Все под контролем. Моя эпичная история в геймдеве

Лорен. Моей удивительной жене и родственной душе

Cliff Bleszinski

Control Freak: My Epic Adventure Making Video Games

Copyright © 2022 by Huge Tank, Inc.

Originally published by Simon & Schuster, Inc.

© Бочаров М. В., перевод на русский язык, 2024

© ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Начинаем игру

Я им так просто не дамся.

Охрана Билла Гейтса, будь она менее дисциплинированной, не оставила бы от меня мокрого места. Уверен, они умеют. Во всяком случае, инструментов у них предостаточно: пистолет Sig Sauer P229, электрошокер на тысячу двести вольт, удар коленом в стиле крав-мага, штурмовая винтовка Mark 2 Lancer (без подствольной бензопилы, конечно) или старый добрый пинок по яйцам.

На дворе май 2005 года. Самая важная неделя в моей жизни. Все поступки и решения привели меня к этому событию. Я прилетел в Лос-Анджелес из Роли, штат Северная Каролина, на ежегодную игровую конференцию E3. Три дня видные разработчики и дизайнеры, розничные продавцы и оптовики, журналисты и фанаты будут обмениваться новостями, обсуждать грядущие игровые новинки, платформы и технологии. А мне совсем скоро предстоит выйти на сцену перед тысячами людей. От имени компании Epic Games я покажу им живую демонстрацию долгожданного шутера от третьего лица, Gears of War.

Далеко не каждый гейм-дизайнер способен зажечь так, как я. В ушах у меня поблескивают бриллиантовые гвоздики, на шее болтается золотая цепочка. Я отрастил патлы и перекрасился в блондина. Разоделся в последние шмотки от Affliction – в ту пару наносекунд этот бренд считался крутым – и отточил до совершенства речитатив для репортеров. Поэтому я, разумеется, звучу, как руководитель команды первоклассных дизайнеров, работающей с франшизой стоимостью в миллиард долларов. График для меня составляет нанятый пиарщик, а рядом постоянно крутится съемочная группа MTV. Она снимает документальный фильм о создании Gears of War. У меня даже есть собственное прозвище – Cliffy B.

Но за напускным образом прячется человек, личная жизнь которого разбита в пух и прах. Я недалеко ушел от того подростка-старшеклассника, который лечит прыщи изотретиноином^[1]. Подростка, который недостаточно крут для крутых пацанов и недостаточно зануден для задротов. Совсем недавно я развелся с женой, и большую часть моих сбережений поглотил бракоразводный процесс. Я живу в дешевой однушке через дорогу от офисов Epic, и компанию мне составляет лишь верный пес. Я слишком много пью. Когда надо провести еще одну бессонную ночь, я закидываюсь кларитином и запиваю его Red Bull. Могу работать круглыми сутками, если нужно.

Плана «Б» у меня нет. Все зависит от Gears, которая официально разрабатывалась три года – а на самом деле куда дольше, если считать каракули в блокноте, наработки по Unreal (другой популярной франшизе Epic) и детские травмы. Именно они заставили меня еще подростком искать утешение в видеоиграх. Я понял, что, если продолжу вкалывать как маньяк, то либо сойду с ума, либо разбогатею. Релиз Gears все и покажет.

Не только моя судьба зависела от успеха игры. На кону стояли жизни всех ребят в Epic, особенно ее соучредителей – гениального программиста Тима Суини, который основал компанию в гараже родителей, и Марка Рейна, трудолюбивого бизнесмена и несравненного переговорщика. Их дуэт пошел ва-банк, вложив в Gears годы работы и миллионы долларов. Тиму и Марку хотелось вырваться из ниши мультиплеерных шутеров для PC, превратить Epic в крупного разработчика AAA-игр.

