000
ОтложитьЧитал
-Ленин в Цюрихе и сосиски с капустой. Кушал, гад, и ни разу не подавился.
-Что?
-Это я так, по-стариковски. А что, и деньги ваша… организация за участие платит?
-С этим пока тоже слабо, вернее никак, только на энтузиазме. Но это же здорово бескорыстно бороться за свободу! Правда?
-Политика чертовски неблагодарная вещь, я вот тут книгу Геббельса....Михаэль, так он в конце повесился.
-Геббельс? Нельзя…
Но Саше не удалось договорить фразу, у нее опять зазвонил телефон.
-Еду, еду! Я же не думала, что эти олухи с мясокомбината потащатся сразу к Думе, без Аркадия не начинайте. Я его специально сегодня в старье вырядила, чтобы в полиции пачкать не жалко было. Да, он сегодня главный, председателя не будет.
Когда девушка закончила разговор, оценивающе взглянула на Мишу – не струсил ли? Хоть и понимал Аксенов полную глупость всего происходящего вместе с предстоящей акцией, но выставить себя трусом не посмел. Из головы все не вылетала мысль: Саша – твой последний шанс, сделай все, чтобы не упустить удачу. Будь что будет!
-Так едем?– спросила Саша.
-Конечно,– сглотнул Аксенов и вытянул руку в сторону метро, мол, следуйте, а я за вами. Но Саша выскочила на дорогу, моментально остановила такси.
В машине он чувствовал своим бедром ее молодое упругое тело и всякие мысли об абсурдности ситуации улетучились. А в чем, собственно, абсурдность? Наоборот, я втянут в водоворот современной жизни, я на гребне ее волны! Тем не менее, всю дорогу Аксенов молчал как раздавленный краб, а Саша пристально всматривалась в лобовое стекло, словно пыталась разглядеть впереди зарю новой жизни.
В кишках заныло уже на Кремлевской набережной. Вот тебе и свидание с романтическим продолжением,– пригорюнился Миша, теперь ощущая себя Львом Троцким, плывущим в революционную Россию на корабле из Америки. Боковым зрением в чертах лица Саши он уже угадывал что-то от Софьи Перовской. Или от Фанни Каплан. Надеюсь, у этой мадам под пальто нет парабеллума? Попал…
А события у Госдумы приняли такой стремительный оборот, что Миша даже не успел особо испугаться. Напротив входа в парламент, где уже тасовались какие-то подозрительные неопрятные личности, ему сунули в руки плакат: "Долой фашистский режим!" Как только Аксенов его развернул, сразу огреб по спине, а потом и по голове резиновой дубинкой. И глазом Миша не моргнул, а уже оказался в автозаке, забитом омоновцами.
-Приличный, вроде, с виду человек, а туда же,– сказал ему верзила в каске, погрозил кулаком. Мише почему-то показалось, что омоновец собирается его ударить, отпрянул в сторону и портфель, висевший у него на ремне через плечо, заехал бойцу по физиономии.
-Нападение на офицера полиции,– констатировал тот спокойно, схватил Аксенова за шиворот, встряхнул, больно ударил в живот.
Внутри что-то оборвалось, в глазах потемнело. Миша осознал, что все это далеко не шутки.
В отделении, куда доставили участников несанкционированной акции, на Мишу составлял протокол полный, красный лицом и руками подполковник Сенокосов. Он писал медленно, все время бубнил что-то себе под нос. Звезды на погонах отражались в его бледных, словно вымоченных в молоке глазах. Офицер почесал голову сквозь жидкие, рыжие волосы, вздохнул:
-Все бы ничего, гражданин Аксенов, но вы подняли руку на полицейского.
-Да не трогал я его, это случайно вышло, портфелем слегка задел. Свидетели подтвердят.
-Подтвердят ли? вот в чем вопрос. Это на площадях, вы, экстремисты, смелые, а в застенках… то есть, в полиции готовы мать родную оболгать, лишь бы выбраться поскорее.
-Я не экстремист.
-Верю, верю,– опять почесался Сенокосов.– Может, так оно и было, случайно. Однако портфель, вот незадача.
-Причем здесь портфель?
