000
ОтложитьЧитал
4. Сны. Новый друг
Пассаро так крепко вцепилась в сухую ладонь старика, что боялась, она не сможет разжать свои пальцы, когда придет время это сделать. Конечно, она боялась больших перемен. Но еще больше, Пассаро волновалась, потому что, ждала их – эти перемены, желала всем сердцем. Они уже бурлили в ее крови, рисуя по ту сторону длинных пушистых ресниц картины великих свершений, что венчали книгу Хроник рода Диаш, подшитую в алый кожаный переплет, окованную черненым серебром.
Находясь по ту сторону своих ресниц, Пассаро не заметила как сеньор де Еспирансо Луминосо, ее Учитель, привел свою единственную Ученицу в одну из башен – Донжонов Университетского городка. Пассаро очнулась от своих грез, только когда Учитель распахнул перед ней приземистые деревянные двери с бронзовой защелкой – ящеркой – геконом, достал из кармана синей мантии, усыпанной золотыми звездами большой медный ключ на веревочном шнуре. Кажется, хотел ей что сказать, наверняка возвышенно-пламенное и бесконечно мудрое. Но только улыбнулся, перед тем как выйти и произнес: До завтра, девочка Птица. Я приготовлю «Список важных вещей», ты покажешь его ама или отцу. У вас будут сутки, чтобы проститься. Добро пожаловать в сию обитель знаний мой Ученик и ничего не бойся в эту ночь, что бы с тобой не случилось.
Девочка Птица кивнула, опустив свой подбородок вниз, а когда он взлетел вверх на встречу Еспирансо, того уже не было, только послышались удаляющиеся шаги, где то там, за дверью.
Пассаро вздохнула, она так устала от этих волнений и хотела лишь только присесть на одну из кроватей застеленных одинаковыми шотландскими пледами в сине красную клетку, но присев, тут – же решила прилечь, и сама не заметила, как уснула. Пассаро снились ее тайные прогулки посреди ночи в бухте «Не вернувшихся кораблей». Впервые это случилось спустя пять лет после смерти матери, тогда, когда Пассаро решила убежать из дома, сама не зная куда.
*
Там в бухте «Не вернувшихся кораблей» на каменистой окраине острова Айрин высокие безлюдные холмы, на них стелются от ночного ветра, вздымаясь волнами полынные травы, а внизу серые скалы и пенится белый прибой, ночной ветер рвет ее волосы и закладывает уши, пронзительным свистом. А она, раскинув руки как крылья, кричит этому такому большому и непонятному миру: Ты свободна!!! Навсегда – Да!!! Думая про маму, оказавшуюся на небесах. Норд-ост коверкает эти слова и превращает их в крик чайки, и Пассаро сама словно большая птица в своем светлом платье, с копной черных волос и криком: Навсегда – Да!!!! – рвущемся из детских уст, кажется, хочет броситься вниз на скалы. Но вспомнив отца и братьев, возвращается в отчий дом, пряча слезы в подушку.
*
В комнате наполненной всевозможными диковинами из самых странных уголков белого света спит старик. В своем огненно-алом сне он снова оказался там, где бушует война.
*
Это было смутное время, в стране португалов свергли своего короля, и как бывает всегда – юная республика рождалась в предательстве и крови. Пользуясь ослаблением колониального гнета, забурлили колонии Африки, затем Индонезии. Боавентура, правитель Тимора, названный Мануфахи подписав договор с общиной «ассимиладуш» в Дили и с последними королями острова, заручившись поддержкой наемников «мордареш», начал бунт.
Еспирансо, по сути, тогда еще мальчишка 17 лет, бежал на эту войну, приписав себе лишний год. Он, представитель древнего рода Мигеле де Паш, его предки четыре столетия служили верой и правдой своему королю, вынужден был скрываться от новых властей или заслужить себе право на жизнь. По новым законам Республики, каждый из добровольцев подписавших Контракт на три года служить или умереть за заморские колонии Теплого порта, имел все права на индульгенцию матери церкви и амнистию от светских властей.