Возможно, важнее самой игры была ее платформа – третья итерация Unreal Engine, или просто Unreal Engine 3. Тогда этот 3D-движок считался самым продвинутым для создания фотореалистичных и захватывающих проектов – простой в использовании, понятный практически для любого человека с маломальским уровнем технических знаний. Детище Тима, такое же, как Google, Facebook^[2] или Windows, – выбирайте сами. План состоял в том, чтобы продавать лицензию на движок всем, кто хотел сделать игру, фильм, телешоу, музыкальное видео – все, где может пригодиться искусственный интеллект и визуальный рендеринг высочайшего качества в реальном времени. У Epic появился бы новый неограниченный источник доходов. Если Gears преуспеет, то и Unreal Engine тоже. Монетки делают «Дзынь!»

Кроме Epic, на Gears большую ставку делала и Microsoft. Осенью, как раз к рождественскому сезону, ожидался выход новой консоли Xbox 360, которая должна была конкурировать с PlayStation 3 от Sony и Wii от Nintendo. Только вот незадача: Microsoft планировала, что ее систему будет продавать следующая часть Halo, но студия-разработчик Bungie сорвала сроки. Поэтому нужна была другая, большая игра, которая стала бы солидным эксклюзивом. Компания присматривалась к Gears. А значит, и ко мне. На E3 одновременно с Xbox 360 должны показать и Gears.

В тот день после обеда я решил пройтись от отеля до легендарного Китайского театра Граумана, где и должна была состояться презентация. Хотелось добраться пораньше и при этом не торчать в кошмарных лос-анджелесских пробках. Стоял теплый, бодрящий весенний денек. Я разглядывал разношерстную толпу людей на Голливудском бульваре. На тротуаре и улице было не протолкнуться. Воздух пульсировал от хип-хопа, который доносился из машин, магнитофонов и сувенирных магазинов. На витринах лежали футболки Tinseltown и безделушки. Туристы фотографировали розовые звезды на тротуаре, подписанные именами артистов кино и других знаменитостей. Я перешагнул через Клинта Иствуда, Дженнифер Энистон и Пэта Сейджака. А потом поднял голову и понял, что сейчас столкнусь с человеком, чьи слава, богатство и влияние превосходят их всех вместе взятых.

Передо мной стоял Билл Гейтс. Настоящий. Не пародист из шоу двойников. Не сбежавшая фигура из музея мадам Тюссо. Нет, подлинный соучредитель Microsoft, разработчик Windows, создатель Xbox, недоучившийся студент-провидец, самый богатый человек в мире, партнер Уоррена Баффета в бридж, филантроп, бизнесмен, гений и икона всех задротов. При костюме и галстуке, он был окружен целой армией из руководителей Microsoft и телохранителей. Но меня это не пугало. Мы ведь создали Gears в партнерстве с Microsoft, а значит, в некотором смысле стали коллегами.

– Билл, это я, Клиффорд! – выкрикнул я, протягивая руку.

Самый крупный и быстрый телохранитель среагировал в ту же секунду. Он уже дернулся, чтобы прикончить меня, но тут один из руководителей Microsoft прошептал что-то вроде: «Он непохож на опасного мудака», и охрана Билла расслабилась.

– Привет, меня зовут Клифф Блезински, и я разрабатываю игру для вашей консоли, – сказал я.

– Приятно познакомиться, Клифф, – ответил Билл Гейтс высоким скрипучим голосом.

Мы пожали руки. Надо сказать, у него оказались самые мягкие руки, к которым я когда-либо прикасался. Храни Господь игровую индустрию. Я заверил его, что мы близки к завершению разработки.

– Здорово, – улыбнулся Билл.

А затем, словно вечно занятой глава государства, он пошел дальше.

Я постоял какое-то время, обдумывая такое невероятное пересечение моего прошлого, настоящего и будущего. Когда в раннем детстве я мастерил с помощью фломастеров и картонной коробки игрушечный компьютер, один из старших братьев кинул мне на колени книгу. Я опустил голову и увидел фотографию тощего парня в очках. «Это Билл Гейтс, – сказал мой брат, – такого человека надо знать». Теперь наши судьбы были неразрывно связаны.

Я взглянул на часы. Через пару часов я выйду на сцену E3 и сыграю в Gears of War на глазах у Билла Гейтса и полного зала людей, а геймеры со всего мира, от Голливуда до Гонконга и Харадзюку, будут наблюдать за мной онлайн. Давление и так будь здоров, так я еще и буду играть по-настоящему.