-Он то, возможно, и ни при чем, а вот то что в нем… В вашем саквояже обнаружена запрещенная экстремистская литература.
-Да вы в своем уме?!– подскочил со скамейки Миша.– Какая еще запрещенная?
-Йозеф Пауль Геббельс. Книга " Михаэль. Германская судьба в дневниковых листках" признана экстремистской и запрещена к распространению на территории России. А вы принесли ее на акцию протеста. С какой целью, какую запрещенную литературу вы еще распространяете, где храните, источники поставок? Впрочем, ваше право не отвечать. В любом случае вам грозит реальный срок.
-Как же так, – обомлел Миша и вспомнил, что Саша, еще там у бара, пыталась что-то сказать ему по поводу Геббельса, но помешал телефонный звонок.– За что? Я купил книгу в обычном магазине. У метро, неделю назад.
-Да? А ее уже месяц как запретили по запросу Генпрокуратуры. Странно. Адрес магазина? Хотя, все равно продавцы, в несознанку уйдут. А вам бы я очень советовал чистосердечно во всем признаться. Как вы попали на мероприятие?
Сказать, не сказать? Где вообще эта… Софья Перовская, черт бы ее побрал. Жил себе спокойно, никого не трогал, а тут на тебе – Владимирка без шлагбаумов светит.
Окружающий мир превратился для Миши в выжатый прокисший апельсин. Стали подступать слезы. Ну почему у меня всегда так? Только соберусь взять от жизни что-нибудь хорошее, так сразу по носу получаю. За что? А за то, сразу же мысленно ответил сам себе Аксенов, что всегда плевал на других. Зачем жену бросил да еще с двумя детьми?– Она сама ушла.– Как же, сама. Сами люди с мостов не сигают, кто-то их к этому подталкивает.– Да пошел ты! -То-то.
-У меня рыбки в аквариуме, мне нельзя в тюрьму. И цветы на балконе, кто поливать будет?
Полицейский повертел в руках Мишин паспорт, устало бросил на стол.
-Сами вы рыбка да еще какая.
-Это не я, это все она!
-Кто?– начал грызть карандаш дознаватель.
Нет, предательство один самых страшных грехов. Мне еще его не хватало для полной коллекции. К тому же, может, Саша оценит мою стойкость. Потом. – Потом? Это когда? Тебе лет-то сколько? Ждать счастья уже нет времени. – Тем более, нельзя совершать роковых поступков. Но рыбки…
-Не важно,– засопел Миша, стиснув зубы. – Шел мимо, смотрю акция, дай думаю, присоединюсь.
-А если бы там педерасты мракобесили, тоже бы присоединились, вам без разницы? Кем и где работаете?
Ну, этого еще не хватало. Сейчас уже не те времена, чтобы на работу о правонарушениях сообщать. И, тем не менее, Миша назвал свою организацию и должность.
Отложив карандаш в сторону, Сенокосов принялся жевать авторучку.
-И чего вам в жизни не хватает? Пошли на злостное нарушение закона. Ладно, читать мораль в мои обязанности не входит. Через пару часов отправим в суд, там решат, следует ли вас оставить под стражей.
Подполковник надолго замолчал, потом пристально посмотрел в глаза Миши:
-А что, поливать цветы действительно некому?
Аксенов в ответ только тяжело и горько вздохнул.
Опять в кабинете повисла тишина. За стенами ОВД завыла автомобильная сигнализация.
– И что же интересного написал рехсминистр пропаганды Третьего рейха, что вы с его произведением не расстаетесь?
-Не помню,– поморщился как от зубной боли Миша,– меня сейчас волнуют мысли совершенно иного характера.
-Мысль пробивается там, где находит своего вернейшего приверженца,– загадочно произнес дознаватель.– Так, кажется, написал Геббельс в "Михаэле"?
Аксенов удивленно вскинул брови. Подполковник улыбнулся:
-Вот вы протестуете, пытаетесь изменить мир к лучшему, но не понимаете, что сделать это раньше определенного срока не получится. Всему свое время, тем более в России. Она еще не созрела, она еще покрыта подростковыми политическими прыщами. К тому же балансирует на тонком канате. Чуть подтолкнешь и – полет в бездну быстрее скорости свободного падения. А подталкивают-то кто? Те, кому не удалось в свое время нахапать. Голодные и злые. Их желудки готовы переваривать гвозди. Собственность-воровство, пока она не принадлежит мне: Маркс. Это, насколько вы поняли, тоже цитата из запрещенной книги Геббельса.
