Соло

Два оглаженных скальных пика образуют горбы Вербюда. К седловине с обоих горбов ведут отвесные скалы. Это место он помнил с прошлого раза. На нём пришлось тогда поработать. На спуске к седловине попался участок, на котором его ноги оторвались от скал. Пришлось пролезть на одних руках около пяти метров. Сидя у края восточного горба, он не чувствовал в себе решимости повторить спуск ещё раз по своим следам и не сомневался, что не сможет удержаться на руках в этот раз.

Верблюд никто не обходит. Люди спускаются к седловине без особого труда по закреплённой верёвке и затем поднимаются, обычно с трудом, на другой горб. Справа и слева к Верблюду подступают крутые ледовые склоны. Пересечённые множеством трещин и бергшрундов левые склоны спадают в ледовый цирк, из которого он начал восхождение. Правые склоны, по виду такие же, как слева, ведут в соседний цирк.

Он выбрал, разумеется, левую сторону, спустился обратно с горба, достал из рюкзака ледовый молоток и осторожно заглянул за угол. До седловины было около ста пятидесяти метров по горизонтали и затем ещё приблизительно столько же, чтобы обойти второй горб. Поверхность ноздреватого льда подтаяла и размякла, он тщательно расчищал её от мокрой каши, перед тем как поставить туда ногу.

Он остановился отдохнуть на полпути к седловине. Тень стала накрывать ледовый цирк под его ногами. Далеко впереди проглядывалась перемычка, к которой ведёт гребень. От перемычки до морены уже совсем рукой подать. Он услышал над собой тихий шелест и успел поднять голову. В этот же момент на него навалилась масса обвалившегося бесшумно наверху снежного карниза, сорвала со склона и потащила вниз. Равнодушное солнце и мрачные холодные вершины наблюдали, как его разогнавшееся тело взлетело в воздух на небольшом подъёме, как оно приземлилось снова на склон головой вперёд, как с головы слетела и запрыгала отдельно жёлтая каска, как всё вместе, перемешанное с тяжелым снегом, свалилось с высокого края большой ледовой трещины и исчезло в ней без следа. Это незначительное событие моментально забылось в цирке. Огромная тень уже полностью покрыла дно цирка и поднималась по сверкающим склонам противоположной стороны. Закатное солнце вот-вот должно было скрыться за появившимися на горизонте тёмными тучами.

*

Он очнулся в полной темноте, задыхаясь и чувствуя стеснение в груди, мешающее наполнить легкие воздухом. После долгой череды коротких вдохов и выдохов паника отошла, он понял, что может дышать, и ощутил, что всё тело стиснуто какой-то неодолимой силой. Пришла мысль, что он находится в лавине. Нужно пытаться выбраться наружу. Мозг давал ногам и рукам команды, но ничто не двигалось в скованном невидимой силой теле. Неожиданно правая рука отозвалась и резко дёрнулась, он вскрикнул от боли и опять потерял сознание.

Во второй раз он очнулся со смутными воспоминаниями о первом пробуждении. Немного спустя он оставил усилия вспомнить, какая рука причинила боль, решил попробовать осторожно правую руку, опять почувствовал резкую боль, но остался в сознании. Пришёл черёд левой руки, ему удалось сжать всё ещё одетую в замёрзшую перчатку кисть. Больше с левой рукой сделать не удалось ничего, он неуверенно задвигал ногами и неожиданно почувствовал, что они освобождаются, как будто ему удаётся отодвинуть от себя снег. Это происходило на самом деле. Его ноги выталкивали снег глубже в трещину, постепенно освобождая всё больше места. Наконец удалось протиснуться вниз, освободить грудную клетку, руки и голову. Стало сразу намного легче, глаза обрадовались появившемуся откуда-то слабому свету.

Выбираться нужно было вверх, через некоторое время он принялся выгребать здоровой рукой порции плотного снега. Снег исчезал где-то под ногами, вскоре рука оказалась на свободе. С большими усилиями он вытащил себя на верх застрявшей в середине трещины широкой снежной пробки, поднял глаза и увидел звёздное небо.

Кроме боли в правой руке, было не на что жаловаться. Не чувствуя холода, он свободно растянулся на пробке и немедленно ушёл в забытьё. Когда он снова открыл глаза, было светло. По стенам трещины стекали струйки воды. Он подставил сухие губы к одной из них. До верха трещины было всего три-четыре метра. Он оглянулся и обнаружил лежащие рядом привязанные к обвязке ледоруб и ледовый молоток. За спиной чувствовался горб рюкзака. Дела обстояли неплохо, нужно только набраться сил перед предстоящей тяжёлой работой.