*
В жарком мае 1912 г. по исчислению от рождения бога белых под Дили готовилась главная битва. Темнокожих повстанцев Мануфахи было в пять раз больше, но за белых людей, представляющих власти колоний встал прогресс. Португалы шли четырьмя колоннами с полевой артиллерией и пулеметами. К берегам Тимора прибыла из Макао канонерская лодка «Патрия», что значит Отчизна. Де Еспирансо Луминосо тогда еще не обретший новое имя думал, что умрет за Отчизну, и все его благородные предки будут довольны там, на небесах, куда и он отправится вскоре. Он был молод и глуп, но не умер.
Тиморцы тоже не желали умирать, они жаждали свободы и уши своих врагов. Битва при Дили, начавшись в конце мая, по мнению португальцев должна была закончиться через день или два, но продолжалась два месяца, насытив эти некогда свободные плодородные земли кровью сражавшихся с обеих сторон.
В пределах священной горы Каблак, куда отступили повстанцы, надеясь на помощь старых богов, португалам удалось замкнуть кольцо окружения.
Под треск боевых барабанов, с копьями и булавами наперевес в набедренных повязках из кожи и шлемах из перьев птиц, войны Мануфахи шли на пушечную шрапнель и пулеметы, умирая, молча и гордо, успевая, иногда, перед тем как упасть под ноги товарищей, поразить одного из врагов. Из – за их спин летели камни, пращники с острова Уме не хуже бывалых снайперов выкашивали белых хозяев. У восставших практически не было ружей, и в воздухе, словно дикие осы то там, то тут жужжали боевые бумеранги. Прогресс против традиции предков…, ответ очевиден… Вот-вот португальцы должны были победить, но юный де Еспирансо об этом не знал. Вместе с отрядом разведки он попал в тыл к повстанцам. Их обнаружили и тоже взяли в кольцо. Нападающих было четыре десятка, разведчиков после быстротечного боя вместе с де Еспирансо осталось трое. Простодушный увалень – Хорхе Лопас из семьи разорившихся фермеров, Хитроумный бывалый боец Диего Гонсалес, сын мелкого дворянина, оказавшийся на этой войне по тем же причинам, что и сам Луминосо. И пулемет. Если бы не пулемет их давно бы уже отправили к праотцам, сделав из их ушей шейное украшение. Но пулемет – это сила. Не зря его тащил на своих могучих плечах Хорхе Лопес, всю дорогу терпя насмешки товарищей по оружию. Однако в пулемете осталась последняя лента, а двое боевых товарищей де Еспирансо во время этого боя получили серьезные ранения от длинных ножей нападавших. Пока их не трогали, боясь пулеметных очередей. Однако, cпасти их могло только чудо, тогда Луминосо получил свое прозвище взявшись скрытно проползти до своих и привести необходимую помощь. И он полз, полз по жидкой болотной грязи, полз меж мертвых тел, по камням, прячась в густой траве. Конечно, его неопытного салабона, обнаружили достаточно быстро. Заметили издалека, воинственно закричали на незнакомом ему языке, он встал из травы, готовый принять бой. А туземец пращник метнул свой камень, и попал де Еспирансо в левый глаз. Он упал и потерял сознание, повстанцы решили, что он мертв. Очнувшись без левого глаза наш герой – Есперенсо снова пополз, вскоре наткнувшись на своих. Они все же успели спасти его боевых товарищей, повстанцы бежали, поняв, что эта битва проиграна, и им не было дела еще до двух белых. И товарищи стали именовать Еспирансо (тогда его звали иначе) Светоч Надежды, а он был не против. Он только был против войны, слишком много крови и несправедливости в ней, а убивать людей которые бьются за свою землю и свободу, худший грех. Иногда он кричал по ночам, путаясь в своих огненно-алых снах, вспоминая или проживая раз за разом, как ползет по грязи среди мертвецов, и как в лицо летит к нему смерть, и боль, там, куда попал камень туземца, выбивший ему левый глаз.
