Чары Мареллы

– Спасибо! – Мальчик обнял отца и, пыхтя от натуги, покатил свое сокровище куда-то.

Мужчина посмотрел ему вслед и поднял глаза к небу: наконец-то! Больше он никогда не видел сына. Несмотря на долгие поиски, следов Айлина так и не удалось обнаружить, и в конце концов все посчитали, что он, скорее всего, утонул. Но каменщик не был согласен с таким выводом и до конца своих дней верил в то, что его Айлин жив…

Он был прав. Мальчик жил, но теперь уже в собственном мире – он так и не повзрослел и не завел семью. В тот день, вывалив камни на землю, он принялся выкладывать из них некое подобие дорожки – она получилась кривой и короткой, но все же отдаленно напоминала каменную улицу, которую он видел однажды, когда вместе с отцом был в городе. Отступив на шаг, Айлин, сжав кулаки, снова закрыл глаза, представляя себе, как идет по широкой дороге, вокруг которой стоят большие красивые здания. Спустя несколько мгновений он уже, оглашая воздух победными криками, несся по широкой каменной мостовой, заглядывая в дома, стоявшие от нее по обе стороны. Наконец, насладившись своим творением сполна, он остановился и задумался над тем, что делать дальше. Возвращаться домой ему больше не хотелось – там его ждала тяжелая работа, вечно недовольный отец и мать, у которой, кроме него, было еще три дочери, занимавшие ее гораздо больше, чем сын. Но перспектива остаться в одиночестве в этом – пусть и прекрасном – месте пугала мальчика. Рассудив, что человек не так уж и сильно отличается от дороги или дома, он представил себе своего соседа, Гульвена, – мальчишку, с которым они часто играли вместе. Однако сколько ни пытался, у него ничего не вышло. Он было решил, что проблема в самом Гульвене, и попытался представить себе кого-то другого, но результат был тем же. Расстроившись, он взмолился: ну хоть кого-нибудь!

В тот же момент рядом с ним кто-то ахнул – подскочив на месте и резко обернувшись, Айлин увидел прекрасную женщину, каких никогда прежде не встречал. Ее волнистые волосы обрамляли привлекательное лицо, на котором выделялись умные добрые глаза. На ней были странные одежды, которые сильно отличались от того, как одевались жительницы его родного селения.

– Куда я попала? – Голос звучал очаровательно, и Айлин почувствовал, как его ноги становятся мягкими. Стараясь не ударить в грязь лицом перед незнакомкой, мальчик приосанился и с важным видом объявил, что он – властитель этого мира и что это он призвал ее.

– Сомневаюсь, – улыбнулась гостья. Приблизившись к внезапно оробевшему подростку, она заглянула ему в глаза и, помолчав несколько мгновений, наконец проговорила: – Ты на самом деле особенный, потому что первый.

– Значит, ты останешься? – с надеждой в голосе спросил Айлин.

– У меня нет выбора, – откликнулась женщина, качая головой. – Думаю, назад мне уже не вернуться. Мне кажется, что ты и сам пока многого не знаешь о том мире, в котором оказался и который, как ты считаешь, создал.

– Разве это не так? – Лицо мальчика вытянулось от разочарования.

– Конечно нет. Но это не делает тебя менее значимым, ведь ты сумел открыть двери, а этого никто до тебя не делал. Вселенная любит преподносить сюрпризы.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – признался Айлин.

– Ничего страшного, со временем поймешь. – Женщина подошла к мальчику и, приобняв его за плечи, повела по дороге. – Меня зовут Гипатией. Я расскажу тебе о месте, которое ты нашел, и людях, которые его скоро заселят…

Пара молодых людей неспешно прогуливалась по каменному полотну Великой Китайской стены. Казалось, что эта дорога не имела ни начала, ни конца – ее предполагаемые границы терялись где-то далеко впереди, переваливаясь через линию горизонта. Было раннее утро, и немногочисленные прохожие, которых они встречали, с любопытством поглядывали на них, но никто не решался подойти и заговорить.

