000
ОтложитьЧитал
Соответственно, и сама автономия монастырей очень скоро превратились в чистую фикцию: в V веке епископы распространили, а к концу VI века окончательно распространили свою юрисдикцию на монахов, сделались блюстителями исполнения правил внутри самих монастырей, т. е. присвоили себе право надзирать и порицать. Более того, вскоре в церквях, существующих при монастырях, богослужение стало дозволяться либо тем священникам, которые присылались епископом со стороны, либо тем, которых он в священники рукоположил из числа монахов. Только так и никак иначе. Однако одновременно с теми уступками, на которые вынужденно шли настоятели монастырей, настоятели взамен обретали дарованные им дополнительные права и властные полномочия. А власть – не константа. Дарованной возможностью повелевать другими – рестимулируется дремлющая потребность доминировать, господствовать и держать всех и все под своим контролем, и стремительно влиять на то, что норовит шевельнуться по собственному произволу… Потребность жаждет удовлетворения, но каждый акт ее удовлетворения вместе с тем есть и процесс ее неизбежного роста…
И как остановиться от попирания чужой воли, если всякий отказ от насилия над кем-то тут же оборачивается насилием над собой и, соответственно, вхождением в состояние эмоционально неприятное, в состояние бессмысленно наказанного?
И аббаты, так и не разрешившие сию дилемму, а иные даже и не пытавшиеся ее разрешать, смиренно приняли с ними происходящее, и далее уже тупо, условно-рефлекторно реагировали на те или иные факторы, возникающие в поле зрения, в пределах их компетенции, в зоне их административного и прочего влияния. И вскоре аббаты, уже не избираемые братией, а назначаемые епископами, и зависимые от последних, а первым не обязанные уже ничем, вышедшие из-под влияния не только нравственных законов, но и юридических, отшатнувшиеся, фактически, от Иисуса Христа, призывавшего к равенству, терпимости и любви, несли в этот мир черное зло – растлевали, развращали, пытали неугодных и даже убивали…
Весьма подробно, и, может быть, даже излишне подробно данную тему раскрыл в своей работе «Криминальная история христианства» немецкий писатель К. Дешнер (1924–2014): «Наказание побоями, применяемое даже при малейших проступках, существовало главным образом для монахов и монахинь в монастырях, большей частью для детей на каждом шагу, однако также для священников, прежде всего для низших клириков, которых все лупцевали по меньшей мере с пятого по девятнадцатое столетие, при этом епископы и аббаты били розгами, ремнями, бичами. Порой и епископы мучили аббатов, и число ударов сверх максимума по иудейскому праву (от 40, или может быть 39) могло подняться до 72, 100, 200 ударов, однако установление этого числа было предоставлено «усмотрению настоятеля» и ему лишь в порядке исключения разрешалось «доходить до смертного исхода».
Возможно, не вся верхушка заходила так далеко и, вероятно, не каждый был столь свиреп, как настоятель Трансмунд, который в монастыре Тремити вырывал монахам глаза, отрезал языки и которому, впрочем, печально знаменитый папа Григорий VII по-прежнему покровительствовал. Всех превзошел, однако, не кто иной, как Петр Дамиани, святой и отец церкви если епитимья предписывала 50 ударов и была допустима, то для Дамиани епитимья тем более возможна с 60, 100 до 200 ударов, даже до 1000 и 2000 ударов» [121].
Конечно, подобные нравы, царящие за каменными стенами монастырей, ничего общего не имеющие с проповедью всеобщей любви, смирения и равенства, сами по себе являлись продуктом разложения, и сами, в свою очередь, разлагали иноческую братию. А если еще вспомнить, что в среде христиан не порицалось винопитие, а в церковной и в монастырской собственности были и виноградники тоже, то стоит ли удивляться тому, что кроме насилия, там же процветало еще и пьянство. Даже в самом суровом монастыре Монте-Кассино в уставе самого сурового монаха Бенидикта (480–547 гг.) в главе XL «О количестве вина» было сказано: «…Полагаем полмерки вина достаточной на день для каждого. <…> Конечно, мы читали, что пить вино – не монашеское дело, но так как в наши времена убедить в этом монахов нельзя, мы согласились хотя бы на том, чтобы не пить до пресыщения, а умеренно, ибо «вино развращает и разумных» [122].
