© Блэр Д., 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
* * *
Часть первая. Алая Эллада
Глава первая. Память в чернильных строчках
«Где я?»
Мысль звучала слабо, робко. Или верней назвать ее внутренним голосом?
«Кто я?»
Голос был женским, и то, что он спрашивал, вызывало страх. Удушающий, острыми когтями скребущий душу. Ведь там, под черепной коробкой – чернильное ничто. Кем бы она ни была, из нее вынули все воспоминания. Выели их, словно устричное мясо из раковины, оставив голову пустой и гулкой.
Она резко выдохнула, окончательно сбрасывая с себя, как кисею, остатки сна. Итак, она знала, что на свете существуют устрицы со своими раковинами. Что еще?
Приподнявшись на локтях, она обнаружила, что укрыта лишь тонким покрывалом, хотя по комнате, как свободолюбивый кот, вовсю гулял ветер. Была ли знакома ей эта комната, до краев залитая, обласканная утренним светом? Она ждала импульса – хоть какого-то знака, хоть краешка воспоминания; уголок, за который можно потянуть, чтобы шелковой нитью намотать на кисть остальное.
Гулкая, мягкая пустота. Та часть ее разума, где хранились воспоминания, – опутанный паутиной и запорошенный пылью чердак заброшенного дома.
Взгляд, блуждающий по комнате вместе с ветром, наткнулся на желтый стикер на стене: «Тебя зовут Деметрия Ламбракис. Знакомые и родные называют тебя Деми».
– Деми, – тихо повторила она.
Теперь ей, знающей собственное имя, дышалось чуть легче. И все равно страх бился где-то внутри, под тонкой оболочкой кожи.
«Почему я не помню?»
Еще один стикер – еще один ответ: «У тебя очень редкая форма амнезии».
И хотя формулировка насторожила, знать причину, по которой ни одно воспоминание не спешило к ней приходить, уже неплохо.
Деми выбралась из постели. Отразившееся в зеркале лицо показалось чужим – настолько, что она, поежившись, поспешила отвернуться. Незнакомка в отражении исчезла, зато в поле зрения появились новые стикеры.
Ей семнадцать. Она учится в школе и немного играет на фортепьяно. Немного, видимо, оттого что постоянно забывает ноты выученных мелодий. Приписка: «Остальное узнаешь у мамы» вызвало вздох облегчения, а после – мимолетную улыбку. Кем бы она ни была, какие бы препятствия амнезия ни воздвигала на ее пути…
Хорошо, что у нее есть мама.
Случайный взгляд за окно, на верхушку виднеющейся вдали церкви – и память, что еще мгновение назад казалась пустой, подсказала: это церковь Святой Марии. Опершись о подоконник, Деми жадно вглядывалась вдаль. Она знала, что там, за окном – крохотная красочная Каламбака[1]. Улицы оживали перед глазами, словно панорама, словно фотоснимки или кадры однажды увиденного кино. Но вспомнить, как она гуляла по городку у подножия скал, о чем думала, бродя среди домиков с красными крышами, так и не смогла.
Прекрасно зная, что представляет собой мир и что в нем сейчас происходит, Деми не могла ответить на самый главный вопрос: кто же она такая? Как она учится в школе? Что любит есть на завтрак? Чем занимается в свободное время (кроме игры на фортепьяно, о чем ей сообщил безликий стикер)? Ни одного, даже самого незначительного или глупого факта о себе Деми назвать не могла.
А ведь она даже знала, что амнезия такой не бывает.
Резко выдохнув, Деми убрала руку с подоконника, чтобы не видеть, как дрожат пальцы. Желудок скрутило спазмом. Ей предстояло знакомство с собственной мамой… И вероятно, с самой собой.
Деми усилием воли стряхнула с себя оцепенение. Стоять, уставившись на стикеры или до рези в глазах вглядываться в окно, будто окружающий мир таил в себе все ответы, легче, чем начать действовать. И все же, все же…
Она покинула комнату, так и не ставшую ей родной. Не потребовалось вспоминать, куда повернуть, – тело само вело ее.