-Разве это несправедливо?– вскинулся Миша.
-Нельзя в нашей стране идти против власти, какой бы она ни была. Воцарится хаос еще больший, нежели был. История это доказала.
-Вы хотите сказать, что если бы победили декабристы или кто-то в свое время грохнул Сталина, людям было бы хуже?
-Убежден. Как говорится, по грехам нашим. Терпи, раз заслужил и неси свой крест.
-А вот дудки!– подскочил, словно на пружинах Аксенов.– Каждая власть от бога, подставь другую щеку свою, раз уже получил по одной, все это поповские песни. В том-то и проблема нашей страны, что мы всегда терпим до предела, а потом наступает взрыв, бунт кровавый и беспощадный. Да, от невежества, дикости, политической прыщавости, но как же перестать таковыми быть, сидя под корягой и тупо созерцая что творят власть предержащие?
-Христос-принцип любви. Маркс-принцип ненависти,– опять процитировал министра пропаганды подполковник.– Под Марксом надо понимать, я так полагаю, всех революционеров. Геббельс сам забыл эту истину, за что и поплатился. Ни одна революция в мире не делала народ лучше и не приносила ему счастья. От революций всегда пахло дохлыми крысами.
-А как же Франция?
-Лягушатники извели во время пяти своих революций миллионы сограждан, заработали комплекс неполноценности, а теперь винят во всех грехах англичан и, конечно, немцев, которым проиграли последнюю войну за две недели. У них повсюду памятники героям Первой мировой войны, а Второй мировой словно и не было.
-Власть, обворовывающая свой народ, должна быть низложена,– расправил плечи Аксенов. Он вошел в роль оппозиционера и вдруг осознал, что она ему нравится.
-А есть кому ее подхватить? Вы видите хотя бы одного кандидата на должность нового правителя России? Навальный, Каспаров или, может, Лимонов? Да, страна управляется авторитарно, но отпусти вожжи этой хромой кобылы и она тут же рухнет, пустив пену из пасти.
-Я считаю наш разговор бессмысленным. Видите в тюрьму, вернее в суд.
-А раскаленные клещи под ребра, а иголки под ногти, готовы к испытаниям?
От этих страшных слов у Миши в глазах забегали зеленые тараканы. Но головы он не опустил. В окне зажужжала проснувшаяся декабрьская муха. Побилась об стекло и тут же сдохла.
-Какова же главная задача вашей организации, если не разграбить и снова не поделить?– продолжал спрашивать Сенокосов.– Союз освобождения народа, хм. А народу это надо?
-Мы не большевики,– не погасил пылающего взгляда Миша,– нам грабить никого не нужно. Наша организация выступает за.... Созыв Учредительного собрания,– вдруг придумал он и обрадовался своей идее. От каждой партии и движения по пять представителей. Учредительное собрание – на весь переходный период реформации системы, на полтора-два года. Народный совет Собрания займется в это время формированием новых министерств, ведомств и общественных институтов. Короче, все с нуля.
-А вы в этом Союзе…
-Я один из руководителей, – соврал, не раздумывая Аксенов, и побелел от страха. Боже, что теперь будет? За время пребывания в лагерях мои рыбки превратятся в пыльных мумий. – Пытайте, палачи,– добавил уже шепотом.
Испугался и хотел, уже было, сказать, что пошутил, но подполковник полиции вдруг зловеще прошипел:
-Пошел вон.
Мише показалось, что он не расслышал. Сглотнул, наклонил к дознавателю голову:
-У-у?
-Пошел вон,– теперь уже отчетливо сказал полицейский, швырнул в Мишу его паспорт, затем и книгу Геббельса.– Забирай и проваливай.
Книга попала ребром жесткой обложки по голове, расцарапала лоб.
Не веря в такую удачу, Аксенов подхватил документ, труд рейхсминистра, выскочил из кабинета.