«Полмерки вина» – полсекстария, а секстарий в древнеримской системе – мера объема жидких тел, измеренных по весу, – равнялся приблизительно 544 г.
Таким образом, даже Бенедикт вынужденно, но допускал ежедневное питие вина в количестве 272 грамм.
И монахи пили. Пили сами и, превратив вино в коммерческий продукт, спаивали жителей близлежащих поселений. И, конечно же, не без последствий. И даже на Афоне, в одном из главных святых мест, и даже среди исихастов – представителей знаменитого мистического движения в монашестве. Ведь это византийский император Алексий I Комнин (ок. 1056–1118) в своем письме к константинопольскому патриарху Николаю III сетовал: «исихасты Афона имеют в своих рядах тех, кто разжигаются вином… это хула на ангельское сообщество», а патриарх Иеремия своим постановлением в 1574 году вообще запретил монахам гнать и пить виноградную водку – ракию – «источник всех зол». Впрочем, при благосклонном в целом отношении церкви к винопитию, все эти паллиативы, в том числе, издаваемые игуменами постановления, направленные на тех, кто нарушает «меру потребляемого вина», были пустой административно-словесной суетой. Именно об этом говорит то, что люди спиваются и гибнут, а позиция церковников – незыблема. Вот, что в 2009 году в беседе с диаконом Федором Котрелевым заявил иерей Даниил Сысоев: «На Афоне, в месте, известном строгостью жизни, приходящему в монастырь всегда подносят рюмку водки. Так же и на Синае. Конечно, крепкие напитки не запрещены. Один мой друг, священник и врач, говорил, что водка, но не более 50–70 граммов, не страдающему алкоголизмом может быть полезна для здоровья» [123].
Христианство было импортировано на Русь как уже вполне сформированная технология духовного и социально-политического порабощения народа: оно было оснащено тщательно разработанной идеологией и множеством ритуалов для манипуляции неофитами и паствой, Церковная организация структурирована, выстроена как иерархия, сдобрена недвижимостью и земельными наделами… Конечно, все это было очень далеко от того, что содержалось в проповедях Иисуса Христа и даже совершенно несовместимо с Его образом жизни – «Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову» (Мф. 8:20). Но могло ли это волновать тех, кто использовал религию не для имплантации в людские умы животворящих идей Мессии и не для придания своему бренному существованию высшего смысла, веруя в то, и надеясь на то, что земная жизнь – это лишь путь в Царствие Небесное; могло ли это волновать тех, кто использовал религию для удовлетворения своих, исключительно утилитарных, земных интересов?
Взять того же князя Владимира, предоставившего иностранному агенту – Киевской православной митрополии Константинопольского патриархата, – и свое покровительство, и бессрочную прописку в Киевской Руси. Впрочем, а что ему, оказавшемуся в тех исторических обстоятельствах, еще оставалось делать? Будучи новгородским князем, он, страшась смерти, был вынужден покинуть пределы своего Отечества, бежать в Швецию. Вернулся через год с ордой иноземных наемников – с братками-варягами – нанятой на деньги новгородских торговцев. Захватил и разграбил Полоцк. Полоцкого князя Рогволода и двоих его сыновей – убил, иначе они объединились бы против него с киевским князем Ярополком, дочь Рогволода – Рогнеду, на тот момент невесту Ярополка, насильно, без ее на то согласия, взял себе в жены. И уже затем, убил и брата своего Ярополка [124].
Вот так будущий святой Владимир Красное Солнышко, вооруженный, по всей видимости, девизом «Хочешь жить – убей!», и стал владыкою княжества Русская земля.