– Вы ведь много путешествовали, если мне не изменяет память. Кроме того, вы человек тонкого ума и обладаете богатым воображением. Скажите, как случилось, что вам так и не удалось найти выход? Я бы все поняла, если бы его не было вовсе, но ведь это не так.

– Посмотрите, Машенька, какая красота. – Николай Гумилев остановился и задумчиво посмотрел вдаль. – У меня такое ощущение, будто я сейчас нахожусь на каком-то шраме, оставшемся после хирургического разреза. По одну сторону находится то, что было, по другую – что будет. А под нами – то, что есть здесь и сейчас.

– Возможно, так и есть. – Девушка выжидающе на него посмотрела.

– Я нашел способ обмануть смерть, – наконец ответил мужчина, устало улыбнувшись. Китайская стена, которую они меряли шагами, имела такую мощную энергетику, что было сложно сосредоточиться на личном, и Николаю пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключиться с философского созерцательного настроя на практичный. – Однако он был не таким, как многие предполагали. Я знаю, что Миша пытался меня вытащить, но ему не позволили. И дело не столько в политической ситуации, сколько в моей убежденности в том, что все идет по плану.

– По какому плану?

– Жизненному. Вы считаете, что я не смог найти выхода из клетки, хотя мы сейчас разговариваем друг с другом. Разве это не парадокс?

Прежде чем ответить, Мария Мартынова несколько секунд молчала. Она видела то, что Гумилев называл выходом, точнее, его результат. Тело поэта было свалено вместе с телами таких же несчастных, и весь его талант, этот божий дар, сконцентрировался в широко распахнутых глазах, в которых отражался Игнатий Спиридонов – в прошлом полковой писарь, а ныне оперуполномоченный Петроградской Губчека, – с сожалением глядящий на то, как поэт постепенно скрывается под слоем жирной земли. Когда могила была полностью засыпана, Игнатий с раздражением вынул изо рта погасшую папиросу и, сердито вытерев глаза, пошел прочь. На следующий день он отчитается в том, что приговор, вынесенный Николаю Степановичу Гумилеву, признанному виновным в участии в Таганцевском заговоре, приведен в исполнение. Он намеренно укажет ошибочное место захоронения, чтобы в будущем его коллеги не имели возможности тревожить поэта. Всего через полгода оперуполномоченный Спиридонов будет убит в уличной перестрелке, и его тайна умрет вместе с ним. Прекрасный план, ничего не скажешь.

– Нет, это скорее провидение. – Прогнав неприятные воспоминания, девушка подняла взгляд на Николая. – Идеи Сведенборга несостоятельны, к сожалению. Умирая, вы не возвращаетесь в собственную жизнь, которую очистили от грязи и сделали ярче и приятнее. Это казуистика, хоть и красивая.

– Тогда почему мы с вами здесь?

– Только потому, что я так хочу.

– А если бы вы этого не хотели?

– Вас бы здесь не было.

– Но я был бы в другом месте?

– Без сомнения.

Мари, конечно, была не вполне откровенна, но как объяснить человеку то, что она и сама до конца не понимала? Все сложно и в то же время проще простого. Мимо них прошла пожилая китаянка с ребенком за спиной – малыш увлеченно жевал что-то и с любопытством разглядывал европейскую парочку, которая не вписывалась в его представление об окружающем мире. Девушка отвернулась, чтобы не видеть, как он пойдет в школу и, закончив несколько классов, отправится работать на фабрику, где будет выполнять одни и те же обязанности всю свою недолгую жизнь, пока пожар, произошедший по вине нерадивого хозяина, не оборвет ее. Пожилая женщина, которая к тому времени превратится в глубокую старуху, через двадцать лет опять пройдет этой же дорогой, и на ее спине будет опять сидеть ребенок – теперь уже сын того, кто сейчас оглядывается, пытаясь перехватить взгляд Мари.