Большинство демонстраций на E3 – это «консерва», то есть предварительно записанный геймплей, который порой создается специально для выставки, а потом уничтожается. Немного цифровой пыли в глаза, чтобы скрыть сырую работу. Мы же вместо проторенной дорожки решили пройти по канату. Хотели показать первый уровень игры, в котором главный герой Маркус Феникс сбегает из тюрьмы, размахивая пушкой с подствольной бензопилой посреди кровищи и взрывов, как в фильмах Майкла Бэя. И я собирался по-настоящему в это играть.

Все что угодно может пойти не по плану. Микрофон отключится. Контроллер выйдет из строя. Экран начнет мерцать. Есть просто миллион технических неполадок, которые могут все испортить.

Я глубоко вздохнул и направился в театр на репетицию. Это важный момент. Решающий. Битва с боссом, которая либо погубит меня, либо выведет на совершенно новый уровень.

Я пиздец как надеялся, что все получится.

Уровень 1

Становление

Каждой игре нужен герой: выдающийся человек и несравненный боец. Вспомните Солида Снейка из Metal Gear. Бывший «зеленый берет», хороший парень из спецназа, который кладет на лопатки злодеев с ядерным оружием.

Или Мастер Чиф из серии Halo, спасающий вселенную в последний момент. Или Марио со своей принцессой.

Каждому ребенку нужен такой герой в реальной жизни, способный защитить от монстров и смерти.

Маленький я не был исключением. Я рос с четырьмя старшими братьями на севере страны и с самого детства восхищался легендами спорта из наших краев – Язом, Эспозито, Хавличеком^[3]. Их слава вышла далеко за пределы Бостона и его окрестностей. Словом, было из кого выбирать. Но один человек всегда оставался для меня вне конкуренции – мой отец.

Вот вам небольшая история из моей уже почти подростковой жизни. Гормоны бушуют вовсю, я решил стать воином-ниндзя. Давайте без шуток про всяких черепашек, пожалуйста. У меня-то все серьезно. Я не просто хотел быть воином-ниндзя. Я им стал. И мои друзья – Рик, Крис и Майк – тоже. Мы нашли каталог с настоящим снаряжением ниндзя: черные балахоны, мешковатые штаны, маски с прорезями для глаз и туфли с раздвоенными пальцами. Накопили денег с доставки газет, скинулись и купили наряды.

У нас даже нашлось несколько сюрикэнов, оружие ниндзя. Рик где-то раздобыл нунчаки. Наша крутость зашкаливала.

Через две недели заказ приехал. На дворе стояло лето, а значит, никакой школы – полная свобода. Мы сели на велосипеды и покатили в лес, к нашей тайной крепости. Там мы переоделись и сразу стали самым крутым кланом наемников во всем Массачусетсе, грозой пригородов Норт-Андовера. Наверное, то же самое чувствовали музыканты KISS, когда впервые увидели друг друга в полном гриме и со всеми прибамбасами – настоящий экстаз. Только гляньте на нас. Охренеть.

Мы отбивали пять, позировали, рычали, фыркали, тренировали карате и пинки. Короче, готовились, как тогда говорили, расфигачивать. Охуенно.

Мы не только выглядели, как настоящие свирепые ниндзя, но и вели себя соответствующе – ну, типа. Однажды ночью, часа в три, я решил улизнуть из дома, чтобы побеситься с друганами. Мой брат Джефф как раз возвращался после бурной гулянки. Я видел, что он просто в хламину, и решил не связываться. Заныкался под крыльцом и стал надеяться, что меня не видно. Кажется, пронесло. Джефф потянулся к дверной ручке и вдруг, не оборачиваясь, сказал:

– Э, Клифф, ты чё там делаешь?

– Э-э-э… разношу газеты.

– Рано еще, – сказал он. – Иди спи давай.

– Хорошо, – сказал я. А потом все равно убежал к корешам-синоби.