Однако на этом проблемы не закончились: та Русь, которую князь Владимир насильственно подмял под себя, на тот момент была не только плохо управляема, но еще и перманентно расползалась, как гнилое лоскутное одеяло. Отказались повиноваться до того мирно жившие радимичи, прекратили платить дань вятичи, регулярно беспокоили печенеги, стоящие в 30 км от Киева… А Владимир к тому же еще и незаконнорожденный, а поэтому и не имеющий прав на княжение, и не имеющий политической поддержки в своем Отечестве. Единственная сила, на которую он опирался, – наемное варяжское войско, могущее в любой момент превратиться и во врага, стоящего за его спиной.
Кроме того, Русь была не союзом добровольно объединившихся племен, но территорией, находящейся под контролем киевского князя, осуществляющего рэкет, т. е. вымогательство с применением угроз, жестокого насилия и взятия заложников. При этом, собирая дань, князь, как и положено настоящему вымогателю, гарантировал своим данникам надежную защиту от других рэкетиров.
Соответственно, исходя из подобных наших представлений о наличествующих межплеменных отношениях, мы не можем согласиться с тем, что на 980 год Русь – это государство в пределах той территории, с который взималась ежегодная дань. Если под государством мы понимаем не только единую, суверенную территорию, где властная структура собирает налоги (дань) и использует насилие по отношению к несогласным с политикой, проводимой в интересах господствующей группы лиц, но еще и аппарат управления, правомочный решать вопросы организации общества в масштабах всей страны. Насколько нам известно, племена – данники киевского князя, даже те немногие, где сидели княжеские наместники-временщики, исключительно сами проводили свою собственную внутреннюю политику, сами определяли, когда сеять и пахать, кому и когда молиться. Киевская Русь во второй половине X века – это всего лишь Киев и его предместья, где люди, не знающие ни политического, ни административного единовластия, жили в народоправстве (демократии), где их поведение регулировал только обычай, произвол князя да отчасти страх незримых существ, населяющих природу.
Именно такие представления у нас образовались при тщательном изучении летописного наследия и после соответствующих размышлений. И поэтому мы совершенно согласны с выдающимся русским историком Михаилом Николаевичем Покровским (1862–1932), который о Киевской Руси X века в свое время написал жестко и однозначно: «Никакой почвы для «единого» государства – и вообще государства в современном нам смысле слова – здесь не было» [125].
Столь же решительно и в тон ему высказался и наш современник, выдающийся ученый И.Я. Фроянов, мужественно идущий против мнения, господствующего в историографии Древней Руси: «Сохраняют научную ценность наблюдения историков, стоявших у истоков советской исторической науки, согласно которым у восточных славян X в. не было и не могло быть общей государственной территории, а значит, и единого государства» [126]. (Выделено мной. – Е.Б.).
И не только единого, добавим мы, но и вообще ж государства не было. Оно только-только начинало складываться.
С этой точкой зрения, похоже, категорически был не согласен известный исследователь славянской истории и культуры Б.А. Рыбаков, утверждавший, что «Киевская Русь IX–X вв. – первое государство восточных славян, объединившее более 200 мелких славянских, финно-угорских н латышско-литовских племен. …Киев стоял во главе огромного государства» [127].
Как мы видим из приведенных цитат, вопрос о наличии государства не только дискутабелен, но и достаточно дремуч, ибо сам термин – «государство» – все еще не обрел общепризнанного определения. Хуже того, нынче настойчиво отвергаются, хорошо проработанные и, казалось бы, уже устоявшиеся марксистские формулировки.