– Вы чем-то расстроены? – Девушка заметила, что Николай наблюдает за ней, и улыбнулась – незачем было посвящать его в переживания, которые не имели к нему никакого отношения. Сочувствие крадет силы, которых у поэта и так осталось не много, поэтому она ответила просто:

– Да, но это личное.

– Я только что понял, что практически ничего не знаю о вас. – Воспитание не позволило молодому человеку продолжать расспросы, и он переключился на другую тему. – То ли вы ангел, то ли демон. Мне, конечно, хочется верить в первое, но и второй вариант интересен. Скажите, Машенька, чем я заслужил встречу с такой, как вы?

– А какая я? – Представив себя в роли посланницы небес, в белых одеяниях и с крыльями за спиной, Мари рассмеялась.

– По меньшей мере, не такая, как все, – серьезно заметил Гумилев. – Признаюсь, я смущен и до сих пор пребываю в некоторой прострации. Допуская, что вы мне снитесь, я должен допустить и тот факт, что вся эта история с арестом также не более чем дурной сон. Если же считать все происходящее со мной реальностью, то вся система мироздания, к которой я привык, рушится. Не могу сказать, что я расстроен, – у меня было много претензий к жизни. Однако все же хотелось бы определиться: кто вы и что вы? И в какой реальности я нахожусь сейчас? И в реальности ли?

– Вы ведь разговариваете со мной. Значит, как минимум существуете. Не это ли главное?

– Пьяница в кабаке тоже существует, но я бы не хотел оказаться на его месте, – возразил поэт.

– Хорошо, я объясню, насколько это возможно, – кивнула девушка, подумав несколько секунд. – Существуют различные гипотезы о многомерности нашего мира. Конечно, большая их часть не выдерживает никакой критики, но некоторые идеи содержат крупицы истины, соединив которые можно получить более или менее верное представление о вселенной. Смысл не только в том, что ничего не исчезает бесследно. Это и так понятно. Но дело в том, что размер – это величина, придуманная человеком для простоты восприятия действительности. Так же, как насыщенность, твердость и так далее. В действительности же невидимое может стать видимым – и наоборот. Природа оставила нам повсюду намеки и подсказки, но мы не желаем замечать их, воспринимая как данность. На самом деле научный прогресс сыграл с нами злую шутку – теперь мы можем объяснить все с помощью формул и теорем, истинность которых никто из обывателей не оспаривает.

– Вы противница научного подхода? – удивился поэт.

– Не совсем. Я противница навязывания мнения, будто наука есть последняя инстанция. Впрочем, это совершенно не важно, я отвлеклась. Вам повезло – вы не только не утратили связи с духовным миром, который существует рядом с нами, но и сами стали частью этого мира. Ведь стены, которые мы возводим, на самом деле являются дверьми, как бы это странно ни звучало. И самая главная стена, по которой мы сейчас с вами гуляем, и есть основное сосредоточение той энергии, о которой мы с вами говорим. Хотя я, наверное, выразилась не совсем верно, прошу прощения. Не энергия – скорее центр. Это как если бы вы вдруг запланировали в доме ремонт, разобрали перегородку между комнатами – и обнаружили бы в ней колонию муравьев. То есть целая цивилизация, о которой вы и представления не имели.

– Но муравьев сложно не заметить. – Николай улыбнулся, вспомнив, как они с женой пытались вывести этих вездесущих насекомых из загородного дома. Им тогда, кстати, так и не удалось этого сделать – муравьи появлялись в самых неожиданных местах, но при этом вели себя пристойно, и в конце концов Анна сдалась.

– Это просто пример, – пожала плечами Мари и продолжила: – Итак, вы живете рядом с этими муравьями многие годы. Вы занимаетесь своими делами, они – своими. И вам все равно, что происходит в этой параллельной реальности, пока вы не догадываетесь о ее существовании. Но если бы вы с самого начала знали о ней? Неужели ваша жизнь осталась бы прежней? А теперь представьте себе, что это не муравьи, а гораздо более развитые существа, многие из которых ничем не отличаются от нас с вами. Вы можете не верить в них – от этого ничего не изменится. Ведь если вы вдруг перестанете верить в горы, они останутся на своем месте, верно? Даже, может быть, увеличатся в размерах, потому что, отрицая их существование, вы перестанете их взрывать и использовать как строительный материал.