На улице здорово похолодало. Миша стоял у здания ОВД и не мог надышаться воздухом. Что может быть лучше этой химической смеси азота и кислорода? Только свобода. А когда они вместе, это просто счастье!
Непонятно откуда появилась Саша. На ней уже не было алого шарфа, а пальто покрылось бурыми пятнами. Она заботливо потрогала своими теплыми пальчиками расцарапанный Мишин лоб.
-Вас пытали? Изверги. Ну, ничего, скоро отольются им наши слезы.
-Да пошла ты,– процедил сквозь зубы Миша, а потом закричал на всю Москву.– Пошла ты к .... матери со своими революциями! Не надо мне твоего молодого тела, от него дохлыми крысами пахнет! И вообще…у меня рыбы некормленые.
Нет, думал Миша в общественном транспорте, перепрыгивать через ступени судьбы нельзя, ни вверх, ни вниз, обязательно когда-нибудь голову разобьешь. Пусть будет так, как должно быть. Какая же удача, что я встретился сегодня с этой....бомбисткой и, наконец, понял простую истину. Вообще все хорошо и скоро Новый год. Гм, а почему, интересно полицейский вернул мне Геббельса, "Михаэль" ведь запрещен?
Зашел в магазин, где покупал книгу. Оказалось – чертов продавец с рожками накануне уволился, а о "Михаэле" никто ничего не знает. Ну, нет, так нет, не поджигать же лавку? Проходя мимо мусорного контейнера, зашвырнул в помойное болото произведение великого, как утверждало издательство "Алгоритм", человека. Геббельс застрял в картофельной кожуре и глядел на Мишу злым, укоризненным взглядом. До свиданья, помахал ему рукой Аксенов, мне из-за тебя проблем больше не надо. Пусть твой шедевр теперь крысы читают.
Крысы… я обозвал Сашу дохлой крысой. Перебор, конечно, но она меня чуть под монастырь не подвела. И все же странно, почему подполковник, хоть и необычным, мягко говоря, образом, но вернул мне книгу?
Прошло несколько дней, Миша успокоился, стал готовиться к Новому году. А какой праздник без любимых поросячьих копыт? В субботу, как только Москва проснулась, отправился за рульками в торговый центр. Копыта продавал все тот же молодой паренек, опять поинтересовался: " Для собачки берете?"
-Для себя!– взорвался Миша.– Я что, не человек что ли?
Вспылил и почувствовал облегчение. Все же что-то изменилось в нем, перестроилось после посещения полиции.
-Поберегите нервы, Михаил Александрович,– послышалось сзади.– К чему их растрачивать по пустякам, они еще вам пригодятся.
Обернулся и обомлел. Перед ним стоял дознаватель Сенокосов! Сердце забилось в пятках, левое ухо задергалось. Все, это конец, за мной следили. Разинул рот, но слов подходящих так найти и не смог.
-Давайте отойдем,– предложил полицейский, который был в гражданской одежде.– Рульки-то заберите, я знаете, их тоже обожаю, особенно под пиво.
Миша поплелся на негнущихся ногах за подполковником, а тот шел впереди, не оглядываясь, шел и шел. К воронку ведет? Наконец полицейский притормозил у той самой остановки, где произошло историческое знакомство с Сашей.
-Удивлены встрече?
-Хм…я…,– начал заикаться Аксенов, но вскоре осмелел. Это по какому же праву ищейки ходят у меня по пятам, 37-й год вернулся? Не дождетесь. Вслух спросил:
-Как вы меня нашли? Ах да, у вас мои паспортные данные.
-К тому же живу рядом с вами, в доме напротив. Вот случайно встретил. Впрочем, я в любом случае собирался вас найти.
Подполковник не смотрел в глаза Мише, и вообще ему показалось, что вид у того растерянный, извиняющийся.
-Чем же обязан?– начал засовывать рульку в карман Аксенов, невольно демонстрируя сильное волнение.