Так оно ж и понятно: народившаяся отечественная, по преимуществу, компрадорская буржуазия, используя находящихся у нее на финансовом поводке когнитариев, старательно стремится с помощью всяческих информационно-косметических и эмоционально-зрелищных ток-поп-шоу «процедур» облагообразить свой неприглядный имидж, закамуфлировать шакальи уши и клыки; вместе с тем, стремится к маргинализации протестных акций недовольных индивидов, придавая им статус инспирированных исключительно западными спецслужбами; стремится убедить униженных и ограбленных россиян в том, что все мы, дескать, нынче – господа, и каждый, кто того желает – акционер, и даже собственник… И нет, мол, никаких у нас антагонистических классов и всяких там непримиримых противоречий, и потому весь этот марксизм – одна большая антинаучная фикция, философско-социологическая и экономическая ересь… И вот уже предателям Родины, разрушителям России, растлителям народа оказываются особые знаки внимания и признательности, раздаются высокие должности, звания и награды – орден «За заслуги перед Отечеством», орден Почёта, орден святого благоверного князя Даниила Московского, орден преподобного Сергия Радонежского… И вот уже многочисленные иуды, аферисты да варяги устремляются к креслам и Государственной Думы, и Совета Федерации, и Кремля… Где все было продано, там стало все купленным…
Современные ученые в понятие «государство» вкладывают содержание, исходя из своих собственных интеллектуальных детерминант, и, порой, политических пристрастий и даже конъюнктурных соображений. И коль дело обстоит именно так, и нет на сегодняшний день определения общепризнанного, то и мы остановимся на той формулировке, которую за наилучшую сами же и признаем. Л.Е. Гринин – философ, историк, социолог: «Государство можно определить, как особую достаточно устойчивую политическую единицу, представляющую отделенную от населения организацию власти и администрирования и претендующую на верховное право управлять (требовать выполнения действий) определенными территорией и населением вне зависимости от согласия последнего; имеющую силы и средства для осуществления своих претензий» [128].
Соответственно, государственная власть – это право одних, олицетворяющих собою государство, а также представляющих тех, в чьей собственности находится государственный аппарат, принуждать других, олицетворяющих собою подданных государства, или же его граждан, к исполнению обязанностей, определяемых теми, в чьих интересах используется насилие. Причем, подчеркнем особо, власть используется исключительно в интересах тех, кто обладает правом ее использовать, а не в интересах тех, кто имеет обязанности подчиняться осуществляемому насилию.
Кроме того, и это имеет принципиальное значение, на наличие государства указывает то, что оно – управляет. Не просто регулярно вымогает дань, а – управляет на основе закона. Естественно, в интересах тех, кто право управлять узурпировал, и присвоил себе право контролировать материальные ресурсы общества и распределять их; кто является главным собственником не только потому что он «делец и банкир, владелец заводов, газет, пароходов» (С. Маршак), но еще и в силу того, что «…собственность есть распоряжение чужой рабочей силой» [129].
Конечно, до заката X века ничего подобного в Киевской Руси мы еще не наблюдаем. Многое и радикально начинает меняться только с приходом к власти князя Владимира. А пришел он к власти, повторим, не имея ни авторитета, признаваемого соплеменниками, ни надежной военно-политической поддержки со стороны соратников или же союзников. В его распоряжении была лишь хищная, плохо управляемая банда иноземных наймитов, готовая после Полоцка растерзать и Киев, и любое иное селение, пахнущее добычей. Это был суровый X век – век, еще не знающий нравственного закона, предписанного высшей сущностью, ибо источником веры славян была проекция в воображение людей одушевляемых и, соответственно, обожествляемых сил природы, пребывающих, как известно, вне категорий добра и зла. Когда еще в самом разгаре была «война всех против всех», право сильного безраздельно господствовало среди живущих. Это ведь и об этом периоде один из основателей теории общественного договора и теории государственного суверенитета Томас Гоббс (1588–1679) написал в своем бессмертном труде: «…везде, где люди жили маленькими семьями, они грабили друг друга; это считалось настолько совместимым с естественным законом, что, чем больше человек мог награбить, тем больше это доставляло ему чести» [130].
Об этом, кстати, хотелось бы напомнить тем, ныне живущим современникам – безответственным лирикам, которые настырно призывают нас вернуться к образу жизни наших предков, и для пущей убедительности в игровой манере в июльские ласковые ночи реконструкции ради и пропагандистских целей для разжигают буйные кострища и, реконструируя, норовят реанимировать дух тысячелетней давности… Той самой давности, когда без суда и следствия отрезали языки, ослепляли и оскопляли, насиловали и убивали, а человеческие жертвоприношения были не в диковинку, и у соседа походя по праву сильного и без совести живущего отнимали нажитое, обрекая на нищету и голодную смерть… Именно об этом мне хотелось бы напомнить тем, кто нынче млеет от умиления, разглядывая живописные картины художника В.Б. Иванова, представляющего Древнюю Русь в жанре фэнтези, используя при этом фабулу даже не «альтернативной истории», а наспех выдуманного прошлого.