*
Предводителю восставшего Тимора – Боавентуре, тогда удалось вырваться из окружения. Мануфаха поднялся на священную гору Каблак, и там встретил своего Бога – Великого духа Ка. Бог вышел из покрывающих вершину горы облаков. Он был похож на заросшую пламенной шерстью обезьяну огромного роста.
– Мануфаха должен умереть, – сказал Бог. – Через пятьдесят лет твой народ будет свободен наполовину. А через сто лет обретет независимость. Память о герое, погибшем за свой Тимор, будет источником их силы и воли. Ты победишь и сидя рядом со мной на каменном троне узришь счастье своих потомков.
Спустя месяц молитв и раздумий Мануфаха сдался властям, он был помещен португалами в тюрьму на острове Атауру, лишен священного чина король-полковник и умер при невыясненных обстоятельствах в середине 1913 г.
*
Пассаро проснулась от плача – посреди ночи. Сначала она решила, что это плачет она сама. Но оказалось, что плач доносится со стороны окна, распахнутого навстречу прохладе и цвирку цикад, прямо в Университетский парк. Там внизу – как будто царила первобытная тьма, шуршала листва, и как сотня всполошенных котов шипело море у подножия маяка – колокольни, именуемой местными обитателями «Обителью альбатросов».
Решив отправиться на поиски этой плаксы, Пассаро успела запоздало подумать, что: «в таких замковых городках, наверное, должны водиться самые настоящие приведения, которых не корми хлебом, а только дай постенать под окнами у хорошего человека». Когда девочка Птица спустилась в парк, воспользовавшись незакрытым окном на коридорной площадке первого этажа башни Донжона, то задрожала, жалея, что не прихватила с собой одно из одеял, убеждая себя, что дрожит она от ночной прохлады, а вовсе не от постыдного чувства страха. Она уже почти успела себя в этом убедить, когда над студенческим городком разнесся пронзительный вой.
– Мама!!! – вскрикнула Пассаро и, запнувшись о невидимую в темноте ветку, рухнула прямо в кусты. Из кустов раздалось ответное:
– Кто здесь? – и визг, вдвойне отвратительный от того что, кажется, визжал и похоже до этого плакал, мальчишка. Так решила Пассаро, потому что находилась, точно под окнами своей студенческой кельи, и она, наконец, стала, что-то различать в этой тьме южной ночи, просто глаза привыкли, и звезды стали светить сквозь летящие к северу облака….
*
– Я, – отвечала девочка Птица, гордо вскинув свой подбородок, – Пассаро. Я новичок… В последнее мгновение она решила не называть имя своего рода, широко известного и глубоко уважаемого на острове Крыльев…– Ты не знаешь кто сейчас так страшно выл?
Неизвестный и невидимый мальчик долго молчал, видимо решая, не относится ли этот вопрос к его постыдному плачу. И рассудив здраво, просто сделал вид, что ничего не случилось. И наконец, проворчал:
– Это ночной сторож – старик Больт, он последние пятьдесят лет страдает бессонницей, и от этого так громко кричит…
– Ты испугался? – Пассаро шагнула в сторону невидимого пока собеседника. – Как я могу тебя называть?
– Вилфред, – ответил мальчик и кажется, застеснялся своего имени.
Миролюбивый, – прошептала Пассаро, разглядывая своего незнакомца. По имени она сразу поняла, что он из города Марки. Мальчишка оказался совершенно рыжим, невысоким, даже ниже ее, но коренастым. Ей показалось, что глаза у него зеленые. Вилфред был одет как представитель дворянского сословия островов в короткие кожаные шорты, в белоснежную шелковую рубашку с воротником жабо и легкие эспадрильи на тонких дочерна загорелых ногах.
– Я не испугался, – вздохнул рыжий мальчик. – Просто меня не взяли с собой играть в Уппвакнингура.