В паре километров от нас, на соседней улице (она называлась Бридл-Пат и выглядела точно так же, как наша), обосновался еще один клан ниндзя. Они тоже построили крепость в лесу. Мы враждовали и спорили обо всем на свете. Типа, кто круче – Рэй Леонард или Томми Хернс, Рейган или Мондейл. В какой-то момент напряжение достигло предела, и разразилась война. Наше додзё против их. Кровопролитные сражения продолжались несколько дней.

Мы нападали друг на друга без предупреждения. Бросали камни, выкрикивали угрозы, ябедничали. Да ты чё, только не по глазам! Ты чуть в глаз не попал!

Чудо, что никто не пострадал. А однажды мы, как настоящие ниндзя, прокрались ночью в их форт и развалили его.

На том война и кончилась.

После этого мы с друзьями затаились в своей крепости. Попивая лимонад Gatorade, мы вспоминали минувшие битвы, сравнивали синяки от камней и ссадины от падений.

О наших подвигах теперь слагали легенды, словно о войнах титанов в пересказе Гесиода. Так что можно было перейти к настоящей raison d’être^[4] нашей крепости. Она стала тайником для порножурналов. Penthouse, Oui, Playboy и даже случайный номер Swank. У каждой религии своя священная книга. И в нашей крепости хранились священные свитки полового созревания. Мы изучали их с большим усердием, когда у крепости внезапно объявился мой отец.

– Парни!

Мы в страхе переглянулись. Замешательство, шок, паника. Наши журналы валялись повсюду.

– Папа?

Я высунул голову, и он жестом предложил выйти наружу.

– Проверка безопасности, – пояснил он. – Хочу посмотреть, что у вас там.

Мы послушно вылезли, а отец зашел внутрь. Рик наклонился к моему уху и прошептал:

– Братан, что за хуйня?

Я пожал плечами. Откуда мне знать?

– Вот говно, – сказал Рик.

Мой отец провел в крепости минуту, может, две. Нам они показались вечностью. Когда он вылез оттуда, его лицо не выражало никаких эмоций. Отец посмотрел на нас по очереди. Мы все тряслись. Я отчаянно пытался понять, о чем он думает и как отреагирует на нашу коллекцию пёзд и сисек. У кого-то уже почти начался нервный тик, когда отец подмигнул и сказал: «Все хорошо, ребятки. Все в порядке. Продолжайте».

И я смотрел, как он уходит. Наш герой.

Я любил отца. Он не был крутым. Он был папой. Серьезным, ответственным, забавным, суровым, иногда грубым. Уолт Блезински работал инженером в Polaroid, женился на моей маме, домохозяйке Карин, и стал главой эталонного семейства среднего класса. Мы жили в тихом районе, которое словно сошло с кадров «Очень странных дел». Разве что без параллельного измерения и монстров. Мои родители ходили в католическую церковь и все надеялись, что однажды у них родится девочка. Но всякий раз, когда из чрева матери вылезал очередной ребенок, акушер видел у него пиструнчик. Грег и Джефф появились первыми, потом были Крис, Тайлер и, наконец, я.

Если не считать того факта, что, увидев меня, все воскликнули: «Ох, ладно, достаточно» (или, может, «Наконец-то идеал!»), – наши братские отношения играли важную роль. Грег был первым ребенком, блудным сыном и пробой пера. Он учился в Вест-Пойнте и дружил с Джеффом. В детстве у меня не было ничего общего ни с тем, ни с другим. Они старше меня соответственно на одиннадцать и восемь лет. Так вышло, что у нас с Грегом день рождения в один и тот же день, а значит, я испортил ему праздник, ведь с тех пор перетягиваю часть внимания на себя. Крис, средний ребенок, оказался белой вороной. Судите сами: старшие братья сблизились, мы с Тайлером – двое младших – тоже, а Крис вечно бродил один-одинешенек.