Один взгляд на стоящую на кухне женщину, и из незнакомки она превратилась в ту, о которой Деми при желании могла бы написать целую статью. Но мозг ее не взорвался ворохом воспоминаний, а запестрел голыми фактами, что всплыли откуда-то изнутри.
Эту невысокую женщину с голубыми глазами (свой карий цвет Деми, вероятно, унаследовала от отца) и ухоженными волосами звали Элени. Она работала юристом, носила элегантные брючные костюмы, три раза в неделю занималась фитнесом в дорогом клубе, но при этом до безумия любила посыпанные сахарной пудрой и тающие на языке курабьедес[2].
Странно осознавать, что Деми смотрела на собственную маму, чью биографию помнила до мельчайших деталей… И совершенно не знала саму себя.
Она помнила сдержанную, вежливую улыбку Элени, что предназначалась людям чужим, посторонним. Помнила и заразительный смех, который доводилось слышать лишь самым близким. В такие моменты всегда безупречная леди казалась совсем девчонкой – искренней, яркой как вспышка и взрывной. Деми не помнила только, что у этой леди есть дочка по имени Деметрия. Та, что унаследовала от матери если не цвет глаз, то миниатюрность и блестящие темные локоны.
– Привет.
Улыбка у Элени слегка натянутая, взгляд настороженный – готовится, если будет нужно, успокоить дочь.
Дочь…
– Привет. Амнезия, значит? – несколько нервно произнесла она.
Ощущения, что стоящая перед ней женщина – чужая, отчего-то не возникало, хотя Деми не могла вспомнить ни одного разговора с ней. Собственное отражение в зеркале подходило на роль незнакомки куда больше.
Уголки маминых губ опустились, но лицо расслабилось.
– Ты очень любишь чай, – после паузы поделилась она.
Деми тихо рассмеялась. Еще один факт в ее копилку.
– И собак, – добавила Элени.
Она сделала жест рукой, приглашая сесть к столу, пока наливала чай и наполняла хрустальную вазочку с медом. На самом столе обнаружились остывающие тиганитес[3] и еще одна вазочка с толчеными грецкими орехами.
– Ты уговариваешь меня завести щенка последние пару лет. – Она запнулась. – У меня аллергия, но ты постоянно об этом забываешь.
Не упрек – простая констатация.
Рука застыла в воздухе, не донеся тиганитес до рта.
– Это у меня с рождения? – Деми поморщилась. От того, что она «это» произнесет, хуже не станет. – Амнезия?
Элени кивнула, быстрым нервным жестом проведя рукой по волосам.
– Причем такая, которая не поддается никакой классификации. То есть она редкая… чрезвычайно. Я собирала информацию. Такие люди встречаются, но один раз за десятки лет.
– И в чем же именно проявляется ее уникальность? – медленно спросила Деми.
– Каждую ночь во время сна из твоей памяти стирается вся информация о тебе, о твоей личности. Все, абсолютно все прочее остается нетронутым или же вспоминается в течение дня.
Кухню наполнила напряженная, звенящая тишина.
«Как я реагировала раньше? Плакала? Долго отходила от шока?»
А ведь это «раньше» действительно существовало. Вся ее жизнь – постоянный цикл забвения и обретения воспоминаний.
– Ты росла почти обычным ребенком. Почти. Так же училась считать и писать, как и другие дети, давала куклам имена… Только свое постоянно забывала. Нас с твоим отцом это настораживало, но не пугало. А потом стало ясно, что с тобой происходит что-то неладное.
– Отец ушел из-за этого? – резко спросила Деми. – Он же… ушел?
Вывод сложился из воспоминаний об Элени, в которых та всегда оставалась одна. Нет, конечно, рядом находились коллеги, знакомые, приятельницы… И мужчины, которые, судя по взглядам, обращенным на Элени, были совсем не против стать Деми если не отцом, с чем уже опоздали, то отчимом.
– Да, но… – Мама растерялась. – Нет, не думаю. Господи, каждый раз говорить тебе об этом… Прости. У него другая семья, но он души в тебе не чает. Часто приезжает, постоянно интересуется, как у тебя дела. Просто… так вышло. Даже думать не смей – в этом нет твоей вины.