-Я долго размышлял о нашем с вами разговоре. И, знаете, готов признать, что вы во многом правы. Подонки угробили Советский Союз, а теперь усиленно закапывают в могилу Россию. Вы справедливо говорите, что нельзя порядочным людям сидеть сложа руки, нужно бороться. Только так мы оправдаем свое существование перед потомками. Благородный человек не может оставаться в стороне.
Я это говорил?– удивился про себя Миша. Что это, провокация?
А Сенокосов, выдержав театральную паузу, продолжил:
-Вы один из лидеров оппозиционного движения, поэтому прошу вас рассмотреть возможность принять меня в свои ряды. Я посмотрел в интернете программу вашей организаций, в отличие от других она мне очень понравилась . Только там про Учредительное собрание переходного периода ничего не сказано, видимо, вы недавно вынесли этот вопрос на повестку дня.
Голова у Миши в очередной раз закружилась, декабрьское, непонятно откуда взявшееся солнце, свалилось за горизонт. И все же переборол себя.
-Вам-то, полицейскому, у которого и власть и деньги и социальное положение, зачем этот революционный геморрой? И потом, я…не могу так…
-Вы же входите в руководство Союза освобождения народа?
-Я? Да.
Соврал и понял, что прошел точку невозврата. Теперь, если подполковник узнает о его дурацком блефе, просто пристрелит из нагана. У-у, черт бы тебя побрал, дознаватель, с твоими благородными порывами. Ну, нигде покоя от экстремистов нет!
-Не смею вас больше задерживать,– по-офицерски кивнул Сенокосов.– Вот моя визитная карточка, посовещайтесь с товарищами. Насколько вы понимаете, я могу быть очень полезен Союзу. И не сомневайтесь, я не провокатор. Если бы был таковым, то ни за что не выпустил вас на свободу, а выбил бы из вас, уж поверьте, все что нужно и заслал в Союз своего человека.
Карточку Миша взял и, не попрощавшись, поплелся к дому. Сам вырыл себе яму. Собственным языком. И что теперь делать прикажите? Провокатор этот подполковник или дурак? Или действительно честный человек? В самом деле, то, что происходит в стране и со страной – полный паноптикум. Бояре лопаются от жиру, а простой народ не имеет никаких перспектив на лучшую жизнь. Нашли себе врага в лице США, виновного во всех наших бедах. Американцы чуть ли не каждый день станции на Марс запускают, а у нас ракеты зеленым горохом на землю сыплются. Промышленности нет, сельское хозяйство угробили, теперь за академию наук взялись. СМИ продажные, ручные. Да, сидеть сложа руки – преступно. Но быть-то теперь как? Без ста граммов не разберешься.
Зашел по дороге в магазин, купил бутылку водки и прямо у входа, на зависть страдающим алкашам, выпил из горлышка всю до капли.
-Силен, братишка,– сказали местные алкоголики.
-А хрен ли нам молодым революционерам!– бодро ответил Миша, осознавая, что внутри уже созрела дельная, как ему показалось, мысль.
Контейнер, в который он выбросил книгу, переваливали в мусоросборник. На куче отходов копошились гастарбайтеры.
-А ну, таджимахалы, посторонись!– крикнул Миша и полез на контейнер. Почти сразу же отыскал физиономию министра пропаганды в картофельных очистках. Отер, сунул подмышку.
Так-то, нечего дельными мыслями разбрасываться. Дельными? Может, и так. Да только не дело внимать их от палачей. И потом, философские выводы молодого Геббельса не такие уж свежие, где-то я их уже встречал, кажется, у Ницше. В любом случае, свинья нам не товарищ. Правильно сделали, что запретили.
Отряхнувшись от луковой шелухи, обернулся к гастарбайтерам:
-Эй, русофобы, нате вам, набирайтесь ума!
Кинул в них книгу, которая кому-то из безмолвных таджиков попала по лбу. Так же как и ему в участке. Рабочий схватился за голову, но не издал ни звука.
-Ничего, – сказал Миша,– истина познается с болью.
Дома открыл компьютер и отстучал Саше телеграфными строками: " Установили круглосуточную слежку. Временно залег на дно. Руководители Союза под колпаком. Среди них предатели. Срочно создаю свою оппозиционную организацию. Будешь моей правой рукой. Революция победит!"
Почти сразу же получил ответ: "Буду! С тобой хоть на край света!"