«Ничего себе..», – подумала девочка Птица. А спросила лишь:
– Почему?…
– Потому, что я боюсь…
– А зачем ты тогда хотел играть в этих ваших Уппвакзнаетчто..?! – рассердилась Пассаро.
– Чтобы победить свои страхи, – широко улыбнулся Вилфред. Как будто бабочка распахнула свои крылья на его лице. И девочка Птица решила, «что могла бы влюбиться в такого мальчишку…». Эти глупые мысли «про влюбиться..» стали посещать ее не так давно, и она сама еще не успела к ним привыкнуть, и от этого страшно смущалась и еще отчаянно краснела, хорошо, что в темноте это было не разглядеть.
– Я никогда не видела, как играют в Уппва….
– …кнингура, – подсказал рыжий мальчик, чуть не сломавшей свой язык Пассаро. – Хочешь, увидеть?… Только давай красться, тихо, как мыши… Я думаю, сын хлебопеков Глен Тук – дежурный смотритель башни Рока, будет недоволен, когда увидит, что мы за ними следим. А когда он недоволен, то сразу хочет подраться, – снова вздохнул Вилфред.
После этих слов девочка Птица решила, что «наверное, я не смогу его полюбить… Он рыжий и постоянно чего-то боится…». Но тут – же передумала, как это бывает с девочками двенадцати лет и с теми, что лет на десять постарше. Она вспомнила про слова отца: «людям, что рядом с тобой нужно давать второй шанс моя детка, если вдруг они сумели тебя огорчить, если они им воспользуются как должно, ты можешь им доверять. Не суди и не будешь судима…». Поэтому Пассаро только кивнула, вложив свою узкую ладошку в протянутую к ней на встречу ладошку мальчишки.
*
5. Игра в мертвеца. Дети вражды. Блэр из рода Рауди
У старого дуба – настоящего исполина 30 метров высотой, коряжистого и раскидистого, с кроной образующей десятиметровый шатер изумрудной листвы, со стволом, который смогли бы обхватить лишь четыре взрослых человека став в круг и сомкнув свои пальцы, помнящего еще век Васко да Гама и конкисту, замерли девять мальчишек. Девять одетых в одинаковые серые тройки: шорты, жилет и короткий пиджак, излюбленную одежду торговых сословий и детей фермеров, которым повезло попасть в Университет, на их крик вышел свой Учитель, видимо распознав в очередном крикуне зерна для роста и становления мастера дела. Семеро из них стояли на расстоянии нескольких метров от дерева – исполина, двое совсем рядом с массивным стволом. У мальчишки, что стоял прямо лицом к древнему дубу на голове был одет пеньковый мешок, второй – коротко стриженный здоровячек, держал в руке красную свечу, таинственно мерцающую на ветру. Он вел себя, словно монах и громогласно шептал слова похожие и так непохожие на молитву:
Раз, два, три, четыре, пять –
Я иду тебя искать.
Этой ночью берегись,
Раз последний помолись.
Как найду тебя – беги.
Мама, мама, помоги!
Не волнуйся: я спешу,
Я не вижу, не дышу,
Съесть хочу тебя, постой,
я узнаю голос твой….
*
Пассаро и Вилфред, смотрят, притаившись в кустах шиповника, как мальчик с красной свечой похожий на монаха наклоняется, закончив свою «немолитву», и поднимает с земли обычную палку. С ней он медленно обходит вокруг дуба, прочерчивая на земле замкнутую линию, внутри которой оказываются дуб и замершие рядом с деревом мальчики.
Неожиданно дико завыв, разворачивается тот, кто стоял лицом к дереву. На мешковине, что надета на его голову, красным сочится оскаленный рот и светятся в темноте пустые щели вместо глаз. И тут стоявшие в отдалении мальчишки закричав, начинают разбегаться в стороны, кто – куда, впрочем, не пересекая прочерченной вокруг дуба черты, а затем замирают, стараясь не шуметь. Как будто играя в «морские фигуры».