Деми кивнула, рассеянно глядя в окно. Теперь она припоминала рослого кареглазого мужчину, что разговаривал с мамой. Но не с ней.
С тех пор, как проснулась, она воскресила в памяти несколько человек и целый до тонкости прорисованный городок. Словно реставрировала старинную книгу, давая новую жизнь каждой из хрупких страниц, или строила замок из спичек – медленно, по одной крохотной детали. Однако любая попытка вспомнить, как кто-либо из так называемых знакомых обращается к ней самой, а не к ее родителям или посторонним, оборачивалась неудачей.
Деми была призраком в собственных воспоминаниях. Тенью, что отбрасывает человек, тенью, что лишь наблюдает за миром живых, но стать его частью не может.
– Если я просыпаюсь, уже себя не помня, значит, потеря памяти происходит во сне? А что, если…
– Не спать? Ты пробовала, милая. Это еще хуже.
Деми перевела взгляд на маму, требуя конкретики. Элени вздохнула, явно не желая расстраивать дочь еще сильней. Но она должна понимать: когда восприятие себя и мира размыто, словно картина с холста, на который пролили воду, ценна каждая деталь, каждый крохотный элемент пазла.
– После полуночи… С каждым часом ты начинала понемногу забывать. Сначала незначительные факты, потом – целые годы. Все, что воссоздавала на протяжении минувшего дня. И смотреть, как ты по кусочку теряешь себя… Это жутко.
Деми отодвинула тарелку. Аппетит пропал, так и не появившись.
– Пойдем, кое-что покажу, – мягко сказала Элени.
Вслед за ней Деми вернулась в спальню. Пройдя к тумбочке у окна, Элени выдвинула нижний ящик и поманила ее к себе. Ящик оказался полон крохотных блокнотов на спирали.
– Это все ты. Твоя история.
– Дневники?
– Что-то вроде, хоть ты не раз говорила, что вести дневник в твоем возрасте – это глупо. Там заметки о тебе, отражение твоего самопознания, понимания самой себя.
Элени улыбнулась улыбкой отстраненной, почти печальной, проведя пальцем по корешкам. Деми замерла, не дыша.
– Записи, случается, разнятся. Ты пишешь, что обожаешь черный цвет, а две страницы спустя радуешься, что купила роскошный красный топ, ведь твой цвет – красный. Ты подросток, это нормально. В одном блокноте ты говоришь, что обожаешь нежиться на солнышке, а в другом – тогда в Каламбаке была аномальная жара – просишь увезти тебя на север, – рассмеялась Элени. Заметив взгляд Деми, объяснила: – Каждый день ты разрешаешь мне их читать. И каждый день я предлагаю тебе сделать то же самое. Ты всегда отказываешься. Просто берешь чистые и начинаешь с нуля. Однажды я спросила тебя, почему.
– И? – заинтересовалась Деми.
– Ты сказала: «В этих блокнотах – лишь ничего не значащие для меня слова. Черные буквы на белом в синюю клетку фоне». Чтобы понять, кто ты такая, тебе нужно не прочитать, а…
– Почувствовать, – тихо сказала она.
Элени кивнула, ласково скользнув ладонью по ее руке.
– Вот почему каждый новый день ты берешь новый блокнот и заново пишешь свою историю. Сделай так и сегодня.
Деми кивнула. Из стопки чистых блокнотов («Купленных наперед», – подумала она с холодком в груди), выбрала один с черной обложкой и золотистым, красиво бликующим на свету абстрактным рисунком.
– Если хочешь, я побуду с тобой, – неуверенно сказала Элени.
– Все нормально. Правда. Но я хочу немного…
– Побыть одна.
И разложить по полочкам всю распадающуюся на неравные куски реальность.
Деми кивнула.
Дверь за Элени тихо закрылась. Деми окинула взглядом комнату, усыпанную стикерами, словно осенней листвой. Снимать не стала – еще пригодятся… И, вероятно, не единожды. Собственное бессилие вызвало глухое раздражение. Что ей остается, если медицина, по словам мамы, бессильна? Безропотно ждать новый день, который сотрет все воспоминания, точно торнадо – попадающиеся на пути хлипкие дома? Слизнет волной забытые на берегу вещи и схлынет, оставив вместо памяти чернильную пустоту.