– Я не совсем понимаю, к чему вы ведете. – Гумилев развел руками и с виноватым видом остановился, чтобы собраться с мыслями. Все, о чем рассуждала его спутница, казалось ему красивой абракадаброй, не имеющей никакого отношения к действительности. – Дайте мне хоть одну соломинку, за которую можно зацепиться, а то, боюсь, я совсем запутаюсь.

– Терпение, мой друг. Я как раз подошла к самой сути, еще минута, и вы обо всем узнаете. Впрочем, я могу показать вам все прямо сейчас. Только не пугайтесь – это весьма неожиданно с точки зрения человеческого восприятия. Просто знайте: место, которое вы сейчас увидите, станет для вас домом, каким в свое время оно стало для меня. Это не иллюзия, не галлюцинация – напротив, этот мир более реален, чем тот, в котором вы жили прежде.

В следующее мгновение пожилая пара состоятельных китайцев, степенно прогуливавшаяся по национальной достопримечательности, с открытыми ртами наблюдала за тем, как молодые люди, взявшись за руки и глядя себе под ноги, прошли вниз прямо сквозь каменную кладку, словно спускались по невидимой лестнице. Переглянувшись, китайцы поспешили к тому месту, где только что находились таинственные европейцы, и с удивлением уставились на часть дороги, ничем не выделяющуюся на фоне остальных. Для пущей уверенности женщина, забыв о своем статусе, даже несколько раз подпрыгнула, чтобы удостовериться в отсутствии скрытого прохода. Наконец, убедившись в цельности полотна, она вопросительно взглянула на супруга, но тот, похоже, был настроен на философский лад и лишь пожал плечами. Еще раз осмотревшись, женщина с сомнением покачала головой, взяла мужа под руку, и они продолжили прогулку, словно ничего не произошло…

Тем временем Николай с Мари действительно спускались по лестнице – поэт, в первое мгновение растерявшийся, теперь с любопытством смотрел по сторонам.

– Это что, город в городе? Такое возможно?

– Не совсем, – уточнила девушка, стараясь ступать осторожно – ступени были слишком узкими даже для ее изящных ножек. – Это непрекращающийся город, который не имеет ни начала, ни конца и постоянно расширяется. Он находится внутри каждой перегородки, которую мы воздвигаем на протяжении всей жизни. И ему не важно, разрушаем ли мы ее после, – однажды появившись, она остается навечно. Для вас толщина стен вашего дома измеряется в английских дюймах, однако, как видите, такой подход ошибочен. Если же вы полагаете, будто то, что вы наблюдаете сейчас, возможно лишь здесь, то мы можем выйти и снова зайти, но уже через любую другую стену. Поверьте, нет никакой разницы в том, каким проходом мы воспользуемся, будь то Казанский собор в Петрограде или фанерная перегородка в кукольном домике – в любом случае вы попадете сюда…

Когда спустя два часа пожилая пара возвращалась тем же путем с прогулки, китаянка округлила глаза и толкнула супруга локтем под ребра: недалеко от них, как ни в чем не бывало, оживленно болтали друг с другом те самые молодые люди, которые совсем недавно были замечены за нарушением основных законов физики. Но мужчина пробормотал ей что-то сквозь зубы, и они, не останавливаясь, степенно и важно прошествовали мимо.

– Но зачем вам я, если вы располагаете таким источником информации? Это ведь настоящее сплетение миров! – Николай задыхался от переполняющих его чувств и ничуть не думал о том, что его могут услышать. Впрочем, и Мари это мало беспокоило – здесь вряд ли можно было встретить тех, кого стоило опасаться.