– Кто этот страшный с мешком на голове, – шепчет Пассаро в правое ухо своего рыжего друга.
– Мертвец, – тихо, так что она просто читает по его губам это слово, а не слышит, отвечает ей Вилфред.
Маленькое чудовище с мешком вместо головы, шаркающей походкой движется по спирали вокруг дуба, распахнув руки, как будто хочет кого-то обнять, или – схватить, чтобы уже никогда не отпускать свою добычу. Оно мычит, хрипит, клацает зубами и кажется, нюхает воздух. Мальчишки молчат, Пассаро чувствует, что им всем очень страшно, также как и ей: холодно и темно. И вот принюхавшись в очередной раз к запахам ночи, странное существо с мешком на голове хватает одного из мальчишек – полного, краснощекого брюнета.
– Я узнал тебя Греги, – шипит Оно.
– Я в церкве, – кричит брюнетистый толстячек, и надув красные щеки, старательно читает молитву фальцетом, срываясь на визг:
«В молитве своей к тебе обращаюсь, добро несущий мне святый ангеле Христов.
Иже есть ты поспешный слуга Всемогущего Создателя, коий царствует над всем живым и нежитью всякой тоже.
А посему по воле Всевышнего избави меня, слабого и немощного, от напастей разных в образе зверя нечистого и прочей нежити.
И ни домовой, ни леший, ни пущевик, ни прочая пусть да не погубят души моей и тела моего не тронут.
Молю тебя, святый ангеле, о защите от нечистой силы и всех прислужников ее.
Спаси и сохрани по воле Господа Бога».
Мертвец, возмущенно зарычав, разрывает объятия своих рук, и снова начинает движение по спирали вокруг дуба в поисках новой жертвы.
На этот раз его добычей становится невысокий кудрявый и голубоглазый мальчуган с разбитыми коленками и большой родинкой на правой щеке. Он стоит, зажмурив глаза и раскрыв рот, как будто готовится крикнуть и конечно начинает кричать, когда оказывается в объятиях мертвеца.
– А-А-А-а, – кричит кудрявый мальчик.
– Я узнал тебя Томми, – шепчет мертвец, и хохочет.
– Я в кирке, я в кирке, – отчаянно вырывается из лап чудовища Томми. – Я помню молитву…. О, святый угодниче Божий, священномучениче Киприане, скорый помощниче и молитвенниче о всех к тебе прибегающих!
Вознеси ко Господу благомощную твою молитву, да оградит нас от …. Я забыл, – плачет Томми. А хохочущий мертвец тащит Томми, куда-то за дуб…
– Прекратите все это!!!! Это – глупые игры! – в голосе Пассаро столько силы и убежденности в своей правоте, что мальчишки прекращают игру. Пассаро раскраснелась, ее ладошки сжаты в два кулака, а глаза могут поджечь этот мир, парк или древний дуб.
– Кто это – кто – кто эта девочка…?, – перешептываются мальчики в сером, передавая друг другу в уста свое «кто».
– Это Пассаро из рода Диаш. Вы почтили наше общество своим светлейшим присутствием госпожа, – улыбается криво коротко стриженный здоровячек, держащий в руке красную свечу – сын булочников Глен Тук – дежурный смотритель башни Рока. – А кто это с вами? А трусливый Вилфред из рода Рауди.
– Вы все тут боитесь! – Пассаро грозно обводит своим пылающим взглядом мальчишек, видя, как они один за другим отводят глаза. – Почему вы решили, что он трусливей, чем вы?
– Потому что, мы не любим дворян, вам все досталось за так, – отвечает брюнетистый толстячек – Греги, надув свои красные щеки.
– Какая глупость…, – шепчет девочка Птица.
– Глупость, когда кто-то берет себе другом врага, ты не знала, что между твоим и родом Вилфреда Рауди вендетта четыре с половиной столетия.
– Ты из тех самых Рауди…, – бледнеет Пассаро. Она смотрит на опустившего глаза и сжавшегося как от внезапного сокрушительного удара рыжего мальчика, в которого почти решила влюбиться, и не знает, что дальше, сказать.