Побитое и усталое тело требовало участия правой руки. Он уже поднялся на несколько метров и, ослабевающий, держался на кошках и вцепившейся в воткнутый ледоруб левой руке. Тело нетерпеливо ожидало, когда, преодолевая боль, правая рука поднимет ледовый молоток, нетвёрдым движением воткнёт его в лёд и безвольно откинется в сторону. Его мозг тоже не чувствовал никакой жалости к больной руке. Она должна была выполнить свою работу. Рука не сдавалась.

Выбравшись на верх трещины, он едва не скатился вниз по крутому склону, с трудом удержался на снежном мостике и лёг, обессиленный, на него животом, обратив лицо вниз. Тепло солнца приятно растекалось по телу, слышался шум пролетающих рядом камней. Он не беспокоился о том, что один из них может попасть в него. Он старался думать о том, как добраться до дна цирка. В падении его тело проделало большую часть спуска, оставалось около двухсот метров крутого, испещрённого трещинами ледового склона. Обход трещин, конечно, удлинит и замедлит путь. Если их можно будет обойти.

Сознание то мутнело, то просветлялось, солнце уходило за гребень. Он почувствовал, как холод льда овладевает его телом, и продолжал лежать неподвижно лицом вниз, равнодушный к себе и к окружающему миру.

*

Монета дёргала во сне ногой. Её посещали беспокойные сны. Беспокоиться было вроде не о чем под защитой чабана и его своры. Монета научилась ладить с большими клыкастыми собаками, знать своё место и не терять достоинства. Ей нравилось гонять вместе с ними пугливых овец и играть с малолетними детьми чабана. Сурки больше не привлекали внимание Монеты. Она испытала неведомый прежде азарт, когда однажды погналась со всеми за появившимися ниоткуда волками. Самые большие собаки бежали впереди и издавали наводящее страх низкое рычание. Они гнались за волками, пока не перестали чувствовать их запах. Монета научилась отрывать себе кусок от грубой пищи, которую чабан бросал собакам, и согреваться холодными ночами между густошёрстыми боками соседей. Она знала, что хозяин скоро придет за ней и они отправятся домой, где всегда пахнет вкусной едой и хозяйкой. Она знала, что дома ей будет долго сниться, как её шерсть обдувает холодный ветерок, пришедший с ледника, что она будет слышать гул перекатывающихся по дну бурной реки валунов и видеть мерцающий свет огня, пробивающийся в темноту сквозь щели юрты чабана. Монета не торопилась покидать эти места и терпеливо ждала хозяина. Если бы только не беспокойные сны.

Тревога приходила сверху, с той стороны, куда ушёл её хозяин. Тревога усиливалась с каждым днём. В то раннее утро Монета засеменила быстро лапами вверх по двухколейной дороге. Дорога вскоре перешла в широкую тропу, идущую вдоль шумной реки. Тропа переходила по мостикам то на одну, то на другую сторону реки и к середине дня разделилась на две. Монета пошла вправо, в сужающееся ущелье. Одно за другим ей открывались выполаживания с тихими заливными лугами, затем тропа стала уже и круче, Монета перевалила через длинный подъём и увидела торчащие вдали пики огромных тёмных вершин.

Дальнейший путь шёл по камням, большим и маленьким. Монета прыгала по ним, тяжело дыша, с высунутым языком. Её подгоняли знакомые, пугающие запахи большого животного, которого она никогда не видела, но боялась. Ночь застала её у огромного валуна посреди тонких рукавов ручья. Монета дремала, беспокойно прислушиваясь к непонятным, гулким звукам ущелья. Утром холод покрыл коркой льда небольшие заводи ручья. Монета попила воды и продолжила путь вверх.

Она остановилась у ещё одной развилки. Её тропа шла круто вверх, туда, откуда выглядывал язык ледника. Слева от тропы шумно стекали пенистые воды берущего начало от ледника ручья. Острые камни кололи и ранили лапы Монеты, когда она изо всех сил карабкалась по едва заметным следам.

Холодный воздух с ледника приятно обтекал её высунутый язык. Монета осторожно ступила лапами на плоскую ледовую поверхность, оставляя после себя маленькие пятна крови. Запахи привели её к палатке на морене. Она знала издали, что хозяина там нет. Вход был плотно закрыт. Монета обошла палатку несколько раз, села и громко завыла.