Ну, вот так, щелкнул суставами пальцев Миша, и молодое женское тело обрел и в общественную жизнь богатырем въехал. Надоело гнить овощем в мусорном контейнере. Нужно теперь узнать, каким образом все эти…оппозиционеры получают финансирование с Запада. Что мы хуже других что ли?
Разжиженным водкой мозгом успел подумать: жизнь всегда предоставляет широкие возможности, нужно только умело подобрать золотой ключик к двери в иное измерение . И тогда перед тобой непременно откроется огромное поле чудес…в стране дураков. Главное поверить в свою удачу. А Сенокосов однозначно провокатор, надо на него какой-нибудь донос в ФСБ написать.
Дважды крещёный
-Вы напрасно, Жмыхов, манкируете мной,– сосредоточенно грыз янтарный мундштук редактор Белкин.– Да-с. Я ведь к вам со всем сердцем, понимаю, так сказать, ваше затруднительное материальное положение. Исправили бы заключительную часть сценария, и все было бы в порядке, а теперь, – развел руками редактор, будто показывал размер пойманной щуки,– теперь уж и не знаю чем вам помочь, да-с.
Ваню Жмыхова тошнило от устаревшего глагола "манкировать". Не говоря уж о самом Белкине с его оборотами речи позапрошлого века. Представляет себя неким тургеневским барином,– думал Ваня, глядя в глаза Белкину,– а сам по сути как был развозчиком пиццы, так и остался. Знаем-с, где вы купили диплом МГУ, и кто вас устроил на это теплое место.
Конечно, Жмыхов не знал, кто помог Белкину стать редактором, думал так из личной неприязни. Вообще из неприятия тех, кто критиковал его творчество. Тогда со сценарием все обошлось, его приняли и утвердили. Пришлось преподносить Белкину виски Midleton Very Rare за 139 долларов, хотя он не был последней инстанцией в утверждении авторских текстов. Белкин, по большому счету, служил лишь передаточным звеном между телекомпанией, производящей фильмы и федеральным каналом. Там сидели свои редакторы, они-то и решали окончательную судьбу сценариев.
Через неделю Жмыхову предстояло сдать компании очередной материал. Но он забуксовал на полпути, хоть тресни. Мысли разлетались горными голубями в ясном небе, а в голове звенела хрустальная пустота. И от этой невозможности преодолеть самого себя начало прихватывать то в шее, то в руке, то в пояснице, наконец, боль перекочевала в правое подреберье и расположилась там как у себя дома. Ну что за несовершенная конструкция-человек!– ворчал Ваня,– ведь мозг знает, как бороться почти со всеми недугами, имеет в организме необходимые для этого средства, но ждет команды. А как ему ее отдашь, когда он не понимает языка собственного хозяина? Живем словно чужие, каждый сам по себе.
Пришлось идти в поликлинику. Врачиха в дореволюционном золотом монокле подозрительно взглянула на небритое лицо Вани, оттянуло ему веко. Ее глаза светились добротой:
-Возможно гастрит, а может и того хуже.
-Рак?– спросил дрогнувшим голосом Жмыхов, всегда видевший во всем самое плохое.
-Не исключено,– охотно согласилась участковый терапевт.
-Мне нельзя, у меня сценарий недописанный.
-Это вы патологоанатому потом расскажите.
Талон на УЗИ был получен только на пятницу, сегодня был понедельник. Жмыхова очень взволновали слова докторши " может и того хуже", вдруг действительно, рак? От этих мыслей захотелось напиться. Но Ваня переборол себя, тогда уж точно прощай сценарий, одним днем не ограничишься. Сделать же ультразвук сразу в платной клинике, и избавиться от томительного ожидания страшного приговора у него не было денег. Гонорар за прошлый сценарий обещали лишь на следующей неделе.
Ваня ехал в метро и сам не знал куда именно. Надеялся, что может быть, в движении боль утихнет и в голову придут какие-нибудь светлые мысли по сценарию, раньше такое бывало и не раз. В метро, в автобусе или электричке думалось гораздо легче.