– То, что происходит внутри, не может повлиять на этот мир. Попав туда, вы не только теряете связь с прежней жизнью, но со временем начинаете мыслить иначе. Рождение, взросление, смерть – все начинает казаться сном. Ваши воспоминания еще свежи, а мне именно это и необходимо.

– В таком случае я к вашим услугам.

Карл монотонно кивал, слушая разглагольствования Ирины по поводу того, какой должна быть реакция пишущей братии на избиение коллеги, и периодически поглядывал на часы. Каждый раз, когда секундная стрелка завершала очередной круг, он вздрагивал, словно от несильного удара током. Приближалось время его встречи с Марией Степановной, на которую он решил не идти. И черт с ним, с редактором, – старуха просто пугала его. Думая о ней, он весь покрывался испариной, в животе ухало, будто он шел на первое в жизни свидание с девчонкой, которая ему нравилась еще с детского сада.

– Торопишься куда-то? – поинтересовалась более успешная коллега.

Карл никак не мог определить причину, по которой та вдруг стала набиваться ему в приятели, – прежде они не только не дружили, но и не разговаривали толком. Впрочем, в этом был виноват сам Дубинин, которого редко можно было видеть и на корпоративных вечеринках, и на обычных попойках. Представив, что все это время девушка тайком сохла по нему, молодой человек с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, – такой вариант представлялся ему совершенно нереальным.

– Что? Да, то есть нет, не совсем. – Карлу было неудобно признаться, что он испугался встречи с пожилой женщиной. Чушь какая-то. Журналист наклонился к коллеге и вполголоса объяснил: – Думаю, я не сдам в этот номер материал.

– Чего так? – Видно было, что Ирина задала этот вопрос исключительно из вежливости, но Карл все равно был благодарен ей за это. Возможно, подумал он, решение удастся найти, озвучив проблему, вместо того чтобы муссировать ее в голове, в которой и так уже была каша из обрывков образов и ощущений.

– Напомни, пожалуйста, твою фамилию, – неожиданно поинтересовался Карл, чтобы собраться с мыслями и адекватно обрисовать ситуацию – главным образом, для самого себя.

– А? – Девушка поперхнулась мутной бурдой, которую в их офисе было принято называть кофе. – Ты что, собственную газету не читаешь? Верди. Ирэн Верди.

– Нет, не псевдоним. Настоящая фамилия.

– Кузнецова. Ирина Кузнецова. Мне повезло не так, как тебе, – вот и приходится заниматься украшательством себя, любимой.

– О чем ты? – Карлу прежде не приходилось слышать такое о своей фамилии, и он был совершенно искренне и приятно удивлен.

– Ну как же. Карл Дубинин – звучит потрясающе. Я бы, даже если постаралась, ни за что такое сочетание не придумала бы. Твои родители – креативные ребята, ничего не скажешь.

– Да, наверное. – Он прищурился и с подозрением посмотрел на собеседницу, чтобы удостовериться в том, что не издевается, но она была совершенно серьезна. – В общем, спасибо. От тебя мне это особенно лестно слышать.

– Не за что. Так что там с материалом?

Прежде чем ответить, Карл дал себе несколько секунд на принятие решения, затем вздохнул и, порывшись в сумке, вытащил блокнот. Внутри оказалась фотография, которую он и протянул коллеге:

– Вот эта девушка слева – та самая Мартынова, с которой я встречался.

– Хорошенькая, – одобрила Ирина, поцокав языком. – А эти двое кто?

– Не узнаешь? – Дубинин, увлекавшийся историей, всегда искренне удивлялся, когда остальные не разделяли этой его страсти, поэтому и сейчас подумал было, что его коллега валяет дурака, но та, еще раз приглядевшись, совершенно серьезно покачала головой:

– Нет, никаких вариантов.

– Это Пикассо с Хохловой. Старуха была с ними знакома, представляешь?

– Ну, была и была, что такого? Молодец, значит. Так в чем проблема-то? Это вроде бы хорошо, разве нет?