Все решает сеньор де Еспирансо Луминосо – одноглазый старый маг, который никогда не расстается с черным говорящим вороном Корво, сидящим на его левом плече. В синей мантии Хранителя тайных знаний, усыпанной злотыми звездами, он появился, тогда, когда его ученице нужна была помощь.
– Что здесь происходит, молодые люди?! – его голос тяжел как скала, что, нависла над тобой, отрезая путь или, как ноша скупца. – В Университете нет места сословным предрассудкам и кровной мести. – По поручению господина ректора я – дежурный Учитель и имею право наказующего порядка. По Решению Совета Старейших всякий, кто нарушит одно из Верхних Правил Университета, к коим относятся: Кровная месть, Поклонение Нечистому, Распространение и пропаганда вражды, подлежат немедленному исключению, без ритуального крика ваших учителей! – де Еспирансо наконец замолкает, нахохлившийся словно черный ворон на его плече. И в образовавшейся вокруг них тишине слышно, как бьются о стекла окон в баше Донжоне ночные мотыльки, где – то далеко, по ту сторону мостов, какой – то пьяный моряк затянул свою фаду, стуча каблуками сапог подбитых гвоздями из меди под звуки испанской гитары.
Пассаро смотрит, как бледнеют мальчишки. А из-за дерева – древнего дуба, выходит бритый наголо, долговязый паренек с джутовым мешком в руках, за ним, смиренно опустив свою голову, трусит невысокий кудрявый и голубоглазый мальчуган с разбитыми коленками и большой родинкой на правой щеке.
Девочка Птица поворачивается чтобы посмотреть в глаза рыжего Вилфреда. Но тот провалился, как сквозь землю. Пассаро хочется плакать от несправедливости этого мира, а учитель кладет свою сухую ладонь ей на плечо:
– Он вернется, девочка Птица. Дай ему все осознать.
Пассаро вздыхает, ей становится грустно и еще одиноко, она снова вспомнила маму, а еще Блэр – чье имя на языке скандинавов значит Ветерок, рыжую Блэр из рода Рауди. Ее предок Бартоломео любил эту женщину больше своей потерявшейся среди южных морей жизни. И это их любовь стала причиной настоявшей вражды, вендетты длившейся четыре с половиной века.
*
Бартоломео и Блэр свел обычный случай. В то весеннее утро когда, третий день над островами Крылья Ангела бушевали столь редкие здесь шторма, и никто из находящихся в своем уме островитян не взялся бы выйти в море, пережидая неделю привычной, рожденной весенними ветрами непогоды, Рыжая Блэр отправилась на променад, сбежав от вечно угрюмых, охраняющих ее от чужих взглядов братьев – близнецов, Айвариса то есть Воинственного и Альрика, что значит Сильнейший. Она сбежала от братьев любивших и ревновавших свою единственную сестренку к каждому из мужчин, что не был Рауди по крови. На острове Марки многие уважали и боялись гневить двух этих настоящих гигантов, похожих на вставших на задние лапы мохнатых медведей Севера, ярых берсеркеров, мастеров секиры, уже второй десяток лет являющихся главами городской стражи и стражей портовых таможен.
Сбежав от братьев, Блэр летела по каменистой тропе опоясывающей Серые скалы и, хохоча, словно безумная фейри, пела… Пела, любуясь бушующим у подножия Серых скал антрацитовым морем. Пенились буруны, сотканные из тысячи пузырьков, обрывки пены летели ей прямо в лицо, ветер выл, словно божественный волк Фенрир, чуя конец этого мира. А Блэр наслаждалась свободой, и от этого пела достаточно фривольную песню, услышь слова, которой мачеха или отец, сидеть ей Блэр – Ветерку под домашним арестом неделю или замаливать сей грех в монастыре святой Бриджит, проходя послушание в течение месяца или двух. А Блэр наслаждаясь весенней непогодой, лишь улыбалась и голосила во все горло, как будто соревнуясь с завывающим волком-ветром:
…«Спаси тебя бог, Нилус Эрландсен,
Как ты меня спас от мук!