Среди бастиона из тетрадей и учебников на компьютерном столе примостился новенький ноутбук. Наклеек на крышке, что могли чуть больше рассказать о ее вкусах (и, может быть, о ее чувстве юмора или отсутствии такового) нет. Возможно, она консервативна? Сдержанна? Просто не любит портить чистое пространство излишними элементами? Стикеры на стенах ее комнаты – не в счет.
Деми со вздохом откинула крышку ноутбука. Как только экран загорелся, открыла браузер, следом – историю просмотров. Ей даже задумываться о своих действиях не приходилось – пара уверенных кликов мышки, и готово. В истории поиска сплошным потоком слово «амнезия». Она последовательно кликнула по самым первым и углубилась в чтение.
Её случай не подпадал ни под один из существующих типов амнезии. Так казалось поначалу, после изучения самых популярных статей, которые выпали по запросу. Через пару часов тщательного поиска по ключевым словам Деми нашла куда более любопытные исследования.
Так, профессор университета Аристотеля в Салониках Александрос Папаиоанну в своей работе рассматривал редкий вид амнезии, который, как и сказала Элени, встречался раз в несколько десятков лет. Симптомы похожи до мурашек: сохранение памяти о всех прошлых и настоящих событиях, что затрагивали окружающий мир и близких людей (что уже не характерно ни для ретроградной, ни для тотальной, ни для прогрессирующей амнезии), но ежедневная потеря любой личной информации. Включая даже имя.
Деми выписала имена больных этим видом амнезии – всех тех, чьи истории профессору Папаиоанну удалось проследить. Все они были женщинами, и все – гречанками. Не всегда по крови (был и ребенок от смешанного брака, и чистокровная англичанка, чьих родителей занесло в Грецию задолго до ее появления на свет, и русская, чья семья поколениями жила здесь), но обязательно – по рождению.
– Невероятно, – прошептала Деми, глядя на перечень имен и список греческих городов рядом.
Однако главное потрясение ждало впереди. Листок пополнился датами рождения женщин, чьи симптомы болезни вторили ее собственным. Если им верить, в мире никогда не существовало двух таких женщин одновременно. Более того, дата смерти одной страдающей амнезией близко соседствовала с датой рождения другой. Разница между ними чаще всего составляла девять месяцев, гораздо реже – семь. Тот самый срок, который необходим, чтобы выносить ребенка.
Странная болезнь, выходящая за рамки всех существующих классификаций, будто не желала покидать этот мир. Будто обладала собственной волей. И когда умирал один человек, она каким-то неведомым образом «заражала» собой другого, что спустя несколько месяцев появится на свет.
Неудивительно, что в статьях на первых страницах поиска об исследованиях профессора Папаиоанну не говорилось ни слова. Его версию существования амнезии, названной им «личностной» или «персонифицированной», научное сообщество единодушно нарекло антинаучной. Отчасти Деми их понимала: выводы профессора Папаиоанну звучали слишком фантастично, чтобы люди науки приняли их всерьез. Его даже обвиняли в том, что он фальсифицировал часть данных, чтобы они вписывались в его теорию. Или же кто-то сделал это за него в попытке создать очередную мистификацию.
А Деми сидела, ошеломленная, не зная, что и думать. Она ни много ни мало была прямым доказательством этой «антинаучной» теории. Последняя женщина с «персонифицированной» амнезией умерла пятого марта в городе Миконос. А девять месяцев спустя в городе Каламбака на свет появилась Деметрия Ламбракис.
Она откинулась на спинку стула, устало потерла глаза. Приходилось признать: ее небольшое расследование почти ничего не прояснило, лишь добавило новых вопросов. Без ответа остался и главный. «Кто я?» Или: «Какая я?»
Дерзкая или миролюбивая? Веселая или угрюмая? Тихоня или острая на язык? Спокойная ли она или у нее взрывной характер? Есть ли у нее друзья? Кричит ли она, завидев паука или мышь? Любит ли сладкое? Придет ли людям на помощь или отвернется, когда кто-то в ней нуждается?