– Как раз с этим проблем нет. Но она говорит очень странные вещи – и обо мне в том числе. У нее вообще в квартире много старинных вещей. Такое ощущение, что я в музей попал. Обычная такая халупа, но чувствуется, что там не все чисто. А еще… – Карл замялся на мгновение, не зная, стоит ли продолжать, но, подумав, решился: – А еще она мне снится.

– Ха! Да ты ходок! – захохотала девушка так громко, что на нее зашикали со всех сторон. – А что, ничего такого я в этом не вижу. Судя по фотографии, она очень даже ничего.

– Ты издеваешься? Этому фото сто лет в обед.

– Так уж и сто? – засомневалась Ирина, оценивающе присматриваясь к черно-белому изображению.

– Это двадцать шестой.

– О! – Она округлила глаза и, впечатленная почтенным возрастом реликвии, осторожно вернула ее Карлу. – Ну, приснилась она тебе – и что?

– Ты сейчас просто послушай, хорошо? – Дубинин, не дожидаясь ответа, начал загибать пальцы, глядя прямо перед собой. – Во-первых, старуха явно не в себе – она говорит о том, что было почти век назад, так, словно это происходило вчера. Это ненормально. Во-вторых, у нее в квартире оригиналы мировых шедевров, продав которые она могла бы жить во дворце, но она этого не делает. Это тоже говорит о том, что у нее не все в порядке с головой. В-третьих…

– Подожди, подожди. – Роль безмолвного слушателя явно не пришлась девушке по вкусу, и она поспешила озвучить свои соображения. – Ты сейчас глупости говоришь. Пожилые люди часто впадают в детство. Моя покойная бабушка, бывало, пересказывала слово в слово их разговор с дедом, когда они впервые встретились, но при этом не могла вспомнить, что ела на обед. Это естественный ход вещей, друг. Ну, а по поводу «продает – не продает», это ты вообще загнул. Во-первых, это не твое дело, уж извини меня за резкость. А во-вторых… У моего знакомого, например, дома хранится орден Святого Георгия, который был пожалован его прапра… не помню, сколько прадеду. Если бы он захотел его загнать, оторвали бы с руками. Знаешь, он стоит хороших денег. Но ни мой приятель, ни его родители, ни дед с бабкой никогда даже не задумывались о том, чтобы его продать. Даже во время голода тридцатых не было таких мыслей. А ты говоришь: могла бы жить во дворце. Не все оценивается в валюте.

Не ожидавший такой проповеди от коллеги, которую он до этого считал легкомысленной, Карл в первый момент смутился. Пробормотав какое-то невнятное оправдание, он тем не менее продолжил:

– Хорошо, пусть так. Но это еще не все. Мария Степановна сказала, что у нее есть информация, которая может касаться меня лично, а потом заявила, будто я не готов к беседе – предложила подумать, отдохнуть. А потом я вообще не помню, как на улице очутился. То ли она обладает какими-то скрытыми способностями…

– То ли ты опять до утра сидел за компьютером, – закончила за него Ирина.

– Я постоянно так делаю! – возразил Дубинин. – Это мой нормальный режим.

– Это не режим, а дурная привычка, от которой нужно срочно избавляться. Тебе сколько лет?

– Да вроде вчера еще было тридцать.

– Не много, конечно, но и не мало. Ты уже не восемнадцатилетний мальчик, который может сутками не спать, и ничего ему не будет. Если ты изо дня в день будешь, проходя мимо памятника Петру Первому, щелкать его по носу – ну, если дотянешься, конечно, – то рано или поздно он отвалится. Я это говорю к тому, что наши возможности не безграничны, и нужно отдавать себе в этом отчет. Ты никогда не бываешь на наших вечеринках – иначе ты бы заметил, что я уже давно не пью ничего, кроме вина или шипучки, да и то совсем чуть-чуть. По утрам начала бегать, отказалась от жирной пищи. А ведь мы с тобой ровесники.

– Ты так и будешь на каждый мой довод выдавать по возражению? – улыбнулся Карл, которому понравились рассуждения коллеги. Слушая ее, он успокоился, – старуха уже не пугала его. Кто знает, подумал он, возможно, действительно все объясняется его усталостью.