Будешь ты спать и видеть сны
В кольце моих белых рук.
Спаси тебя бог, Нилус Эрландсен,
Мой избавитель смелый!
Будешь ты спать и видеть сны
На груди моей белой»
Закончив этот куплет, Блэр расхохоталась от собственной смелости и даже захлопала в ладоши, замерев лицом к морю, вглядываясь в сравнявшуюся с небом линию горизонта. И тут, на краю зрачков своих глаз она заметила, что море выбросило на скалистый берег неизвестного человека. Возможно, будь на месте Блэр какая-нибудь другая девушка, ее возраста, полных шестнадцати лет, она бы закричав, отправилась искать помощи в ближайшем рыбацком поселке. Но Блэр, это – Блэр из рода Рауди, за ее спиной семь поколений отважных воителей и покорителей моря – викингов, сынов Эрика Рыжего. Поэтому юная Блэр, заправив подол своего платья за кожаный пояс, c грацией, которой бы позавидовали несущие колесницу Тора Тангриснир и Тангниостр, в какие-то две-три минуты спустилась со скал, цепляясь за уступы попеременно кожаными сапожками и кончиками тоненьких, но натренированных упражнениями с коротким мечом – каролингом пальцами рук. И вот уже встав по щиколотку в прибое, она пытается отобрать у волн их добычу, шепчущего молитву и находящегося в полубессознательном состоянии человека, одетого в короткие шерстяные бриджи и расшитый золотом камзол, человека с острой бородкой эспаньолкой и рассыпающимися по лицу мокрыми кудрями цвета крыльев ворона Хуги.
Упрямая и непоколебимая в своих решениях Блэр, на своих узких плечиках затащила незнакомца по скалам, используя себе в помощь слова и выражения вовсе не присущие столь юной леди, и уже там, на тропе в рыбацкую деревеньку Троллехольм, встретила разгневанных ее внезапной пропажей братьев. Чудом девушке удалось уговорить их отнести незнакомца в родовой дом, где к «спасенному» срочно был вызван самый лучший в городе Марка лекарь, старый еврей Моцек Клотц.
Три недели под возмущенно-неодобрительные взгляды своей ближайшей родни она ухаживала за больным незнакомцев, меняла компрессы, рассказывала, пребывающему в стране Тени, последние сплетни и конечно влюбилась в этого самого человека. Так как еще ни в кого не влюблялась. Три недели спустя Бартоломео Диаш, а это был именно он, очнулся, выйдя из Тени. И первым делом увидел голубые глаза рыжей Блэр.
– Сеньора, я думал, что все это время мне снится ангел. Ваш голос как флейта Пана вывел мою блуждающую грешную душу на свет.
Блэр раскраснелась. Речь велеречивого незнакомца гладила ее сердце словно котенка. Они еще много о чем говорили тогда и уже после того как очнувшегося и спасенного Блэр капитана Бартоломео Диаш забрали на свое попечительство соотечественники с противоположного острова Айрин.
Блэр первая призналась, что влюблена. А Бартоломео рассказал ей о тяготеющем над их родом проклятием. После чего заявил, что не может позволить Року забрать у него Блэр, ту которую полюбил еще тогда – в своих снах и бреду, когда слышал голос во тьме, еще не зная, что у голоса есть имя и самые чудесные в мире голубые глаза. Блэр лишь рассмеялась и подарила ему свой поцелуй, она не верила в Рок. А вот отец Блэр Старый Хельг, его жена Мойра и братья близнецы Айварис и Альрик знали, что с Роком не шутят. Их предки бежали от Рока на острова Крылья ангела, гонимые приближающимися Етунами – Ледяными великанами сынами Измира. Поэтому под угрозой отлучения от семьи приказали Блэр разлюбить Бартоломео. Но разве такое возможно…?
*