И князь Владимир, конечно же, был веку своему под стать. Веку, где дичайшие животные желания безгранично властвовали над умами живущих. Даже убийство детей, братьев, и родителей – все было делом повсеместным и обычным. Многих князь обидел, многих искалечил, убил. Множество поселений разорил, оставил людей без хлеба и без крова, когда хаживал в свои «героические» разбойные походы. Да только ли это!? Как повествует летопись – «Повесть временных лет», имея нескольких жен, и триста наложниц в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове, будучи ненасытным в блуде, приводил он к себе еще и замужних женщин, и растлял девиц [131]. А у многих девиц, наверно были отцы и братья, а у замужних женщин – мужья… И не все из них, надо полагать, с княжеским произволом были в полном согласии.
Конечно, при таком распутно-разбойном житии не могла за спиной у будущего святого, а на тот момент прожжённого злодея не ошиваться лютая Смерть, неотлучно ждущая своего благоприятного момента, и не мог князь-лиходей Владимир не ощущать своей шкурой ее присутствие. Не потому ли и забрела ему в голову однажды красивая и спасительная идея – и объединить племена, и умаслить всех оптом: и ограбленных, и оскорбленных, и униженных, соорудив в Киеве аж целый пантеон языческих богов! И он – в 980 году – соорудил: на одной площадке – шесть идолов. И тех, что с севера, и тех, что с юга. Но замысел – увы! – с треском провалился, и, возможно, потому что племена, верующие на особицу и в свое, никак не хотели унифицироваться – признавать главенство над своими божками Перуна, бога грома и молнии, которого пытался им навязать младореформатор Владимир. Вот тогда-то Владимир, по всей видимости, и занялся, наконец-то, делом, самым настоящим – государствообразующим. В частности, он не только продолжал традиционно похаживать на напрасно рыпающихся соседей, инициирующих центробежные процессы, не только принудил вновь выплачивать дань тех, кто после гибели Святослава заартачился и отпал от нужды, выпрягся из киевского хомута.
Князь Владимир, и вот это – главное, на тех территориях, куда только дотянулись его руки, рассадил наместников, и из числа своих детей тоже. Более того, он упразднил институт племенных князьков и ликвидировал самостоятельность земель, т. е. аннексировал их. Вот с этого-то момента мы и можем говорить уже о возникновении совершенно реальных предпосылок для превращения Русской земли в государство Киевская Русь. Но… до этого статуса – государство – было еще очень и очень далеко. Ведь это об этих временах писал К. Маркс: «Владимир, олицетворяющий собой вершину готической России…» [132].
Готической, т. е. варварской [133]. Варварство же по классификации Ф. Энгельса – период первобытной истории, находящийся между дикостью и цивилизацией, представляющий собой процесс разложения родовой общины, дробления общины на патриархальные семьи. Соответственно, в этот период еще и нет феодалов, как господствующего класса. Весьма странно, но даже Б.Д. Греков (1882–1953), один из первых из числа историков, кто пытался доказать существование феодальной формации в Киевской Руси, анализируя размышления К. Маркса, специально акцентировал эту мысль: «Рассматривая историю «готической» России, Маркс не называл ее феодальной» [134]?!
Соответственно, коль нет феодалов, как господствующего класса, то нет и тех, кто нуждается в защите своих частнособственнических интересов, а значит нет и государственного аппарата насилия. В обществе отсутствует такая масса соплеменников, чьи интересы нужно защищать от посягательств со стороны рядом живущих. Нечего защищать. И мы с вами, уважаемый читатель, в данном вопросе не одиноки. В настоящее время в отечественной медиевистике на позициях отрицания феодальных отношений в Киевской Руси в период – конец X – первая четверть XI века – стоит целое направление, которое основал и возглавил выдающийся петербургский историк Игорь Яковлевич Фроянов.