– А почему бы и нет? – Ирина пожала плечами и, закинув ногу на ногу, жестом показала, что готова слушать дальше.

– Я уже и не знаю, стоит ли продолжать. В общем, этой ночью мне приснился сон. Понимаешь, я вообще никогда не запоминаю сновидений, а тут картинка была такой живой и реальной, что я до сих пор не верю в то, что этого не было на самом деле.

– И что такого было в твоем сне?

– Ничего особенного. Я иду по парку, встречаю эту Мартынову…

– Откуда вы берете все эти фамилии?! – возмутилась девушка. – Прямо как на подбор. Извини, продолжай.

– Встречаю ее, мы разговариваем. Она рассказывает, что Дубинин – не настоящая моя фамилия и что меня должны звать иначе.

– Час от часу не легче, – проворчала Ирина.

– Да, она сказала, что моя настоящая родовая фамилия – де Бо и что мой предок был выходцем из Франции. – Карл поспешил продолжить, увидев, как еще больше помрачнела его собеседница, услышав очередной потенциальный псевдоним. – А потом, когда я на нее посмотрел, она превратилась в ту самую молодую женщину, какой ты только что видела ее на фотографии. Еще она говорила о какой-то информации, которая может свести меня с ума. Но она, мол, подстраховалась – и сможет мне раскрыть что-то очень важное во сне. Вроде как это совершенно безопасно. А потом я проснулся совершенно разбитый и до сих пор не могу в себя прийти. У нас на сегодня была назначена встреча, но я почему-то не могу заставить себя пойти на нее. Это странно, но у меня и сейчас звучит в голове ее голос.

– И что он говорит, этот голос? – Ирина совершенно не скрывала, что рассказ ее заинтересовал. Она даже в чем-то завидовала рассказчику – сама девушка давно не испытывала ничего подобного. Даже если это чистейшей воды вымысел или игра воображения, она многое бы отдала, чтобы хоть на короткое время погрузиться в эту пусть временами пугающую, но сказку.

– Он говорит, что мне нужно заснуть, – мрачно подытожил Карл. – И что только тогда я все узнаю.

– И в чем проблема? – подняла брови журналистка. – Иди домой и ложись спать.

– О чем ты говоришь? А работа? И вообще – если тебя послушать, то создается впечатление, будто ты веришь во всю эту глупость.

– Дело не в том, верю ли я в нее или нет. – Ирина подумала о том, как бы поступила она сама, если бы находилась на месте Карла. Наверное, на самом деле отправилась бы домой и завалилась спать. – Главное – насколько тебя это беспокоит. Помнишь эту хохму про основное отличие мужской логики от женской?

– Не помню, – мрачно отозвался Карл.

– У мужчины спрашивают: какова вероятность того, что, выйдя из дома, ты встретишь живого динозавра? Он начинает что-то там высчитывать в уме и наконец говорит: один к миллиону. Тот же вопрос задают женщине, которая заявляет: пятьдесят на пятьдесят. Ее спрашивают: как это? Ну, а она закатывает глаза: мол, или встречу, или не встречу. Так вот, в твоем случае женский подход – идеальный вариант. Если старуха – или твое подсознание, что в принципе не имеет значения, – на самом деле имеет, что сказать тебе, то ты что-нибудь да узнаешь. Если же ты все это придумал, то хоть выспишься.

Дубинин рассмеялся шутке и, подумав, решил, что в этом предложении есть смысл.

– Но как же работа? Главред ждет от меня материал к вечеру.

– Ты же сам сказал, что материала не будет, – напомнила Ирина. – От того, что ты сидишь здесь и занимаешься самоедством, он не появится. У тебя ведь отложено что-нибудь из того, что когда-то не пошло в печать? Смело отправляй – благо твои материалы не устаревают, в отличие от моих горячих пирожков. Если будет возмущаться, скажи, что старушечьи мемуары в процессе, что будет бомба и так далее. Заинтригуй его, он такое любит.