Из этих крохотных песчинок и состоял ее внутренний мир. Так много, казалось бы, мелких деталей, что, сплетенные воедино, и составляют ее личность. А Деми ничего о них – о себе – не знает.
Взять хотя бы эту комнату. Здесь столько личных вещей, безделушек, впитавших в себя частичку ее души, порцию ее воспоминаний. Деми смотрела на них – игрушечную ламу, ночник на изогнутой ножке, подставку для ручек в виде пузатой чайной кружки, брелок в форме сердца, зеркальце в старинном стиле, – а они продолжали оставаться лишь безликими предметами. Почему в свое время она купила их? Почему выбрала именно такой цвет, такую форму?
Оказалось, не знать себя – это страшно. Страшно, когда в знакомом до мельчайших деталей мире незнакомым остаешься только ты сам.
Деми вышла из комнаты с накинутым на плечо рюкзаком и чистым блокнотом в руках.
Пора писать заново свою собственную историю.
Глава вторая. Отголоски воспоминаний
В школе все оказалось слишком привычно для человека, который только что начал жизнь с чистого листа. С белого листа, на котором еще на рассвете не было ни единой кляксы, слова, строчки, ни одного воспоминания о ней самой. Войдя в класс, Деми направилась к своему месту, хотя все попытки вспомнить, как она сидела за ним, оборачивались ноющей болью в висках.
Одноклассники вели себя с Деми вполне дружелюбно. Кто-то спросил, чем она занимается в выходные, чтобы пригласить на домашнюю вечеринку, кто-то был озабочен несделанным домашним заданием, а кто-то практиковался в остроумии, обсуждая новый роман математички.
Имена всех этих «кого-то» Деми знала. Не знала только свое отношение к ним. Нравятся ли они ей? Дружат ли они? Знает ли хоть кто-нибудь из них о том, что с ней происходит каждую ночь?
Знакомые лица учителей, одноклассников, школьной команды по легкой атлетике… Ряды лиц, обычные фотокарточки, лишенные эмоциональной подоплеки. Лишенные какой-либо связи с ней.
В телефоне список номеров и гроздь эсэмэсок, показавших, что приятельско-дружеские отношения у Деми все же имелись. Вот только ни на парня, ни на лучшую подругу, о которых умолчала и мама, нет и намека. Вероятнее всего, дело именно в ее «особенности», которая намертво рушила все возникающие связи с первым же рассветом. Допустим, прониклась Деми к кому-то симпатией… А дальше что? Ночь пройдет, и эти люди – что подруга, что романтический интерес – превратятся в сухой список фактов из их биографий. Обезличенных, не имеющих никакого отношения к ней самой.
Одиночество накрыло ее тесным, жарким плащом, сдавило так, что она побоялась задохнуться. Помог стакан холодной воды из питьевого фонтанчика.
А еще – крохотная, но надежда.
После школы Деми заглянула в кафе, которое встретилось по дороге к дому. Взяла по шарику клубничного, ванильного и шоколадного мороженого. Поняла, что последнее – вне конкуренции, и сделала первую запись в блокноте. Вторая, неуверенная: кажется, ей все-таки нравится красный цвет, но и серебристо-серый тоже ничего. А еще красиво смотрится оттенок пыльной розы, как платье у девушки за барной стойкой.
Раздавшийся за соседним столиком рингтон заставил ее поморщиться. Деми уверенно вывела в блокноте – рок, эту грохочущую пародию на настоящую музыку, она терпеть не может. Осталось только узнать, какая музыка не входит в эту категорию. Наверняка классика, раз она играет на пианино… Или она мыслит стереотипно? Проще всего прослушать плейлист на смартфоне. Но она была права тогда, хоть и не помнила, как говорила это Элени… маме. Все эти вещи нужно пропустить через себя, чтобы понять, какое место они занимают в ее жизни.