В таком случае возникает вопрос: какого ж резона ради князь Владимир в 988 году сподобился на столь экстравагантный проект: христианизация Русской земли и на сопутствующее ей – ликвидацию язычества, веры своих предков? Конечно, там, где брат убивал брата, отец – своих детей, дети – своих отцов, попрать веру предков – вообще, как два раза чихнуть против ветра. Поэтому у нас вопрос иного плана: зачем ему лично, князю Владимиру понадобилось, чтобы христианская религия заняла в обществе господствующее положение? Государства – главного, как мы приучены думать, заказчика на религиозную технологию – еще нет, соплеменники в особом пристрастии к иноверию замечены еще не были, и челом не били, а князь, поди ж ты! – затеял радикальную реконструкцию духовного мира всея и всех?! Волюнтаризм, да и только!
Так-то оно так, но… Такого органа власти, как государство, еще не было, но властью, т. е. правом, пусть очень ограниченным правом использовать насилие, князь все же обладал. Кроме того, быть князем означало быть освобожденным от надобности заниматься физическим трудом, и при этом жить в материальном достатке, т. к. князь кормился за счет грабежа и полюдья. Быть князем означало иметь иммунитет, т. е. быть в значительно большей безопасности, чем простой общинник. Быть князем опасно, но чертовски удобно и выгодно. И, конечно же, столь привилегированное положение было надобно сохранить.
Вот он – так называемый субъективный фактор, т. е. сугубо личный интерес, который, очевидно, и надиктовывал князю программу соответствующих действий. В частности, осуществление акции – крещение киевлян, как надежный, проверенный временем способ сбора овец в единое стадо, над которым общие пастыри – церковники, проповедующие: «нет власти не от Бога». И всякий, кто против князя, тот и против Бога.
Между тем, уважаемый читатель, не будем упускать из виду то, что утверждение – «нет власти не от Бога» (Рим. 13:1) – всего лишь личное мнение «апостола» Павла. Иисус же говорил совершенно иное: «Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20:25–27). То есть, между нами – христианами, не должно быть так, как у нехристиан. Не должно быть иерархии и неравенства. И никто не должен над христианином господствовать и властвовать.
Вот и выходит, что Иисус был первым за Земле Анархистом (анархизм – от греч. аνοφχία – безвластие), проповедующим равенство, братство и свободу от принуждения. Об этом очень хорошо сказал в свое время православный христианский философ Н.А. Бердяев (1874–1948): «В анархизме есть религиозная правда. <…> Религиозная правда анархизма заключается в том, что власть над человеком связана с грехом и злом, что совершенное состояние есть состояние безвластия, т. е. анархии. Царство Божье есть безвластие и свобода, на него не переносятся никакие категории властвования, царство Божие есть анархия» [135].
Итак, князь Владимир, имея преимущественно личные на то причины, и сам крестился, и соплеменников к тому энергично склонял. Но не более того, ибо князь понимал, что смена веры – дело добровольное. И тут даже при самом большом желании – насильно мил не будешь. Тем более, что, как говорят на Востоке: можно привести коня к водопою, но невозможно заставить его пить.
Но вот сыскалось же опосля множество бойких людишек, которые владимирскому деянию придали исключительно насильственный характер. То, что в этом усердствовали проигравшие свое язычники – понятно, но почему в эту же дуду дули почитающие себя за христиан – ума не приложу. В частности, при всяком удобном случае и первые, и вторые заявляли: «Князь Владимир крестил Русь насильно – огнем и мечом. И при этом было убито великое множество язычников». Совести не имеющее, и страха Божьего не ведающее Ведическое Информационное Агентство Мидгард-ИНФО своему обалдевшему читателю прямо так и бьет промеж глаз: «Рось (Русь) – в период с 988 г. по 1000 г., когда происходило насильное крещение из 12 млн человек осталось 3 млн» [136].
Во-первых, обратите внимание на то, как «по-русски» грамотеи из Агентства выстроили свое утверждение, а во-вторых, ссылку на источник своей фантастической цифири дать-то и не подумали?!