– А если потом эта бомба так и не появится? – с сомнением в голосе возразил Карл, который не любил подобных авантюр.

– Скажешь, что фитиль отсырел. Да не переживай – в крайнем случае напишешь о прапра моего знакомого, он был крутым дядькой. Орден сфотографируешь, у него разные документы с тех времен сохранились, любовная переписка, всякие «авекплезиры» и прочее. В общем, как-нибудь выкрутимся.

Дубинин подумал, взвешивая все за и против, и согласился. Действительно, какой смысл сидеть в офисе и сомневаться в собственной адекватности, если есть простой способ расставить все по своим местам? Сердечно поблагодарив Ирину, которая только отмахнулась в ответ, театральным жестом указав ему на дверь, он вышел из здания и поймал такси. К счастью, родителей, которым пришлось бы объяснять столь неожиданный визит, дома не оказалось – и Карл, не раздеваясь, упал на кровать. Сначала он решил, что процесс засыпания займет у него пару часов, и даже подумывал о том, чтобы принять снотворное. Однако этого не понадобилось – стоило ему представить себе лицо Марии Степановны, как он тут же провалился в сон. Это произошло так неожиданно, что он не сразу понял, что спит. И только увидев перед собой знакомый офорт, мысленно присвистнул от удивления и, стараясь двигаться осторожно, прошел в столовую, из которой раздавалось позвякивание, как если бы кто-то размешивал сахар в чашке чая.

За столом сидела госпожа Мартынова, скинувшая как минимум лет восемьдесят, и с любопытством рассматривала растрепанного гостя, который не знал, как себя вести с ней – то ли как с реальным человеком, то ли как с плодом его воображения. Наконец, устав от затянувшегося молчания, девушка пригласила молодого человека присесть и улыбнулась:

– Вы все же решились. Я рада, это очень смелый шаг, какими бы ни были его причины. Что ж, приступим, месье де Бо.

Вглядевшись в молодое лицо, Карл ответил на вопрос, который в прошлый раз задал себе: изумрудные. Глаза Мари были потрясающего темно-зеленого цвета.

– Господа, господа, успокойтесь! Ваша якобы непримиримая вражда и шум, который она производит, честно говоря, уже начинают меня раздражать. – Высокий элегантный брюнет, небрежно державший в руках тонкую сигару с мундштуком, брезгливо поморщился, глядя на то, как двое мужчин размахивают руками друг перед другом. Причем если один из них, громогласный детина с резкими чертами лица, отличался гигантским ростом, отчего ему приходилось смотреть на своего визави сверху вниз, то второй роста был совершенно обычного. Светлые волнистые волосы и голубые глаза вкупе с нежным, почти девичьим овалом лица никак не сочетались с той яростью, с которой он накидывался на соперника, ежесекундно выкрикивая ругательства. Впрочем, они, казалось, ничуть не смущали его оппонента – пользуясь превосходством в росте, он периодически смотрел поверх яростно жестикулирующего молодого человека куда-то вдаль, словно того и не было вовсе, чем приводил его в еще большее бешенство. Наконец, устав от активных действий, блондин повернулся к мужчине и запоздало ответил на его замечание, при этом его тон вдруг кардинально изменился, став едва ли не елейным:

– Вы, Оскар, конечно, гениальный поэт, но вам никогда не понять русской души. Нам или все, или ничего.

– Так что же ты тогда кипятишься, Сереженька? – добродушно прогудел его оппонент. – Я тебе и предлагаю – ничего. Бери. А мне все оставь.

– Ах, ты… – начал было тот, но потом передумал и продолжил: – Я когда еще маленьким был совсем, зачитывался вашими произведениями, но сейчас понимаю, что тот же Дориан, живи он в России-матушке, никогда не кончил бы так, как в вашем произведении. Скорее всего, он и по сей день кутил бы где-нибудь у Давыдова да девок зажимал по углам.