Даже минимальное приближение к скорости света, открыл ему тайну один академик во время интервью, заставляет мозг работать более энергично. Возможно,– согласился Ваня,– но если вообще нет мозгов, хоть на ракете летай, толку не будет. На это академик ничего не сказал, так как не понял, куда клонит журналист, а потом вдруг отнес слова Жмыхова на свой счет, замкнулся, понес полную околесицу.
Тупо глядя на мелькающие за окном метровагона станции, Ваня соображал где все же лучше выйти: на парке Культуры или доехать до Охотного ряда, пройти мимо старого здания МГУ, где когда-то учился, и с которым было связано самое лучшее и самое ужасное в его студенческой жизни.
Да, время летит со свистом австралийского бумеранга, только в отличие от него, никогда не возвращается. А как будто вчера все было: молодые, всегда готовые к любви девчонки, крепкое вино в окрестных дворах, где наверняка пили Радищев, Лермонтов, Белинский. И неудержимый мандраж перед экзаменами, к которым всегда был не готов.
Одно мгновение, щелчок двумя пальцами и этого всего нет. А есть только беспомощность перед процессом старения. Пропади он пропадом этот процесс. Когда же научатся менять биологическую оболочку? Это невыносимо ощущать себя мальчишкой, а в глазах окружающих выглядеть стариком. Кажется, в Пущино ученые давно работают над андроидами, нужно съездить к ним, узнать, как идут дела, может, сделать материал. Нет, мечтать об искусственном теле для себя уже поздно, наука дойдет до этого лет через пятьдесят, но хотя бы дать надежду другим.
Вдруг Жмыхов заметил, что на него внимательно смотрит женщина, сидящая напротив. Он бы обрадовался этому обстоятельству, если бы она была молода, но дама пребывала в таком же переспелом возрасте, как и он, а потому интереса не представляла. К тому же имела слишком уж сухие формы, длинный горбатый нос, густые сросшиеся брови и темно-рыжие давно крашеные волосы. Можно было бы предположить – цыганка, если бы не голубые глаза. Вернее, один зрачок голубой, а второй какой-то мутный, словно стеклянный. Женщина ему улыбнулась. Страшная, конечно, как ведьма, но что делать, не портить же человеку настроение?– подумал Ваня и тоже через силу ей улыбнулся.
Улыбка, вероятно, получилась отвратительной. Дама приложила ко рту носовой платок, однако Жмыхов видел, что один ее глаз смеется.
Поезд остановился на станции, раскрыл двери. В этот час в метро было немноголюдно и довольно тихо. Дама поднялась со своего места, встала напротив Вани, слегка к нему наклонилась. Ее стеклянный глаз переливался тремя цветами радуги. Жмыхов сглотнул, а женщина сказала:
-Не переживайте так, Иван Васильевич, аж с лица спали. Все у вас наладится. Сдадите в срок сценарий и махнете на Лазурный берег. И нет у вас никакого рака, наверняка обычный поверхностный гастрит, осложненный дуоденитом и Helicobacter pylori. Не курите натощак и не пейте в больших количествах водку.
Женщина согнала с носа непонятно откуда взявшуюся муху, спокойно вышла из вагона. Двери за ней сразу же закрылись. Ваню словно ударили резиновой дубинкой по голове. Пытался сфокусировать на чем-нибудь взгляд, но не мог. Объекты и мысли расплывались. Не понял. Что это было?
Беспрестанно повторяя "что это было", выскочил на следующей станции, не осознавая где находится, выбрался на воздух. Кто эта тетка? То, что Ваня с ней никогда не встречался, он был уверен абсолютно. Голову готов был дать на отсечение. Страшных женщин он запоминал особо. Но откуда тогда цыганка со стеклянными глазами может знать как его зовут? Да это еще ладно. Но сценарий, но рак?!
Полдня Жмыхов шатался по улицам, копался в ячейках своей оперативной и дальней памяти, пытаясь отыскать в них увиденное в метро лицо. Тщетно. Может быть когда-то спьяну…? Мысль по поводу алкоголя Ване понравилась и он проложил курс до ближайшего винного магазина.