Деми прогулялась по парку, вглядываясь в скользящие перед ней лица. Подумалось, что все возможные определения амнезия подменяла в ее голове словом «знакомый». Знакомое кафе вместо любимого, знакомый парень вместо парня, который нравился ей или который ее раздражал. Знакомая девушка вместо девушки, с которой они вместе ездили в летний лагерь, ссорились или сплетничали у питьевого фонтанчика. Так много фактов о проходящих мимо людях (Каламбака была совсем небольшим городком), но ничего, что бы связывало их с нею.
Весь этот день был экскурсией по лабиринтам собственного прошлого. Блуждая по городку, Деми мысленно отмечала все, что казалось ей знакомым, и за крючок вылавливала из глубин памяти воспоминания об этих местах. Смотрела афиши кинотеатра, делая пометки, на какой фильм точно бы пошла, а описание какого вызывало лишь скуку или недоумение.
Сколько было таких дней, наполненных потрясением, узнаванием и попытками понять себя? Выходит, целая жизнь… И завтра все начнется сначала. Шокирующая правда, принятие и постепенно возвращающиеся воспоминания – не о Деметрии Ламбракис, но о мире, что ее окружал.
А как насчет всех тех вещей, о которых мамы обычно не знали? Глупая детская влюбленность, мальчик, который впервые ее поцеловал, первые прогулянные уроки… Если эти секреты и существовали когда-то в голове Деми, никто их ей не расскажет. Они стерты.
Обычный день не самого обычного подростка прервало появление двух причудливых незнакомцев. У девушки на несколько лет старше Деметрии была светлая, почти прозрачная кожа, природный румянец и светло-золотистые волосы чуть ниже плеч. Нежная, хрупкая красота… Рядом с ней – высокий безбородый мужчина с хмурым лицом, полускрытым глубоким капюшоном. Выцветшие глаза по цвету – словно линялые джинсы. Уголки губ опущены вниз, годами продавливая носогубные складки. Вкупе с такими же глубокими бороздами меж бровей и тяжелым подбородком они создавали образ человека неизменно мрачного, вечно недовольного – если не собой, то окружающими его людьми.
Вот и сейчас, скрестив руки на груди, он исподлобья изучал Деми. Будто пытался понять, достойна ли она здесь находиться. И хоть в его взгляде не светилось откровенной враждебности, от столь пристального внимания стало неуютно.
Оба незнакомца были облачены в странные наряды. Мужчина в темно-сером, похожем на рубище[4] длинном балахоне. На девушке – невесомое платье из нескольких слоев полупрозрачной белой ткани, перехваченное поясом на талии («Пеплос», – подсказала причудливая память), и серебристые сандалии.
– Гея животворящая… – выдохнула хрупкая незнакомка. – Это она. Мы нашли ее… Слышишь? Мы ее нашли!
– Уверена? – с явным недоверием спросил мужчина.
Голос глухой, словно доносящийся из глубокого колодца. Незнакомка с усилием кивнула.
– Нить не ошибается.
Нахмурившись, Деми и впрямь увидела сверкающую серебром нить, что оплетала ее запястье. Взмах ресниц – и та исчезла.
– Прости, – смущенно произнесла незнакомка. – Невежливо так смотреть на тебя и говорить, словно тебя нет рядом. Я просто едва могу поверить, что это наконец случилось. Я думала, никогда тебя не найду.
– Кто вы? – чуть резковато спросила Деми.
Не терпела, когда ее разглядывали так, словно она – музейный экспонат. Добавить бы этот факт в блокнот, но момент, пожалуй, не самый подходящий.
Незнакомцы переглянулись.
– Долгая история.
Как и воспоминаний о себе, времени у Деми было немного. Оно утекало золотистым песком из одной стеклянной чаши в другую, с каждой песчинкой лишая ее шанса узнать что-то о себе. И так будет продолжаться, пока не станет поздно.
Пока не наступит рассвет.
– Хорошо, зайдем с другой стороны. Зачем вы меня искали?
– Ты нам нужна.
– Зачем? – нетерпеливо повторила Деми.
– Чтобы ты исправила то, что натворила, – отрывисто произнес мужчина в балахоне.
Девушка легонько ударила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил.
– Будь с ней помягче.
– Я лишь говорю правду, – пожал он плечами. – Разве нет?
