000
ОтложитьЧитал
Для внутреннего понимания поэта эти издатели, однакож, сделали не много. В этом отношении все в них ограничивается одними отрывочными психологическими и эстетическими заметками. У Уарбортона, у Джонсона, у Стивенса – самого остроумнейшего из них – можно найти отличные пояснения некоторых мест, характеров, выражений, пояснения, противоречащие их французскому вкусу и литературным предразсудкам и доказывающие, как величие поэта против их воли проникало в эти, так сказать, замкнутые умы. Но они остановились на половине дороги, как Вольтер, не чувствуя, до какой степени нелепо мнение, будто самая варварская грубость может в одном человеке соединяться с самым поразительным величием. Сообразно с этими редкими проблесками истинного понимания, в которых за мгновенным блеском следовала еще бóльшая темнота, сообразно с этим родом отрывочных заметок и взглядов, было и представление шекспировских пьес в Англии и Германии. Возрождение Шекспира на английской сцене начинается с двухсотлетнего юбилея рождения его, празднованного в 1764 году в Стратфорде. В то время английские дамы начали хлопотать о воздвижении ему памятника в Вестминстере, а клубы – о постановке на сцену его пьес, а Гаррик принялся за изучение его характеров. С игры Гаррика собственно началось возрождение Шекспира. Он отбросил напыщенную изысканность французской игры, неестественность и аффектацию французской манеры чтения и впервые восстановил на сцене простоту и правду. Гаррик ежегодно давал до восемнадцати шекспировских пьес, стараясь очищать их от всего, что безобразило их. Впрочем, из тогдашнего состояния театра видно, что весьма немногие актеры понимали свои роли; о том же, что называется ensemble пьесы и как, вероятно, ставил свои пьесы Шекспир, в то время нечего было и думать. В Германии, лет двадцать назад, Шрёдер-Девриент обнаружил большой талант в представлении шекспировских пьес, но он был совершенно одинок. Таким образом, медленно и постепенно, при пособии комментаторов и актеров, начали понимать отдельные характеры шекспировских драм и их психологическую истину; но целое поэта и целое каждого произведения его оставались загадкою. Даже переделка для сцены шекспировских пьес Гарриком ясно показывает, как далек был этот знаток от настоящего понимания своего поэта. Но тем не менее это время было возрождением Шекспира в Англии; отсюда вскоре потом впервые перешел он в Германию. Это обстоятельство имело большое значение, как для понимания и оценки самого поэта, так и для начинавшейся тогда в Германии драматической поэзии.
Первый, кто оценил Шекспира по его достоинству, был бесспорно Лессинг. Он первый в Германии обратил внимание публики на Виландов перевод Шекспира, бывший до того времени вовсе неизвестным. Незадолго перед тем в Германии сравнивали Шескпира с Грифиусом. Все английские издатели и пояснители Шекспира находились еще под французским влиянием, когда Лессинг начал доказывать всю пустоту и лживость французского вкуса и суждений Вольтера об искусстве. Вскоре потом вышел новый перевод английского поэта, сделанный Эшенбургом. Вкус молодых немецких драматических писателей совершенно изменился: все они сделались страстными поклонниками Шекспира. В юношеском кружке Гёте, в Страсбурге, даже в разговоре беспрестанно употребляли шекспировскую игру слов, его шутки и остроты, писали в его тоне и стиле; в противоположность французской изысканности и чопорности, начали превозносить все немецкое и национальное, всякую резкую и грубую простонародность. К силе и естественности устремился кружок этих молодых людей; но в результате этого стремления оказалось чрезмерное преувеличение того и другого, обратившееся в карикатуру. Эта карикатура заметна как в рисунках из Шекспира, сделанных живописцем Фьюзели, так и в поэтических подражаниях ему Клингера и Ленца. Но тем не менее это восторженное обожание и крайняя подражательность, заметная даже в юношеских произведениях Гёте и Шиллера, способствовали в Германии к более близкому, внутреннему пониманию Шекспира. Постоянно суждения этих молодых людей очищались от преувеличений и заблуждений. Обладая в равной степени и критическим и поэтическим талантом, они дали изучению Шекспира совсем иной характер и значение, нежели его тогдашние английские издатели. Гёте в своем «Вильгельме Мейстере» сделал такую характеристику «Гамлета», которую можно назвать ключом ко всем произведениям английского поэта. К сожалению, Гёте остановился на этом, может-быть, потому, как он думал впоследствии, что сколько бы ни писали о Шекспире, все будеть недостаточно. Его огорчало, однакож, что Шекспира ставили выше его; сначала он думал соперничать с ним, но впоследствии почувствовал, что это соперничество совершенно бы уничтожило его.