Водка не помогла вспомнить, правда, сняла боль под ребрами. И то хорошо. Ваня никогда не оставлял в квартире пустую посуду, а потому взяв опорожненную бутылку, направился к мусоропроводу. В коридоре курил сосед. Он ни разу с ним не общался, но слышал, что тот сильно повернут на левом радикализме и религии. Взял да и поделился с ним чрезвычайным происшествием. Сосед прикурил очередную вонючую сигарету, по-старушечьи пожевал губами.
-Да,– задумчиво сказал он,– ведьм нынче развелось, как опарышей в тухлом мясе.
-Ведьм?
-Даже не сомневайся. Обворожат льстивыми речами, потом плату требуют.
-Что с меня взять-то?
-Душу.
-Ведьмы, насколько я знаю из эпоса, чужими душами никогда не промышляли. Колдовали только,– снисходительно хмыкнул Жмыхов,– к тому же я не доктор Фауст.
-Они души очерняют, а потом когда созреют, предлагают дьяволу. Как груши.
Глупый разговор про ведьм убежденному атеисту Жмыхову был неинтересен, он хотел уже уйти, но вдруг спросил:
-И что же делать?
-Как что?– изумился сосед. – Власть менять.
-Да я не про это, мне-то что делать?
-Все взаимосвязано. А ты дружок в церкву сходи, причастись, вина да хлеба Христова отведай, батюшке исповедуйся.
-Вообще-то, цыганка мне ничего плохого не предсказала, наоборот, мол, не вешай нос, все будет хорошо.
-Обман, как есть обман. А в жизни все случится наоборот, уж поверь мне. На это ведьмы и рассчитывают, глупый. Человек расслабляется, а когда спохватывается, уже поздно. И свечей, свечей в церкви купи побольше, не скупись, душа дороже стоит. Крещеный?
Ваня был крещеным и вообще его предки по материнской линии служили священниками, но засомневался, следует ли до конца откровенничать с соседом. Чем меньше о тебе знают, тем лучше. Эту истину нужно напечатать красными буквами в школьных учебниках. Рассказ о цыганке не в счет. Так, забавная история, не более.
-Ну…
-Покрестись непременно. И в нашу партию вступи, тогда и нечисть приставать перестанет. Ну, ладно, мне пора.
С этими словами сосед взвалил на плечо массивное древко свернутого красного флага, которого как ни странно Ваня не заметил, направился к лифту. В дверях холла обернулся:
-Нынешняя власть от сатаны, потому и ведьмы проходу не дают. Ничего, мы всех посадим на красную сковородку!
-Кто бы в этом сомневался, – кивнул Ваня.
Пока думал: бежать ли еще за одной бутылкой, зазвонил мобильник. Это был редактор Белкин. На этот раз он предстал не тургеневским дворянином, а обычным развозчиком пиццы.
-То, что ты, Ваня мне прислал,– чуть ли не кричал Белкин,– никуда не годится. Даже странно от тебя такое было получить. Имей в виду, если будешь продолжать писать в таком же духе, весь твой сценарий полетит в корзину. Полностью переделай начало. И помни, готовый материал должен быть у меня через неделю. Не успеешь, не обессудь, придется нам с тобой расстаться.
Жмыхов всегда посылал редактору первые несколько страниц начатого сценария, чтобы тот одобрил смысловое направление, и потом не приходилось переделывать весь текст. Никогда особых претензий не было, а тут на тебе. Такого Ваня не ожидал. И сразу вспомнил слова соседа: " А в жизни все случится наоборот, уж поверь мне. На это ведьмы и рассчитывают".
Лишиться возможности писать сценарии, означало для Вани катастрофу. Когда-то он имел громкое имя на телевидении. Но из-за возраста, а на ТВ если нет связей, ты уже никому не интересен после 35-ти, оказался ненужным даже бывшим друзьям-однолеткам, умудрявшимся держаться на теплых останкинских местах.
Ночью Жмыхова мучили кошмары. Ему снилось, что его поймали в сети Белкин с цыганкой и волокут по кочкам, чтобы утопить в болоте. А в зад подтыкивает серпастым наконечником красного флага сосед. Проснулся весь в поту, взглянул на экран работающего компьютера, где висел текст сценария и на душу навалилась дикая тоска.