Когда Крис учился в восьмом классе, его отправили домой за то, что он пришел на урок пьяным и привел в действие огнетушитель. Крис постоянно кидался на отца, что вызывало серьезные разногласия в семье. Однажды, еще в старшей школе, его настолько сильно избили, что родителям пришлось вызывать скорую. А как-то ночью я проснулся от того, что по заднему двору шаталась странная фигура. В лунном свете она пыталась выбраться из простыней, которые мама развесила сушиться. Двенадцатилетнего меня это напугало до усрачки. Я закричал, что во дворе призрак, и растолкал родителей. Оказалось, это Крис не мог найти дверь. В другой раз он ворвался в нашу с Тайлером комнату, и я проснулся от того, что Крис принял складное кресло в углу за унитаз и начал на него ссать. Потом он разбил новенький Nissan Джеффа по дороге за очередной порцией бухлишка. Полицейские спросили отца, стоит ли «спустить дело на тормозах». Папа отрицательно покачал головой. Его лицо выражало разочарование. Глухим и покорным голосом он попросил стражей порядка отправить сына в обезьянник на ночь. К счастью, потом Крис взял себя в руки.

Как у младшего, у меня было уникальное преимущество: я рано понял, что воспитывать пятерых сыновей тяжело даже на зарплату инженера. Так что, когда нашему септику в доме потребовался ремонт, отец вызвался чинить его сам. На помощь он позвал нас, сыновей, которых собирательно звал «парнями». «Парни подсобят, если что», – заявил он матери. Мы с недоверием смотрели, как отец в защитном костюме спускается в яму, зачерпывает нечистоты ведром и передает нам. Мы стали сливать их вниз с холма, к соседям.

План дал сбой всего один раз. Когда мы поднимали очередное ведро, Тайлер случайно опрокинул его. Все-таки оно тяжелое, а мы просто дети. В итоге изрядная порция говна полилась прямиком в отцовский рот, который тот распахнул в изумлении. Никакими словами не передать застывшее на его лице отвращение – как-никак, ему пришлось попробовать дерьмо семи человек сразу.

* * *

Мое детство пришлось на вольные восьмидесятые, о которых сегодняшние дети могут узнать разве что из фильмов или от старых пердунов вроде меня. По субботам после завтрака я выбегал из дома и отправлялся гонять с друзьями на великах. Мы облюбовали одну детскую площадку. Никакого безопасного штампованного пластика, только металл. На горке в жаркие дни можно было запросто обжечь жопу. На карусели мы крутились с такой скоростью, что нас с нее выбрасывало. В каждое осиное гнездо незамедлительно летели камни. Остатки фейерверков в лесу были на вес золота. Там же я охотился на лягушек и змей.

Охуенное время. Мы целыми днями катались на велосипедах, вытаскивали из чужого мусора порножурналы, играли в уличный хоккей, жгли костры с помощью увеличительных стекол. Домой меня мог загнать только окрик мамы, эхом разносящийся по округе: «Клиффорд! Обедать!»

В десять лет я стал разносить газеты. Для первой подработки это были очень даже неплохие условия. Мой маршрут состоял примерно из двадцати домов. При этом я не разносил утренние выпуски, так что мог просыпаться как обычно и спокойно тащиться в школу. Только зимой приходилось тяжко. Новая Англия славится суровыми зимами: от четырех до шести месяцев снега, ветра и льда, и это еще в самые погожие деньки. Ехать на велосипеде в такую погоду – все равно, что бороться за жизнь. Пачки газет оставляли у нашей подъездной дорожки. Их привозили с точностью до минуты. Даже в самую суровую метель меня ждала стопка.

Когда я опаздывал, снегоуборочные машины заваливали газеты снегом. Их приходилось искать, будто тела незадачливых лыжников под лавиной. В таком случае я мог только без конца повторять одно плохое словечко, которое услышал от братьев, – универсальное «пиздец»!^[5]

Тогда я топал обратно домой и звонил в Lawrence Eagle-Tribune: «Да, это Клиффорд Блезински, и мне нужна еще одна стопка газет».

Но затем наступила весна, и почерневшие от грязи и копоти огромные сугробы стаяли. Газеты начали проклевываться по всему двору, как подснежники. Напоминало клише из ужастиков, когда жертва спотыкается о торчащую ногу и находит чье-то тело в прошлогодних листьях. По иронии судьбы скоро приключилась другая, на мой взгляд, более героическая сцена. Отец больше не мог сводить концы с концами. Все-таки содержание пяти сыновей – дело крайне затратное. Так что и он тоже начал развозить газеты.