Итак, под исключительным влиянием Шекспира началась драматическая немецкая поэзия в прошлом веке. Изучение Шекспира приняло в Германии совсем иной характер, нежели в XVIII веке в Англии. В Германии не писали комментариев на Шекспира: для этого не было там материала; но там начали переводить его. Вместо английских комментаторов и издателей, в Германии, начиная с Виланда и Эшенбурга до Шлегеля и Фосса, явился целый ряд переводов английского поэта, с примечаниями, а бо́льшею частью вовсе без примечаний, что, скажем мимоходом, еще больше облегчало для публики чтение его произведений. Лучший немецкий перевод Шекспира принадлежит А. В. Шлегелю: ему удивляются сами англичане. Хотя в этом переводе несколько смягчены старые обороты и грубые выражения шекспировского времени, но общий характер подлинника передан с полною верностью. Большую услугу оказала немецкая романтическая школа, сделав Шекспира доступным для массы читателей, но для внутреннего понимания поэта, для раскрытия его личной натуры, для раскрытия общего содержания его произведений сделала она мало. Правда, что в «Драматических Чтениях» своих, изданных в 1812 году, А. В. Шлегель говорит отдельно о каждой пьесе Шекспира: все обнаруживает в них тонкий, поэтический такт и впечатлительность, все в них цветисто, увлекательно, одушевленно; это красноречивая, хвалебная речь, совершенно противоположная сухим и педантичным характеристикам английских издателей. Но, при всем том, кроме поэтического такта для понимания поэта, такта, столь противоположного французским предразсудкам прежнего времени, сочинение Шлегеля не представляет ничего удовлетворительного. Шлегель не пошел по той дороге, какую указал Гёте в своем «Вильгельме Мейстере». После него Франц Горн (1823) в пяти частях развел водою шлегелевскую характеристику Шекспира: он всего больше восхищается природными шутами и везде в Шекспире видит одну только иронию. Похвалы Горна, постоянно перемешиваемые с пошлыми суждениями, становятся даже обидными. Потом Тик сбирался несколько лет написать обширное сочинение о Шекспире, представил несколько доказательств внимательного изучения английского поэта и его времени, но обещанное сочинение до сих пор не явилось, а напечатанные отрывки из него обещали очень мало.
Впечатление, произведенное сочинениями Шекспира в Германии, подействовало обратно и на Англию. Когда Натан Дрэк (Drake) издал, в 1817 году, свое большое сочинение о Шекспире, энтузиазм к поэту в отечестве его сделался уже всеобщим. С эстетической стороны книга Дрэка неудовлетворительна: он более старался представить время, в которое жил поэт; но сочинение его имеет то важное достоинство, что в нем впервые обработан в одно целое грубый и разбросанный материал комментаторов. Совершенно в другом роде публичные чтения о Шекспире Кольриджа (1813): они до того в духе и манере Шлегеля, что повели к спору о том, кому из них первому принадлежат эти чтения. Они никогда не были напечатаны, кроме нескольких отрывков, которые, впрочем, доказывают, что Кольридж первый из англичан смерил поэта его настоящей меркой. Он сильно восстает в них против французского взгляда на Шекспира, по которому выходит, будто бы Шекспир был сам себя неведавшим гением; основательно доказывает, что рассудок его столь же велик, как и простота, и естественность его искусства; что он не одна только странная и бессознательная игра природы; что его, так называемая, «безправильность» есть не более, как мечта педантов; наконец, Кольридж излагает мысли, тогда еще очень смелые в Англии, что величие Шекспира составляют не одни только блестящие частности, вознаграждающие за варварское безобразие целого, но что, напротив, эстетическая форма целого столько же удивительна в нем, как и содержание, и что строительный рассудок поэта так же велик, как и поэтический гений его. Кольридж ставил его (и после него Кэмбель и многие другие) совершенно вне всякого сравнения со всеми другими поэтами, называл смешным – серьезно предпочитать ему Расина и Корнеля или сравнивать его со Спенсером и Мильтоном: словом, по его мнению, Шекспир так высоко стоит над всеми, что его можно сравнивать только с ним же самим.
В последнее время в Англии снова обнаружилось большое участие к Шекспиру и к литературе его времени; но все это, так же как и в прошлом веке, не переходит за черту материального изучения, исключая, впрочем, сочинений госпож: Джемсон и Леннор, которые исключительно обратили внимание на духовную сторону Шекспира, хотя это вовсе не женская работа. Так называемые шекспировские общества Перси и Кэмден обнародовали много весьма редких материалов. Произведения поэтов современных Шекспиру были прекрасно изданы Дайсом (Dyce); даже были два раза напечатаны старинные издания Шекспира. Из них особенно замечательно издание, сделанное Колльером, добросовестным, осторожным ученым, которое должно служить основанием всякому изучению Шекспира. Его тщательные и дельные изыскания об английском театре и литературе бросили совершенно новый свет на жизнь и отношения Шекспира. Но, несмотря на все эти старательные изыскания, читатель все-таки очень мало знает о жизни его. За такую бедность сведений о внешней жизни Шекспира Колльер утешает его, говоря, что сколько недостаточна история его жизни, столько же, напротив, полна история его духа. Это правда, только надобно прибавить к этому, что и для истории этого духа все-таки надобно искать опор в тех немногих дошедших до нас известиях о внешней жизни Шекспира. С этой точки зрения извлечем мы из скудных сведений о внешней жизни его, отысканных Колльером, все то, что́ могло иметь влияние на душу и умственное образование английского поэта.