Деми отступила на шаг, будто неосознанно пытаясь защититься от чужих обвинений. Какова вероятность, что она совершила что-то, о чем не помнит? Если принимать в расчет ее загадочную амнезию… Прямо скажем, очень велика.
У нее было слишком мало времени, чтобы узнать саму себя, чтобы успеть понять, какая она, Деметрия Ламбракис. И все же некая часть ее существа сопротивлялась мысли, что она могла совершить нечто по-настоящему плохое.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Ну конечно ты не понимаешь. – В голосе мужчины не было злости, лишь мрачное предупреждение. – Именно поэтому ты сбежала.
В горле пересохло. Сбежала? Откуда? И что же такого она могла натворить?
– Тебе придется пойти с нами, – мягко сказала золотистоволосая незнакомка.
– Ну уж нет.
Деми отшатнулась назад.
– Придется, – припечатал незнакомец.
Шагнул вперед, собираясь схватить ее за руку и куда-то увести за собой.
Глухо вскрикнув, Деми развернулась и помчалась прочь. Не помнящая себя, она знала этот парк как свои пять пальцев и очень скоро затерялась в лабиринте деревьев, скамеек и дорожек. Преследовали ли ее незнакомцы? Оставалось надеяться, что они давно отстали. Деми отчаянно хотелось знать, в чем ее обвиняют, только она сильно сомневалась, что эти двое настроены на спокойное обсуждение и конструктивный диалог.
Элени дома не оказалось. Деми восстановила сбившееся после бега дыхание, успокоила рой спутанных мыслей. Это все какая-то ошибка, убеждала она саму себя. Ее просто приняли за другую. Прогнать тревогу помог горячий душ и чай – такой горячий, что обжигал пальцы. Кажется, она не любила холод… Или и душ, и чай сейчас лишь верные средства, чтобы унять нервную дрожь?
Окончательно успокоившись, Деми продолжила подбирать недостающие фрагменты пазла, что, сложившись, должны были составить картину ее личности. Вряд ли на это хватит одного дня, но… Она могла хотя бы попытаться.
Деми просмотрела корешки всех найденных в доме книг, чтобы понять, какой жанр ей ближе. Прослушала с десяток песен, посмотрела фильм. Однако чем бы она ни занималась, недавний разговор с парочкой из парка не выходил из головы.
«Вдруг они искали именно меня? Но что я сделала? Что я, с утра не знающая даже собственное имя, могла сделать?»
И так раз за разом, снова и снова – будто заевшая пластинка. Знала бы Деми, что совсем скоро будет кому задать волнующий ее вопрос…
За входной дверью раздались шаги и приглушенные голоса. Деми, выскочив на порог спальни, замерла. Тело сковало напряжением. Рука до побелевших костяшек вцепилась в дверной косяк.
«Глупая, ты чего боишься? Они же не могут…»
В замочную скважину скользнуло тонкое дымчатое щупальце. Показавшиеся следом собратья-тени оплели замок, что-то щелкнуло, и входная дверь распахнулась.
Теперь чужаков было трое. Знакомая красавица и хмурый мужчина, а с ними – молодой, на пару лет старше Деми, незнакомец в наглухо закрытом темном плаще, что опускался до самых пят.
Он стоял к ней боком, будто специально для того, чтобы продемонстрировать эталонный греческий профиль: прямой нос, плавной линией идущий ото лба, широкая, четко очерченная челюсть и выдающиеся скулы. А еще тонкие губы, которые после ответа Деметрии неодобрительно сжались в полоску.
Деми сочла незнакомца до неприличия красивым… И считала так ровно до тех пор, пока он не повернулся. Всю правую половину его лица закрывала эбонитово-черная полумаска с изогнутыми рогами. Не бык, но… минотавр. Как она крепилась на голове? Почему лицо незнакомца так плавно перетекало в маску, будто та была врезана в кожу? И зачем кому-то столь красивому нечто столь уродливое?
«Чтобы вызывать страх», – содрогнувшись, подумала она.
В нее впились ярко-синие глаза. И не взгляд вовсе – бритвенное лезвие. Приросшая к полу, Деми с трудом отвела собственный.