В отличие от моей двухдолларовой подработки после школы, папа взялся за доставку уважаемого издания Boston Globe. Еще до восхода солнца ему предстояло обойти несколько сотен домов. Каждый день в четыре утра он будил одного из нас, усаживал полусонного на заднее сиденье своего Ford Fiesta и отвозил к какому-нибудь месту сбора в Андовере. Там мы загружали газеты, а затем разъезжали по окрестностям, доставляя утренние новости. Воскресенья были тяжелыми во всех смыслах: толстые воскресные выпуски весили не меньше двух килограмм каждый.

Как и большинство детей, я ненавидел каждую минуту этого занятия. Оно физически выматывало еще до начала дня. Теперь-то я понимаю, каким невероятным героем был мой отец. Он работал до изнеможения, лишь бы обеспечить семью. И я безмерно благодарен ему за привитое мне трудолюбие. Папа делал все с юмором и минимумом жалоб. Придя домой с работы, он садился за обеденный стол в рубашке и галстуке и первым делом спрашивал, как у всех прошел день. Поболтав с домочадцами, отец ослаблял галстук и устраивался на диване, чтобы посмотреть телевизор с миской попкорна. Он всегда заливал ее полным пакетом масла и добавлял пол-ложки соли. Миска никогда не покидала его коленей.

Нас сильно беспокоило, что отец за ночь потребляет столько масла. Болезни сердца преследовали нашу семью. Папин отец (наш дедушка) откинулся в возрасте пятидесяти трех лет. При этом в сорок ему делали шунтирование после легкого сердечного приступа. Отец тогда бросил курить. Но мы все равно знали, что он выкуривает одну, две или даже три сигареты за день. Папа бегал по семь километров три-четыре раза в неделю. Всегда «до перекрестка со светофорами и обратно», как он с гордостью нам рассказывал.

Если мы упоминали при отце масло или запах табака, он начинал злиться. Поэтому мы оставляли его наедине с пороками. Как младший и, наверное, самый обеспокоенный его отпрыск, я сидел рядом на диване до тех пор, пока папа не говорил, что пора ложиться спать. Обычно это происходило после монолога в вечернем шоу Джонни Карсона и первого гостя.

Перед тем как подняться наверх в комнату, которую я делил с уже заснувшим Тайлером, я целовал отца на ночь. «Спокойной ночи, Клиффорд, – отвечал отец. – Я тебя люблю».

* * *

Он правда любил меня. Однажды, когда мне было всего шесть лет, я побывал в гостях у своего друга Майка Мелвина. Вернувшись, я принялся рассказывать о новом высокотехнологичном устройстве, которое стояло у Мелвинов в подвале – Atari 2600. Отец меня терпеливо слушал. «Мы играли в Space Invaders, – сказал я. – На телике!» Я объяснял, что стрелял в инопланетных солдат, палил по розовым тарелкам и спасал Землю.

Отца позабавило, что я не мог сдержать эмоций. Ему это напоминало сценку из «Счастливых дней» или «Семейных уз».

Но для меня то событие стало поворотным. Моментом, когда в мозгу что-то щелкнуло. Из тихого ребенка, который смотрел H. R. Pufnstuf, «Громокошек»^[6], «Маппетов» и мультики про Чарли Брауна, я превратился в игрока. В того, кто мог перемещать изображения на экране. Двигать изображения на телевизоре! Как выяснилось, я способен чем-то управлять. И мне это понравилось. Я был подающим надежды пацаном, помешанным на контроле.

Я жаждал большего. Мне хотелось управлять всем. Овладение зомбоящиком. Так началась первая фаза той славной зависимости от контроля происходящего на экране, которая в итоге привела меня к созданию видеоигр.

Через несколько лет мой друг П. Т. Лютер, у которого раньше всех появлялись крутые игрушки (типа двухметрового авианосца из G. I. Joe), получил Nintendo Entertainment System и Super Mario Bros. Моей зависти не было предела. Телевизионная реклама Nintendo успешно и безвозвратно проникла в мой мозг. «Теперь мощь – ваша игрушка». Этот ролик гениален. Nintendo позиционировала себя как развлекательную систему, а не продавца видеоигр, и это сработало.

