна голова, прочно державшаяся на сильных плечах; а в ней, между прочим, рождались нестандартные мысли. И именно она не давала Екатерине покоя, пока в ней функционирует практический мозг. Поэтому, уходя, она пренебрежительно бросила:

– Помолись, Бестужев, сейчас тебя придут убивать.

Бесподобной походкой Катенька направилась к ангарному выходу.

– Злобная стерва! – только и нашёлся, чего бы мне крикнуть ей вслед.

Перед распахнутым проёмом она обернулась и, очаровательно улыбнувшись, грустно промолвила:

– Я знаю.

Растворяясь, словно призрачный ангел, потусторонний предвестник смерти, Ветрова Екатерина постепенно скрылась из виду.