*

Протяжный вой разносился в темноте. Многократно отражённый, вой усиливался и достигал неподвижного тела, затерянного на высоте среди хаоса льда. Волна за волной тревожные звуки проникали глубже в тело и возбуждали ослабленный мозг. Возбуждение принесло с собой приятные грёзы. Ему грезилось, что он лежит с закрытыми глазами под тенью редкой листвы небольшого деревца, окружённый жарким воздухом. Со стороны воды доносится шум накатывающихся волн, прохладный ветерок и детские голоса. Он лежит в приятном расслаблении, не забывая внимательно прислушиваться к звукам тонких голосов. Это становится делать всё труднее. Посторонний, усиливающийся звук перекрывает голоса.

Он очнулся. Грёзы улетучились, остались только тревожные, доносящиеся снизу звуки. Разбитое, скованное холодом тело оставалось неподвижным. В сознании медленно формировалась мысль. Монета! Только одно существо могло появиться в этом цирке. Он направил глаза вниз, но не смог ничего разглядеть в темноте. Монета, наверно, была возле палатки и не решалась идти дальше. Он лежал и слушал, как, не останавливаясь, собака отчаянно звала его вниз, в тёплые долины, туда, где их ждёт не дождётся круглолицая женщина.

В сердце пришла тревога за Монету. Оно беспокойно застучало, наполнило кровью артерии, оживило мозг. Он думал о Монете, мечущейся по льду среди коварных трещин и острых камней. Если он ничего не предпримет, она пропадёт здесь, вместе с ним, в этом покинутом людьми месте.

Он приподнялся и сел, свесив ноги в трещину. От правой руки не пришло никакой поддержки. Она свисала безжизненно, не причиняя боли, и взамен желала быть оставленной в покое. Придётся обходиться одной рукой. Он отстегнул петлю от ледоруба и с её помощью прикрепил правую руку к боку. Чтобы не болталась. Пытаясь неуклюже заложить под рюкзак отвязанный ледоруб, он промахнулся, ледоруб выскользнул и укатился со звоном вниз. Оттуда ответили громким лаем. Начало было обнадёживающим.

Он начал медленно спускаться лицом ко льду, аккуратно вбивая кошки и придерживаясь левой рукой за молоток. Под ногами вырисовались очертания приближающейся трещины. Он внимательно осмотрелся и стал перемещаться вправо, туда, где просматривался обход. Первый обход прошёл удачно, он сделал ещё несколько, пока не увидел впереди то, чего боялся больше всего, – трещину, обхода которой не было видно ни справа, ни слева. У него был выбор. Двинуться в одну из сторон наугад или дождаться дневного света и рассмотреть трещину получше. Выбор облегчился тем, что он стоял удобно, на выполаживании, у нижнего края другой трещины. Он снял рюкзак, вынул спальный мешок, подстелил рюкзак вниз, сел поверх, отстегнул кошки и залез по грудь в спальный мешок. Внизу перестали выть. Чувствуя его приближение и его состояние, Монета раздавалась громким лаем, в котором он слышал возбуждение и страх. Этот лай проникал в глубину его сердца, беспокоил и поддерживал. Последняя мысль уходящего в забытьё мозга была о том, что он не закрепил ледовый молоток для самостраховки.

К утру небо затянулось темными тучами. Он вылез из мешка, встал на ноги и сразу увидел, где можно обойти трещину. По цирку опять разнёсся лай. Он посмотрел вниз и увидел чёрную точку на льду, далеко от палатки, почти у начала ледового склона. Бог знает как она добралась туда. Он не мог позволить себе пропасть здесь и оставить её одну.

Ущелье заволокла метель. Задул холодный ветер и захлестал острыми снежинками по лицу. Он уже не чувствовал свою замёрзшую левую руку. Он молил её продержаться ещё чуть-чуть. Монета лаяла где-то совсем близко, там, где было выполаживание и спасение. Он продолжал спускаться лицом к склону, не замечая, что уже находится на ровном месте, пока не увидел под ногами свою исхудавшую собаку и не опрокинулся с облегчением на спину. Монета лизала его лицо и руки и набрасывала на него свои окровавленные лапы. Он гладил её здоровой рукой и чувствовал на лице быстро замерзающую улыбку облегчения.

***