Как и весь мир, я охладел к видеоиграм после того, как Atari завалила рынок огромным количеством ширпотреба. Джаз, мой пес, сгрыз шнур от Atari Power, и в итоге я вообще не мог ни во что играть. Да и не то чтобы хотел. Но потом миру явилась Nintendo, и внезапно весь мир снова полюбил видеоигры. Больше, чем просто полюбил.

Эта «мощь» действительно ощущалась. У меня голова пошла кругом, когда я впервые заставил Марио подпрыгнуть. Найдя скрытый блок с грибом, который давал дополнительную жизнь, я был вне себя от восторга. «Это что, магия?!» – воскликнул я.

Вне себя от эмоций я помчался домой и во время ужина стал рассказывать: «И все это в их гостиной!»

Я прожужжал своим родным все уши историями о пухленьком маленьком водопроводчике, который бегает слева-направо под кристально-голубым небом. Сражается с ходячими грибами, черепахами, шипастыми пустынными ползунами и даже, блин, с парой прямоходящих черепах, которые (по какой-то странной причине) могут бесконечно кидаться молотками. Родители удивленно улыбались, ни капли не понимая, что я имею в виду под грибом, дающим дополнительную жизнь. «Не понимаю, они хотят, чтобы мы нашли эти секреты? Мне просто повезло? Или я так хорошо играю?»

Я продолжал тараторить про игру.

– Там потрясающая графика, – объяснял я.

– Заткнись, Клифф, – рявкнул один из братьев.

– Такая же крутая, как в аркадных играх, – продолжал я.

– Заткнись, Клифф.

– Ты не понимаешь, – ответил я.

– Я понимаю. Ты достал. Заткнись.

Нет уж, фига с два они понимали. Я был одержим. Перед сном то островное регги все еще играло у меня в голове. И до сих пор играет.

На Рождество я увидел коробку под елкой и понял, что там NES, даже не разворачивая подарок. Она предназначалась для меня и Тайлера, но в основном для меня – брат больше увлекался спортом и соседскими девчонками, нежели видеоиграми. Я хотел подключить консоль к цветному телевизору в гостиной, лучшему в доме. Но если уж твоя семья неотрывно следит за «Пэтриотс», «Ред Сокс», «Селтикс», «Брюинз» и вообще всеми спортивными командами Новой Англии, лучше не лезть со своими предложениями посмотреть что-то другое. Даже на простой разговор во время спортивного репортажа в местных новостях можно было получить реакцию вроде «помолчи» или «тихо, бля».

Мама нашла крошечный черно-белый телевизор для NES и разрешила мне отнести его в комнату, которую мы делили с Тайлером. Там стояла двухъярусная кровать, и я сводил брата с ума, выкручивая громкость, едва он погружался в фазу быстрого сна. Это была ранняя версия братской пытки. Я вел счет играм, которые прошел вдоль и поперек. На двери теперь висела моя доска с заголовком: «ИГРЫ, КОТОРЫЕ Я ПРОШЕЛ» (Deadly Towers, Ghosts 'n Goblins, Contra, Solomon's Key, Mighty Bomb Jack). Кроме того, я ставил насечки на своей NES, прямо как летчики во Вторую мировую, когда сбивали очередного врага.

К слову, я никогда не читерил. Пока мои друзья мечтали стать лучшими в мире бейсболистами, баскетболистами или хоккеистами, я хотел быть лучшим в мире геймером. И не собирался добиваться этого с помощью жульничества.

Я очень серьезно к этому относился. По мере того как господство Nintendo усиливалось, графика улучшалась, а игры становились все сложнее, я оттачивал свои навыки. Началось все с простенькой Mario Bros., где надо было прыгать по платформам. Затем я покорил Contra, сайд-скроллер, в котором два крутых парня с сумасшедшими научно-фантастическими пушками мочат инопланетян. А потом пришло время для 3-D Battles of WorldRunner, где ты просто бегаешь и прыгаешь через пропасти и тупых врагов. Таким образом Nintendo воспроизвела аркадный хит Space Harrier от Sega. Через пару лет мир увидит Zelda^[7].