Под стать современным мифотворцам, к сожалению, и заслуженный, как сказано на титульном листе его книги, ординарный профессор Московской Духовной Академии» Е.Е. Голубинский (1834–1912). В своем весьма солидном исследовании «История Русской церкви» он утверждал: «Когда мы говорим, что при Владимире крещена была вся собственно русская Русь, то этого никак не должно понимать в том смысле, будто крещены были все до одного человека. Не желавших креститься, нет сомненья, было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси. В самом Киеве, т. е. именно в самом городе Киеве, полицейский надзор, как нужно предполагать, был настолько силен и действителен, что эти не желавшие не могли укрыться и должны были – или креститься неволей, илы спасаться бегством, или же, может быть, подвергнуться казням» [137].
Господи, да о каком же «полицейском надзоре» уважаемый Евгений Евсигнеевич вел речь, и почему он вдруг решил, что непременно «нужно предполагать» (?), что за отказ от крещения человек был бы подвергнут казни?! И, опять же, ни ссылок на летописи, ни вообще ссылок на что-нибудь. Голимые собственные «предположения».
Ну, а если не только выдумывать всяческие предположения, а еще и хорошенько самостоятельно поразмышлять? С какими выводами в своей голове мы можем встретиться? Например, могло ли в принципе крещение киевлян осуществляться насильственно? Что нам об этом рассказывает Повесть временных лет? Читаем. Князь Владимир, приняв за кордоном крещение, прибыл в Киев и «повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, – чтобы принял он возмездие от людей» [138].
И что? Идолы – его личная собственность. Сам он их близ своего жилища поставил, сам же и разбомбил свой собственный пантеон. Имел, между прочим, полное на то право. Хозяин – барин. Он же не покусился на чужие капища?
«Затем послал Владимир по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, – будет мне врагом». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре». На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на Небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ…» [139].
Конечно, картинка приторно-лубочная, хуже того – нарисована не по горячим следам происходящего, а аж в XII веке, да еще и по заказу Владимира Мономаха, но, с другой-то стороны, она – картинка летописная. И если у нас в нашей полемике нет возможности противовесить оную иным историческим документом с иным содержанием, то мы уже только поэтому проиграли, и остается лишь смиренно помалкивать, в досаде и огорчении пребывая.
Далее, как мы это себе представляем – насильно крестить население целого Киева? Как утверждал археолог П.П. Толочко, согласно расчетам, которые были получены на основании анализа археологических источников, в Киеве в XII–XIII вв. проживало около 50 тысяч человек [140]. Сколько же жителей проживало в Киеве в X веке? Ну, предположим, что их было 10 тысяч и все они, как один, порешили креститься. А чтобы креститься, нужно сначала – и это неотъемлемое условие того, чтобы Крещение было принято достойным образом, во спасение души – покаяться. Не на жену глядя, а на икону, и в свидетели взять не соседа, но – отца церковного. И только затем, призывая имя Святой Троицы, троекратно погрузить тело свое в воду, отмываясь от первородного греха, и от всех грехов, совершенных до Крещения, духовно умерев для жизни плотской и греховной и, вновь родиться, уже облаченным в благодать Божию для жизни по Евангелию. Я уж молчу о том, что входящий в воду, должен ясно осознавать: главное – не плотские нечистоты в Днепре смыть, главное – «обещание Богу доброй совести» (1 Петр. 3:21). А иначе ж все это не Крещение, а – профанация, если не святотатство. Да, чуть не запамятовал – еще одним наиважнейшим этапом священнодействия является наречение крещаемому имени, благодаря которому он получает своего Святого, выступающего в роли небесного покровителя. И все это надобно совершить. Без суеты. И не оптом, но персонально.
Итак, с одной стороны десятитысячная масса, с другой – горстка из нескольких священников, почти не говорящих по-русски?!.. Так кто ж там насильничал – жители Киева или попы? Конечно, никакого массового крещения киевлян, а тем более всей Руси в 988 году не было, да и быть просто не могло.
А мог ли насильничать над многотысячной массой своих соплеменников сам князь Владимир, имеющий в своем распоряжении всего лишь сотню дружинников? Вот это, на мой взгляд, и есть самый наиважнецкий вопрос. Что князь мог, и если мог, то в каких пределах?