– Как вы меня нашли? – выдавила она.
Незнакомка с золотым полотном волос отчего-то рассмеялась.
– После всех этих веков, что я искала тебя по всей планете, обнаружить тебя в маленьком городке не составило труда.
Деми решила, что ослышалась. «Веков?»
– Нить Ариадны привела меня к тебе. Моя нить. Слышала когда-нибудь о подобной?
– Конечно. – Память откликнулась мгновенным узнаванием. – Это один из древних мифов.
– Тогда и ты – миф, – со странной интонацией произнесла та, что назвала себя Ариадной.
Деми лишь помотала головой. Что за странная игра с оттенком сумасшествия?
– Смотри.
Ариадна перешагнула порог. Сложила изящные ладони ракушкой и медленно развела их в стороны. В воздухе повис ослепительно сверкающий, словно солнце, клубок. Прикрыв глаза, Ариадна коснулась его кончиками пальцев. Клубок засиял и начал разматываться сам по себе, больше не требуя ее прикосновений. Тоненькая, словно паутина, серебристая нить потянулась к Деми. Та ошеломленно коснулась нити, но рука прошла сквозь воздух.
– Как… Как это?
– Я думаю о тебе, и к тебе нить меня приводит. Было непросто, правда, найти тебя в череде людей. Этот мир… Он слишком велик.
Находясь в некоей прострации, Деми снова пыталась схватить нить. Бесполезно – не легче, чем поймать в ладонь солнечный луч.
– И никто за все время ее не обнаружил?
Что могли подумать люди, увидев в толпе странную серебряную нить, которая и существовала, и не существовала одновременно?
– Не все те, кого я ищу, желают, чтобы их находили. – Ариадна улыбнулась краешком губ. – Поэтому я могу сделать так, чтобы нить была видима только мне одной.
Деми упрямо мотала головой. Что бы ни предстало ее глазам, это никак не могло быть нитью Ариадны из древних мифов, которые хоть раз в жизни прочитал каждый уважающий себя грек.
– Хватит раскланиваться перед ней, – прервал ее парень в маске. Речь его звучала резко, отрывисто, словно он пересиливал себя, вовсе не желая говорить. Или не желая здесь находиться. – Нам пора. Мы и так слишком долго ждали.
Если Ариадна и мужчина в балахоне говорили гладко, то в речи Маски мелькали незнакомые Деми слова, отчего понять его становилось куда сложнее. И все же она понимала.
Эмоции чужаков разнились: Ариадна смотрела с сочувствием, безымянный пока мужчина – со странной смесью хмурой недоверчивости и настороженности. От третьего же волнами исходило… Нет, не презрение даже – холодная ненависть. Этот взгляд, эти поджатые губы… Линий его лица и бритвенно-острого взгляда было достаточно, чтобы понять, как он к ней относился. Но чем она это заслужила?
– Ты нужна нам, – проникновенно сказала Ариадна. – Не волнуйся, дорога не займет много времени. Харон нас перенесет. – Она кивнула на хмурого.
– Х-Харон?
– Проводник в мир мертвых. Перевозчик душ. Да, ты все верно поняла. Тот самый Харон, – бросил Маска.
– Не пугай ее, – неодобрительно нахмурилась Ариадна. Перевела взгляд на Деми. – Он может перемещаться не только между миром мертвых и миром живых. Между двумя другими мирами тоже.
– Ах, вот как, – пробормотала Деми, отступая назад.
План прост: ретироваться в комнату, к лежащему на тумбочке смартфону и вызвать полицию… или санитаров. Для верности – и тех, и других. И конечно, никуда идти с этими сумасшедшими она не собиралась. Пусть преимущество не на ее стороне, но без боя (что, судя по всему, сведется к барахтанью в крепкой хватке мужских рук) она не сдастся. В конце концов, можно зацепиться обеими руками за дверной косяк и кричать на весь дом – вдруг кто-то из соседей или прохожих услышит.
– Придется, – лаконично ответил Харон.
Ему понадобилось лишь несколько широких шагов, чтобы оказаться очень близко к Деми. Протянутая рука коснулась ее локтя, крепко его обхватила…