Важно отметить, что я еженедельно посещал публичную библиотеку и никогда не уходил без стопки книг. Мне хотелось прочитать все, что можно найти про компьютеры. Я был одержим RAM, ROM, электронно-лучевыми трубками и тем, как все это работает. Как-то раз я взял черный фломастер и нарисовал на старом магнитофоне брата с восемью дорожками ручки с индикаторами. Типа, чтобы выглядело как компьютер. Я представлял, что программирую.

А затем настал день, когда больше не нужно было представлять. Отец принес домой Apple IIc и поставил его в гостиной. Будучи инженером, он видел, что компьютер становится неотъемлемой частью работы людей и подготовки молодых специалистов. Да и я постоянно болтал о том, сколько времени провожу за Apple в публичной библиотеке и за Commodore 64 моего друга Рика. На нем мы играли в The Hitchhiker’s Guide to the Galaxy, пока родители Рика не купили новенький Amiga. И тогда мы залипли в Chuck Yeager’s Air Combat, Shadow of the Beast и вообще все, что нашли у Psygnosis, команды разработчиков из Великобритании.

Apple IIc напоминала припаркованную Maserati в гостиной. Я почти уверен, что отец купил этот модный домашний компьютер Тайлеру, чтобы подтолкнуть его к мыслям о колледже и дать возможность хорошенько подготовиться к поступлению. Но Тайлер был слишком занят, тискаясь с девахами в лесу, так что компьютер стал моим. Я начал работать с ним так, как и предполагали два Стива, Джобс и Возняк: нет инструкций – нет проблем.

Я чувствовал, что это мое. Однажды в пятницу вечером родители взяли меня с собой в торговый центр, и мы остановились поужинать в местном пабе. Пока отец наслаждался тарелками картофельной кожуры и жареными палочками из моцареллы, я уткнулся лицом в последний номер журнала GamePro. На обложке был изображен сайд-скроллер Gradius. Маме надоело смотреть, как папа забивает артерии гадостью, поэтому она ткнула в обложку журнала и спросила: «Клиффорд, а почему игры не выглядят вот так?» Не зная, что ей сказать, я пожал плечами и ответил: «Подожди тридцать лет».

Просто удачная догадка? Может, и нет. Каждый месяц я залпом проглатывал очередной выпуск журнала Scholastic’s Family Computing, где публиковали статьи о компьютерах, обзоры программного обеспечения и мой любимый раздел с кодами для простых игр и экранных заставок. Я перепечатывал каждую страницу, думая, что так смогу стать программистом, и со временем научился немного анализировать код. Хотя для причудливых графических заморочек типа h=plot (_)^[8] мне не хватало мозгов, я научился самостоятельно создавать простенькую графику ASCII.

Моим шедевром стал грубый кинжал. Летом я потратил целый день на его программирование. Приходилось внимательно следить, чтобы все обратные косые черты, круглые скобки, подчеркивания и точки с запятой оказались в нужном месте. От этого у меня кружилась голова и почти тошнило. Но я продолжал до тех пор, пока причудливая рукоять и лезвие со всеми его вариациями в оттенках не стали выглядеть идеально. Это был мой первый личный проект. Я распечатал кинжал на нашем громком матричном принтере и с нетерпением стал ждать, когда отец вернется домой. Хотелось поскорее все ему показать и посмотреть на реакцию.

Как и любой ребенок, я задирал голову не только потому, что отец был намного выше меня. Я смотрел вверх с точки зрения младшего из пяти сыновей. Смотрел поверх голов четырех старших братьев. Искал возможность заглянуть в свое будущее. Отец мечтал, чтобы я поступил в Северо-Восточный университет и получил диплом инженера, как он сам. Мне до смерти хотелось услышать, как он скажет, что я на правильном пути. В конце концов, я жаждал его одобрения. Он был самым умным человеком, которого я знал, и вызывал уважения больше, чем кто-либо другой. Его кивок или похлопывание по спине значили для меня все.